Текст книги "Звездные снайперы. Сталинград XXII века"

Автор книги: Михаил Парфенов

Соавторы: Юрий Стукалин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Юрий Стукалин, Михаил Парфенов
ЗВЕЗДНЫЕ СНАЙПЕРЫ
Сталинград XXII века

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

С расстояния в семь километров это был хороший выстрел. Не лучший, но, по моей личной шкале от одного до пяти, на четверку. Хотя, пожалуй, даже с «плюсом», если учесть шквальный, порывистый ветер, на который пришлось сделать серьезную поправку.

Пуля пробила защитный шлем чужака, оставив на матовой поверхности аккуратную маленькую дырочку. Инопланетянин крутанулся на месте и рухнул мордой вниз. В оптику я видел, как существо дернуло пару раз конечностями и затихло. Выходное отверстие на задней стороне шлема оказалось огромным, размером с кулак. Если у твари в голове были мозги, пуля превратила их в месиво.

Я снял «лейтенанта». Это было удачей, ибо «лейтенанты» весьма осторожны и без большой надобности снаружи не появляются. Мы прозвали так этих особей, потому что они командовали отделениями в сорок-пятьдесят рядовых пехотинцев.

– Молодчина! – раздается в наушниках голос Вонючки. – Я уж думал, ты никогда его не снимешь. Все медлишь и медлишь, как новичок.

– Не учи папу любить маму, – спокойно отвечаю я.

Вонючка болтлив и вечно достает своими никчемными размышлениями, засоряя эфир. Толку в них никакого, информации ноль, не говоря о его дурной привычке ляпнуть что-то под руку в самый неподходящий момент.

Мы уже неделю прячемся на этом участке, изучая повадки чужаков и передавая сведения в штаб. Иногда устраиваем диверсионные вылазки или охоту, подобную сегодняшней.

На охоту выбираемся парами – снайпер и наблюдатель. Я всегда хожу с Вонючкой. Характер у него надоедливый, но глаз цепкий и верный. Вот и сегодня он первым выследил «лейтенанта». Чужак был крайне осторожен. Несмотря на то, что мы засекли его по приборам, а потом установили визуальный контакт, попасть в него долго не представлялось возможным. Он прятался за руинами зданий, аккуратно передвигался между сожженными машинами, будто чувствовал опасность. «Лейтенанта» можно безошибочно определить по более темной окраске панциря. У рядовых она ядовито-зеленая.

– Уходим? – шуршит в динамике шепот Вонючки.

– Ждем, – останавливаю его я.

В отличие от Вонючки у меня хватает опыта, чтобы сразу не покидать место. В работе снайпера нет слова «перестраховка», есть слово «осторожность». Многие ребята погибли, пытаясь сразу убраться. В прошлом такой маневр срабатывал, но не сейчас. Время другое, и война другая.

Снайперское оружие этого времени, в отличие от более привычных нам еще несколько недель назад винтовок «Мосина» и карабинов «Маузер 98к», не дает ни бликов, ни вспышек, не оставляет облачка порохового дыма и стреляет бесшумно. О произведенном выстреле свидетельствует лишь легкий специфический щелчок в динамике наушника снайпера и, при точном попадании, падающий враг. Даже заряд не оставляет теплового следа, по которому с помощью приборов можно определить место, откуда произведен выстрел. Засекают снайпера только по движению. А уж если чужаки тебя засекли, предпримут все возможное, чтобы безжалостно уничтожить.

Снайпер – опасный противник, бич для врага. Мы жалим в самые чувствительные места, в самый неожиданный момент. Из-за нас враг никогда не может чувствовать себя в безопасности. Снайпер – хладнокровный, расчетливый хищник-одиночка, способный часами таиться, выжидая подходящего момента, чтобы не оставить своей добыче ни единого шанса. Он – тень, часть пейзажа. Нужны месяцы тренировок на местности, чтобы научиться быть незаметным, сливаться с окружающей средой так, что даже пройдя в двух шагах от тебя, враг остается в полном неведении о твоем присутствии. От этого зависит успех операции, да и сама жизнь стрелка, в конце концов.

Чужаки уже прочувствовали это на себе и всегда пытаются ликвидировать нас всеми доступными средствами, включая артиллерию и ракетные удары. В районах боевых действий чужаки могут даже подключить авиацию, которая вмиг отутюжит бомбами квадрат предполагаемого нахождения вражеского стрелка. Но здесь их территория, давно занятая и обжитая. А потому чужаки не станут действовать топорно, дабы ненароком не поубивать своих и не разрушить подземные коммуникации.

– Лежи и наблюдай, – шепчу я Вонючке. – Вдруг еще кто появится.

– Ладно, – бурчит он.

Ему не терпится вернуться к ребятам, и я его понимаю. Вода на исходе, а и без того скудный паек давно закончился. Мы торчим тут вторые сутки, и с голодухи в животе временами дико урчит. Порой кажется, что выводимые в брюхе трели слышно на многие километры.

Позицию мы выбрали замечательную – в полуразрушенных зданиях по обе стороны широкого проспекта, практически друг напротив друга. Город просматривается на многие километры вокруг. Я на уровне восемнадцатого этажа, а Вонючка со своей мощной оптикой чуть выше. В мое время здесь был большой красивый парк, где отдыхали люди и гуляли влюбленные парочки. Потом парк застроили, понатыкав множество высоченных зданий из стекла и бетона. Теперь большинство домов разрушено, их рваные обломки торчат ввысь словно скалы.

Давно наблюдая за чужаками, я уже знаю, что они равнодушны к потерям среди рядовых. В бою не подбирают раненых, хотя иногда добивают их, чтобы облегчить страдания. Чаще они их просто не замечают и бегут вперед к цели, словно стая обезумевших псов. Но к «лейтенантам» отношение иное – рядовые прикрывают их, а в случае ранения или гибели стараются вынести тело с поля боя.

Сейчас мы далеко от трупа «лейтенанта», но я не исключаю вероятности, что нас попытаются обнаружить и уничтожить. Вышлют веером отряды для зачистки района, начнут прочесывать развалины. Ни тепловизоры, ни приборы инфракрасного излучения, никакая другая подобная хрень им не поможет. Ткань наших маскировочных комбинезонов не позволит им засечь нас. Это мы знаем по опыту. Но об осторожности забывать нельзя – черт его знает, что у них там за технологии? Вдруг какой новый прибор изобрели.

– Прошло уже десять минут, и никого, – снова ворчит Вонючка, а потом, не сдержавшись, канючит умоляющим тоном: – Леша, я жрать хочу.

– Ладно, уломал, – соглашаюсь я. – Спускаемся.

Мне самому давно осточертело валяться тут и глядеть на разбомбленную, изуродованную чужаками Москву. Ее жалкий нынешний вид навевает тоску.

По некой неясной пока причине инопланетяне очень серьезно оберегают центральную часть города. Чем ближе к центру, тем больше усиленных постов, тем многочисленнее патрули, тем легче напороться на засаду.

Это вызывало закономерные вопросы, а потому командир нашей группы Сергей Дронов хочет во что бы то ни стало пробраться в Центр и разузнать, что же инопланетяне так основательно скрывают от наших глаз. Но задача чрезвычайно сложная, проскользнуть туда пока никому не удавалось. Другие разведывательные группы уже потеряли нескольких бойцов, однако даже к Садовому кольцу не подошли.

Ступая по крошкам бетона и осколкам стекла, начинаю спускаться по потрескавшимся ступеням. Тут темно и пустынно. Гражданского населения нет, а чужаки заходят редко. В одном месте лестничный пролет уничтожен снарядом, приходится прыгать, вспоминая, как корячился здесь, когда забирался наверх.

Наконец, добираюсь до второго этажа. Чем ближе к земле, тем сильнее носимые ветром смрад и запах гари. Опускаю на лицо забрало шлема, герметично защелкиваю его, включаю систему очистки воздуха. Вдыхаю полной грудью. Это тебе не допотопный противогаз. Особо извращенные натуры в течение нескольких секунд могут установить подачу свежего воздуха с легким запахом сирени, хвойного леса, лаванды или ванили. Поговаривают, что программа позволяет выбрать около полутора тысяч запахов и их оттенков. Ума не приложу, зачем эти изыски нужны солдату на поле боя. Может именно из-за таких «мелочей» армия современного человечества оказалась не готовой противостоять появившимся из космоса чужакам? Солдат всегда должен оставаться солдатом. Кровь, пот, грязь, боль – вот его спутники. Если же из него делают дегустатора, он уже не солдат.

Однако современной форменной одежде бойцов нужно отдать должное. Она великолепна. Комбинезоны скроены из мягкого, почти невесомого материала, который выдерживает удар пистолетной пули с небольшого расстояния, плюс имеет дополнительное бронирование жизненно важных частей тела. Но больше всего поражает камуфляж. Достаточно задать на скрытой нарукавной панели необходимый режим, как комбинезон тотчас принимает оттенок, соответствующий той местности, где боец в данный момент находится. Будь ты хоть в пустыне, хоть в снежной долине, либо, как мы сейчас, среди городских развалин – камуфляж максимально приспособится и скроет тебя от чужих глаз.

Как бы мне пригодился такой комбинезон на фронте в 1943 году. Ведь нам самим приходилось постоянно подстраиваться под местность. Главное в искусстве снайпера не меткость, хотя она тоже, безусловно, очень важна. Никому не нужен «одноразовый» стрелок, которого засекут и уничтожат сразу после его выстрела, а то и раньше. Умение правильно занять позицию и слиться с окружающей средой – вот что главное. В моем прошлом стрелку ради цели порой приходилось часами лежать неподвижно, застыв на одном месте в неудобном положении. Он изнывал от голода и жажды, мочился под себя, его нестерпимо поедали вши, но он стоически держался. Все это я испытал на собственной шкуре.

Камуфлированные накидки мы тогда делали сами. Моя была состряпана из рыболовной сети, с вплетенными в нее листьями и пучками травы. Поверх капюшона я надевал на голову утыканный листвой проволочный каркас. Попрыгаешь на месте, проверяя, чтобы ничто из экипировки не звенело, и «ходячий куст» готов тронуться в путь. А заляжешь среди деревьев или в поле, и с пяти шагов становишься неотличим от маленького, поросшего мелким кустарником холмика.

Помню, однажды получил приказ обезглавить подразделение фрицев. Разведка заранее указала маршрут и, следуя ему, я ночью отправился к немецким позициям. Стояла кромешная тьма, моросил мелкий, противный дождь, передвигаться приходилось медленно и осторожно, чаще ползти по-пластунски. Земля размокла до жидкой грязи, повсюду нескончаемые лужи. Так что вымок я быстро. Впитавшая влагу ткань липла к коже, меня пробирала дикая дрожь, но я упрямо полз вперед, мечтая о спирте и теплом одеяле.

Путь до лежки занял около пяти часов. Добрался только к рассвету. Дождь, к счастью, закончился, над землей навис густой туман. Я собрал все силы, чтобы не дрожать, – погода стояла безветренная, и трясущийся куст сразу бы привлек внимание немцев. От холода у меня зуб на зуб не попадал, и казалось, еще немного, и фрицы услышат, как клацают мои зубы. Туман может быть союзником, укрыть тебя от вражеских глаз, но может оказаться врагом, выдать – звуки он далеко разносит.

Наконец, занял удобную позицию в трехстах метрах от немецких окопов, поднес к глазам бинокль, оглядел вражеские позиции. К окулярам были прикреплены черные картонные кругляши с тонкими прорезями, чтобы не создавать бликов, по которым снайпера легко засечь. Убедился, что захваченный днем ранее нашими разведчиками «язык» не соврал, схему фрицевских траншей и укреплений нарисовал верно. Я находился в нужном месте, практически напротив офицерского блиндажа.

Теперь оставалось дождаться подходящего момента для выстрела. Фрицы еще спали, даже часовые кемарили на посту. Глядя на них, мне вспомнилась прочитанная в детстве книжка про пиратов, называвших дежурство в предутренние часы «собачьей» вахтой. «Самое страшное время, – говорил герой книги, старый морской волк. – Один, в полной темноте, в беспрерывной борьбе со сном. А уснешь, так потом протянут под килем».

Приближающийся немецкий патруль я услышал сразу. А может, это были немецкие разведчики, возвращавшиеся с задания, не знаю. Вжался в землю, застыл. Винтовка моя лежала рядом, но обмотанная тряпками, она по виду мало отличалась от обычной палки. Пальцами стиснул гранату, приготовился. Выдернуть чеку секундное дело.

Фрицы двигались прямо на меня, и я уже внутренне приготовился к схватке, но они прошли мимо. Лишь замыкающий споткнулся о лежавшую неподалеку корягу, и тихо выругался:

– Scheiße! [1]1
  Нем. – дерьмо.


[Закрыть]

– Leise! [2]2
  Нем. – спокойно.


[Закрыть]– шикнул на него командир их группы.

Спустя час я снял двух немецких офицеров, вылезших из блиндажа на свежий воздух, после чего без приключений вернулся к своим. Но случай тот запомнил надолго. Жизнь мне тогда спасла только хорошая маскировка…

От размышлений меня отвлекает раздавшийся в наушниках голос Вонючки:

– Леша, ты спустился?

– Да. Выхожу, – отвечаю я. – Не высовывайся пока.

– Сам знаю, – бурчит мой наблюдатель.

Высоко в небе пролетают звеньями по четыре воздушных катера чужаков. Наши летчики окрестили их за внешний вид «крабами». Круглые и приплюснутые, окрашенные в ядовито-зеленые тона, испещренные водянистыми волдырями и иглами, иноземные летательные аппараты действительно походят на панцири чудовищных крабов. Для чего служат «волдыри», наши ученые пока не смогли разобраться, тогда как «иглы» являются смертоносными орудиями.

В занятых чужаками городах «крабы» редко зависают низко над землей. Их дело громить наш воздушный флот и контролировать отдаленные территории, выплескивая из своих чрев десанты. Наша диверсионно-разведывательная группа лишь однажды вошла в боевое соприкосновение с «крабом», и произошло это случайно. «Краб» неожиданно выскочил на нас из-за здания, но не успел открыть огонь, как мы бросились врассыпную, укрываясь за массивными стенами зданий и зарываясь в подвалы. Нам крупно повезло. «Краб» завис между зданиями, вслепую поливая огнем темные проемы разбитых окон. Кузя тем временем скачками залетел на четвертый этаж и через узкую трещину в стене пальнул в катер из гранатомета. Машина чужаков вспыхнула ярким пламенем, резко накренилась, врезалась в здание напротив и, выбивая из стены куски бетона, догорающими обломками рухнула вниз.

– Все спокойно? – на всякий случай спрашиваю Вонючку.

– Да, – раздраженно отвечает он.

Спрыгиваю с разбитого лестничного пролета вниз, в темноту подъездного вестибюля. Правая нога попадает во что-то мягкое, поскальзываюсь, едва не падаю. Повышаю яркость прибора ночного видения.

– Черт! – невольно вырывается у меня.

– Тише ты! – шипит в наушнике голос Вонючки. – Что там у тебя?

Я вижу на что наступил, и внутри у меня холодеет. Труп человека. Почерневший, раздувшийся, покрытый белыми червями. На секунду мне кажется, что тело шевелится.

– Что там у тебя? – повторяет вопрос Вонючка. Он явно волнуется.

– Ничего. Я выхожу из подъезда. Прикрывай.

– Давай. Тут чисто.

– Да, уж, – ворчу я, – чисто.

Кругом обломки арматуры, куски бетона, покореженная техника. Полнейший бардак, а мой невозмутимый напарник говорит, что «все чисто».

Мы привыкли к смерти, нас не воротит от мертвого тела, мы давно очерствели. Это помогает выжить. Нужно абстрагироваться, иначе сойдешь с ума. Я всякого успел насмотреться. Ушел на фронт по призыву в начале Великой Отечественной войны, в тысяча девятьсот сорок первом, провоевал два года, пока однажды не оказался на краю гибели. Но мне не дали избавиться от ужаса войны. Меня не спрашивали, когда за мгновение до смерти вытащили на другую бойню. И то, что творится здесь, в две тысячи сто двенадцатом году, пострашнее адовой кухни Второй мировой. И я не один такой. Нас много.

Осторожно выглядываю на улицу. У дома через дорогу маячит Вонючка, даже камуфляж его скрыть не может. Он и раньше никогда не умел хорошо маскироваться, а тут вообще расслабился, стоит, глазеет с любопытством на искореженные остовы машин.

Раздраженно шепчу в микрофон:

– Ты чего торчишь на виду, как памятник товарищу Ленину?

– Так нет же никого.

Вонючка разводит руками в подтверждение своих слов, окидывает взглядом пустынную улицу. Он хороший наблюдатель, но иногда мне хочется его придушить.

– Идиот ты, Саня.

– Леша, ты достал меня своими оскорблениями! – возмущенно ворчит Вонючка, упирая руки в бока.

Мы находимся на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, и разделяет нас широкое серое полотно проспекта. Когда-то оно было идеально ровным, но сейчас изрыто воронками от взрывов и усеяно обломками бетона и стальных балок, упавших с верхних этажей разрушенных зданий. Некоторые воронки настолько глубоки, что в них поместится небольшой паровоз. Зрелище удручающее, но нас радует – здесь не проехать, и можно не опасаться бронетранспортеров и легких танков чужаков. Однако продвижению пехоты ничто не мешает, а потому всегда нужно быть начеку. Вот и на этот раз осторожность не подводит.

Вовремя успеваю засечь движение слева и ныряю в темноту подъезда. То, что это чужаки, сомнений нет. Откуда тут взялись эти ублюдки?! Почему мой радар вовремя не подал предупредительный сигнал, не определил их?! Рычу в микрофон:

– Прячься!

Вонючку подгонять не надо, он все понимает сразу и кидается к ближайшему подъезду. Вижу, как Сашкин силуэт исчезает в здании. Но прятаться слишком поздно, чужаки уже заметили его. Бравада еще никому воевать не помогала.

Секунда, и в том месте, где только что стоял мой наблюдатель, мощный взрыв выгрызает огромную воронку.

Мне тоже достается. В подъезд влетает заряд, просторный вестибюль окутывается дымом, куски камня со свистом проносятся во все стороны. Мигом вжимаюсь в стену, одновременно устанавливая на винтовке режим автоматической стрельбы.

На экране закрепленной на рукаве пластины радара наконец слабо высвечиваются фигурки противника. Десять особей. Твари затаились, ожидая пока рассеется дым после взрывов. Обычно чужаки бросаются на врага сразу, но сейчас почему-то осторожничают. Не могу понять, в чем подвох. Чертовщина какая-то! Неужто они выслеживали именно нас, чтобы захватить живыми? Нет, не похоже. Тогда бы не саданули по нам сразу из гранатометов.

– Саня, ты цел? – спрашиваю шепотом.

– Да, – отвечает Вонючка, – только осколками немного посекло.

– Отвлеки тварей на себя.

– Есть, командир, – кричит он, и я улавливаю в его голосе задорные нотки.

– Только на рожон не лезь, – добавляю я, памятуя, что Вонючка любит подраться.

Сашка дает по чужакам несколько очередей, а я тем временем взбираюсь по разбитым ступенькам на второй этаж и мчусь по широкому коридору к дальнему концу здания, откуда, по моим расчетам, должно быть видно прячущегося противника. Надо спешить. Чертовы твари могли патрулировать район группами, и я понятия не имею, сколько их еще ошивается в округе. Десять против двоих и без того не очень хороший расклад, а если появятся новые пехотинцы, нам с Вонючкой не выбраться.

– Леша, поторопись! – взволнованно орет Вонючка. – Я в норе!

– Понял, – отвечаю я.

На нашем языке сказанное Вонючкой означает, что он попал в каменный мешок, из которого нет другого выхода. То есть подъезд, где прячется Саня, глухой. Лестница и перекрытия обрушены, все выходы завалены плитами и битым камнем. Деваться оттуда моему напарнику некуда.

У меня нет времени на раздумья. Еще пара минут, и чужаки не оставят от моего наблюдателя даже праха.

Осторожно выглядываю из окна и замечаю засевших в двух воронках чужаков. На их головах надеты черные непрозрачные шлемы, но я знаю, что под ними прячутся страшные четырехглазые морды. Занятые обстрелом Вонючки, чужаки меня не видят. Вероятно, решили, что прикончили еще первым зарядом.

Винтовку оставляю в режиме автоматической стрельбы. Мне не нравится палить из снайперки очередью, поскольку даже несмотря на современные технологии сразу снижается точность, но в данной обстановке, когда чужаки скучковались, так надежнее. Если бы к моей винтовке прилагался гранатомет, задачу можно было бы решить всего двумя выстрелами. Но с этим приспособлением винтовка гораздо тяжелее, потому оно в снайперский комплект не входит. У Вонючки гранатомет есть, только не воспользоваться ему им. Он и носу сейчас высунуть не может.

Беру на мушку ближайшего ко мне чужака, задерживаю на мгновение дыхание и нажимаю на спусковую кнопку. Винтовка выплевывает несколько пуль даже не дернувшись. Шлем чужака раскалывается, плоть разрывается в брызги, а я, не делая паузы, направляю ствол на второго пехотинца, затем на третьего. Чужаки успевают понять, что их обстреливают с тыла, только когда валится четвертый. Я знаю, что сейчас произойдет, и ждать не собираюсь, со всех ног бросаюсь вглубь здания, заскакиваю за толстую стену. Позади меня грохочут разрывы зарядов, помещение озаряют яркие вспышки, сверху на голову сыплется бетонная крошка. Гранат чужаки не жалеют, бьют по проемам окон. Этаж быстро окутывается клубами черного дыма, повсюду свистят осколки, рикошетят от стен. Несколько из них попадают в меня, но комбинезон выдерживает. Больно, конечно, но не смертельно. А вот замешкайся я хоть на секунду у окна, попади под такой плотный огонь чужаков, шансов выжить у меня не было бы.

– Саня, давай! – ору я во всю глотку, пытаясь перекричать грохот. – Твой черед!

В ушах звенит, и я не слышу ответа Вонючки. Остается надеяться, что парень выполнит свою часть работы. Главное, что оставшиеся твари отвлеклись на меня, дав возможность Вонючке садануть по ним из гранатомета и накрыть всех одним разом.

Чужаки некоторое время долбят по моему укрытию, вынуждая вжиматься в каменный пол, а потом вдруг наступает тишина. Дым потихоньку рассеивается, звон в ушах постепенно проходит. Я поднимаюсь, но выходить из своего убежища не тороплюсь. Вдруг какая хитрость, и твари пошли на уловку, хотя раньше за ними этого не водилось. К тому же торопиться мне некуда. Вызываю напарника:

– Вонючка!

В ответ тишина.

Я начинаю всерьез волноваться. Вдруг твари все же накрыли моего наводчика, а сами затаились. Медленно ступая, подбираюсь к одному из окон, улицу мне пока не видно. В наушниках неожиданно звучит встревоженный голос командира Дронова.

– Леша, что у вас там происходит?!

– Сам не пойму, – отвечаю я.

– Помощь нужна?

– Нет пока.

– Ладно, разберешься – доложишь, – Дронов отключается.

Выглядываю наружу, и вижу Вонючку. Наводчик стоит на краю воронки, где еще недавно укрывались пехотинцы чужаков. Он замечает меня и машет рукой:

– Да не боись, выходи.

Голос у Вонючки довольный. Забрало его шлема откинуто, рожа растянута в ехидной улыбке. С великим трудом подавляю жгучее желание вскинуть винтовку и всадить этой сволочи между глаз пару пуль.

– Все до одного готовы, – радостно сообщает он мне, когда я, наконец, выбираюсь на улицу. – Наш с тобой счет – шесть против четырех.

Я подхожу к нему и обкладываю его отборным матом. Другой бы на его месте обиделся, оскорбился, но Вонючке хоть бы что, только хитро щурит озорные глаза и лыбится в ответ.

– Почему долго молчал? – продолжаю я спокойнее. – Уже подумал, что тебе каюк.

– Не-е, – склабится Вонючка. – Я выжидал, как ты меня учил.

– Уходить надо, а то Дрын волнуется.

– Сейчас, минутку.

Вонючка спрыгивает в воронку и достает нож, оглядывая мертвых чужаков.

– Опять?! – я едва сдерживаюсь, чтобы не завыть от злости. – Сдурел, что ли?!

– А что такого? – наводчик наклоняется над трупом одного из пехотинцев, резким взмахом ножа отсекает у него палец с длинным стальным когтем, больше похожим на лезвие.

Уговаривать его остановиться бесполезно. За эту привычку он и получил погоняло «Вонючка». Вообще-то его зовут Сашкой Петровым. Отличный парень, способный. Но вот имеет страстишку отрезать пальцы у убитых им чудищ, естественно, когда выдается такая возможность. Трофеи собирает и сушит их потом на веревочке, как воблу. По большому счету, нам всем на это наплевать, если бы не запах, источаемый «трофеями». Отсюда и прозвище.

Как-то я его спросил:

– Ты фрицам тоже так пальцы резал?

На что он ответил невозмутимо:

– Нет. Немчура хоть и враг, но человек. А это – нелюди. Совсем другой коленкор, понимаешь? Мне батя, он у меня профессором был, рассказывал, что так индейцы делали. Собирали трофеи с убитого врага и потом наполнялись его энергией, становились сильнее.

– Ты суеверным стал? – засмеялся я тогда.

– Станешь тут… – он многозначительно пожал плечами, и оба мы замолчали. О чем тут спорить? Насмотревшись на инопланетян, любой мог поверить и в черта, и в дьявола.

Управляется Вонючка быстро.

– Взял шесть, – горделиво хвалится он, вылезая из воронки. – Сколько и укокошил.

– Пошли скорее, – я с тревогой наблюдаю по сторонам. На радар уже не надеюсь.

До нашей группы добираемся через пару часов. По пути заметили еще один вражеский патруль, но без труда обошли его. И снова радар молчал. На пластине по-прежнему четко синими точками высвечивалось местоположение наших ребят, а чужаков, которые обычно отображались красным, будто и вовсе нет в этом секторе. Остается надеяться, что у нас с Вонючкой разом поломались радары, но верится с трудом.

По прибытию сразу докладываю Дронову обо всем, начиная с убийства «лейтенанта» чужаков. Делюсь странностями в поведении тварей и отсутствием их на радаре.

– Думаешь, новая защита? – Дронов задумчиво чешет гладковыбритый затылок.

– А что еще? У Вонючки тоже приборы ничего не показали.

– Да и мы удивились, что тут так тихо. Придется менять тактику. Ладно, сейчас летим на базу, позже разберемся что к чему.

Катер уже «под парами», все ребята, кроме нас с Дроновым, внутри. Я забираюсь на борт последним. Корабль медленно поднимается над городом, и я закрываю глаза. Не нравится мне ситуация, ох как не нравится.