Текст книги "Конец прекрасной эпохи"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Господин министр был весьма доволен превращением никчёмного оболтуса в успешливого человека, и Крекшину всячески благоволил – благо тот ни с какими деловыми интересами к нему на кривой козе не подкатывал, ждал момента...

Договор скрепили рукопожатием.

Друзья и компаньоны взяли ещё по маленькой, и приступили было к знаменитой палкинской постной каше, когда послышался шум и голоса, и с третьего этажа, со стороны кабинетов, показался ни кто иной, как Мерцлов. По нему было видно, что кляйне ферейн завершился каким-то неподобающим образом.

Он свернул было к лестницам, но потому, похоже, передумал. Нетвёрдой походкой пересёк зал. Подскочившему половому что-то буркнул, и плюхнулся за дальний столик. Появился второй подавальщик, хлопнул скатёркой, тут же возник и графинчик с беленькой. Илья Григорьевич утёр рот салфеткой (наблюдавший за сценой Крекшин с неудовольствием подумал о съеденным в пост поросёнке), живенько всосал в себя первую. Наколотую оливку оставил без внимания.

– Не иначе как напиться решил, – с растущим удовлетворением в голосе заметил Крекшин.

– Продул... Не знаю что, но продул вчистую, – подтвердил Остензон. – А знаешь что? Зови его сюда. Ты же с ним вроде в знакомстве?

– Это он всё подхода ко мне ищет, – Крекшину идея показалась неприятной, но потом он ощутил укол любопытства – очень хотелось знать, где именно проштрафился Мерцлов. – Хорошо, – он щёлкнул пальцами, появился половой, Мерцлов сказал ему пару слов. Тот подобострастно кивнул и растворился в пространстве.

Через пару минут Мерцлов подошёл к столику, где заседали друзья, и плюхнулся на свободное место. По всему было видно, что господин депутат от национал-прогрессистов совершенно уничтожен.

– Эх, Ипполит Мокиевич, миленький! – не дожидаясь расспросов, закозлетонил он. – Вот и я, грешным делом, решился было на коммерческое предприятие... и что же? Полный афронт! Никто, никто даже не пожелал меня услышать! Даже Сумов!

"Ах, вот они, горностаи", – вспомнил Крекшин вешалку. "Значит, это он Сумова вызвал. Небось, договариваться пришлось, подходы искать. А ведь Иосиф Галактионович шутить не любит, и если что – дважды одного человека не слушает", – подумалось ему. "Значит, человек в своём прожекте до крайности дошёл", – ему сделалось даже жалко несчастного Мерцлова, задарма растратившего репутацию на какой-то там идее-фикс.

– А ведь верное дело, само в руки так и прёт! – гнул своё Мерцлов. Вот она, наша вековечная российская косность! И н-не спорьте со м-мной... он, не спросясь, ухватил графинчик, и захлебнул очищенной прямо из горла.

– Ведь это з-золотое дно! З-золотое! Я бумаги имею... – взгляд его сфокусировался на Крекшине и даже приобрёл осмысленность. – Вы слышали что-нибудь о масле сенека?

Господин Остензон чуть подался вперёд.

– Горное масло из Пенсильвании?

– Именно, именно! Я вижу, вы человек образованный, – зачастил Илья Григорьевич, – так вот, мне посчастливилось раскопать некоторые детали...

– Ну какие там детали, – Остензон пожал плечами, – мало ль было подобного в любой сакцесс-стори?

Историю "масла сенека" Лев Генрихович знал в качестве семейного предания – по американской линии. К этому делу был причастен ни кто иной, как знаменитый Джордж Биссел, чьи миллионы легли в основу финансовой империи Бисселов. Известная часть этих средств досталась госпоже Виржинии Биссел, ныне – Веры Остензон. Дотошный и любознательный Лев Генрихович хорошо разбирался в истории знаменитого семейства, столь значительно повлиявшего на историю САСШ ("история Бисселов – полная энциклопедия американского businnes'а", – так выразился на сей счёт Лев Генрихович в интервью "Ведомостям"), и помнил множество любопытных анекдотов.

– Классический пример пренебрежения экспертизой. Горное масло сенека, названное по имени вождя племени сенека, было найдено в американском штате Пенсильвания. Использовалось для лечения водянки и зубной боли. В 1854 году Джордж Биссел пытался наладить его добычу, с целью внедрить в качестве средства освещения, заместо угольного газа. Идея была неплохой... хотя и несвоевременной. На подходе была электролампочка Эдисона-Свана. Но тогда об этом не знали. Компания могла бы иметь временный успех... Но убедить инвесторов оказалось непросто. Биссел решил обратиться к науке, и заказал профессору Саллиману из Йельского университета экспертное заключение по перспективам использования масла сенека. Саллиман был очень уважаемый человек, ему поверили бы. Он подготовил заключение, но затребовал за него хорошие деньги. Пятьсот долларов, насколько я помню.

– Пятьсот двадцать шесть д-долларов точно, – невежливо перебил Мерцлов, и снова потянулся к графинчику. Крекшин заметил, что рука журналиста и литератора не вольных хлебах заметно дрожит. "Кур воровал" почему-то вспомнилась купцу деревенская поговорка.

– Да, верно. По тем временам – целое состояние. Биссел денег не заплатил, и профессор тайно передал свои документы какому-то знакомому, а сам уехал на Юг. Его так и не нашли. Инвесторы были разочарованы. Бисселу пришлось прикрыть дело... то есть, попросту говоря, скрыться с остатками денег. Впоследствии он вложил их в Электрическую компанию Биссела, продолжал Остензон, – дальнейшее вы все знаете. Впоследствии какие-то люди пытались возобновить добычу масла, но к тому времени вся осветительная индустрия перешла к электрическим компаниям... Собственно, всё. Не вижу, в чём здесь может быть современный интерес. Для истории разве что...

– Я ввввас уммммоляю, – Мерцлов пренеприличнейшим образом присосался ко графинчику, так что Ипполит Мокиевич невольно поморщился, – у меня документы есть... Вот, извольте! – он полез куда-то во внутренние карманы жилета, закопался там, и, наконец, выудил пожелтевший от времени пухлый конверт с непогашенной североамериканской маркой в правом верхнем углу. Это и есть отчёт профессора Саллимана. Приобрёл на Бостонском аукционе... Ч-читайте сами... чрезвычайно интересно... – Мерцлов вдруг неожиданно клюнул носом, и стало ясно, что он успел изрядно набраться.

Лев Генрихович Остензон аккуратно развернул бумагу, и стал тихо читать вслух по-английски.

"...Я полагаю, что промышленное применение масла сенека может иметь далеко идущие последствия. В частности, масло при перегонке легко разлагается на фракции, некоторые из которых могут быть использованы не только для яркого освещения, но и для других нужд – например, для смазки движущихся деталей в различных устройствах, в качестве замены угля в топках паровых машин, и в иных целях... Господа, мне представляется весьма вероятным, что ваша компания обладает таким сырьём, из которого при помощи простого и недорогостоящего процесса можно изготавливать весьма ценные продукты."

– По н-некоторым данным, – язык Ильи Григорьевича слегка заплетался, но глаза были трезвые и отчаянные, – огромные запасы горного масла н-найдены в Британской Аравии. Там его называют н-нефтью... от арабского "нафта"...

– И что? – попытался изобразить интерес Крекшин. Остензон, однако, слушал со вниманием.

– Кажется, припоминаю... Горючая жидкость, очень дешёвая при добыче она сама выходит из земли под давлением. Англичане пытались её использовать в топках, но это неудобно. Современная техника требует или чистое электричество, или спирт.

– Вот я и говорю! Из масла сенека можно получать н-нечто вроде спирта, – Мерцлов покачнулся на стуле, – п-процесс перегонки Саллимана... В-вот, – он опять зарылся в сюртуке, и, наконец, извлёк из потайного карманчика пробирку, положил на стол, после чего, свесив подбородок на грудь, тихо поник.

– Алкоголь и расстроенные нервы, – констатировал Остензон, – нельзя же так... А историйка интересная.

Он взял пробирку. На дне её виднелась прозрачная жидкость.

– Любопытно, любопытно... Эй, милейший! Огня!

Появился половой, услужливо щёлкнул серебряной электрозажигалкой.

– Нет, не так... – досадливо поморщился Лев Генрихович. – Принеси блюдце и свечу.

Всё затребованное тут же появилось, как по мановению ока.

Остензон, сопя, раскупорил пробирку и вылил немного содержимого на блюдце. По комнате пополз резкий, неприятный запах.

– Н-да, спирт, по крайней мере, на нюх привычней... Посмотрим, "акула" наклонил свечу над блюдцем, и тут же отпрянул – хлопнуло прозрачное пламя, вздулось над столом шаром, и через короткое время опало.

Лев Генрихович тщательно осмотрел блюдце. Потрогал пальцем.

– Ни малейшей копоти, – заключил он. – Очень интересно.

Мерцлов подрёмывал, свесив голову на грудь. Похоже, нервическое напряжение его окончательно вымотало.

Крекшин опять ощутил то самое смутное беспокойство, которое так досаждало ему до начала разговора.

– Знаешь что, – решился он, наконец, – ты же знаешь, у меня есть нюх...

Остензон кивнул: нюх у Ипполита Мокиевича и в самом деле наблюдался.

– Так я что... Знаешь, вот я тебе скажу. Денег на этом сделать можно. Очень хорошие деньги, чую. Но... не нравится мне это дело. Вот не нравится, и всё тут.

Лев Генрихович, откинувшись на стуле, рассмеялся, показав меленькие белые зубы. "Действительно акула", – подумалось Крекшину, "этот своего не упустит".

– Чудак ты, Крекшин! Неужели я буду иметь дело с этим прохвостом, когда он нам всё сам же и сдал? Да ни копейки я ему не дам, сам займусь... Кстати: давай вложимся вместе в предварительное исследование. Если масло сенека можно перегнать до чего-то вроде керосина или спирта, может случиться неплохой барыш...

Крекшин почти не слушал. Он физически ощущал непонятную тяжесть, нависшую над головой. Очень далеко – за гранью человеческого слуха – что-то ревело и грохотало. Лязгали гусеницы, тоненько пели моторы бомбовозов. Земля дыбилась и стонала от взрывов, и дым заволакивал мир. А из аравийских песков всё новыми и новыми фонтанами взлетала к небу чёрная Кровь Войны.

– Не буду участвовать, – набычился Крекшин. – Не знаю почему. Богородица не велит, вот.

Илья Григорьевич Мерцлов неожиданно поднял мутные глаза на собеседников.

– В-вы ещё... того... пож-жалеете, – сказал он, прежде чем окончательно отключиться от действительности.

– Экий он хлипкий... – Остензон с брезгливостью посмотрел на журналиста и литератора. – Ладно, ты как хочешь, – обратился он к купцу, а я попробую. Попытка – не пытка. В конце концов, – добавил он задумчиво, я ничем не рискую.