Текст книги "Создание героических образов защитников Родины"

Автор книги: Михаил Янчевецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Янчевецкий Михаил
Создание героических образов защитников Родины

Михаил Васильевич ЯНЧЕВЕЦКИЙ

СОЗДАНИЕ ГЕРОИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ ЗАЩИТНИКОВ РОДИНЫ

Послесловие

к сборнику произведений В. Яна "На крыльях мужества"

ОГЛАВЛЕНИЕ:

1. Первые книги исторической трилогии

2. Работа писателя в годы эвакуации

3. Повесть об "Александре Беспокойном"

4. Исторические рассказы

5. Заметки писателя о его скитаниях

1. Первые книги исторической трилогии

"Тридцать лет я учился, тридцать лет странствовал и хотел бы тридцать лет писать..." – эти слова персидского поэта Саади любил повторять В. Ян.

Писатель, создавший целую серию исторических повестей и рассказов, в своем творчестве не отгораживался пластами тысячелетий от интересов сегодняшнего дня. Наоборот, подобно лучу прожектора во мраке ночи, его произведения выискивали в глубоком прошлом и ярко озаряли события, созвучные нашей современности.

В год прихода к власти новоявленного завоевателя Гитлера В. Ян приступил к работе над повестью, казалось бы, мало актуальной. Однако, через пять лет, опубликование "Чингисхана" совпало с началом Второй мировой войны. "Защита воина – острие его меча", "Кто не защищается – погибает", "Горе бросившим оружие!" – взывал автор со страниц книги, сразу завоевавшей читателя.

А в дни, когда раздавленная фашистским сапогом Европа уже стала добычей завоевателя и война вплотную приблизилась к границам нашего государства, писатель создал повесть "Батый", и в годы Великой Отечественной войны эти книги были "на вооружении" советского народа и его воинов.

Теперь мы знаем о патриотической роли произведений В. Яна из писем его читателей-фронтовиков, защитников рубежей Киева и Москвы, Волги и Терека, разгромивших захватчиков, уничтоживших самое "логово фашистского зверя", освободивших народы Европы от гитлеровской тирании.

"Найти и прочитать Ваши книги мне удалось здесь, на фронте, – писал 10 июня 1943 года воин Карельского фронта М. Д. Клопин. – Своей аналогией они показывают и учат нас на исторических примерах, как страх и малодушие перед завоевателями губят стойкость и сопротивление народов агрессору... Ваши повести своим воздействием стоят на вооружении Советской Родины, ее армии в разгроме немецко-фашистских извергов!.."

"Ваш роман "Чингисхан" я, воин-фронтовик, прочитал между боями, – сообщал 29 июня 1944 года орденоносец старший сержант М. Г. Балденков. – Исторический роман произвел на меня огромное впечатление, и я решил поблагодарить Вас от лица моих боевых товарищей, которые также читали эту книгу... Фронтовики, идя в бой, вспоминали героев битвы на реке Калке, героических ремесленников Гурганджа, храброго Джелаль эд-Дина, бесстрашного Кара-Кончара... Каждый воин, прочитавший Ваши исторические романы, еще крепче бьется с врагом..."

"Ваши книги "Чингисхан" и "Батый" больше двух лет сопутствуют нам на фронте, являются любимыми друзьями, и мы перечитываем их много раз..., – писал 3 июля 1944 года офицер-гвардеец А. В. Манусович. – Несмотря на отдаленность событий, для нас они полны злободневной современности. Они учат нас тому, что, как бы ни был велик героизм отдельных представителей народа, только весь объединенный народ может дать отпор сильному врагу".

В своем ответе на фронт старшему сержанту М. Г. Балденкову В. Ян сообщал, что "это письмо глубоко взволновало и порадовало меня. Отрадно сознавать, что писал я не напрасно, что книга моя понята и нашла отклик среди моих неведомых, но дорогих читателей..."

"Исторический роман, – отмечал В. Ян в одном из своих выступлений военных лет, – помимо того, что должен быть исторически точен и увлекательно написан, прежде всего должен быть учителем героики, правды". "Счастлив писатель, которому удалось оживить и осветить целую эпоху, – говорил В. Ян. – Что такое исторический роман? Это книга, которую читают три дня и помнят всю жизнь. В этом ценность настоящего исторического романа".

"Главным делом" всей жизни и творчества писателя стало создание эпопеи о борьбе предков народов Советского Союза, русских и других наций, с нашествиями иноземных завоевателей XIII века – цикла исторических повестей: "Чингисхан" "Батый" – "К последнему морю", обычно объединяемых в литературную трилогию, и примыкающих к ним повестей "На крыльях мужества" и "Юность полководца", написанных за последнее двадцатилетие, четверть жизни их автора (в 1934 – 1954 гг.).

Мысль создать историческую эпопею "меня преследовала много лет, – говорил В. Ян, – но реальное осуществление она получила только после того момента, когда закончились мои скитания по "равнинам Вселенной", и заменились скитаниями по страницам бесчисленных книг в тихих залах Ленинской библиотеки в Москве".

Осенью 1934 года В. Ян записал в дневник: "20 августа я зашел в "Молодую гвардию" (издательство. – М. Я.) и подписал договор на "Чингисхана". Пришла новая глава в моей работе, я связался с "Потрясателем Азии" на много лет".

Процесс создания первой книги рождавшейся исторической эпопеи и путь к ее опубликованию были нелегкими и долгими. Немало вложил сил автор в свой труд и потратил времени, пока его замысел воплотился в окончательно сложившееся произведение.

Рукопись поменяла несколько издательств, редакторов, собрала отзывы многих рецензентов, принималась и отвергалась, обсуждалась публично, перерабатывалась, пока, наконец, получила одобрение к напечатанию.

Через четыре года работы, когда автор уже закончил "Батыя" и начал работу над третьей книгой эпопеи, рукопись "Чингисхана" все еще была в стадии "рассмотрения".

В советской художественной исторической литературе той поры (20 – 30-х годов) преимущественно довлели книги, изображавшие "прогрессивные" или "победоносные" периоды Отечественной истории: о народных восстаниях, предводимых Иваном Болотниковым, Степаном Разиным, Емельяном Пугачевым, о победных битвах Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, великих преобразованиях России эпохи Петра I, триумфальных сражениях Суворова и Кутузова, Ушакова и Нахимова, о первых русских "просветителях" Ломоносове и Радищеве, о героях Отечественной войны с Наполеоном I, революционных движениях декабристов и народовольцев, о великих потрясениях революций 1905-го и 1917-го годов, о героях гражданской войны и т. п.

Эти эпохи, события и герои в них опасений не вызывали, как и посвященные им книги; было бы талантливо изложено.

Иначе проявлялось отношение к рукописи повести "Чингисхан", а затем к "Батыю", рисовавших один из самых мрачных и трагичных периодов нашей истории, пугавших рецензентов и редакции своими якобы "несовременностью", "отрицательными героями", "далекой и неинтересной для нас эпохой".

Поэтому долгие годы редакции и рецензенты не решались признать новаторство книг, их современность, своевременность появления и пророческую прозорливость автора, о каких позже, после выхода в свет, заговорили в один голос.

А до того писатель защищал свои нерожденные детища в редакционных кабинетах и на публичных обсуждениях и писал в дневник: "Хочу сделать книгу насыщенной пламенной любовью к Родине (это о "Батые". – М. Я.), воспеть Русь такой, какой она была 700 лет назад, чтобы и сейчас читающий наслаждался картинами близкой нам природы...

Чтобы от книги веяло бодростью даже в самые тяжелые минуты разгрома татарами: русские не пали окончательно духом, а затаили в себе нетленные искры упорства и устойчивости, которые в дальнейшем так ярко вспыхнут победой на Куликовом поле..."

Решившим судьбу рукописи В. Яна стало заключение тогда одного из главных редакторов затеянной М. Горьким серии "Исторические романы", ныне Героя Социалистического Труда академика И. И. Минца, встретившегося с автором, давшего ему свои рекомендации и "благословившего" рождение книги, о чем он рассказал в предисловии к этому сборнику.

Повесть "Чингисхан" вышла из печати в канун первомайских праздников 1939 года. Получив сигнальный экземпляр книги, автор записал в дневник: "Habent sua fata libelli"*. "Какая судьба постигнет эту книгу? Сохранится ли она в течение столетий, или утонет в мутном потоке забвения?.."

_______________

* "Книги имеют свои судьбы" – латинское изречение римского грамматика и философа Теренция Мавра, III в. н. э.

Через четыре месяца после выхода книги в свет началась вторая мировая война, возвестившая о появлении новоявленного "бронированного Чингисхана" Гитлера, претендента на мировое господство, и повесть В. Яна, воскресавшая одно из величайших нашествий, отдаленное от современников семью столетиями, призывающая к сопротивлению захватчикам, борьбе за свободу и независимость, оказалась своевременной и нужной нашим современникам.

За месяц до вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз, в мае 1941 года, вышла из печати повесть "Нашествие Батыя"*. И вскоре стали современными ее содержание, герои и призывно звучащие названия глав и частей: "Народный сполох", "Держите крепко топоры!", "Рязанская земля горит", "Спешите на оборону Родины!", "Черная туча над русской землей..."

_______________

* Книга под таким названием вышла первоначально в "Детгизе" в несколько переработанном и сокращенном виде; полный текст "Батыя" в 1942 г. напечатали Гослитиздат и журнал "Новый Мир".

В воссозданных автором героических образах далеких предков, земля которых подвергалась нашествию беспощадного завоевателя, бесстрашно погибавших на порогах родных очагов, защищая отечество, находили себе поддержку наши современники "Жива еще Русь! Жив еще корень рязанский!.." – эти слова из книги В. Яна повторяли советские воины той поры.

А когда волна нашествия покатилась обратно и наши герои-воины стали, преследуя "завоевателей", освобождать родную землю, писатель прочел в одном из полученных писем читателя-фронтовика: "Разрешите Вас особенно поблагодарить за главу "А Русь-то снова строится!", пронизанную верой в энергию и жизнеспособность русского народа, который перенесет любые испытания! Освобождая разрушенные врагом наши города и сожженные деревни, мы видим, как "снова строится Русь", видим, что как ни опустошают нашу землю новые "батыи", ростки жизни буйно пробиваются на обугленной, много выстрадавшей земле..."

2. Работа писателя в годы эвакуации

В начале Великой Отечественной войны В. Ян (ему тогда шел 67-й год) написал в МГК ВКП(б) и Союз писателей, что "сейчас я хочу держать в руках оружие, а не перо", просил призвать его в Армию, послать на фронт (где уже были все мужчины его семьи – зять, сын, внук).

На это писателю ответили, что "перо может быть так же нужно фронту, как и оружие", и он вернулся к письменному столу. Когда в связи с приближением фронта, в октябре 1941 года, началась эвакуация некоторых московских заводов, предприятий, учреждений, то по рекомендации Союза писателей В. Ян выехал в Куйбышев, а оттуда в Ташкент.

Бывший в свои молодые годы военным корреспондентом Русского Телеграфного Агентства на фронтах Русско-японской и первой мировой войн, награжденный тогда орденами "Анны с мечами" и "Станислава" (которые давались штатским лицам "за военные заслуги"), впервые В. Ян провел три военных года в глубоком тылу. Но помня, что "перо – тоже оружие", писатель помогал фронту этим своим оружием.

Еще находясь в Куйбышеве, он написал серию статей, напечатанных и переданных по радио и Совинформбюро – "Гитлер и Чингисхан", "Гитлер и Бисмарк", "Дранг-нах-Остен!", "Гейне о пруссаках", "Любовь к Родине – сильнее смерти!".

В Ташкенте В. Ян продолжал работу над современными очерками и рассказами и писал пьесу о войне "Ошибка, повернувшая ход истории", пометив в дневнике, что "надо начать пьесу, как набат во время пожара!". Варианты названий ее частей говорят сами за себя: "Враг идет, будь наготове!", "Кровавый враг и гнев народный", "Угроза и стойкость", "Встретим в штыки!"...

В апреле 1942 года за книгу "Чингисхан" В. Яну была присуждена Государственная премия СССР.

"Далекая история – роман В. Г. Янчевецкого (В. Яна) "Чингисхан", отмечала передовая статья "Правды", – можно только приветствовать появление таких произведений, которые на исторических примерах воспитывают художественные вкусы и учат бороться за независимость, честь и свободу Родины так, как боролись славные предки наши..."

"Роман В. Янчевецкого (В. Яна) "Чингисхан", получивший премию первой степени, – писал в той же газете Александр Фадеев, – по широте охвата событий, по обилию материала, по зрелому мастерству – одно из наиболее выдающихся и своеобразных явлений советской литературы последних лет".

Поток поздравлений, приветствий и писем читателей стал поступать к писателю, не иссякая до последних дней его жизни.

"Ваша книга ("Чингисхан". – М. Я.) очень популярна в стране. Ваш голос был бы теперь очень влиятелен, и Вы могли бы, и должны бы, не в ущерб основной своей художественной работе, периодически выступать на страницах нашей центральной прессы по вопросам, связанным с войной, с жизнью и работой тыла во время войны, и со всей борьбой против фашизма", – писал В. Яну в середине 1942 года в Ташкент А. Фадеев. "Я и мои товарищи были бы рады систематически получать от Вас что-нибудь в этом плане, все, что считаете нужным использовать в печати или на радио".

С подобной же просьбой обратилось тогда к В. Яну и Совинформбюро. "Вас знают за границей, о Вас давались материалы в иностранной печати. Всякая Ваша статья, рассказ или очерк о ярких фактах жизни нашего народа, о людях труда, науки, искусства, были бы нам очень желательны".

Ответом на эти призывы стал ряд публицистических выступлений писателя в печати, по радио и на встречах с читателями.

В статье "Красноармеец", опубликованной в период Сталинградской битвы, В. Ян отметил  е д и н с т в о  с о в е т с к и х  н а р о д о в, как важнейшую сущность советского общества: "Если спросить красноармейца, откуда он родом? какого он племени? то ответы будут разные: "Я из снегов Сибири", "Я из древнего Новгорода", "Я с горных хребтов Кавказа", "Я из солнечного Узбекистана", "Я из знойных туркменских песков", "Я из ныне придавленной, стонущей, но все же непокоренной Украины...", и каждый добавит одно: "Я советский воин!"

В эти годы жизни в Ташкенте В. Ян продолжил работу над заключительной книгой исторической эпопеи и отдал много времени созданию повести "На крыльях мужества" – особо близкой и нужной народам советской Средней Азии, видевшей в героях этого произведения своих далеких предков.

Главы из повести печатались на русском языке и в переводах на узбекский и туркменский языки, в Ташкенте и Ашхабаде передавались по радио, из Туркмении к автору пришел заказ – написать либретто оперы для Ашхабадского театра оперы и балета.

В Ташкенте у писателя побывали тогда и обсуждали планы создания и постановки будущей оперы начальник Управления по делам искусств ТССР М. Д. Аннакурдов, председатель Союза писателей Туркмении Б. М. Кербабаев, живший в Ашхабаде киевский композитор Ю. Мейтус, взявшийся за написание оперы.

"Встреча с В. Яном для меня стала как бы открытием, – вспоминает М. Д. Аннакурдов, – и оставила о нем глубокое впечатление на всю жизнь, как о человеке высокой культуры и широкой эрудиции. Тогда В. Яну было около семидесяти лет. Но память у него была ясная, мысли свежие. Чувствовалось, что он трудится неустанно, горит желанием новых поисков, живет творческими планами..."

В ответ на просьбу Б. М. Кербабаева прислать что-либо для перевода и публикации в Ашхабаде В. Ян писал ему: "Я заканчиваю историческую повесть о Джелаль эд-Дине и его героях воинах-хорезмийцах. Меня очень увлекает образ этого смелого противника Чингисхана, и я стараюсь сделать его близким и понятным для читателей..."

Несмотря на болезни, иногда укладывавшие писателя в постель, он несколько раз выезжал по заданиям Совинформбюро и газет в командировки по Средней Азии, написал очерки о строительстве Большого Ферганского канала, о Чирчикстрое, об освоении Голодной степи, где почти сорок лет назад как "статистик Переселенческой партии" (о чем он вспоминает в своих "путевых заметках") искал места, пригодные для заселения. В. Ян писал тогда: "Преображается Голодная степь, недалеко то время, когда серебряные струи воды оживят ее земли. Узбекистан – глубокий тыл нашего Отечества, но и здесь с великим усердием и старанием люди работают по-военному, зная, что их труд нужен Отечеству..."

В конце 1943 года, воспользовавшись служебной командировкой с Закавказского фронта, где я тогда служил, в штаб САВО (Среднеазиатского Военного Округа), мне довелось повидать отца. Увидев его после двух лет разлуки, я был поражен тем, как он изменился внешне, похудел, съежился, как видно, от нелегких условий эвакуационной жизни и крайнего изнурения непомерной, непрерывной работой.

Но он ответил мне в обычной, шутливой манере: "У меня вид – как у туркменского скакуна, ни капельки жира! Он только мешает! Я ни на что не жалуюсь. Я в отличной форме. Недавно закончил либретто оперы "Джелаль эд-Дин Неукротимый", написав ее в необычно быстрое время, за пять недель!.."

В конце войны композитор Мейтус вернулся в Киев, а В. Ян в Москву, и задуманная опера осталась в виде либретто. Но свою повесть о храбрых противниках Чингисхана – хорезмийцах и о Джелаль эд-Дине автор продолжал дорабатывать и завершил в конце 40-х годов.

Эта повесть иногда как бы "перекликается" с первой книгой известной трилогии, имеет сходные сюжетные эпизоды, общих героев, но вместе с тем – это оригинальное произведение, продолжающее и развивающее первую книгу и преследующее свою цель: широко показать борьбу хорезмийцев, далеких предков современных узбеков, таджиков, туркмен, каракалпаков, объединившихся вокруг опального наследника хорезмшаха Мухаммеда (его сына от жены туркменки) Джелаль эд-Дина, оставшегося в памяти среднеазиатских народов легендарной, героической и непокоренной фигурой, неустанно и непримиримо боровшейся вместе со своими воинами с вторгшимися ордами Чингисхана.

"Как я заинтересовался образом Джелаль эд-Дина? – рассказывал автор. Когда я писал повесть "Чингисхан", то, читая восточные рукописи, убедился, что монголы побеждали более ужасом, какой они внушали своей численностью, дисциплиной и зверствами, чем своей храбростью и силой.

Они сами в своих песнях пели: "...ужас летит впереди наших коней и бросает всех противников на колени!"

Среди множества проявлений трусости, предательства, желания подарками и покорностью избежать монгольского меча я искал смельчаков, "богатырей духа", не боявшихся монголов и храбро бросавшихся в бой с ними. Чингисхан ненавидел таких смельчаков и, жестоко расправляясь, подвергал мучительным казням..."

Говоря о многих таких смельчаках – защитниках города Отрара Инальчик-хане и города Ходжента Тимур-Мелике, о безымянных героях-хорезмийцах, защищавших Ургенч, автор останавливается на "одном из самых безупречных, мужественных, светозарных героев истории – Джелаль эд-Дине, носящем торжественное звание "последнего Хорезмшаха", полученное им тогда, когда "Великого Хорезма" уже не существовало, а были только истерзанные, ограбленные монголами провинции с разбежавшимся населением..."

В. Ян говорил и о хорезмшахе Мухаммеде, позорно бросившем свой народ на произвол завоевателей. "Каждое действие шаха было ненужно, вносило панику в ряды армии и в население, только подготовляло быстрый разгром страны... Мухаммед боялся, что его сын приобретет популярность, убегая, хотел захватить Джелаль эд-Дина с собой, но тот отказался бежать из родной земли, зажег в горах сигнальные костры, призывая добровольцев к борьбе, и возле него стала возникать армия..."*

_______________

* Конспект лекции "О героических личностях в истории", прочитанной В. Яном в 1943 г. в ЦК ЛКСМ Узбекистана.

В своей повести автор рисует трудный путь Джелаль эд-Дина и объединившихся вокруг него воинов-хорезмийцев, непрерывную неравную борьбу с Чингисханом, скитания от Индийских до Кавказских гор, призывы к местным феодалам сплотиться, чтобы отразить нападение хищных завоевателей.

Но так же как была обречена на поражение в XIII веке раздробленная и обескровленная междоусобицами феодальная Русь, также и средневековые государства и княжества Средней и Малой Азии и Кавказа, а затем Восточной и Срединной Европы разделили участь Руси вследствие своего феодального эгоизма.

"В течение нескольких лет Джелаль эд-Дин со своими воинами скитался по различным землям и государствам Азии и Кавказа, убеждая их феодальных правителей объединить войска, чтобы создать такую большую силу, какая могла бы не только противостоять монголам, но и выгнать их навсегда из Средней Азии", говорил В. Ян. "Но все попытки объединить феодальных властителей не достигали цели. Они были заняты мелкими пограничными ссорами, враждовали и не хотели поставить перед собой великую цель... На Кавказе в ответ на призывы Джелаль эд-Дина к единению феодалы сами нападали на хорезмийцев, и тем пришлось выдержать бои с войсками грузин, аваров, армян, аланов и других племен и народов...

Конец Джелаль эд-Дина неизвестен. По преданиям, он долго скитался, призывая к борьбе с монголами, пока не был предательски заколот во сне вероломным убийцей, подосланным Чингисханом".

Годы Великой Отечественной войны возродили в сознании нашего народа имена многих полузабытых национальных героев, как русских, так и детей всей нашей многонациональной семьи народов. В Средней Азии воскресли имена и образы легендарных Джелаль эд-Дина и его соратников, как непримиримых и непобежденных борцов за свободу.

Автор назвал свое произведение "повесть-сказка", имея в виду то, что имена его героев окружены ныне легендами, остались в памяти советских среднеазиатских народов, потомков некогда "Великого Хорезма", как образы героического народного эпоса. Автор следовал и своему неизменному, не раз высказанному убеждению, что "в художественном историческом произведении  г е р о и ч е с к и й  о б р а з  д о л ж е н  в о з в ы ш а т ь с я  н а д   д р у г и м и, и герои должны быть не такими, какими они были в действительности, а  к а к и м и  о н и  д о л ж н ы  б ы т ь, ч т о б ы, с т а т ь  и д е а л о м".

Путь Джелаль эд-Дина и его воинов-хорезмийцев отмечен кровью на лице истории, но в памяти среднеазиатских народов опальный "последний хорезмшах" остался, как говорил В. Ян, "одним из первых великих туркменских и узбекских полководцев, победителем армии Чингисхана в битве при городе Перване, где монголы были совершенно разгромлены... Сам Чингисхан испугался, а до этого времени его войска не знали поражений..."

3. Повесть об "Александре Беспокойном"

Как-то, в период завершения работы над исторической эпопеей, в конце 40-х годов писатель сказал, что в его повестях сосуществуют Запад и Восток, "азиатский" и "русский" миры той эпохи. И если подойти к его книгам с мерой доли содержания этих миров в каждой книге, то можно заметить, что в "Чингисхане" три четверти объема – азиатский мир, и одна четверть – русский; в "Батые" это соотношение близко к половине на половину; а в последней книге его трилогии три четверти объема должен занять русский мир с его судьбой и одну четверть – в стане азиатских завоевателей.

В соответствии с этим замыслом писатель, многие годы создавая завершающую часть исторической эпопеи, как монолит, где структурно взаимослиты "русская" и "азиатская" фракции повествования и где главные противостоящие фигуры это князь Александр Ярославич (Невский) и хан Батый, называл свою книгу "Александр Беспокойный и Золотая Орда".

При этом автор отдавал предпочтение изображению образов Александра Ярославича и его соратников, русских людей, перед Батыем и его войском, приоритет показу Руси и Новгородчины над Золотой Ордой, говоря, что он хочет на страницах своей завершающей эпопею книги свести вместе "Добро и Зло", "Свободу и Насилие", "Свет и Тьму".

В очерке "Святое беспокойство", напечатанном в 1942 году ташкентской газетой "Кизыл Узбекистан", В. Ян писал: "На одном из участков Сталинградского фронта сражается рота автоматчиков, которой командует А л е к с а н д р  Н е в с к и й. Этот девятнадцатилетний юноша, решительный, смелый командир, четыре раза был ранен, но не покинул поле боя.

Таким же был 700 лет назад новгородский удалой богатырь князь Александр, прославивший свое юное имя победами на Неве и Чудском озере. Современники называли его "Б е с п о к о й н ы м", он очень за родную землю "б е с п о к о и л с я", и говорили, что он очень "сечу любит", т. е. "сечет" (рубит) своих врагов.

Этот "дух беспокойства" за судьбу своей родины является самым глубоким, сильным чувством наших предков, строителей великой страны. М и р н ы е  и  б л а г о д у ш н ы е  н е  с п о с о б н ы  с т а т ь  с о з и д а т е л я м и  в е л и к о г о  б у д у щ е г о".

Поэтому-то автор в заключительной повести эпопеи о нашествиях XIII века называл Александра Ярославича, князя Новгородского "Б е с п о к о й н ы м", ссылаясь также на то, что князь был наречен "Невским" после его смерти, много позже, с его причислением русской православной церковью к "лику святых".

В интервью газете "Правда Востока" (13 апреля 1942 года) В. Ян сказал: "Заглядывая в прошлое нашего великого народа, видя, как он закалялся и объединялся в борьбе с захватчиками, я с непоколебимой силой верю, что полчища зарвавшихся гитлеровских бандитов скоро сломят себе шею. Высокая награда удесятеряет мои творческие силы. Надеюсь создать для моего народа еще не одно историческое произведение".

Вернувшись в Москву к Новому 1945-му году и своему 70-летию, В. Ян отдался делу завершения исторической эпопеи, и на встречах со своими читателями, и в писательском кругу он рассказывал, какой видит будущую книгу, как работает над ней, какие испытывает затруднения.

"Трагичному периоду нашей истории, возникновению на Волге Золотой Орды, нашествию на Европу монголо-татар и замечательной деятельности Александра Невского посвящена третья, заключительная часть моей трилогии", – говорил писатель.

"Дошедшие до нас о том времени сведения современников крайне скудны. Об этом периоде ни в мировой, ни в русской художественной литературе до сих пор ничего написано не было. Поэтому для описания мрачной эпопеи завоевания Руси и Европы приходилось собирать по крупинкам мелкие детали, чтобы показать эту эпоху в занимательных и ярких эпизодах и сценах".

Писатель рассказывал о том, "в каком трудном положении оказывается историк, желающий в художественной форме, правдиво описать жизнь и подвиги Александра Невского. Слишком мало сохранилось точных данных, "ориентиров", чтобы воссоздать образ Александра и картину борьбы Северной Руси с напиравшими на нее со всех сторон иноземными хищниками".

Говоря об  о г р о м н о м, как он считал, выходящим далеко за "российские пределы", значении "Ледового побоища", В. Ян утверждал, что "о победе Александра над крестоносцами донесли Батыю спешно примчавшиеся гонцы. Встревоженный Батый, дошедший с победами уже до Адриатического моря, повернул от Триеста свое потрепанное войско обратно в Азиатские степи. Он опасался, что Александр Новгородский с окрепшим после победы русским войском может пройти в тыл Батыю и, воспользовавшись его отсутствием, занять столицу Золотой Орды Сарай на Волге. Э т и м (отступлением – М. Я.) б е з з а щ и т н а я  Е в р о п а  б ы л а  с п а с е н а  о т  у г р о з ы  п о л н о г о  п о р а б о щ е н и я, и в ее спасении сыграла важную роль блестящая победа, одержанная Александром на Чудском озере".

Эта мысль В. Яна, выражавшая его стратегическое предположение, ныне воплощенная в эпизоде одной из глав повести "К последнему морю" (ч. XI, гл. 4, "Последний военный совет"), вызывала сомнение некоторых "историков-ортодоксов", не находящих ей документального подтверждения в дошедших до нас свидетельствах той эпохи. Но В. Ян, выступая против "историков в футляре", отстаивал право художника на творческую фантазию, на домысел, пусть не подтвержденный, но и не противоречащий рисуемой эпохе, повторяя, что "б е з  ф а н т а з и и – н е т  и с т о р и и".

В процессе работы над произведениями автор привлекал для обсуждения писателей, критиков, историков.

Так, в поисках ответа на интересовавшие В. Яна вопросы дипломатии Александра Невского в отношениях с Батыем и государями Западной Европы он навестил дипломата "ленинской школы" академика И. М. Майского и "долго беседовал с этим выдающимся политическим деятелем и очень умным, талантливым человеком, рассказал о своей работе, вопросах, на какие жду ответа", и получил дельные советы.

А тридцать лет спустя, на странице "Литературной газеты", отмечавшей 100-летие со дня рождения В. Яна, академик И. М. Майский рассказал читателям об этой встрече с писателем.

В декабре 1948 года В. Ян сдал в Гослитиздат завершающую книгу эпопеи под названием "Александр Беспокойный и Золотая Орда", одновременно в Детгиз переработанные для детей главы из этой книги о юных годах Александра, и записал в дневник: "...скажу словами Пушкина: "Миг вожделенный настал, окончен мой труд многолетний!" Мне кажется, что я с великими трудностями поднялся на вершину высокой скалистой горы и смотрю вокруг. Какие дали! Пиши, о чем хочешь!.."

Однако вскоре выяснилось, что считать "многолетний труд" законченным преждевременно; обе редакции потребовали переделки рукописей. Предложения Детгиза были легко осуществимы, но в Гослитиздате автору заявили, что "Вы недостаточно показали историческую роль и величие Древней Руси и славного сына Великого русского народа Александра Невского", что  е г о  ф и г у р а "п р о и г р ы в а е т  в  м а с ш т а б е" п о  с р а в н е н и ю  с  ф и г у р о й  Б а т ы я, а  э т о  "н е д о п у с т и м о" и просили "доработать" роман в указанном направлении".

Теперь, более чем через сорок лет спустя после Дня Победы в Великой Отечественной войне, становится понятным сомнение редакции. Современному (тогда!) читателю, вчерашнему "воину фронта и тыла", воину-победителю, только что разгромившему "фашистских чингисханов и батыев" и  у с т а н о в и в ш е м у  "О р д е н  А л е к с а н д р а  Н е в с к о г о", даваемый за героизм и воинские подвиги, было бы невыносимо читать о поездке Александра в ставку Батыя, где русский национальный герой склоняется перед ненавистным завоевателем...

Автор ответил издательству подробнейшим защитительным письмом, где отстаивал свою рукопись в первоначальной редакции, к а к  с о о т в е т с т в у ю щ у ю  и с т о р и ч е с к о й  п р а в д е, одновременно ссылаясь на право писателя "на художественный домысел", но это не помогло и, на рубеже 40-х и 50-х годов заключительная книга эпопеи была разделена на две. Так, в итоге появились повести: "Юность полководца" (молодые годы Александра, битвы на Неве и Чудском озере) и "К последнему морю" (поход Батыя на Запад и Золотая Орда).*