Текст книги "Матушка Надежда и прочие невыдуманные рассказы"

Автор книги: Михаил Ардов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

На толкучке

– А-а-а... Сегодня это что за базар? Вот в прошлое воскресенье...

– А куда она мне?

– Бери, бери! Чего смотришь?

– Ну и нечего глядеть!

– Вы говорите такую цену и не стесняетесь?!

– Это ведь шуба, не пальто...

– Дырявая шуба.

– Сам ты дырявый!

– Кругом одна дырка!

– Постыдились бы бесстыдство свое показывать!

– Это что это у вас лохматое? Шиньон?

– Шиньон.

– Ну, и сколько?

– Тридцать рублей... Его расчесать можно.

– Да ты померяй, померяй... Самый сейчас модный сапог!..

– В прошлое-то воскресенье тепло было...

– Бог-то, видать,совсем уж старый стал. Все путает – когда дождь надо, когда чего...

– У меня была ротонда на лисьем меху...

– Ротонда? Это что за ротонда?

– Все я продала, все у меня было. Какие у меня были сережки с бирюзой и с аметистом. Я работала в поликлинике, и лучше меня из сестер никто не одевался. Потому что мне сестра из Москвы присылала. Эх, всего я поносила, всего покушала. Икорку кушала и рыбку...

– Рыбка-то вон и сейчас есть. Треска...

– Да и той нет...

– Если бы у меня был жив зять, я бы так не бедствовала...

– Вот, бери одеяло...

– Нужно оно мне, как на Петровку варежки!

– Да ты мне ее так отдай, впридачу...

– У меня давалка-то не на палке, была бы на жерде, совал бы везде! -

– Это сестрина кофта. Болела она крепко. Теперь схоронили... Осталась я одна, как куст обкошенный...

– А деньги-то на поминки приготовила ли? Припасла?

– А куда они мне? Я уж есть не захочу... Завоняю – придут, похоронят...

– Поверх земли-то не положут...

– Где этот цыган-то тут вертелся? Не видали? Я ведь ему полтинник за двугривенный сдала!

– Уж он убег...

– Вы скажите, какая ваша цена?

– Ну, рублишку я дам...

– Рублишку?-

– Это же рухлядь, рвань!

– Ведь это – бывалочная вещь...

– Ей, может, сто годов!

– Самому тебе – сто годов!

– Вот всегда так. Пойдешь на базар, какая-нибудь очередь прицепится. Ну и стоишь...

– Я себе в питании не отказываю. Я тогда только себе отказываю, как придет пост. А в мясоед я себе ни в чем неотказываю.

– Я всех схоронила. Одним раком. Семь человек умерли одним раком.

– Меня все лечил еврей, да пользы никакой. Он терапеи лечит.

– У вас, говорит, рак в шестом, в седьмом поколении в крови.

– Вот она – хозяйка.

– Шапка беличья. На нее дождь пойдет, высохнет, и опять она такая же...

– Да больно дорого...

– Купи в магазине...

– Бульдозер на Луну запустить – это мы можем, а чтоб шапки свободно были, это мы не можем...

– Видал у галки свигалку...

– Он уж, почитай, с третьей живет...

– А чего тут дивного? Как раньше у цыгана лошади, так теперь у мужиков бабы...

– Америка нас не боится. Она нашей войны боится.

– А мы боимся ее техники. У нас таких орудиев нет.

– В Америке дамы с собачками гуляют, с веерами на лавочках сидят. А у нас этого нету.

– Он вчера бушевал. Он вчера был выходной.

– Нечего смотреть да разглядывать... Она ни разу не стиранная.

– Он у кого-то стянул велосипед. У него сроду велосипеда не было.

– Вы возьмете, другой возьмет, вот она и грязная!

– Он потому уехал, что он жену убил. Не жена она ему,а наложница...

– Дорого просите...

– Тут жила татарка. У ней муж порезал Бориса и тоже скрылся...

– Чего там дорого? Эти деньги теперь, как мясо в жару...

– Мне на ремонт три ведь тыщи надо...

– Три тысячи?

– Старыми три...

– Тьпфу!.. Что ты все старыми считаешь?

– Мы ведь его, дом-то, ставили на старые...

– Да, бери, бери, не бойся! Она шунчовая. Дочка с фабрики принесла. Они там все чистое такое работают – полотенца фланелевые, ш у н ч у...

– Хы! Все бывает. И у девушки муж помирает, а у вдовушки живет...

– Сама-то ты на гуще, а любишь на дрожках.

– У нас в улице как взялось гореть... В понедельник дом сгорел. Во вторник. В среду – три дома... И чего горят?..

– Все, подчистую! Вор-то ворует, хоть стены оставляет, а пожар-то нет.

– Не говори. Вон у нас хозяева-то хоть вытащили так кой-чего, а квартиранты их и на работе были. В чем ушли – в том и остались. Одни фуфайки – ни ложки, ни плошки...

– Покажь, покажь! Сегодня – не Казанская!

– Что? Денег жалко?

– Вон на вино им не жалко!

– Дуют, как квас в покос!

– Старая ты, а дура.

– Дура?! Это я – дура?! Скотина ты! Скотина и есть! Скотина безрогая! Я те дам – дура! Умная! Твоими бы мозгами мне задницу подмазать!

– У Клавди-то слыхала, чего было? Она свово на пятнадцатьсуток оформила. Он отсидел, вернулся домой и говорит ей:

"Я, говорит, там пятнадцать суток все парашу выносил да нюхал..."Взял горшок-то ночной, дети напрудили, налил ей полстакана... "Пей!" – говорит. Она не хочет. А он взял кочергу. "Башку, говорит, отшибу!" Ребятишки-то и говорят: "Пей, говорят, мама, ведь убьет". Ну, она и глотнула. И теперь милиция не знает, каким его судить судом. По какой такой статье...

– Что делается...

– Твой-то работает?

– Как же, заставишь его. Ходит к пристани кой-что выставя...

– Я снохе купила, да вот не хочет носить... Немодное!

– Плохо живете?

– Можно бы хуже, да некуда. Я ведь и то им говорю: вот придете к холодным-то ногам...

– Хуже нет, как брать коммунальных-то этих, каморочных.

И по дому ничего не сделает, и в огороде от ней проку нет...

– А с ними разве можно ладить? Это – змеи. У нас в улице их много. Летом выйдут, я смотреть не могу! Я их еще зову – вешалки. Они на мальчишек-то вешаются. Прям вешалки и змеи шипучие!

– Ну и молодежь пошла! Плюнешь в рожу – драться лезут!

– Разве это – базар? Вот в прошлое воскресенье...

декабрь 1970 г.

Понедельник

– Раздевайтесь! Кому говорю, раздевайтесь!

– Да мы не сядем...

– Не отпущу, не отпущу, не отпущу! Это вам кафе – не забегаловка!

– По одной кружке...

– Ни по кружке, ни по полкружки! В пальто ни одного не обслужу!

– Вот ведь какая вредная... Люди на работу спешат...

– Перед работой и пить нечего.

– Подержи-ка пальто.

– Привет, блудные сыны!

– И ты уж здесь?

– Чердак болит – надо чего-то делать...

– Небось баба-то деньги на обед дала, а ты – на стакан.

– Тут тебе обед, тут тебе и завтрак.

– Пиво-то не больно хорошее.

– Вроде бы как подсоленное.

– Эх, вот я в Костроме был – там и пиво! И палатка на каждом шагу, прямо из цистерны дуют. И вино тут под видом пива, и бутерброды... Пивовар у них хороший – вкусо в самую точку попадает. И пьяных-то у них не видать, не как у нас – валяются. Выпьешь за углом два стакана, да без закуски... Вот тебе и все. А там этого нет. Там чинно,благородно. Пару кружек да бутерброд...

– Еще по одной?

– Вали!

– Не опоздаем?

– Ничего не сделается...

– А вот я в Саратове летом был. Там тоже пиво – сколько хочешь.Приезжает прям в улицу железная бочка, как у нас квасом торгуют. И все валят – кто с ведром, кто со жбаном, кто с чем...

– Это что... Тут в шестьдесят третьем, кажись, году – морозы-то зимой были сильные... И вот у нас на межрайонной базе все красное вино – вермут там, портвейн – все замерзло. Да бутылки и полопались... Ну, чего?.. Списали все... А мужики, кто на базе работает, достали чан, развели костер и давай их греть прямо с осколками. Потом через решето процеживали... Тоже ведрами домой таскали. Вон у меня брат в ГАИ работает, рассказывал. В Чудинове на шоссе машина с водкой перевернулась... Все до одной бутылки побились... Ну, водка вся в канаву стекла и так-то лужей стала... Милиция еще только едет, а мужики чудиновские уже на четвереньках ползут... Ведь что удумали?.. Тряпки в луже мочили и в ведра выжимали. Откуда-то у них тут и тряпки, и ведра сразу взялись... Еще милиция только едет, а уж они на четвереньках ползут...

– Привет.

– Трешь, мнешь, как живешь? Яйца катаешь, как поживаешь?

– Живем по-херовски, курим папироски...

– Раздевайтесь, так неотпущен!

– Давай пальто подержу.

– Ты чего так пьешь?

– У меня баба заболела. Рот открыла, закрыть не может. Орет, орет... Совсем сбесилась.

– Ну, да. Вальс – плиз! Две коленки вверх, две вниз...

–Ты чего пьешь, не торопишься?

– Пускай мастер торопится. Мне – чего?

– Эх, работа...

– На той-то неделе мы хорошо работали. Четыре дня энергии не было. Асфальтовый завод, вторчермет, сельхозтехника – три предприятия стояли...

– Ну и чего?

– А ничего. Крановщик, видно, пьяный на машине ехал, да провод и оборвал. Они в тот же день его уделали, а потом три дня начальники спорили: ты плати! – нет, ты плати, нет, ты... Четыре дня. Акт не подписывали. А всего-то дела – надо было монтерам на литровку дать...

– Вот где смех, килограмм двадцать...

– Смех смехом, а она все кверх мехом.

– А ты – чего? На больничном был?

– В командировку ездил, елки зеленые...

– В Москве побывал...

– Да ни хера я ее не видел, Москву-ту!

– Пьяный был?

– И то бы лучше... Дачу одному уделывали...

– Дачу?

– Вот, елки зеленые, чего бывает. Вызывает меня мастер. Говорит: "Надо на несколько дней в Москву съездить".

– "Не могу, – говорю, – я сейчас крышу крою".

–"Нет, – говорит, – я больше такого человека не найду. Не подходит больше никто к этому делу..."Ну и поехали. Начальник, мастер, шоферия. На пульмане, ЗИЛ-150. Полный был загружен. Я после-то узнал. Нашей конторе плиты бетонные во как нужны. А этот, чья дача, он в Москве плитами заведует... Дескать, вы мне дачу уделайте, а я вам-плиты...Сам начальник конторы поехал, елки зеленые... Работал у меня – я как за бригадира был. Мы там все четверо вкалывали, будь здоров – по шестнадцать часов. У нас в пульмане – кольца бетонные, трубы, тес. Колодец ему вырыли, насос поставили, бочку для душа на три метра захерачили... Доволен, гад, был. Все рыбкой сушеной угощал, лещиками... Начальник-то с мастером пить боялись, а я – мне чего? Наливай! Чудеса, елки зеленые!

– Вот.

– Вот. Дали ему год, отсидел он двенадцать месяцев и вышел досрочно...

– Айда, ребята...

– А ты чего?

– Я еще посижу. Ничто им... Башка трещит...

– Здорово!

– Ты чего?

– Я ногу сломал...

– Вот елки зеленые!

– Если бы ты ногу сломал, ты б сейчас здесь не был.

– Пошли, ребята!

– Не, честно... Я, понимаешь, ногу сломал. С воза упал. Я сейчас в отпуске. В деревне, у матери. Дочку привез в интернат. У меня жена в девятый раз с ума сошла. Она у меня у тещи, у своей матери. Девчонка все понимает, двенадцатый год... Не хочет в интернат. Я тут близко над стеклянным магазином живу. Мне две комнаты от фабрики дали. Я сейчас в город от матери ехал, со мной кондукторша знакомая попалась. Моя первая любовь. В армию меня провожала. Плакала. Теперь замужем, двое детей. Денег с меня не взяла. Я теперь сам не свой. С воза свалился, ногу сломал...Я там в совхозе подрабатываю. Я с вилами наверх залез, а тракторист дернул. Вот до сих пор все болит. К врачу надо идти. Я у матери утром курице голову оттяпал. Суп сегодня будет. Я сам – в отпуске. Жена у меня, понимаешь, в десятый раз с ума сошла... Слушай, парень, будь друг, купи мне пачку "Прибоя"? Спасибо, друг... А может, еще по одной выпьем?.. Не хочешь? Ну, не хочешь – как хочешь...

декабрь 1970

В предбаннике

– Ну, чего? Еще разок? С веничком?

– Погоди ты... дай отдышаться... Больно горячо...

– Да разве это пар? Из трубы хера ли это за пар? Мокрый да вонючий...

– А тебе б в Раю жить, да чтоб у святых ноги не потели...

– Вот в Ульяновской губернии, там они так не парятся...

– Какая тебе Ульяновская губерния? Балда ты огуречная... В Симбирской губернии... Это теперь она Ульяновская. Область...

–У меня вон дедушка восемьдесят шесть лет, а сам еще в баню ходит. И обязательно парится...

– Это и у меня дедушка ходил. Восемьдесят девять было...

– А что? Помер?

– Год уж ему... Так тихо, спокойно умер. Только вздохнул разок, и все... А день-то был, пенсию носили... Только он умер, минут пятнадцать почтальонка пенсию несет... Я-то уж в окно вижу, она идет. Она где чай выпьет, где кофий выпьет, где ей двадцать копеек за пенсию дадут, где – что... Вот и шляется, долго не идет. И вот, гляжу, она идет, а он еще тепленький... А я его так на бочок положил. Так-то сделал, будто он спит. Она заходит. Я его за плечо подергал: "Дедушка, дедушка!" Он, будто, ничего... Говорю ей: "Может, вы без росписи выдадите?" – "Нет", – говорит. Такая вредная попалась. Ну, я еще его подергал: "Дедушка, дедушка, вставай!" Он – ничего... Я говорю: "Болеет он у нас...Может быть, дадите?" – "Нет", – говорит. Ну, что делать?

Дернул я его еще разок. "Ах, ты, – говорю, – ведь он умер..."– "Ах", – говорит. "Ну, ведь,-говорю, – он ведь только что умер". "Не могу, – говорит, – дать". – "Ну, – говорю, – может, вас пять рублей устроит?" Пять рублей ее устроили...

– Да, как помрешь, так уж тебе ни пенсии не надо, ничего...

– А может, ему чего и надо, да ведь уж он не скажет тебе...

– Душа-то, ведь она куда-то девается... Может, не в Рай и не в Ад, а все ж куда-то...

– Или вот еще толкуют, говорят: кто был раньше – яйцо али курица?.. Так ежели она, курица, будет, она сколько тебе яиц накладет?..Или вот страус... У него яйцо – во! – с твою голову...

– Да, природа, она есть природа...

– А вот ты мне скажи, из чего комар создался? Он тут у уха пищит, пищит, так и лезет...

– Он пищит, по-своему визжит. Своих созывает.

– Да,каждый по-своему кричит. Бык по-своему, курица по-своему, и вон петух – по-своему... Пошли, что ли?

– Погоди, дай взвеситься... Это с какой же руки тут считать? Это что же у меня – девяносто?

– У тебя-то девяносто?

– Известное дело – бараний вес...

– А он пол-литра выпил, вот тебе и полкило весу...

– Он у нас не пьет.

– Что ж он татарин, что ли?

– Это раньше татары не пили. Теперь жрут больше русских...

– А ты чего молчишь?

– Вон у нас татарин-то...

– Вино Пророк запретил. А он почему запретил? Он туда шел, видит, люди пьют, веселятся, песни... "Вот, – думает, – хорошо. Дети мои делом заняты". А обратно он шел, смотрит: кто где – кто в озере, кто в луже, кто на голове стоит... Безобразие такое. Он и запретил...

– У нас один в улице бросил пить, как цена на водку поднялась. "Все!" – говорит. Так и не пьет.

– А! Какая цена на нее ни будь, все хватают...

–За любую цену возьмут. Нас, дураков, еще угол непочатый...

– А есть, кто по здоровью не пьет...

– Есть чудаки...

– Это со мной случай был... Мы с училища летели, с Алма-Аты. Летим – три курсанта... А там у них был пленум ЦК, ихней там компартии. Ну, летим втроем. Две бутылки коньяку тогда взяли да красного. Ребята впереди двое сели, а я сзади. А рядом со мной мужик у окошка. В костюме. Ну, взлетели... Я стюардессу – раз: "Тащи четыре стакана". А он тут сидит у окошка. Ну, я разливаю своим и ему: "Давай, мужик!" – "Нет, – говорит, – я не пью. Желудок, – говорит, – не позволяет..." – "Да брось ты, – говорю, – чем заболел, тем и вылечишься". – "Нет", -говорит... И все... Ну, мы выпили, летим. А видимость так хорошая. Он все в окно глядит: "Ах, сколько земли пропадает..." – "Да брось ты, – говорю, – мужик! В союзе земли много..." – "Нет, – говорит, – это моя стихия". – "Ну, – говорю, – у меня другая стихия". Наливаю опять."Ты лучше выпей". А он все: "Сколько земли пропадает". – "Да брось ты, – говорю, – расстраиваться, мужик..." Яуж тут по плечу его хлопаю... "Давай выпьем!" Нет и все... Ну, тут мы уже обе их раздавили и красное... Ладно. Прилетаем в Москву.

Гляжу, ему – особый трап. Он шляпу надел и в "Чайку"... У меня глаза на лоб полезли... Спрашиваю стюардессу: "Кто это мужик летел?" – "А,. – говорит, – это министр сельского хозяйства всего союза". А я его по плечу...

– Это он, может, в самолете не пьет. А так-то дома, под икорку...

– А чего? Я тоже без закуски не пью...

– Налью тебе стакан, пить не будешь?

– Не буду.

– Ну, это ты скажи тому, кто не знает Фому, а я – дядя ему.

июль 1971 г.

Витек и Юрка

Прошлое воскресенье у меня с утра трещала голова, и я решил пройтись по городу. Сначала потолкался на барахолке, ходил мимо развешанного на заборе тряпья и разного старого хлама, разложенного прямо на снегу. Потом вошел в самый базар. Не выдержал – с жадностью съел у прилавка замерзший соленый помидор и такой же ледяной огурец. Больше было тут нечего делать, и ноги понесли меня по направлению к столовой «Заря», где, как я знаю, изредка бывает пиво.

В просторном и неопрятном зале было немноголюдно. Посетители сидели строго разбившись на два лагеря – поближе к кухне те, что пришли поесть, поближе к буфету те, что пришли выпить пива или портвейну. Я купил у буфетчицы кружку и пошел к столику у окна. За ним сидел в одиночестве крепкий тридцатилетний паренек с красной физиономией и оттопыренными ушами. Одет он был почти щегольски – шерстяная рубашка и добротный синий костюм. Пиво пил важно и сосредоточенно.

– Разрешите? – сказал я.

Он молча кивнул, и я уселся. Говорить и мне не хотелось. Каждый из нас был занят своей кружкой. Моя кончилась быстрее, я встал и подошел к буфету.

– Повторить? – услужливо спросила буфетчица и налила мне новую порцию.

Я вернулся за столик.

В зал вошли еще три человека. Оглядевшись, они приблизились к моему соседу и молча пожали ему руки. Потом, очевидно решив, что мы с ним собутыльники, поздоровались и со мною.

Один из них – личность примечательная. Высокий, худой.

На лице и на переносице несколько глубоких царапин. Нос опух,и нельзя разобрать, природная на нем горбинка или благоприобретенная.Глаза совершенно заплыли. Пестрый бумажный свитер, под которым скорее угадывается, чем виднеется расстегнутая черная рубашка...

Двое других – шестерки. Один такой серенький с припухшими губами, а другой – белобрысая челка и носик выемкой.

Эти двое принесли пиво и стаканы, куда немедленно был налит цвета марганцовки портвейн. Мне тоже предложили, но я отказался. Они осушили стаканы, запили пивом.

Сначала заговорил Юрка – тот самый, солидный, в синем костюме, к которому я подсел.

– Прихожу,понимаешь, с работы – матери нет. Я в гардероб. Смотрю, нового пальто тоже нет. Я – к соседям. Говорят,не бывала.Я – к снохе. И тут нет. Я туда, сюда... Иду в больницу.

Точно, говорят. В Горький отправили. В больницу. Рак у нее.Желудка. Мы со старшим братом к врачу ходили. Говорим, нам-то хоть скажите.Рак, говорит, желудка. Ей-то не говорят. Хронический, дескать, гастрит у тебя. И есть ничего не может. Только молоко, сметану... Тут недавно прихожу, говорит: "Юрка, чего-то пельменей хочется". – "А чего? – говорю, – мясо у нас есть. Много ли нам вдвоем-то надо? Давай накрутим". Ну и накрутили. И вот, поверишь, только что четыре штуки съела – вырвало. Шестьдесят два года. Сколько еще протянет?.. И младший брат вернется, чего будет делать?..

– Толька? – сказал Витек, худой с разбитым лицом.

– Ну! – подтвердил Юрка, – Это ведь какой жук! Он в зоне, мне ребята говорили, он там работает, как лось... А выйдет – все. Ему какая хочешь зарплата, хоть шестьдесят рублей, только бы ему не работать. Только бы ему ни х... не делать. И, главное, хитрый ведь какой. Вот ты ему говори – он тебе поперек ни слова. Как будто соглашается. Знает, старший брат. Будет спорить, я же на него наору. А отойди ты на два шага, все по-своему сделает. В зоне вкалывает, а тут не хочу – и все!

– Он вообще чудак, – сказал Витек. – Вот он мой ровесник. Двадцать семь ему, а уж он почти червонец сидит. Только выйдет, его обратно в зону тянет...

– И там он работает, как лось, – сказал Юрка. – Чего теперь будет делать, не знаю. На мать уж надежда плохая. Старший брат – у него семья. Сестренка у нас в институте учится. Хочешь не хочешь, а каждый месяц – тридцатка. Ему бы какая ни зарплата, только бы ничего не делать. Я в Прибалтику уезжал, на асфальтовом заводе работал. Говорю мастеру: "Возьми братишку на мое место". Там три дня в неделю работаешь, остальные на Клязьме лежишь загораешь. И меньше ста восьмидесяти не получается. Если ты там два дня прогулял, бригадир никогда тебе ничего не скажет. Ноне пятнадцать же дней. Тут тебя уж никто не покроет. А мать у меня такая. Никогда денег не спросит. Сколько ей в получку принес пять рублей – пять. Сто семьдесят – сто семьдесят. Никогда не спросит. Положил на швейную машину и все. Утром говорю:"Мать, мне похмелиться надо, дай два рубля". Без звука...

– У меня такой характер, – сказал Витек, – сколько денег есть, только стакан попал – все! Все пролетят. Ты вот ухитрялся три раза в день напиться? А я почти каждый день так... Лечиться думаю.

– Мне лечиться ни к чему, – сказал Юрка. – Я захочу – не пропью. Тут мать приходит, говорит, в ателье материал есть по двадцатьчетыре рубля метр. "Цвет, – спрашиваю, – какой?" – "Черный, – говорит, – без полоски". – "То что надо". А денег ни копейки. Так вот, веришь, я из аванса три рубля пропил, а из получки – два. Нет, и все! Или вот я в Прибалтике жил. Двести сорок зарплата, девяносто командировочные. И все подчистую пропьешь.Иной раз на питание не хватает. Придешь к семейному: "Дай десятку, на питание не хватает". Вот дочего доходил. А тут отпуск. Ну, думаю, мне деньги будут нужны. Целый месяц тут надо гулять. И как отрезал. Говорю: "Не высылайте мне зарплату. Только командировочные". На питание хватало – во как! В воскресенье бутылку возьмешь, и нормально...

– Нет, у меня все летит, – сказал Витек. – Характер такой... Слыхал? Казбек из особого в строгий перешел? "Через четыре года я, – говорит, – опять тут буду". Понял?

– У него ведь побег отсюда, из нашей зоны был, – сказал Юрка. – Я тогда в милиции на "Победе" работал. С автоматчиком его вывели, посадили в машину. С тех пор я его не видал.

– Не, ты соображаешь, особый на строгий? – сказал Витек.

– Значит, он чего-то там думает...

–Таких артистов сколько хочешь, – сказал Юрка. – К нам, помню, прокурор по надзору приезжал, рассказывал. До 1 ноября шестьдесят девятого года в "крытке" легче было, чем в строгом. Так такие есть артисты. Он тебе такое нарушение сделает, что срок ты ему не добавишь, а в крытку перевести надо. Таких артистов сколько хочешь. Или вот симулянты. У нас в зоне многие на аппендицит косили. Скажет все признаки, ну, его и режут. Каждый день – операция. Полбарака резали. Ну, одного они все ж поймали. Он все признаки сказал, а его врач и спрашивает: "На каком, – говорит, – ты боку спишь?" А он и скажи: "На левом", – говорит. "Иди – говорит, – отсюда, симулянт". А там оказывается, на левом спать – он еще хуже болит. Кишки как-то там натягиваются. "Иди, – говорит, – отсюда, симулянт".

– Тащи еще пиво, – сказал Витек белобрысому с выемкой на носу. – У тебя вроде червонец был?

"Выемка" неохотно вынул аккуратный бумажничек.

– Я его разменял.

Я вынул рубль и положил на стол. Рубль взяли не сразу, и "выемка" с "сереньким" пошли за новой бутылкой марганцового портвейна.

– А помнишь, у нас война была? – сказал Витек. – Поверишь, по шестьдесят человек выходило с ножами, с палками, с обрезами – кто с чем. Ярцевские на городских. Драка была – что ты. Шесть человек в больницу отвезли.

– Тут у нас как, – сказал Юрка, – в Ярцеве парк и в городе – парк. Там танцы и тут танцы. Ярцевских поймают в городе – бьют. Городских в Ярцеве бьют. Городские меньше чем по семьдесят человек в Ярцево не ездят. Вдесятером там делать нечего. И те так же... Ну и драка же тогда была. На суде потом только спрашивали: "Видели, как этот дрался?" – "Видели".– "Три года". – "А этого видели?" – "Видели". – "Два года". Так гребли, за милую душу...

– А помнишь, – сказал Витек, – парк хотели закрывать?

– Это из-за студента, – сказал Юрка. – Студента одного тогда ножом пропороли и в пруд скинули.

– На смерть? – сказал я.

– Нет, просто так порезали, – сказал Юрка. – Ну, девчонки из общежития вызвали скорую помощь. И пошло дело. У него мать оказалась партийная. Шум подняла. Из области понаехали. Думали парк закрывать,

– Да, было время, – сказал Витек, – я тогда без ножа из дома не выходил. Всегда с ножом. А теперь вот боюсь. Как пьяный "мусора"увижу,так бежать. Не хочу опять в зону. Надоело. Я ведь в пятнадцать лет первый разряд по баскетболу имел. И по плаванью. Меня в техникум без экзаменов брали. Знаешь, какой парень был... А потом стал закладывать, и пошло...

"Выемка" и тот, "серенький", притащили еще одну ноль восемь. Я опять отказался от стакана и купил себе еще пива.

–Давай познакомимся, – сказал Витек, когда я вернулся с кружкой. – Я ведь думал, ты Юркин друг.

Мы еще раз церемонно пожали друг другу руки.

"Выемка" разлил портвейн, и они выпили.

– А помнишь, как с солдатами дрались? – сказал "серенький".

– С солдатами драться не надо, – сказал Юрка. – Чего с него взять. Он по своей воле, что ль, сюда приехал? Это еще хуже, чем в зоне. Там ты хоть знаешь, за что сидишь. Украл, убил или там подрался. А солдат – чего? Приходит он домой, а ему повестка: кружка, ложка и поехал... Чего его бить, он не виноват.

– Нет, – сказал Витек, – я тебе говорю: с солдатом лучше не вяжись. Шел я тут мимо части ночью. Смотрю, солдат девку у забора наладил. Я его за плечо, говорю: "Я – второй". А он мне: "Пошел ты..." – говорит. Я ему в рожу. Он мне. Ну и понеслась...

Тут я наверх глянул, через забор еще лезут пять рыл. Ну, я – бежать. Откуда только ноги взялись... С солдатом лучше не связывайся.

– А чего с ним вязаться, он не виноват, – сказал Юрка.

– А ты сам кем будешь? – спросил у меня Витек.

Пришлось представиться.

Витек свистнул.

– Это хуже чем прокурор,

– КГБ, что ли? – сказал "выемка".

– Хуже, – сказал Витек.

Тут я попросил разрешения как-нибудь отыскать его,чтобы потолковать по душам.

– X... с тобой, – сказал Витек, – приходи. Только пораньше приходи. Вон Борька меня почему сегодня поймал, он в полседьмого пришел.Я еще сплю. А так бы ни х... он меня не нашел. Я уж пошел шляться. Я жене зарплату до копейки приношу. Девяносто рублей. Я ее никогда не обижаю. Ограблю кого или там что – ей всегда пятерка, десятка. Она мне только говорит "Не надо мне твоих никаких денег. Только ты не пей". А я не могу. Как стакан попал, так все... Дочка у меня два с половиной года. Любит меня, ужас как. К ней не идет... "Я, – говорит – к папе". Я иной раз по пьянке думаю, повеситься мне... "Мне, – говорит, -денег твоих никаких не надо, не пей только... Ты на себя посмотри, весь ты порезанный, поцарапанный... То ты с ножом идешь, то с молотком, то с топором...". Ну, х... с тобой, приходи... А только я не думал, что ты это... Я думал, ты из щипачей.

В четвертой кружке пиво оказалось каким-то водянистым и кисловатым на вкус. Я с трудом допил и поднялся из-за стела.На прощание Юрка сам мне вручил свой адрес.

– Заходи, – сказал Юрка. – Особенно летом. В июне. У меня не дом – дача. Раздевайся, загорай. Клязьма – рядом. Яблонь у меня тридцать штук, а вишен не счесть. Заходи.

Я еще раз пожал руки всем четверым и вышел на солнечную мартовскую улицу.

1971 г.