Текст книги "Две Войны Красноармейца Дорофеева (СИ)"

Автор книги: Михаил Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Быков Михаил Васильевич

Быков Михаил Васильевич

Две Войны Красноармейца Дорофеева

ДВЕ ВОЙНЫ КРАСНОАРМЕЙЦА ДОРОФЕЕВА

Как только приближается дата Великой Победы Советского народа над фашистской Германией и её сателлитами в моей памяти всплывают рассказы фронтовиков о жестоких страшных боях, о судьбах самих ветеранов и павших или пленённых их боевых друзей.

Однажды в канун дня Победы в далёком 1976 году я встретился и имел беседу с ветераном Отечественной Войны Ильёй Николаевичем Дорофеевым.

Фронтовик в нашем Сибирском городке проживал с пятьдесят пятого года, там же и умер спустя неделю после празднования тридцать первой годовщины Великой Победы.

Успел-таки рассказать свою невероятную историю Дорофеев, хотя сразу же в начале разговора предупредил, что я никогда не осмелюсь не то что написать, но даже пересказать кому-нибудь о том, что он одну и ту же битву провоевал дважды.

Спустя ещё сорок лет после кончины ветерана, я решил всё-таки изложить мистическую историю жизни старшины Дорофеева.

Фантастических произведений написано великое множество и возможно поэтому данный рассказ ни у кого не вызовет удивления.

Современные люди не без основания уверены, что в точности описать действительность, в которой протекает чья-то жизнь, нет никакой возможности, потому-что никто и никогда не поверит такому изложению реальности. Однажды очень известный режиссёр сказал по этому поводу, что фильм, в котором будет отражена настоящая действительность, никто не станет смотреть. Все подумают, что мастер преподносит публики полную чепуху и будут считать произведение наивной выдумкой. Примерно то же самое о своей собственной истории заявил бывший фронтовик красноармеец Дорофеев.

Я думаю, ветеран войны точно определил отношение людей к той действительности, в которой им приходится существовать. Лично мне он сказал, что с каждым человеком случаются странные, необъяснимые, а порой и ужасающие вещи, но сознание людей устроено таким образом, что способно всё сгладить или вообще выбросить из головы всё не поддающееся пониманию на задворки подсознания.

На мой взгляд, храбрый солдат оказался прав, так как большинство людей, вообще не замечают того, что не в состоянии объяснить.

Читатель может заинтересоваться, почему в своё время я обратил внимание именно на судьбу этого фронтовика, ведь в те годы таковых участников военных действий в минувшей страшной войне было много, среди них ещё живыми оставались герои, орденоносцы и более отважные воины, чем мой знакомый ветеран.

Объясняю. Меня заинтересовал тот факт, что старшина Дорофеев сразу после войны был осуждён, провёл в лагере для заключённых долгих ять лет и освободился только в пятидесятом году.

Мой дед по материнской линии был хорошо знаком с Дорофеевым и как-то однажды рассказал мне, что Илья Николаевич был осуждён за дезертирство, которое совершил уже после Победы, и это событие произошло шестнадцатого мая 1945года.

Я, признаться, был удивлён странному факту в биографии Дорофеева и решил выяснить, что толкнуло храброго красноармейца на такой неприглядный поступок, причём в тот момент, когда война уже закончилась и его жизни, казалось бы, ничего не угрожало. Более того, дед мне подсказал, что старшина мог бы вернуться домой героем, а не сидеть в лагере пять лет.

Я пришёл к Дорофееву и вот что рассказал фронтовик, награждённый орденом Красного Знамени и несколькими медалями, о своём участии в самой жестокой войне двадцатого века.

Встретились мы в полдень в первых числах мая. В наших краях в это время года днём бывает довольно тепло, хотя случаются кратковременные пыльные бури, когда степь нагревается быстрее, чем таёжные вершины Саянских гор.

Мы расположились на веранде небольшой Дорофеевской избы, которую он срубил сам в середине пятидесятых годов, когда переехал из-за Саянских гор в наш городок.

Сам хозяин, а ему к тому времени исполнилось шестьдесят шесть лет, какое-то мистическое число подумал я, расположился в старом продавленном кресле, а меня усадил за небольшой круглый стол, на котором стоял маленький пузатый графинчик заполненный водкой и гранёный стакан, главный атрибут застолий тех лет.

– Это Московская водка. – Сказал хрипловатым голосом Илья Николаевич. Легонько кашлянул в сторону и продолжил.

– Мне нельзя спиртного. Туберкулёз, чёрт бы его побрал, сожрал лёгкие. В лагерях зацепил заразу. Холод там, на Севере был намного суровей, чем на фронте, да и туберкулёзников вокруг было хоть отбавляй, никакой санитарии, вот и наглотался бацилл. Свирепствовала зараза среди зеков. – Он посмотрел печально в окно на сочную весеннюю зелень черёмух и вновь кашлянул.

– Ты не бойся, не успеешь подхватить болезнь, далеко сидишь от меня. Выпей водки за Победу, я из этого стакана не пью. Чистая посудина. -

Я уважил фронтовика, выпил граммов пятьдесят, чтоб значит, на трезвую голову выслушать историю жизни и войны Дорофеева. Хоть и молод был я тогда, ещё и тридцати лет не минуло, но уже давно собирал и записывал разные невероятные случаи, происходившие не только с участниками войны, но и другими смертными, попадавшими в необъяснимый переплёт не лёгкой земной жизни.

Могу точно сказать, прав Дорофеев в том, что счастливых людей не существует и с каждым в этом мире случалось нечто эдакое, что он не в состоянии вразумительно объяснить, такие события как раз и смазывают чувство счастья.

Мой собеседник между тем приступил к рассказу. Я заметил, что ему тяжело говорить, болит у него всё за грудиной, но что делать, решил выговориться вояка и бывший заключённый одновременно. Первые его слова подтвердили мою догадку об исповеди фронтовика.

Однако начал рассказ Дорофеев не с войны.

– Ты помнишь Кретова Родиона? Он научил меня жирную собачатину жрать, чтоб болезнь одолеть, да ничего не вышло. Сам-то Кретов каким-то чудесным образом от туберкулёза избавился, но помер от болезни печени. Врачи сказали, что много собачьего сала оприходовал Родион, вот печёнка и не выдержала.

Одно лечишь, другое калечишь. – Он покачал слегка седой головой.

– Умру я скоро. Медицина ничего не способна изменить в моей судьбе, а жизнь была очень даже непростой и можно сказать загадочной, даже мистической. Услышишь, не поверишь, да я и сам толком не верю, заблуждение какое-то охватило мой разум, а тут и болезнь навалилась, подгадывает мою смерть под определённую дату. Буду рассказывать, сам поймёшь, в чём дело. -

Дорофеев посмотрел долгим взглядом в сторону яркого настенного календаря.

– Скоро придёт эта дата, могу сказать наперёд шестнадцатого мая или двадцать первого июля помру, потому-что всё в эти числа случалось, и я уже тридцать пять лет прожил в страхе и вроде бы как в сумасшествии, ожидая кончины. Мысль о смерти застряла в моей голове ровно через неделю после объявления Победы.

Спросишь, не думал ли я о гибели во время страшных боёв?

Отвечу. На войне все и всегда страшатся кончины. Там смерть каждую минуту подстерегает любого, кто решается на битву. Война эта такая странная и страшная штуковина, от которой человеку по собственной воле невозможно избавится, хотя начинают её те, кто сам не воюет.

Вот и добровольцы шли на фронт по простой причине, что деваться было некуда, они чувствовали, что нет спасения, что обязательно погибнут. Ну да ладно, они всё равно герои. -

Лицо Ильи Николаевича посуровело.

– Многие думают, что как только объявила партия о капитуляции Германцев, так и война закончилась. Ан, нет. Бои ещё долго гремели как в Европе, так и на территории нашей многострадальной Родины.

Однако начну издалека, чтоб тебе было понятней, почему со мной происходило то, что произошло на самом деле.

Я родился в десятом году. Посчитай на начало Отечественной войны, мне минуло тридцать лет. В самом соку был мужик, в силе.

Жил я тогда со своей Марусей и двумя дочками в небольшой деревне, куда до самой середины сорок третьего года не смогли добраться военные комиссары. Информации о состоянии дел на фронтах до наших краёв долетало мало и мы глупые, наивно надеялись, что войне скоро придёт конец.

Мы ошибались и однажды, а произошло всё двадцать первого июля сорок третьего года, в деревню приехал уполномоченный и вручил молодым мужикам мобилизационные повестки. Меня не было в деревне, мы с отцом в тот день пилили в лесу дрова. Документ приняла Маруся и сразу же побежала к нам в тайгу. – По лицу Дорофеева скользнула грустная улыбка. Воспоминания будоражили его больное воображение.

– Я тогда крепким мужиком был, вроде бы ничего не болело, а тут как увидел бегущую по тропинке жену, так что-то во мне перехватило. Бросил топор и на трясущихся ногах пошёл к ней навстречу, только не помню, сколько шагов успел сделать и словно в сон провалился или ещё какая-то галиматья приключилась с моим сознанием. Я до сих пор путём и не разобрался.

Представь себе иду и сплю на ходу, Марию перестал видеть, а вроде бы во сне оказался. Вижу кругом лес, но не Сибирский, а совсем чужой, невысокие деревья кругом меня и солдаты с оружием, выстрелы гремят со всех сторон. Я испугался и хотел броситься на землю, чтобы не быть убитым, но тут получил удар прямо в лоб. Открываю глаза и вижу, что врезался до крови головой в лесину и Маруся причитает рядом, хватает меня за руку.

Я только потом понял, что страх оказаться на фронте, заставил меня увидеть будущую войну. А может быть, что-то ещё произошло в моей голове? -

Он задумался на мгновение.

– Что странно, этого необъяснимого состояния психики я испугался ещё больше чем фронта, думал, что чуть было, не свихнулся на почве ожидания смертного приговора.

Для нас всех тогда призыв на войну считался смертным приговором.

Война-то была жестокой и настолько большой, что никакая иная мысль в головы людишек не лезла. Мы уже знали, что в райцентре война к тому времени всех мужиков выкосила. Отправят мужика на фронт, а через два три месяца похоронка приходит родственникам или уведомление что пропал безвести, что значит тоже смерть или плен, из которого нет возврата. Такова битва была страшная.

Далеко был от нас фронт, но все ощущали его смертельное дыхание. -

Дорофеев кивком головы предложил мне выпить ещё, но я вежливо отказался, было неудобно хлебать водку перед больным ветераном войны.

Илья Николаевич продолжил рассказывать.

– На следующий день я уехал в райцентр, а оттуда прямиком на фронт. Наша дивизия вначале подчинялась Калининскому фронту, а в конце октября сорок третьего была переброшена в спешно сформированный первый Прибалтийский. Так до Победы в составе этого фронта и воевали. Мне повезло, я даже ранен не был, хотя всех моих земляков убило ещё в начале сорок четвёртого года. Я тайно от сослуживцев, как говорится, в тряпочку радовался такому для себя исходу войны и даже перестал вспоминать тот ужасный день, когда в непонятном психическом состоянии разбил себе лоб о дерево. Ну, было, что тут такого ужасающего, думал я? -

Дорофеев чуть слышно простонал, пошевелился болезненно в кресле.

– Однажды рассказал об этом случае Ивану Благинину, сыну священника, мы с ним в одной роте больше года воевали, а потом он раненый в плен к Латвийским полицаям попал, там его и порешили фашистские прихвостни.

Я не люблю этих предателей и в лагере их много сидело после войны, а основную часть националистов выслали к нам в Сибирь и живут теперь препеваюче. Очень нехороший народ эти Прибалтийцы. – Дорофеев вздохнул тяжко, ему не хватало воздуха, дырявые были лёгкие и не от пуль вражеских, а от заразы лагерной. – Зачем партия взяла их под своё крыло, до сих пор никто не может понять.

– Так вот, Благинин Ванька мне так и сказал напрямую, что, мол, там, в лесу со мной не болезнь психическая случилась, а душа, дескать, моя от переживаний и страха из тела выскочила и на фронте оказалась, а потом после удара о дерево вернулась восвояси. Умный был поповский сын, но в бога не верил или специально скрывал. Советская власть до войны жёстко боролась с религиозным мракобесием, да и сейчас не гнушается.

Говорили с Благининым наедине. Он сказал, что такие дела души для людей тоже как сон кажутся. Вот, мол, и я подумал, что уснул по какой-то болезненной причине и не понял, что это душа путешествие совершила.

Ещё он сказал, что я сам мысленно душу отправил туда, где война гремит, где фронт проходит и смертей бессчётное количество. Иван считал, что душа меня о чём-то предупредила, что произойдёт что-то страшное на войне. Так на войне всё страшное.

Я ему, конечно, не поверил и ещё отчитал сына священника за то, что он верит тому, что душа может покинуть тело живого человека. Сам-то я не сильно в бога верил, хотя и крестился перед каждым боем и просил у Всевышнего смилостивиться и оставить в живых. Только ты знаешь, что все крестились и все просили, но Бог не обращал на бойцов ни с той, ни с другой стороны никакого внимания. Видно сам Он и задумал эту войну, чтобы ополовинить народ у русских да германцев и преуспел в этом промысле сполна.

– Так говорят, что Бог всегда защитником выступает, а вы так о нём нелестно отзываетесь, это что-то вроде богохульства. – Вставил я реплику в рассказ фронтовика.

– Ты бога не защищай. – Махнул слабой рукой Дорофеев. – Попы говорят, что Создатель не нуждается в защите. Ему, дескать, надо только молиться и славить его, чтоб значит, не осерчал, и ещё больших бед не натворил.

Помнишь, как у Высоцкого в песни говориться о боге? ... То-то и оно. Умный поэт, из наших простых людей. Я люблю слушать его песни, все про жизнь. – Он вновь замолчал, ненадолго, перебирая в памяти строки из стихов барда. Мы тогда ещё не думали, что поэт совсем скоро умрёт.

Дорофеев продолжил рассказывать.

– Как бы я не надсмехался над Благининым, но буквально через пару месяцев был вынужден с ним согласиться. Скажу больше моя душа, а я теперь не сомневаюсь, что она существует и способна покидать человеческое тело, будь оно хоть мёртвым, хоть живым. Однако расскажу всё по порядку, иначе ты ничего не сможешь понять, так как я сам когда-то, будучи на войне, разбирался в этом почти два года, а прозрение пришло только тогда, когда почувствовал что мне приходит конец, что убьют меня неминуемо, если не предпринять что-то кардинальное.

Так вот, осенью и зимой сорок четвёртого года 1-й Прибалтийский фронт наконец-то выбил фашистов из вновь присоединившихся республик, после чего нашу дивизию оставили на освобожденной территории, чтобы добить разрозненные отряды немцев и местных националистов предателей из самой Прибалтики. Там этих гадов оставалось достаточно, расползлись по лесам да болотам, вот мы их и шуровали не жалея сил.

Вскоре Советские войска взяли Берлин и Победу объявили по всем каналам связи, а мы продолжали гоняться за фашистами по оврагам да дюнам. Наш полк перебросили в Курляндию. Там в лесах недобитые немцы сгруппировались и решили прорваться в сторону Западной Европы.

Всё самое страшное случилось со мной шестнадцатого мая, ровно через неделю после Победы. Наш отряд в пятьдесят штыков прочёсывал лесной массив где-то на западном краю Курляндии. Три дня мы гонялись за мелкими группами противника, уничтожали их на месте, в плен брать было не с руки, некому сопровождать в гарнизон. На четвёртый день, где-то к полдню, потеряв бдительность и осторожность, видно чувство победы повлияло на командира, в глухом лесу наткнулись на засаду.

Отряд фашистов оказался большим, я думаю не меньше трёх десятков офицеров и предателей ещё с десяток. Про офицеров я сказал, потому что сам одного из них подстрелил. Я шёл чуть в стороне от засады и поэтому главный огонь пришёлся на моих товарищей. Я видел убитых, их было не меньше двадцати. Потом я убил офицера, он и ещё один фашист, одетый в гражданскую одежду поднялись на ноги метров в тридцати от меня, ну я и дал очередь. Офицер упал с пробитой башкой, а гражданский заорал что-то по-немецки и залёг. После этого в мою сторону стали стрелять из нескольких автоматов. Чтобы спасти свою шкуру я рванулся в сторону и свалился в старую воронку. То, что я там увидел, привело меня в ужас. На дне ямы лежали два растерзанных трупа. Это были разведчики нашего отряда. Видно они тоже попали в засаду и были зверски убиты кинжалами. Одному парню, Кольки Овчинникову, фашисты отрезали голову.

Никола был лихим парнем, я помню зимой, сорок четвёртого он в одиночку приволок из-за линии фронта немецкого офицера, ему за это орден дали. Было непонятно, как смогли его обмануть после Победы драпающие фашисты? -

Дорофеев закашлялся до посинения, потом сплюнул кровавый сгусток в литровую банку, прикрыл её крышкой и сказал.

– Разволновался, вот и полезла зараза наружу. – Пожаловался он и продолжил.

– Не знаю, что со мной произошло, я стал дурак дураком от вида загубленных товарищей и не придумал ничего лучшего, взял и выскочил из воронки. Выскочил и побежал в обратном направлении к своим значит друзьям ближе, а фашисты долбят из автоматов по мне. Остальные-то наши бойцы уже залегли, и отстреливаться начали, а я весь на виду.

Бегу я значит рысью, от пуль стараюсь увернуться и вдруг понимаю, что сейчас через несколько шагов усну, ну как тогда в тайге, когда шёл навстречу своей Маруси. Я тебе уже рассказывал об этом.-

Дорофеев тяжело поднялся на ноги, потоптался, растирая ноющую боль за грудиной и снова сел в кресло, оно даже не скрипнуло под его тощим телом.

– Так и случилось. Свет передо мной неожиданно померк и в голове, мелькнула страшная мысль, что я убит, и пуля вроде бы попала мне в голову, прямо в лоб угадила. Я ещё подумал, что убил меня кто-то из своих бойцов, потому-что немецкая пуля не могла прилететь с той стороны, куда я бежал.

Я не чувствовал что падаю, только после черноты вдруг в глазах искры замелькали, радуга какая-то вспучилась, открываю глаза и понимаю, что уснул на ходу и саданулся головой о дерево. Вижу, рядом Маруся стоит, плачет, трясётся вся от страха, тяжело дышит от быстрого бега, меня за руку схватила, а сзади отец кричит, сынок, сынок! -

Рассказчик перевёл дыхание и продолжил тихим голосом.

– Ты не можешь представить, что я испытал. С точки зрения здравого смысла, со мной творились невероятные необъяснимые вещи. Я одновременно вспомнил, что со мной уже это случалось и что я и сейчас думаю, что вся прошедшая война мне только приснилась, привиделась, вроде бы я был подвергнут некой иллюзии, которую воспринимал как действительность.

Маруся суёт мне в руку повестку, а я ей кричу, что война давно закончилась, что я увидел это сейчас словно наяву. Но мне не могли поверить, я об этом тоже знал. – Признался Дорофеев. – Наверно жена с отцом подумали, что я голову себе отбил, ударившись о лесину? А я-то всё знаю, ну и прикусил язык, чтобы значит не пугать близких людей, своим сумасшествием. Взял из рук жены повестку развернул её и вначале прочитал на документе дату. Я не сомневался, что дата на повестке совпадёт с текущим временем, но при виде крючковатых цифр меня тряхнуло от страха, от понимания, что минувшая война для меня начинается вновь и опять с того же самого дня с которого всё случилось почти два года назад. – Дорофеев горестно хмыкнул и уставился на меня своими бесцветными глазами туберкулёзника.

– Я ничего не рассказал родственникам о своих психических переживаниях, не мог решиться и понимал, что любой сочтёт меня чокнутым или неисправимым фантазёром, болтуном, непонятно для чего придумавшим жуткую историю о якобы прошедшей войне. Причём мне надо было бы сказать, что я убит был через неделю после Победы.

Ну и как ты думаешь? ... Смог ли кто-нибудь мне поверить?

Я ясно осознал, все бы решили, что я нарочно прикидываюсь дураком и цель у меня одна, чтобы избежать фронта и тогда в лагерь бы точно попал не на меньший срок, чем отсидел позже, а то могли бы и расстрелять как уклониста и диверсанта. Таких несчастных во время войны уничтожали без суда и следствия.

У нас в деревни бывшего кулака Охапкина упекли в лагерь только за то, что он по пьянке порадовался нападению фашистов, сказал, что они ему помогут вернуть отобранное Советской Властью имущество и скот. В сорок втором его направили в штрафной батальон, а через месяц пришла похоронка с сообщением, что убит под Ржевом. -

Фронтовик поднялся на ноги и попросил.

– Ты посиди тут минут десять, я пойду, лекарство приму. Думаю, от него толку мало, но жить хочется, может, протяну ещё сколько-то деньков? А ты пока водки выпей, чтоб не скучно было, за моих товарищей выпей дважды убитых на войне. – Сказал и ушёл, шаркая слабыми ногами о некрашеные половицы.

Вернулся Дорофеев быстро. С ним пришла его жена Мария, даже в свои шестьдесят пять она выглядела красивой и доброй женщиной. Может быть рядом с больным мужем, её здоровье особенно выделялось? Супруга ветерана застенчиво извинилась, сказала, что в их доме из-за страшной болезни хозяина не принято предлагать гостям угощение. Сказала и тихо закрыла за собой дверь.

Мне показалось, что Дорофеев после приёма микстуры оживился и на лице его появился слабый румянец, он уселся на своё место и заговорил вдруг окрепшим голосом.

– Маруся в молодости была красивой бабой. Кровь с молоком женщина, но меня ждала с войны и из лагерей стойко, не скурвилась. Она мне сказала, что другого выхода не было, мужиков-то всех война выбила, а старики ей не подходили, да и дочерей надо было поднимать, посчитай, восемь лет одна лямку тянула. Я из лагеря вернулся больным, но первых десять лет работал как лошадь, а потом сник, обессилил. – Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил.

– Ты, по всей видимости, уже обдумал мой рассказ и пришёл к какому-то выводу? -

Я кивнул утвердительно.

– Тогда скажи. Как ты думаешь, я был действительно убит шестнадцатого мая сорок пятого года или это произошло от страха неминуемой смерти только в моей голове? И если я действительно погиб, то почему же сейчас с тобой разговариваю. Или может быть, действительно мой мозг выкинул эдакий фортель и познакомил меня в мгновение ока с отрезком будущей жизни, а Благинин решил, что это душа моя по какой-то причине совершила первое путешествие в будущее, о котором я ему рассказал, а потом и второе, вернув моё сознание в прошлое? – Он вопросительно глянул на меня.

– Может быть, ты не поверил? История выглядит действительно не простой. Я понимаю. В подобное поверить практически невозможно. Нельзя отнести случившееся со мной к реальности, хотя для меня она существовала.

– Да, признаться, трудно себе представить, что такое может произойти, хотя с другой стороны есть люди, которые без особого труда заглядывают в будущее или так сказать считывают события прошлого. Их ещё называют ясновидящими, предсказателями, колдунами и шаманами.

– Я согласен. Ты сейчас пытаешься намекнуть на всем известную болгарку Вангу. Говорят, она сыпет предсказаниями как из рога изобилия. Однако и я о них многое узнал, как ты понимаешь, специально интересовался. Такие маги прекрасно осознают, что не участвовали в тех событиях, о которых рассказывают, а только как бы рассматривали при помощи своего мозга и психики. Я же участвовал. Вернее сказать, я очнулся от удара о дерево и не забыл, что целых два года воевал, что попал в засаду и был убит, но чудесным образом мой разум вернулся в моё же тело только находящееся за два года в прошлом. Разве такое возможно? -

Он посмотрел на меня вопросительно и не стал дожидаться ответа, потому что знал, ответа нет.

– Если это так на самом деле, тогда придётся согласиться, что мы, прожив жизнь и умерев, тем не менее, всегда существуем в прошлом, причём существуем в физической форме и в любой момент времени, существуем именно в том пространстве, где и прошла наша жизнь, ну и так далее. Этого не может быть, особенно если рассуждать с физической точки зрения. Тут какой-то подвох со стороны ума или психики. Я вот с тех пор прожил уже тридцать пять лет, но так и не разобрался в случившемся. Когда-то я решил, что буду верить в версию своего друга Благинина, но не успокоился.

Если ты желаешь узнать, что со мной произошло дальше, то изволь выслушать продолжение странной и страшной истории.

– Да, я готов слушать. Рассказывайте.

– Хорошо. Ещё раз подтверждаю, всё случившееся никакая не фантазия моего больного воображения. Я в те годы вообще не болел, если не считать тех двух кратковременных помрачений сознания. По всей видимости, во всех событиях, произошедших со мной, действительно участвовала душа, о которой говорил мой погибший товарищ Ваня Благинин. Умный был мужик. Он мне как-то сказал по секрету, что Бог никакого отношения к душе человека не имеет. Сказал, что душа человеческая страдает только тогда, когда живёт в теле, потому что страдает тело. И ещё говорил, если душа после смерти тела переселяется в Верхние Сферы, там она выступает на равных Богу.

Чудно так говорил Иван о Боге. Говорил, что Бог, например Христиан, никого и никогда не создавал, что он просто работает в райских сферах старостой. Иван был уверен, что бог, это выборная должность и что каждый народ на уровне душ, выбирает себе Бога. Представляешь, сын священника и говорит такие богохульные слова о Боге. Я ему верил.

Я тебе позже расскажу, до каких дебрей в этом вопросе добрался лично я сам. Сейчас же перехожу к тому, что со мной происходило дальше, после удара о лесину.

Я не могу сказать, в точности ли всё повторялось на таёжной делянке, но мы с отцом, как и два года назад до самого темна, пилили дрова, а потом, собрав инструмент, ушли домой. Так же как и в тот раз мылись в бане, а потом выпили браги, понимая, что это и есть прощальный вечер, так сказать проводины меня на фронт, а значит наверняка на смерть. Однако теперь прощаясь, я сказал Маруси, что доживу до Победы. Я не смог вспомнить говорил ли я ей об этом тогда? ... Наверно всё же говорил.

Ты же знаешь, люди большую часть своих слов и мыслей стараются не запоминать. Говорят, закон такой для психики существует. Незачем человеку помнить всё о чём он думает и болтает, это и есть происки того самого внутреннего диалога о котором намекают колдуны и они же способны от него избавиться. Я думаю это и есть работа души или того что её заменяет в людях.

Я когда освободился, то многое перечитал о душе, о внутреннем диалоге и гипноз изучал особенно самовнушение, ну как бы внутренний гипноз. Пишут, человек может сам себя загипнотизировать, но у меня не получалось. Видно нет во мне таланта для такого психического приёма, но события со мной произошли необъяснимые и после такого о гипнозе обязательно задумаешься.

Я что-то от темы отдалился, всё рассуждаю, анализирую. – Осекся ветеран. – Видно лекарство кратковременное облегчение принесло?

Тогда же всё происходило как по маслу, как на репетиции спектакля. -

Дорофеев усмехнулся без какого-либо веселья.

– В лагере я в художественной самодеятельности участвовал и знаю что такое репетиция. – Он вновь глянул на настенный календарь.

– Спать в ту ночь мы не ложились, а утром всех мобилизованных увезли на телегах в райцентр. С того дня для меня началась вторая война. А самым ужасным было то, что как в первый раз, так и сейчас на календаре было двадцать второе июля. Тогда для всех двадцать второе число выглядело страшным. Ну, ты знаешь, о чём я говорю? ... Война в это число началась, и Победа чуть недотянула до этой жуткой даты.

Все дальнейшие события стали точь в точь совпадать с теми, которые я, как мне казалось, уже пережил. Я не понимал, как это может быть? Пугался, удивлялся, но ничего не мог поделать. Я понял, что человек не может что-то изменить в сценарии своей жизни. -

Дорофеев вновь пытливо заглянул мне в глаза, словно проверял, верю ли я рассказанному. – Через какое-то время я немного успокоился, просто перешёл на автоматические действия. На войне, да и вообще в армии от солдата ничего не зависит. Солдат живёт по уставу и приказу, и я стал жить, так же как весь личный состав боевого подразделения.

Время шло быстро. Дождался настоящего боя и ещё раз убедился, что погибли в нём именно те люди, которые были убиты тогда, в первой войне.

Мне казалось, я помню всё! Однако какая-то сила запрещала мне предпринимать любые действия направленные на предупреждение товарищей об их неминуемой гибели. События чередовались таким образом, что никакое предсказание не могло бы изменить будущую действительность. Например, я точно помнил, что следующий бой будет проигран, что полк понесёт большие потери и не добьётся успеха, но я не мог предупредить командиров или бойцов о провале боя.

Однажды я потерял бдительность и проболтался командиру взвода лейтенанту Василию Опоркину, что наша дивизия будет передана вновь образованному Прибалтийскому фронту. Командир мой был добрым человеком, выслушав меня, позеленел от страха и злости, схватил меня за грудки и тряхнул с такой силой, что я моментально всё осознал. Опоркин шепелявя беззубым ртом, сказал мне, что если кто-то из особого отдела услышит от меня хоть одно слово о перегруппировки войск, то тут же я окажусь шпионом, предателем, диверсантом и буду немедленно расстрелян.

С тех пор я больше никогда и никому не говорил о предстоящих событиях и именно с тех пор стал размышлять о ясновидящих людях, и даже были моменты, когда причислял себя к ним.

И ещё я понял, что такие люди не могут говорить всей правды в своих предсказаниях о грядущих событиях даже отдельно взятому человеку и что они своим предсказанием не способны что-то изменить. Пришло понимание того, что если что-то должно случиться, обязательно произойдёт.

Вот такие выводы появились в моей голове. – Взмахнул слабыми руками Дорофеев.

– Страшная война тем временем набирала обороты, я её переживал вторично, но не мог ничего изменить. Страх того, что я обязательно погибну, не отпускал меня ни на минуту. Всё-таки правильно говорят, своя рубашка ближе к телу. Товарищи гибли и я, как бы смерился с этим, но о своей стремительно приближающей смерти думал с дрожью и мучительно размышлял над тем, как бы избежать этого нестерпимо жуткого момента.

– Вы что же готовили себя к тому, чтобы каким-то образом не оказаться на месте гибели в Курляндии? – Спросил я.

– Действительно так. Я уже сказал, что размышления о последнем бое в лесах Курляндии не давали мне покоя. Я не боялся ближайшего боя, потому что помнил, он пройдёт для меня удачно и меня не убьют, но воспоминания о последней стычке с фашистами просто гнобили психику.

Время стремительно приближало меня к развязке, но я так и не смог решить, был ли я убит в последнем бою или со мной случилось что-то невероятное и какая-то сила, перенесла меня во времени и пространстве к моменту мобилизации на фронт.