Текст книги "Траектория судьбы"

Автор книги: Михаил Калашников

Соавторы: Елена Калашникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Я замер от этих лестных для меня слов: между нами, конструкторами. А он продолжал:

– Никто лучше солдата не оценит достоинства и недостатки нашего оружия. Поэтому с таким вниманием относился и отношусь к отзывам из войск. И сам бываю непосредственно в ротах. Кстати, совет тебе дам, Михаил Тимофеевич, – налаживай переписку с армейскими изобретателями и рационализаторами. Они многое могут подсказать в улучшении конструкции оружия. На собственном опыте убедился.

– А как ваш пулемет оценивают? – спрашиваю Василия Алексеевича.

– Немало претензий высказано. Предложения в основном интересные. Так что есть над чем подумать и поработать, когда вернусь в Ковров.

Так завязался у нас разговор. Послушать таких мастеров оружейного дела, как Дегтярев и Симонов – когда бы мне еще удалось? А тут вот собрались вместе, в одной комнате, и нет беседе конца.

– Обязательно сделаю разборным спусковой механизм, внесу изменения в выбрасыватель, – делился я планами с известными конструкторами. – Доработаю рукоятку затворной рамы. Надо, видимо, придать ей новую форму.

– Размышляй, размышляй хорошенько, Михаил. После поездок в войска придется тебе десятки раз разбирать оружие по винтикам, выискивая возможность упростить отдельные детали, сделать их более надежными в работе и удобными в обращении. Это нужно и для облегчения массового производства автомата, и его удешевления, – поддержал меня Симонов. – Вот и мне с карабином еще предстоит повозиться. А казалось, учел при доработке образца все, что требовалось…

Да, было тут чему поучиться! Ведь и Дегтярев, и Симонов были в зените конструкторской славы. Но они никогда не допускали небрежности в работе, тщательно взвешивая каждое замечание по уже отработанным системам, не важно, от кого они исходили – от солдата или испытателя оружия, от генерала или ведущего специалиста. Такой подход стал законом их деятельности в области технического творчества.

В тот вечер не обошлось и без воспоминаний. С особым вниманием я слушал В. А. Дегтярева, с которым до этого еще не доводилось столь доверительно и откровенно разговаривать.

– Наша конструкторская работа такова, что она не знает практически перерывов. – Василий Алексеевич встал. Седой, в плотно облегавшем его генеральском мундире, он, на мой взгляд, больше походил не на военного человека, а на умудренного жизнью, много повидавшего на своем веку учителя. – Так вот, – продолжал Дегтярев. – Идешь иногда по городу, прогуливаешься, вроде к чему-то приглядываешься, с кем-то разговариваешь. А когда приходишь домой, жена спрашивает: что интересного видел на прогулке, с кем встретился? Так ведь и вспомнить ничего не можешь. Мысль-то работала в другом направлении: что сделать, к примеру, чтобы возвратно-боевая пружина в ручном пулемете не нагревалась при стрельбе?

– Наверное, вы вспомнили то время, когда работали над доводкой пулемета ДП? – включился в разговор Симонов.

– Да, опыт применения ДП на фронтах много выявил. Надо было повысить надежность его автоматики. Вот и размышлял постоянно… Выход, кстати, подсказали фронтовые пулеметчики, – Василий Алексеевич подошел ко мне. – Вот почему так важно знать, что думают о нашем оружии в войсках.

– И что же вы предприняли после замечаний фронтовиков? – поинтересовался я у Дегтярева.

– Не зря, видно, на той пешеходной прогулке я ничего и никого не замечал, – усмехнулся Василий Алексеевич. – Решение нашел очень простое. Возвратно-боевую пружину из-под ствола перенес в ствольную коробку, устранив тем самым нагрев пружины и ее осадку в ходе стрельбы. Задержки в работе пулемета исчезли.

– Вот так мы зайцев теперь и бьем!.. – рассмеялся Симонов. – Не на охоте, а на работе.

Василий Алексеевич с улыбкой кивнул головой: так, мол, так…

– Но вы-то, знаю, не ограничились лишь этим усовершенствованием? – уже серьезно спросил Симонов.

– Так оно и было. Попутно мы сделали более прочным спусковой механизм. Тем самым предотвратили непроизвольную стрельбу. Ввели пистолетную рукоятку и изменили форму приклада, улучшив условия ведения прицельного огня. Придали пулемету неотъемные сошки новой конструкции. Словом, внесли немало изменений и в короткий срок…

В нашем разговоре наступила небольшая пауза.

– Да что мы все об образцах своих говорим? – Дегтярев повернулся в мою сторону. – Вам, молодой человек, не набили оскомину наши беседы о том, что было?

– Что вы, Василий Алексеевич, – встал я с табуретки. – Слушать все это очень интересно и полезно!

– В таком случае я вам расскажу, как мы организовали у себя на заводе выставку трофейного стрелкового оружия. Ты-то, Сергей Гаврилович, наверное, слышал о ней? – спросил Дегтярев Симонова. – Открыли мы ее в октябре сорок третьего года, и существовала она довольно продолжительное время.

– Конечно же, слышал. Она тогда привлекла внимание не только ваших заводчан, – откликнулся Сергей Гаврилович. – Помню, из командировки в Ковров возвратился один из наших конструкторов и делился впечатлениями о выставке. Его особенно поразило то, что там читались интересные лекции ведущими конструкторами вашего КБ. На нескольких из них он сумел побывать.

– Да-да, были и лекции, – живо продолжал Дегтярев. – И главное, можно было при этом сопоставить конкретные характеристики образцов, захваченных у противника, и наших изделий. Выходило очень наглядно. Нам хотелось не просто сравнить, какое оружие имеют немцы и каким располагаем мы, но и разобраться, в чем еще мы можем прибавить, какие наилучшие конструктивные решения найти.

Василий Алексеевич одернул китель, как бы сглаживая уже приметную сутулость плеч, пододвинул поближе к столу табуретку, сел.

– Выставка, можно сказать, стала местом и формой учебы. Число ее посетителей исчислялось несколькими тысячами. Это при том, что шла война и люди ценили каждую свободную минуту.

Наверное, Дегтярев мог бы в тот момент с гордостью сказать, что выставка продемонстрировала полное превосходство советского стрелкового оружия над оружием фашистской Германии и ее союзников. Замышлялась она, насколько мне стало потом известно, и с этой целью.

Но Василий Алексеевич делал упор на другом: учиться не зазорно и у противника. Хотя он прекрасно знал: оружие его конструкции по своим боевым свойствам было действительно гораздо лучше, чем стрелковое оружие врага. Это не раз признавала противоборствующая сторона. Об этом с благодарностью писали прославленному конструктору фронтовики.

Это касалось, в частности, и ручного пулемета ДП (Дегтярев пехотный), принятого на вооружение еще в 1927 году и ставшего почти на два десятилетия основным видом автоматического стрелкового оружия. О его совершенствовании в военную пору и шла речь…

Всех этих проблем мы касались тогда, в сорок восьмом, когда сидели в маленьком уютном дегтяревском номере и после очередного дня войсковых испытаний наших образцов обсуждали итоги стрельб. Многое я вынес для себя из той беседы. Как-то по-особому высветились для меня характер, отношение к своему делу В. А. Дегтярева.

Обычно прятавший свои чувства, Василий Алексеевич под занавес нашего разговора неожиданно признался:

– Как давно я не был на охоте! Устал. В лес хочется…

Симонов до этого мне уже говорил, что Дегтярев – страстный охотник. Надо сказать, что многие из нас, конструкторов-оружейников, – большие любители охоты. Возможно, сказывается наше профессиональное занятие – все-таки всю жизнь имеем дело с конструированием оружия. Некоторые из нас и сами были разработчиками охотничьих ружей.

А вообще, у каждого конструктора существует свой способ расслабиться, забыться, отвлечься от работы.

Дегтярев всегда увлекался охотой. Для него не было лучшего отдыха от напряженной работы, чем провести несколько дней на природе, если это, конечно, удавалось. Шпагин был заядлым рыбаком. Он постоянно придумывал оригинальные насторожки, звонки, особые удилища. Любил мастерить, виртуозно работал на различных станках. Токарев любил фотографировать, сам занимался конструированием фотоаппаратов и очень любил рыбалку.

Мне даже кажется, что тут есть некоторая закономерность. Наши выдающиеся конструкторы-оружейники В. Г. Федоров, В. А. Дегтярев, С. Г. Симонов, Ф. В. Токарев прожили долгую жизнь, практически не снижая до конца дней своего творческого тонуса, так как они были приверженцами здорового образа жизни и активного отдыха. Каждый из них любил книги, много читал, не замыкаясь в рамках чисто технических проблем. Все это помогало нестандартно мыслить, учило находить оригинальные подходы в конструировании.

И еще одно, главное: они все были людьми долга и этому подчиняли все остальное.

…Наша работа в войсках заканчивалась. Поздно вечером в мою комнату постучался посыльный, передал распоряжение Главного маршала артиллерии Воронова прибыть к нему. Его служебный вагон стоял на запасном пути. Пришлось бегом бежать на станцию.

Вызов казался неожиданным. Николай Николаевич собирал уже нас, Дегтярева, Симонова и меня, для окончательного подведения итогов войсковых испытаний, и мы должны были разъехаться для продолжения работы над образцами перед запуском их в массовое производство.

Зашел в вагон. Там вместе с Главным маршалом находилось десятка полтора офицеров – командный состав соединения, на базе которого проводились войсковые испытания. Воронов, как я понял, давал им последние указания, связанные с дальнейшей эксплуатацией нового комплекса оружия.

– Проходи, конструктор, смелее к столу, – заметив меня, произнес Николай Николаевич. – Товарищи офицеры хотят с тобой поближе познакомиться. С Дегтяревым и Симоновым они уже встречались, а ты для них пока неизвестная личность. – Воронов улыбнулся. – Расскажи о себе, кто ты есть, откуда родом. Давай все как на духу и по порядку.

Пришлось «докладывать» свою биографию. Потом посыпались вопросы. Так, по инициативе Николая Николаевича, состоялась первая в моей жизни официальная встреча с военными, своеобразная пресс-конференция. Оказывается, офицеры хотели как можно больше знать о создании оружия и его разработчике.

Я подробно отвечал на все вопросы, стараясь удовлетворить их любопытство – и профессиональное, и обычное человеческое, и тут вдруг отчетливо понял, что с моей стороны было бы черной неблагодарностью не сказать, как помогало мне заинтересованное отношение маршала. Ведь это же была истинная правда! Но как же об этом сказать достойно в присутствии стольких офицеров?..

– Простите мне это, но я обязан упомянуть об отеческой помощи товарища маршала…

Как будто бы рассердившись, Николай Николаевич погрозил мне пальцем и с напускной строгостью сказал:

– Ну, вот с отцом и поедешь в Москву. Вещи твои уже здесь.

Офицеры распрощались и вышли из вагона.

Все оставшееся время до сна я задавал себе одни и те же вопросы: почему вдруг Главный маршал оставил меня в служебном вагоне? Что-то меня ожидает? В этих раздумьях я и заснул под мерный стук колес.

Утром при нашей встрече Воронов вдруг спросил меня:

– Как думаешь устраивать свою судьбу дальше?

Что было мне ответить? Я как-то и не думал об этом.

– Я же человек военный, товарищ Главный маршал, десять с лишним лет на срочной службе. Так что все в вашей власти… – сказал я, чуть помолчав.

И тут я впервые увидел, как Воронов поморщился. Видимо, мой ответ не очень-то понравился ему.

– Ну, а если я предложу тебе: остаться в кадрах армии с присвоением офицерского звания или другой вариант – уволиться в запас и продолжать конструкторскую работу гражданским человеком. Что ты выберешь?

Не знаю, какого ответа ждал от меня Николай Николаевич. Скорее всего, он думал, что я предпочту дорогу, выбранную в свое время Дегтяревым, – и профессионального военного, и конструктора, как говорится, в одном лице.

Но мне, признаться, уже давно хотелось снять военную форму. А если еще учесть, что я был женат и имел к тому времени двоих детей… Кроме того, передо мной был пример конструкторов Токарева и Симонова – людей сугубо гражданских, но почитаемых и среди военных, и среди тех, кто занимался вопросами разработки образцов вооружения.

– Хотел бы уволиться в запас, товарищ Главный маршал, – выдохнул я.

– Что ж, воля твоя. Главное, чтобы ты не потерялся как конструктор. Приедем в Москву – буду ставить вопрос на практическую основу. – И совсем неожиданно для меня сказал: – Подари мне на память свою фотографию. Дегтярев и Симонов автографы на снимках уже оставили. А вот твоего нет.

Наверняка Воронов мог бы пригласить фотографа и сделать, как это обычно бывает, парадный снимок для истории: он и сержант-конструктор рядом с ним. Да Николаю Николаевичу, видно, порядком надоело групповое фотографирование, и он решил взять у каждого из нас фотографию на память.

– У меня только вот такой снимок есть, – вытащил я из кармана гимнастерки фотографию, на которой был запечатлен в военной форме, стоящим у кульмана.

– Вот и хорошо. Сразу видно, что конструктор в работе, – одобрил Воронов.

По рекомендации Комиссии по войсковым испытаниям автомат получил официальное название: «7,62-мм автомат Калашникова АК-47».

В Москве начальник отдела изобретений полковник В. В. Глухов вручил мне командировочное предписание, подписанное Главным маршалом. Я должен был выехать для налаживания массового производства автоматов на один из оружейных заводов на Урал – в город Ижевск.

Владимир Васильевич проинформировал:

– Вся техническая документация с завода, где изготавливалась опытная партия оружия для войсковых испытаний, уже передана соседям. Будешь работать на предприятии, выпускавшем в годы войны различные образцы вооружения, способном быстрее других переналадить технологические линии на выпуск автоматов. У них богатый опыт подобного маневрирования.

– Когда выезжать?

– Через несколько дней. О прибытии доложишь. А пока поброди по столице. Побывай в музеях, в театрах, – Владимир Васильевич пристально взглянул на меня. – Тебе что, не нравится мое предложение? Не вижу радости в глазах.

– Предложение нравится. Только мне пока неясно, как будет решаться вопрос с моей дальнейшей конструкторской работой?

Я неслучайно был озабочен этой проблемой. Проектирование и создание автомата показали: необходимо конструкторское бюро с включением в него опытных технологов, конструкторов, металлургов, инструментальщиков и других ведущих специалистов. Предстояло продолжить работу на новом месте с новыми людьми, готовить техдокументацию для массового выпуска автоматов. В одиночку я уже потянуть не мог. И если в Коврове меня выручали временно выделенные в помощь инженеры и рабочие, то на новом месте требовалось формирование команды единомышленников, людей, объединенных одной творческой идеей, способных вместе со мной идти на штурм в решении технических сверхзадач. Своим беспокойством я и поделился с полковником Глуховым.

– Тревога твоя понятна, – Владимир Васильевич прошелся по кабинету. – Информирую: вопрос о создании нового конструкторского бюро в стадии решения. Полагаю, после того, как будет отлажен выпуск автоматов и они станут поступать в войска, ты сможешь собрать и свою, как ты ее назвал, команду. Пока собирай ее в уме. Готовься. А главная задача теперь – освоение нового производства. Вопросы будут?

Вопросов не было, но тревожные мысли меня не оставляли. Моя семья, жена Катя и две дочки – семилетняя Нэлли и полугодовалая Лена, останутся пока на подмосковном полигоне, недалеко от Щурово, где жила моя теща. Неизвестно, когда получу жилье в Ижевске и смогу перевезти их туда…

Кроме того, скажу честно, мне самому было очень жалко расставаться с подмосковным полигоном. Я приехал туда впервые в августе 1942 года, мне тогда не было и двадцати трех лет. Там прошли мои самые лучшие годы, самые волнующие, самые азартные годы конструкторского взросления. Там я жил и работал рядом с незаурядными людьми, образованными, интеллигентными. А, главное, они были высококлассными специалистами именно в той самой области, в которой я работал. Да и жили мы на полигоне как одна большая дружная семья. И впоследствии, приехавшие в разное время в Ижевск «полигоновцы» навсегда остались той монолитной группой и в радости, и в горе, которая называется «компанией». Да, мы продолжали жить одной семьей-компанией и на новом месте нашей службы. До самых последних дней жизни…

Одному из первых мне предстояло осваиваться в Ижевске. Для меня, много лет прожившего в условиях закрытых воинских частей, это было непросто. Признаюсь, был страх оказаться в совершенно иной, практически неизвестной мне среде: в большом рабочем городе, на неизвестном мне большом оружейном предприятии, без семьи, без друзей, без знакомых и надежных помощников. Одному…

Массовый выпуск АК-47

1949 г.

В марте 1949 года я вновь возвратился в город Ижевск. «Согласно командировочному предписанию старший сержант Калашников прибыл для прохождения дальнейшей службы на Ижевский машиностроительный завод», – ведь я все еще был военным человеком.

Работать мне предстояло на одном из старейших оружейных заводов России. Когда-то он так и назывался: «Ижевский оружейный завод». Документация, сопровождавшая выпуск опытной партии АК-47 для войсковых испытаний на Ижевском мотозаводе, уже давно была передана специалистам Машиностроительного завода. Теперь должен я, его автор, освоиться в незнакомом коллективе оружейного конструкторского бюро этого завода.

Снова были волненья, снова вопросы: что мне, как конструктору, даст работа на этом предприятии? Долго ли она продлится? Как пойдет массовый выпуск автомата и его дальнейшее совершенствование?

В то время я не мог знать о том, что решение о выпуске автоматов АК-47 на Ижевском машиностроительном заводе № 74 было принято еще в середине 1948 года, когда опытная серия еще только-только осваивалась на мотозаводе.

Приказом министра вооружения СССР Д. Ф. Устинова от 11 мая 1948 года предписывалось: «Директору завода № 74 обеспечить срочную отработку опытных образцов автомата АК-47…» А приказом директора завода № 74 П. А. Сысоева от 11 ноября 1948 года планировались уже конкретные организационно-технические мероприятия по выпуску автомата АК-47 с первого квартала 1949 года. Сроки отводились минимальные: конструкторскому отделу, например, требовалось к 15 ноября оформить чертежи на АК-47 и передать их технологам. В декабре были изготовлены первые 4 автомата. Один из них был испытан на 13350 выстрелов. По живучести и безотказности в работе автомат соответствовал действующим нормам технических условий. Поломок и дефектов в деталях не было.

Оказавшись на новом заводе, я с первых же рабочих дней старался выкроить несколько минут, чтобы забежать в просторное помещение, в котором находился своего рода музей, существовавший при конструкторском бюро. Заведовал им бывший боевой офицер Мельников, инвалид войны и страстный, как понимаю, любитель отечественной истории. Немало интереснейшей информации как о заводе, так и о городе я узнал от него.

В 1760 году на небольшой реке Иж был основан поселок при железоделательном заводе графа Шувалова. В 1764 году завод за долги перешел в царскую казну, а в 1774 году во время восстания Емельяна Пугачева подвергся серьезному разрушению.

Вторым рождением Ижевска стал 1807 год, когда выдающийся горный инженер и талантливый заводчик Андрей Федорович Дерябин основал оружейный завод. Уровень технической оснащенности нового завода не уступал европейским стандартам.

До революции Ижевск официально считался заводским поселком и только в 1918 году приобрел статус города. В 1934 году Ижевск стал столицей Удмуртской автономной республики. Удмурты, коренное население республики, до революции проживали преимущественно в сельской местности, а в городах и заводских поселках в основном жили и работали русские.

Ижевск строился как типичный уральский завод-город: с прудом, промышленной зоной ниже плотины пруда и с идущей прямо от завода главной улицей. Начиная с 1807 года, на оружейном заводе Ижевска изготавливали качественную сталь, холодное оружие, охотничьи ружья, в том числе украшенные гравировкой, берданки и все разновидности «трехлинейки». В 1865–1884 годах казенный завод находился в аренде «Товарищества промышленников», в котором своим капиталом и знаниями участвовал Людвиг Нобель, известный конструктор станков, оружейник и изобретатель, экономист и просветитель – брат знаменитого изобретателя динамита Альфреда Нобеля.

Экономический расцвет города и завода пришелся на конец девятнадцатого века, когда начался массовый выпуск «трехлинейной винтовки Мосина образца 1891 года». Максимальный выпуск этой винтовки в первую мировую войну 1914 года достигал 2200 штук в день. К тому времени в Ижевске было много частных оружейных мастерских, некоторые из которых перерастали в фабрики. В 1917 году были наиболее известны три оружейные фабрики: Петровых, Евдокимова и Березина, выпускавшие в основном охотничьи ружья.

Перед революцией 1917 года в Ижевске действовали банк для рабочих, два базара, две гимназии, цирк, десяток клубов, в том числе национальных. В городе было два православных храма, пять приходских церквей, несколько часовен, кирха, синагога и мечеть.

По меркам России рабочий класс оружейного завода жил достаточно зажиточно. Поэтому идеи революции здесь не были поняты, а советская власть – не принята. Большевики столкнулись с яростным нежеланием рабочих города-завода отречься от монархического девиза «За Веру, Царя и Отечество!» Много жертв революции, гражданской войны и репрессий последующих лет насчитывает Ижевск. Репрессиям подверглось духовенство, техническая и национальная интеллигенция, владельцы мастерских и просто рабочие-мастеровые. В 1930-е годы были разрушены почти все храмы и церкви.

В советское время город продолжал быть «оружейной кузницей России». Но к традиционной оружейной номенклатуре изделий постепенно добавлялись мотоциклы, станки, пулеметы «максим», авиационное оружие, автоматические винтовки Симонова, самозарядные винтовки Токарева. А в последствии – автомобили, бумагоделательные машины, космическая техника и многое другое.

В годы Великой Отечественной войны оружейными заводами Ижевска было выпущено более одиннадцати миллионов винтовок, миллион пистолетов, сто тридцать тысяч авиационных пулеметов, около ста тысяч противотанковых ружей Симонова и свыше сорока тысяч – Дегтярева, больше восьмидесяти тысяч станковых пулеметов. За военные годы Ижевск, благодаря напряженному, изматывающему труду его жителей, поставил на фронт 12,5 миллионов стволов – вдвое больше, чем все оружейные заводы Великобритании.

Но эти «рекорды» дались не просто. Рабочие неделями не выходили с завода – ночевали в цехах, прямо у станков. Для того, чтобы в несколько раз увеличить выпуск оружия, на вновь созданные рабочие места привозили мобилизованных из деревень людей. Но и их не хватало. Выручили дети: школьники с 12-летнего возраста работали в цехах оружейного производства. А чтобы они могли достать до станка, приходилось им под ноги подставлять ящики…

В большинстве школ города размещались госпитали. Старшие школьники по вечерам ехали на вокзал разгружать эшелоны с ранеными. Они же и дежурили в госпиталях, помогая санитарам, выступали перед ранеными с концертами.

Удаленность в 1200 км от Москвы сделала из Ижевска надежный тыл: сюда были эвакуированы из Москвы Баумановский институт, театр оперетты и другие предприятия. Да и не только из Москвы, но и из Ленинграда, из Белоруссии, с Украины.

Такова была краткая история города, в котором мне предстояло жить и работать…

Ижевск конца 1940-х годов представлял собой довольно тихий, провинциальный промышленный город, в котором проживало около 300 тысяч жителей (1990-х годах – более 600 тысяч). Застроен он был в основном одноэтажными деревянными домами, в разных районах города отличными друг от друга.

Около завода, в так называемом заречном районе, жили в основном люди рабочие, потомственные оружейники и металлурги. Их одноэтажные дома во время весенних паводков часто затоплялись, но зато в огородах по осени всегда был отменный урожай. В центре города дома были хоть и деревянные, но уже двухэтажные. Жили в них люди большего достатка: городская интеллигенция, заводское начальство, торговые работники. Правда, часто в этих домах жили несколько семей, имеющих по одной-две комнаты. В Ижевске почти не было богатых купеческих домов. Лишь только на одной улице сохранились двух– и трехэтажные каменные дома, но совершенно простые по архитектуре. Они были перестроены под магазины или конторы. Возможно, когда-то эти дома принадлежали тем, кого репрессировали в советское время.

Центральная улица была продолжением городской набережной и шла от завода через весь город. На этой улице в довоенное время были построены самые первые пятиэтажные кирпичные дома в городе – для заводской элиты. Там жили семьи начальства и семьи молодых специалистов. По меркам того времени это было вполне комфортабельное отдельное жилье для семейных людей, а по сегодняшним меркам – общежитие для холостяков.

Почти каждая семья Ижевска, так или иначе, была связана с «градообразующим», как теперь говорят, предприятием – Ижевским машиностроительным заводом, впоследствии переименованным в «Ижмаш». С этим заводом, как оказалось, и будет связана вся моя дальнейшая конструкторская деятельность. В 2004 году мне исполнится 85 лет, а моей трудовой деятельности на заводе – 55.

Начав работать на машиностроительном заводе, я приходил в конструкторское бюро одним из первых. Обычно мой рабочий день заканчивался очень поздно. Теплыми весенними вечерами я выходил из проходной завода и шел к берегу пруда. В это время около заводской проходной и на набережной пруда не было ни души. И только бронзовый бюст Андрея Федоровича Дерябина, основателя Ижевского оружейного завода, возвышался на постаменте – прямо напротив дверей главного заводского корпуса.

Я садился на деревянную скамейку под вековыми тополями и смотрел на памятник Дерябину, на заводскую башню за ним. И размышлял о том, какая тесная связь существует между творцом – Дерябиным и его творением – заводом. Почти полтора столетия они рядом: и в истории, и в памяти народа. Замечательно, когда после твоего ухода из жизни остается твое дело, твой след. И благодарные потомки установят памятник…

Не мог я тогда и предположить, что через двадцать семь лет, в 1976 году, когда за разработку комплекса стрелкового оружия я получу орден Ленина и вторую золотую звезду Героя Социалистического Труда, то будет решаться вопрос о месте установки моего бронзового бюста. И тогда я дерзну написать шутливое четверостишье, как бы обращаясь к тому самому бюсту Дерябина:

 
А ну-ка, Дерябин, подвинься немного!
Нам вместе придется у пруда стоять.
Ты строил завод, опираясь на Бога,
а я опираюсь на Родину-мать!
 

Сразу скажу, Дерябин остался в одиночестве – мой бюст находится не в Ижевске, а на моей родине в далеком алтайском селе Курья…

А той весной, в апреле 1949 года, я получил Сталинскую премию. Узнал об этом из газет. И сейчас хорошо помню, с каким волнением я читал строки: «Сталинская премия первой степени присуждается старшему сержанту Калашникову Михаилу Тимофеевичу за разработку образца вооружения». Такой же премии были удостоены и работы моих коллег-оружейников: Дегтярева и Симонова – за новые образцы стрелкового оружия.

На меня обрушился поток поздравлений – от родственников, друзей, товарищей по работе, коллег. Многих удивляла молодость (не было и тридцати) и малый чин (старший сержант) конструктора, удостоенного столь высокой награды. Радость мою разделили все, кто помогал мне, кто поддерживал меня, кто «участвовал в становлении конструктора-оружейника». Моя премия была признанием не только моего труда, но и их тоже.

Этим была подведена определенная черта под многолетним трудом. Теперь уже я просто не имел права ставить вопрос: «Что дальше? Как дальше?» Дорога была ясна.

Моим первым помощником в доработке автомата по замечаниям войсковых испытаний на машиностроительном заводе стал молодой конструктор Владимир Васильевич Крупин. Или просто – Володя. Мы познакомились с ним еще в середине 1948 года, когда на Ижевском мотозаводе изготавливали первую серию автоматов.

Мне хочется привести выдержку из его интервью тележурналистам, в котором он вспоминал о нашей первой встрече: «В 1948 году я работал на машиностроительном заводе и вместе с главным конструктором Лавреновым приехал на мотозавод, чтобы ознакомиться с чертежами автомата, с самим образцом и встретиться с его конструктором. Почему-то я ожидал увидеть человека высокого роста и… непременно в очках!.. После того, как мы разобрались с чертежами и автоматом, обратились к главному конструктору мотозавода Винокгойзу: «Пригласите этого человека-гения, который создал такое замечательное оружие». Вскоре в кабинет вошел невысокий молодой человек, в черном рабочем халате с засученными рукавами, с напильником в руках, грязных от слесарной работы. Все продолжали обсуждение рабочих вопросов, не обращая внимания на вошедшего. И вдруг Винокгойз говорит: «Вот Михаил Тимофеевич Калашников». Мы никак не ожидали такой встречи! Оказывается, при изготовлении опытной партии автоматов он часто основные операции сам делал, сам подгонял и главную деталь – затвор. Да и впоследствии, во время нашей совместной работы над комплексом стрелкового оружия на машиностроительном заводе, он постоянно спускался в опытный цех, вставал к верстаку и сам доводил ту или иную деталь до готовности. Многие из нас помнят, как он, работая, напевал: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. С нашим автоматом не приходится тужить…»

Вот такие воспоминания о нашем знакомстве остались у Владимира Васильевича Крупина.

Я же могу без преувеличения сказать, что с 1949 года, с первых дней нашей совместной работы, мы стали очень близкими друзьями как в конструкторской деятельности, так и в личной жизни. Володя был моложе меня на шесть лет, и рядом с ним я впервые почувствовал себя опытным и пожилым конструктором, наставником и вдохновителем. Никто не понимал меня так, как он: мало сказать – «с полуслова», вернее – «без слов». Он помогал мне находить решения в самых, казалось бы, тупиковых ситуациях. Причем, грамотные и оригинальные. Такой соратник стоит иногда целого конструкторского бюро.

Начиная с 1949 года, мы одновременно занимались двумя направлениями: проводили работы и по подготовке к массовому выпуску автомата, и по доработке конструкции образца по предложениям и замечаниям, которые были высказаны во время войсковых испытаний. И это было очень непросто. Не раз нам приходилось сталкиваться с противодействием некоторых специалистов: они не хотели менять то, что на их взгляд было уже проверено и утверждено. И дело тут не в их консервативном мышлении, а в тех жестких сроках, которые были установлены для производства и выпуска с завода АК-47. Отвечая за оперативное освоение производства и высокое качество продукции, они опасались вводить конструктивные изменения, которые вполне могли снизить качественные показатели изделия. И, как следствие – задержка производства и «не соблюдение срока поставки автоматов в армейские части».