Текст книги "Не такие, как мы"

Автор книги: Михаил Теверовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

С этими словами, провожаемый бурными аплодисментами всех присутствующих, Том в одно мгновение вскочил со своего стула и скрылся в небольшой импровизированной «гримёрной», устроенной в столь же импровизированной студии в офисе предвыборной кампании Стрейджеса. Интервью завершилось безоговорочной победой, хоть победивший, по сути, сбежал.

Джейк поспешил найти друга.

– Ты справился просто прекрасно. Чёрт возьми, да если бы все наши писали тебе текст для интервью – не вышло бы лучше!

Джейк нашёл Тома, забившегося в самый дальний угол крошечной комнаты. Он сидел на маленьком пуфике, повернувшись лицом к стене. Казалось, что Том даже не расслышал слов Джейка, по крайней мере, он никак не отреагировал на них. Тогда Джейк неуверенными шагами приблизился к нему, стараясь разглядеть в полутьме лицо друга.

– Что такое, дружище? – присев на корточки и положив руку ему на плечо, мягко спросил Джейк.

– Честно… не знаю… – колеблясь с пару секунд, наконец, ответил Том. – Весь мир как будто с ума сошёл. Ещё каких-то лет пять назад я выходил на улицу, молясь, чтобы меня просто-напросто не избили или даже не убили за то, каким я родился. А теперь я словно избранный среди паствы: могу говорить всё, что угодно и в любом случае буду прав. При этом, меня будут горячо поддерживать те же самые люди… что ненавидели меня… Как так, Джейк? Что происходит? Почему не может быть золотой середины, только одни лишь крайности?

От волнения и переполнявших его чувств, тело Тома слегка подрагивало. Уже пару лет назад ушедший, как Том надеялся, в небытие тик, проявляющийся подёргиванием нижнего века глаза, вновь вернулся, казалось, с ещё большей силой. Джейк уселся прямо на пол рядом с ним. Он понимал, почему Тому так тяжело, и знал, что лучше просто дать ему время собраться и прийти в себя, а не лезть с бессмысленными общими фразами. Джейк только надеялся, что больше никто не захочет ворваться к ним в эту комнатку, чтобы поздравить Тома с первым интервью – иначе Том взбесится и ещё сильнее замкнётся в себе. Джейк даже боялся представить, как будет тяжело в таком случае вернуть его в нормальное состояние в необходимые столь короткие сроки.

Наконец, спустя некоторое время, Том громко втянул ртом воздух и одним движением вскочил на ноги, затем потянулся и, оправив смявшуюся на нём одежду, отряхнул на всякий случай от пыли штаны. По его лицу Джейк понял, что с его другом теперь всё в порядке и, с кряхтением, тоже поднялся на ноги.

– Тебе двадцать шесть, а кряхтишь, словно уже все девяносто, – не сдержал остроту Том. – Ладно, лучше скажи, только честно, как прошло? Не опозорился я там, как считаешь? Только опять же, честно!

– Во-первых, сам ты старик. А во-вторых, прямо честно-честно – всё прошло просто отлично. Если мне не веришь – я следил за лицами Стрейджеса и…

– И Софьи, разумеется, – закончил за Джейка его фразу Том.

– Что? – насупился Джейк. – Почему же «разумеется»? И почему я за Софьей следить должен?

– Ух, какой скромник. Видел я твои взгляды в её сторону, – в глазах Тома сверкнули искорки. – Не дрейфь, и будет она твоя.

– Да пошёл ты! Ничего ты не видел, – скрывая необъяснимо нахлынувший испуг, попытался напустить на себя раздражённый вид Джейк.

– Не злись, проехали. Говоришь, всё отлично прошло? Что ж, трудно быть Богом, – Том подмигнул Джейку и направился к двери. – Пойдём, мой розовый друг телесного, мать его, цвета, пройдёмся пару кварталов. Уверен, тебя отпустят со мной, хоть на часах нет и двенадцати. Полчаса – и заявимся на эту проклятую пре-е-е-сс-конференцию.

Глава 3

_{Среда, 7 дней до выборов}

Когда старая тяжеленная входная дверь закрылась за спинами друзей, на часах было восемь часов вечера. Вся суета и рабочие заботы остались где-то там, снаружи – и Джейк, наконец, позволил себе расслабиться с помощью бокала вина. Тогда как Том, как он сам повторял раз за разом, для храбрости, влил в себя за день уже не меньше десяти стаканов напитков разной крепости. Да и теперь попросил налить и ему, за компанию.

Снимаемая друзьями небольшая двухкомнатная квартирка располагалась почти на самой границе центра Города, наполненного бесконечными многоэтажками. Закрывая друзьям прекрасный вид из окон двадцатого этажа, высился ещё один дом-муравейник, а уже за ним шли ряды частных домиков с ухоженными лужайками. Вообще изначально, когда Джейк только задумывался об отдельной от своих родителей жизни, а произошло это ещё задолго до его совершеннолетия, то воображал себе, что первые пару лет квартира будет съёмной, а потом он сумеет накопить на свой, желательно, частный домик. Нередко он рассказывал о своих планах своему лучшему другу, и, когда время пришло – Джейк стал совершеннолетним и уже подобрал себе пару вариантов однокомнатных квартир – Том спросил, не сможет ли он присоединиться к его плану. И именно в тот момент им подвернулась эта двушка с предлагающей её доброй старушкой-арендодателем. Далековатое от центра расположение, конечно, но невысокая ежемесячная плата. Да и всё же в квартире с одной комнатой друзьям было бы не слишком уютно, поэтому они и ухватились за этот вариант. И жили так уже восьмой год – цены на квартиры в Городе росли с экспоненциальной скоростью, в отличие от накоплений Джейка и Тома, зачастую имевших и отрицательный рост.

Джейк с грустью посмотрел на свой смартфон-раскаладушку – уже давно закрепившуюся моду на рынке смартфонов, который уже лет десять не мог предложить ничего нового, кроме как улучшающихся из года в год характеристик, столь завышенных, что они уже ничем не отличилась от тех, что предлагали и могли дать человеку модели как двухгодичной давности, так и пяти, шести… А уж что касаемо внешнего вида, здесь были самоповтор на самоповторе, чередовавшиеся лишь с повтором дизайнов-самокопирований фирм-конкурентов.

– Написать? – тихо прошептал Джейк себе под нос, наливая в бокал ещё немного вина.

Он разблокировал жестом экран и зашёл в список контактов и сообщений. В этот день никаких уведомлений не было, но вот ещё вчера был один вызов и пара сообщений от матери, волнующейся о том, как его дела и не приедет ли он к ним повидаться на выходных. Уже с пару месяцев, как он не заезжал… нет, он не ненавидел своих родителей. Будучи единственным ребёнком в семье – больше детей чета Паркс позволить себе не могла, в связи с финансовым положением и напрямую зависящим от этого официальным разрешением, контролируемым принятым некогда законом о противодействии перенаселению Земли – Джейк был всегда готов примчаться в случае чего на помощь. Но всё же… для просто общения по душам они были слишком уж разные.

– Чего ты раскис здесь? – слегка покачиваясь, зашёл на кухню Том и без сил плюхнулся на стул напротив Джейка.

– Я? – смутившись, дёрнулся и слегка покраснел тот. – Нет, я не раскис. Я в полном порядке.

– Да? Ну, смотри у меня! – уставившись в экран своего смартфона и что-то там активно набирая, шутливо пригрозил другу Том. В следующее мгновение телефон Джейка завибрировал. Джейк пробежался глазами по уведомлению из интернет-банка о том, что Том М. перевёл ему некоторую сумму денег.

– Э-м… что это? – повернув другу экран с уведомлением, недоумённо спросил Джейк.

– За аренду. За те два месяца, ну и на следующий в придачу. Я ведь тогда… не скидывался. Но теперь, благодаря Стрейджесу, могу себе это позволить. Красиво жить не запретишь! – Том ухмыльнулся. – Завтра вечером сгоняем в эту паршивую кафешку ещё раз. Дадим ей ещё один шанс! И на этот раз за мой счёт.

Джейк пожал плечами, после чего потянулся, разминая спину. Что ж, он не был против. Вообще, последние месяцы Том нигде не работал, несмотря на то, что Джейк, помимо всяких свободных вакансий, приглашал друга ещё давным-давно к себе в отдел. Том лишь отмахивался, мотивируя свои отказы тем, что хочет заняться фрилансом, а пока не поступает заказов – занят написанием некой давно запланированной им книги. Правда, Джейк как-то мельком пронаблюдал прогресс этого хобби друга: он был на девятой странице полторы недели назад и оставался на ней же в конце вчерашнего дня, хоть и много времени проводил, о чём-то размышляя, уткнувшись лицом в ладони за экраном ноутбука.

– Ладно, если серьёзно. Почему не заедешь к родным? – и вправду серьёзным тоном задал вопрос Том, а его лицо также приняло мрачное и хмурое выражение – разумеется, он прекрасно знал, что так тяготило Джейка, и из-за этого чувствовал свою, хоть и косвенную, вину.

– Всё закончится ссорой. Отец не сможет не заговорить о политике. И о выборах. Ты же знаешь, единственный достойный кандидат, по его мнению – Шон Кегльтон…

– Представляю. Конечно, не понимаю, как можно вообще сопереживать этому психу… Но с другой стороны, когда адекватной оппозиции у нынешних защитников таких, как я, нет, – задумался Том, а его лицо застыло, превратившись в некую отстранённую и совершенно мрачную маску.

– Мама расстроится, потом будет переживать. А потом и отец будет переживать. В общем, лучше до конца выборов не буду всё ухудшать… А то и так тошно уже от вечных скандалов.

– Это да… – Том вытащил из кармана длинную белую сигарету и начал суматошно обыскивать карманы.

– Хоть к окну тогда отойди, что ли, – потребовал Джейк, скривившись.

Наконец, отыскав сильно потёртую позолоченную зажигалку Zippo, ещё года двухтысячного, полученную Томом в качестве «извинений» от одного сильно задиравшего его в школе пацанёнка, Фреда Стейтсона, Том подошёл к окну, открыл его пошире и закурил, вперив взгляд в какую-то одну-единственную точку, известную лишь ему одному. Так они провели с несколько минут в полной тишине: Том стоял и курил, а Джейк листал новостные ленты и ждал ответов на посланные им вопросы от своих помощников, Стивена и Кларка, гадая, удалось ли им решить проблему. А также он иногда проверял работу сайта предвыборной агитации Стрейджеса.

– Вообще жаль, конечно, – неожиданно начал философствововать Том. – К сожалению, очень часто люди просто-напросто наполнены, скорее, даже набиты, прорвой заблуждений. Они тонут и тонут в них, будучи уверенными, что наоборот выплывают на поверхность, к правильному пониманию и осознанию всего вокруг. Знаешь, они, словно слепые котята, плутают в тёмной коробке, тычутся, не переставая, в одну и ту же стену. Снова и снова, снова и снова. Хотя в других стенах, возможно, существуют двери – но узость их кругозора не позволяет им даже предположить этого… Я не только о твоих родителях, Джейк. Посмотри на всё человечество. Веками, тысячелетиями люди заворожёно смотрели на небо, будучи уверенными, что где-то там, сверху, на них смотрит их создатель, их Бог, и даже подумать не смели о том, чтобы потревожить его. А почти совсем недавно, в двадцатом веке огромный прорыв – человек в космосе! Собственной, мать его, персоной! Тысяча девятьсот шестьдесят первый год, Юрий Гагарин… Полторы сотни лет назад, подумать только. А еще через восемь лет – высадка на Луну, Нил Амрстронг ступает ногами по её поверхности, как по какому-нибудь тротуару. С отсутствием гравитации, разумеется, но всё же. И тогда ведь все были уверены – пара десятков лет и человек будет покорять просторы космоса, как покорил моря и океаны… Писались книги, снимались фильмы… люди мечтали, Джейк. Мечтали и пытались претворить свои мечты в жизнь. А к чему мы пришли в итоге?

Том тяжело дышал, его всегда бледное лицо посерело от возбуждения, а глаза горели безумными искрами и продолжали буравить всё ту же одну-единственную точку. Лёгкие капли начинающегося ночного ливня забились о стекло. Джейк откинулся на спинку стула и монотонно теперь тарабанил пальцами правой руки по столу, внимательно наблюдая за другом. Наконец, Джейк нарушил молчание:

– К стабильности мы пришли, которая на самом деле является той ещё ямой… Паршивой с самого её дна, а теперь уже начинающей понемногу пованивать ямой. Но с другой стороны, Том – ведь это закономерно. История всегда движется по спирали – после падения Римской империи и ухода эпохи античности пришло средневековье, по сути, тот ещё провал развития цивилизации…

– Стабильность? Н-е-е… – Том потушил сигарету и задумался, – Хотя… ты прав. На следующей неделе собираются производить очередной запуск космической ракеты с командой на орбитальную станцию. А ведь многие были уверены, что к сегодняшнему дню мы будем колонизировать если не все планеты вокруг, то уж Марс – точно. Азимов, Брэдбери, Вейер… Они смотрели вперёд, а мы смотрим себе под ноги. Что вообще в последнее время изобрели такого, чего не было лет пятьдесят назад? А?

– Ну, слушай, что-то новое всё равно производится. Процессора с улучшенной производительностью, намного более долго живущие аккумуляторы. Виртуальную реальностью делают всё более и более… реальной. Да те же мониторы, надо сказать, передают теперь чёткость так, что иногда реальность вокруг кажется уже какой-то не такой.

– Ты рассуждаешь как программист и по тем вещам, с которыми работаешь. Взгляни шире, не расстраивай меня.

– Просто потому, что я знаю эти вещи и то, в чём они стали лучше. Тоже, конечно, из области программирования, но те же нейронные сети шагнули далеко вперёд.

– Ага. И что теперь? Во что идёт основное применение этих новых возможностей? В твой голосовой помощник, который теперь способен безошибочно распознать, что ты там лопочешь, даже когда в стельку пьян? И он заботливо включит для тебя твой ультратонкий телек, чтобы тебе было послаще храпеть под него? Ни роботов, ни даже намёка на что-то сравнимое пусть не злобой, хотя бы умом со Скайнет. Знаешь, самое обидное – мы топчемся на месте не потому, что не можем идти вперёд. Даже не потому, что не хотим. Вернее, не потому, что все не хотят. А из-за всяких громче всех бессвязно орущих полупсихов, возомнивших о себе героев, спасителей человечества. Пророков, можно даже сказать…

– Как Грег Гунберт? – уже и глаза Джейка загорелись злыми огоньками; от охватившего его гнева руки слегка задрожали, а тон голоса повысился, что было ему совершенно не свойственно. – Лучше бы он продолжал ходить в школу, может быть, набрался бы в какой-то момент ума, а не орал направо и налево. Только вспомни эти все «проэкологические» лозунги. Нет, среди них были некоторые и правильные, из-за которых какие-то люди и могли проникнуться его идеями, пока не ознакамливались со всеми, если, конечно, обладали критическим мышлением, чтобы не слушать, просто разинув рты. А так – абсолютно несвязные и противоречащие друг другу потоки бреда! Зачем ратовать за снижение выбросов с производства с течением времени и посредством развития технологий – можно же к чёрту закрыть производство прямо и здесь и сейчас. Вот блин лучшее решение… Да чёрт возьми, почему все так слушали его, а? У него ещё и какая-то там форма аутизма была… нет, я ничего не имею против таких людей, безусловно, им нужна поддержка и внимание, но… почему общество решило не слушать учёных, положивших на изучение той или иной области свои жизни? А просто пойти за громче, чем учёные, голосящим больным ребёнком?

– В какой-то момент я подумал, что это будет новая религия, – грустно усмехнулся Том. – А что, апокалипсис предполагается, природа вместо Бога, перед которым человечество обязано покаяться и пытаться искупить свои грехи.

– Что ж, каюсь, но в пещеру, охотиться снова на мамонтов или доказывать, что я достоин выжить на гладиаторской арене – не хочу, не моё это.

– Это понятное дело… Не, всё же в чём-то Грега жаль. Он был уверен, что он – новый мессия. Что люди буду слушать его и делать то, что он говорит им. А что в итоге? Никто и представить себе не мог, что, казалось, в столь развитый момент цивилизации наступит пандемия, пришедшая с востока. И все защитники экологии как-то позабыли о своих лозунгах, о необходимости срочного прекращения испытания лекарств на жив и вообще что всё это очень вредные в том числе для окружающей среды производства. Зато начали вопить о том, где же лекарства и вакцина. Про бедных крысок уже никто не вспоминал, своя шкура-то ближе, можно быть ярым зелёным, когда всё хорошо. А как что плохо – ну тут учёные вы конечно д-а-а, кто ж вам мешает спасать наши жопки? Вирус может мутировать в организме определённых зверьков? Давайте уничтожать целые фермы, где их разводят. И хоть бы кто пикнул, чтобы попытаться сохранить своё лицо… И о Греге все забыли, как и о тех подопытных мышах. Причём пандемия-то бушевала всего лишь полгода, да и то все паниковали лишь первые три месяца, а потом как будто болезнь сама начала понемногу сходить на нет. И некогда мессия, поняв, что он лишь кукла в руках настоящих вершил судьбы мира, обдолбался просто каким-то безумным количеством наркотиков, да ещё и залил немалой долей алкоголя.

– А что с ним сейчас вообще хоть кто-то знает? – неожиданно задумался Джейк.

– Погоди, а его разве откачали тогда? Как нашли с пеной у рта и всего заблёванного?

– Да вроде как да… не, точно да, сейчас найду…

Джейк полез искать статьи в свой смартфон. Ливень уже разошёлся вовсю, осыпая с неба словно миллиарды осколков, разбивающихся на ещё более мелкие кусочки в конце своего пути. Том закурил ещё одну сигарету, и, нахмурившись, внимательно посмотрел на друга, раздумывая – сказать ли то, что крутилось у него на уме или же не стоит? И всё же не сдержался:

– Ты просто обязан позвать её на свиданку, – наконец, выпалил он.

– Кто? Чего? – поднял на него свои зелёные, полные недоумения, глаза Джейк.

– Я говорю, – вынув сигарету изо рта и шумно втянув ноздрями воздух, Том повторил, выговаривая каждой слово. – Ты. Просто. Обязан. Позвать её. То есть, Софью. На свиданку.

– Завязывай, сваха. Лучше проспись к завтрашнему дню, тебе надо будет блистать направо и налево. А не шататься с похмелья и пускать слюну, пока тебе будут задавать вопросы. Но решать тебе. А лично я – спать.

И с этими словами Джейк, разозлённый и старающийся скрыть разлившуюся по лицу пунцовость, пулей вылетел с кухни. А капли дождя всё падали и падали, искрясь в свете Города, разбиваясь, словно маленькие звёздочки – осколки давно утраченных надеж и стремлений. Частички потерянной мечты.

Глава 4

_{Четверг, 6 дней до выборов}

Лишь только первые лучи рассвета забрезжили на горизонте, Шон разослал во все свои сообщества и чаты, а также паре человек – самых приближённых друзей – в личных сообщениях клич о том, что время пришло. А помимо этого и требование ни в коем случае не брать с собой никакого оружия. Включая шокеры и газовые баллончики – ничего. В этот же самый момент он выложил пост во все, часто блокируемые, принадлежащие ему группы: главные правила, мотивацию и цель организуемого им митинга. А также раз десять подчеркнул, что демонстрация будет иметь мирный характер и все те, кто будет пытаться проявлять агрессию – не являются участниками митинга и будут изгоняться стараниями организаторов. Наконец, когда всё было готово, он накинул лёгкую ветровку чёрного цвета и повязал на лицо бандану – он должен был во что бы то ни стало добраться до своих. Шон был уверен, что его могут узнать на улице и попытаться помешать, чего бы очень ему не хотелось, в связи с важностью грядущего события. А новости о собирающейся демонстрации уж точно разлетались быстрее ветра, несмотря на то, что на часах не было и четырёх утра.

Поэтому Шон, озираясь, выскочил из подъезда – хотя бы единственным плюсом жизни в бедном районе было то, что журналисты не осмеливались вести за ним слежку – и направился к точке встречи в центре города. Пешком. Машину или общественный транспорт, да даже такси он использовать не осмеливался, а самокат или велосипед в случае чего могли бы стать ему помехой. Шон верил в свои ноги, не раз выручавшие его, и в заборы, через которые умел ловко перемахивать.

Вот так, на своих двоих, с чёрной банданой на лице и глубоко накинутом на голову капюшоне чёрной ветровки, скрывающим подстриженные коротко в стиле милитари чёрные, как смоль, волосы, словно вор, лидер движения «Свобода», Шон Кегльтон, избегая ярко освещённых мест, буквально крался по тёмным улицам города. В его голове отчаянно пульсировали, будто молнии, совершенно различные мысли. Он попытался отвлечься хотя бы на то, закрыл ли он дверь, выходя из дома – но эта мысль лишь добавилась, заняв одну из последних строчек списка, в общую копилку тревог и волнений, стягивающих его сердце и пробивающих холодным потом. Шон в совокупности с высоким ростом имел и крепкое телосложение. По сути, улица вынудила его, тонкого, даже слегка дрищеватого, юнца набрать массу и окрепнуть не только физически, но и психологически. Он искренне не понимал, чем так вечно недовольны эти «белоснежки», как было принято называть в окружении Шона с самого детства этих абсолютно белых, с красноватым оттенком глаз, людей. Конечно, он помнил, что было время, когда им крепко доставалось из-за своей слегка необычной внешности – хотя сам Шон никогда не доставал специально именно «белоснежек». Он никогда не был паинькой и, разумеется, случались и с ними конфликты и драки, но точно также и по тому же поводу Шон наезжал бы и на телесных, и на чёрных, и на жёлтых – да на кого угодно. Ему всегда было плевать на цвет кожи кого бы то ни было. До тех пор, пока «белоснежек» не возвели в статус неких «Богов». Вот тогда в нём и начала просыпаться злость к ним… И вполне возможно, что он и дальше бы выливал эту злость в разговорах с друзьями или всё же начал бы охотиться на случайно забредших к ним на район «белоснежек» – если бы не его лучший друг, Джо Тейт, одним из первых задумавший пару лет назад саму идею некоего движения, в тот момент – «Борьба за свободу». Поначалу он всё делал правильно: хорошо продумал и грамотно развивал свою идею, к движению присоединялись новые члены, а власти не особо пресекали их деятельность. Лишь СМИ особенно любили почесать языками о том, что «Борьба за свободу» – это ужасно аморальная и рушащая все устои общества дьявольщина, которой не должно существовать в современном мире. Возможно, всё и дальше бы шло, как шло, и Шон был бы одним из помощников, а не главным лидером. Но его друг совершил грубейшую ошибку – он решил, что теперь он словно неуязвимый пророк для своей паствы. И когда ему взбрело в голову, что нужно бороться не только за права людей в целом, но и начать бороться конкретно с «белоснежками», вернее, с их численностью. Радикально. Погружаясь в эти мысли, он уже никого не слышал и не слушал. В движении произошёл невидимый на первый взгляд раскол – совсем воинственно настроенные начали устраивать что-то наподобие рейдов на «белоснежек». И на одном из таких рейдов, при налёте на модный обувной бутик, принадлежавший одному «снежку», полиция подстрелила Тейта. А остальных участников как рейда, так и мирной ветви движения лишь чудом не пересажали – каким именно чудом никто не знал, но ходили слухи, что некто, имеющий власть и нехилые возможности, подсуетился, то ли из-за схожести собственных взглядов, то ли ведя какую-то свою игру. Что сильно взорвало общественность и, тем более, «белоснежек».

Шон сумел как-то удержать остатки движения и организовал на его основе «Свободу». Учтя предыдущие ошибки, он решил направить всё это в более мирное русло и держаться только его. И, в том числе, митинговать не против «белоснежек» – а за защиту прав вообще всех, независимо от пола, возраста, национальности и цвета кожи. Главным девизом движения теперь было: «Мы все равны!». А основные идеи заключались во всеобщем равенстве перед законом и ценности жизни каждого человека. Опять же, независимо от цвета кожи, внешнего вида и мировоззрений. Шон был уверен, что всё это привлечёт новых людей, а также найдёт широкую поддержку у правительства Города и СМИ. И каково же было его удивление, когда оказалось, что он был не прав – и лишь зарождавшееся движение начали ненавидеть ещё больше, чем «Борьбу за свободу». Единственное объяснение, которое смог придумать для себя Шон, заключалось в том, что «белоснежки» испугались. Ведь «Борьба за свободу» не могла привлечь широкие массы, особенно своими радикальными, в последние месяцы её существования, призывами против «белоснежек» и косящих под них псевдобелых. А «Свобода»… «Свобода» уже имела намного более привлекательные лозунги и политику. И всё же движение задавливали, как только могли, не согласуя и запрещая митинги, устраивая обыски и задержания среди его членов.

Вот и теперь Шон представить себе не мог, чем закончится их мирная демонстрация. Добравшись на оговорённое место, он обнаружил там почти всех организаторов, из числа тех, кто должен был прийти, а также порядка пятисот человек, не побоявшихся присоединиться. Нельзя сказать, чтобы это прямо очень сильно обрадовало Шона. Конечно, он и представлял себе примерно такое количество, но… но в глубине души надеялся, что их будет не пять сотен, а пять тысяч как минимум. Спрятав все эти мысли куда-то вглубь себя и подальше, Шон взобрался на пьедестал медной статуи, отлитой в честь основателя города Генри Форда и являющееся максимально приближенной его копией, грозно и величественно взирающего с центра площади на нынешнее здание прогнившей мэрии.

– Что ж, я благодарен вам, что вы пришли сегодня! Не побоялись отстоять свою точку зрения, не забились в угол, дрожа от страха! – начал вещать Шон, пока остальные организаторы разворачивали баннеры и флаги движения. – Друзья… Я не могу пообещать, что нас не попытаются силой разогнать сегодня. Но ради наших потомков, ради наших детей – мы обязаны сегодня показать Городу и всему миру, что мы думаем. И ещё раз повторю! Никакой агрессии в ответ на агрессию! На провокации не отвечаем! Тем более, никакого применения силы первыми! Кто пришёл сюда с каким-либо оружием, пожалуйста, прямо сейчас уходите. Ради нашего движения и будущего нас и наших детей. Всех остальных я ещё раз благодарю и желаю удачи, хоть и надеюсь, что сегодня она нам не понадобится!

Под одобрительный гул толпы Шон спрыгнул на вымощенную площадь и направился к зданию мэрии сквозь окружавшую его плотным кольцом толпу. Шон корил себя за корявое выступление, ведь он репетировал всё совершенно иначе, и в его голове всё представлялось много более торжественно и мотивирующее. Но что сделано, то сделано. Теперь настал более серьёзный момент, когда необходимо откинуть все переживания и сомнения. Его карие глаза неотрывно смотрели на выстроившуюся и пока что немногочисленную шеренгу из полицейских и охраны мэрии, в полной боевой амуниции…

…В тот самый момент, как толпа людей, вслед за Шоном Кегльтоном приближалась к мэрии, прознавшие обо всём журналисты уже были на месте – щёлкали затворы камер, квадрокоптеры пролетали над площадью, стараясь выцепить каждое движение, каждый момент происходящего. И сюда спешили новые и новые команды представителей совершенно различных отделов СМИ. А помимо них – мобилизованные части полиции и спецназа, уже в течение получаса собирающиеся в единую силу. Они спешили на помощь согнанным на площадь патрульным, которые несли с ночи службу и управление полиции Города узнало о готовящейся акции, то приказало им выполнять эту задачу до полной готовности сил полиции. Готовности во что бы то ни стало разогнать эту мирную демонстрацию…

Шон уже осознавал, что начинают сбываться его худшие предположения, когда услышал приближавшийся вой сирен, а также грозный голос сверху, приказывающий всем разойтись: он раздавался с вертолета, который начал кружиться над площадью. Но Шон Кегльтон понимал, что обязан продолжать демонстрацию. В конце концов, ведь они не делают ничего плохого… на их плакатах написаны мирные лозунги и ни у кого из них нет оружия. Теперь вся надежда была на СМИ. А вернее, на страх полиции сделать что-то не так перед многочисленными объективами камер. Вот из полицейских машин высыпали люди с щитами и резиновыми дубинками, одетые в бронежилеты и с шлемами из кевлара на головах. Шон следил за тем, как они плотным кольцом окружают их. Ему казалось, что время будто остановилось: всё вокруг происходило, словно в замедленной съемке. Он продолжал выкрикивать какие-то лозунги, стоя впереди всех на первых ступеньках здания мэрии. Пыль от винта вертолёта колола глаза и горло, но Шон кричал и кричал, уже порядком сорвав голосовые связки. Прошла минута, другая – неужели всё-таки у них получится провести всё мирно? Пусть полиция стоит и смотрит – никаких проблем, пусть… Краем взгляда он увидел, как левый фланг кольца полиции приблизился к митингующим, заставив тех плотнее прижаться к своим единомышленникам. Опасный звоночек… Шон резко спрыгнул со ступенек и со всех ног понёсся к тому месту, намереваясь постараться хоть как-нибудь предотвратить возможное начало стычки. Обстановка накалялась: приближаясь, он уже слышал враждебные выкрики людей в сторону полиции.

– Нет-нет… нет, – слегка задыхаясь от волнения, шептал он и, решив, что больше тянуть нельзя, выкрикнул изо всех сил. – НИКАКОГО ПРОЯВЛЕНИЯ АГРЕССИИ!

Но было уже поздно. Один из митингующих выхватил из-за пояса нож и бросился на стоящего неподалеку от него полицейского. Шон изо всех сил побежал быстрее, чувствуя, что не успевает. Несколько людей в форме слаженно избивали напавшего на них человека: через пластиковые щиты полицейских Шон смутно видел, как работают их дубинки. Остальные медленным монотонным шагом начали сужать кольцо, сокращая расстояние до демонстрантов.

– Стойте, ребята! Стойте – у нас мирная демонстрация! Тот ушлёпок отдельно от нас! У нас…

Шон не успел договорить. Ближайший к нему полицейский крепко приложил его по голове дубинкой, после чего стена из противоударных прозрачных пластиковых щитов отсекла от остальных митингующих теперь и его самого, а удары наносились со всех сторон, пока он окончательно не обмяк и не повалился без сил. И тогда начался ад… Граната со слезоточивым газом была заброшена в самый центр митингующих, а с краёв не переставали монотонно работать дубинки. Кто-то из протестующих попытался вырваться, но был всё также чётко и ловко отрезан за стену щитов. Остальные же лишь сжимались теснее и теснее, пока не началась давка, в которой уже кричали стиснутые со всех сторон люди.

Кристально белый плакат с напечатанными витиевато буквами «Мы все равны!» безвольно упал в образовавшуюся после ночного ливня лужу прямо перед зданием мэрии, мгновенно окрасившись в кроваво-красный, вперемешку с грязью, цвет.

Глава 5

_{Четверг, 6 дней до выборов}

Весь Город теперь буквально жил новостями о произошедшем ранним утром разгоне митингующих. По сути, люди разделились на два лагеря – на тех, кто поддерживал действия полиции и тех, кто считал, что полиция действовала чересчур мягко с этими неонацистами. Конечно, были и сочувствовавшие пострадавшим при утреннем избиении – по большей части это были родственники и друзья митинговавших, а также те, кто сам был бы на площади этим утром, если бы был чуточку храбрее или моложе, в зависимости от возраста. Обособленной группкой были немногочисленные люди, в том числе и Джейк с Томом, которые искренне не понимали, чем же были так плохи те парни, которых привёл на площадь Шон Кегльтон, если они не несли с собой оружия и провозглашали, казалось, всеобщие важные ценности? В том числе и для белых, защитой которых и мотивировал действия полицейских руководитель полицейского департамента Артур Койль. К сожалению, таких людей было слишком мало, чтобы отнести их к третьему лагерю спорящих с пеной у рта про действия полиции горожан, да и своё мнение они держали при себе или обсуждали только лишь с хорошими друзьями, которым доверяли как самим себе. Но кое-что могло круто изменить эту ситуацию и помочь Шону Кегльтону и некоторым другим задержанным избежать штрафов или даже совершенно несправедливого тюремного заключения. И это «кое-что» решил воплотить сам Питер Стрейджес, хоть и понимал, что сильно рискует всем тем, чего добивался на протяжении всей этой избирательной кампании и даже задолго до неё.