355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Соколов » Двойник мафиозо » Текст книги (страница 8)
Двойник мафиозо
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 03:55

Текст книги "Двойник мафиозо"


Автор книги: Михаил Соколов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 21

ИГРА В КОШКИ-МЫШКИ

Напрасная надежда. Несмотря на ломоту в костях и мышцах, сон не шел. Невольно перед глазами промелькнули прошедшие за день события. Только нынешние; вчерашние, позавчерашние уже таяли, уплотняя прошлое. А следом двинулись участники этих событий: Алишер, Рашид, Рыжий, расплющенный камнем Сема... Умершие не вызывали никаких эмоций, кроме опасения, что все может повториться. И тут же возник Жора Меченый с собственными доводами во славу избранного им пути. Довольно долго Александр размышлял над привлекательностью доводов Меченого. Странно, что этические проблемы с главной заповедью на горизонте – не убий! – отошли на второй план. Оказавшись в центре событий, где разменной монетой была человеческая жизнь (его жизнь тоже!), смешно думать о нравственности. В подобных условиях победа этой самой нравственности может состоять лишь в собственой смерти, все остальное – включая физическое сопротивление домогательствам врагов лишь элементарная борьба за существование, равняющая противников. Он не мог больше лежать, мысли не давали уснуть. Встал и принялся ходить из угла в угол. Сумка его все ещё лежала под креслом. На столике, уже вымытые, стояли бокалы, из которых они с Леной сегодня пили вино ночью. Он остановился пораженный: этой ночью, совсем недавно!.. Все так быстро сменяется, летит одно за другим... и где-то в доме неслышно ходит его возможный убийца. Кто это будет? Санек? Меченый? Сам Воронов? Или кто-то из очередных заплечных дел мастеров? Александр вздрогнул: где-то близко раздался автомобильный гудок. Наверное, в гараже. Он понял, что все время ждет чего-то, напряжение потихоньку росло, он уже не мог выносить пустоты за спиной. Надо было побороть это чувство. Только как, если был уверен, что это не истрепанные нервы подстегивают воображение, но реальность намекает на неизбежное. Взяв стул, он подошел к двери в спальню и, засунув ножку в дверное кольцо, прочно закрыл дверь. Как уже делал раньше. Когда? Где? На каком витке бесконечной спирали собственных страхов? Глядя на прочно закрепленный стул, он думал, что только осознанная необходимость заставляет его оставаться здесь, в этом псевдосредневековом замке. Инстинкт же приказывал: бежать, бежать, однако разум заставлял делать совсем другое. Вдруг он услышал какой-то звук. Словно бы шаги за дверью. Шаги человека, который старается не шуметь. Он стал напряженно прислушиваться. Шаги стали медленнее и смолкли. Кто-то стоял за дверью и прислушивался. Ножка стула была задвинута за дверное кольцо, служившее декоративным украшением. Дверь открывалась за ручку, в этот момент начавшую медленно пригибаться к низу. Когда ручка опустилась, стоявший за дверью стал тянуть её на себя. Все происходило молча, и от этого было ещё страшнее. Стоявший за дверью стал очень медленно наращивать усилия. Александр видел, как металл кольца сминает острую грань деревянной ножки стула. Вдруг ручка пошла вверх, дверь отпустили. Раздался слабый шорох; Александр, следуя своей испуганной логике, сделал шаг в сторону, чтобы не оставаться в возможном секторе обстрела. Нет, тот за дверью уже уходил. Александр подождал, прислушиваясь – ни звука. На этот раз, стоило ему коснуться головой подушки, заснул моментально. Хотя и во сне его продолжали преследовать, летали нескончаемые пули, бритвы, ножи и насмешливо, зверски улыбался Рашид: какой милый малчик! Разбудил его осторожный стук в дверь. Голос Марии Степановны известил его, сто Станислав Сергеевич и все остальные уже в столовой и ждут его через пять-десять минут обедать. Голова была тяжелая, Александр быстро поднялся с кровати. Мысли толсто и ватно теснились в голове. Прошел в ванную и умылся. Вспомнил, как кто-то пытался войти к нему. В голове стало проясняться. Он подошел к двери, осовбодил стул, открыл створку. В другой комнате, в гостинной, никого не было. На диване были аккуратно разложены брюки и рубашка, конечно, приготовленная для него. Александр с усмешкой подумал, что весь этот возобновляемый гардероб изымается у Санька, благо они оба похожи и габаритами. В данном случае – ростом. Только сейчас обратил внимание, что костюм его, в котором он и спал, помят, запылен и даже в разводах соли. Как же, пришлось выдержать и морское купание, и валяться в пыли черт знает где. Переоделся и спустился в столовую. Воронов, действительно, сидел за овальным столом рядом с Леной. Вернее, Лена сидела рядом с невысокой черной глыбой Станислава Сергеевича. В число всех остальных, как выразилась Мария Степановна, входил и Меченый, сидевший напротив хозяев. Рядом с ним находился стул для Александра, на который тот и сел, предварительно поздоровавшись со всеми. Едва Александр сел, появившаяся Мария Степановна внесла первое блюдо. Все повторилось как и в прошлый раз. Только на этот раз обед проходил в молчании, прерываемом вежливым: будте добры передать мне хлеб... соль... перец.... Что-то чувствовавшая Лена беспокойно переводила взгляд с одного на другого. Один раз только Воронов спросил Александра, долго ли он занимался стрельбой и как хорошо он умеет стрелять. Александр понял, что Меченый уже успел все рассказать работодателю, отсюда и вопрос. Александр ответил, что заниматься стрельбой он начал с восьмого класса, что на тренировках выбивал норму мастера международного класса, но что на соревнованиях не везло. – Соревнования!.. – неопределенно сказал Воронов, тем исчерпав тему. Когда же обед был закончен, вновь появилась бутылка армянского многозвездного коньяка, и только тогда Станислав Сергеевич попросил Александра рассказать его сегодняшние приключения. – А что, что? – вклинилась Лена. – Я же уже сама рассказала, как он попал в аварию. Что такое? – Дорогая! – повернулся к ней Станислав Серегеевич и с тяжеловесной усмешкой продолжил. – Наш гость из скромности не рассказал о главном: как он расправился с нашим общим знакомым. – Кто? Как? С кем? нетерпеливо перебивал себя Лена. – Что он не рассказал? – Александр убил Алишера, – вмешался Меченый. – Как? – поразилась Лена. – Алишер убит?! Она повернулась к Александру. – Кто его убил? Когда? – Наш гость, Александр, с терпеливым добродушием растолковывал ей Станислав Сергеевич, – утром, сегодня убил твоего Алишера, когда тот похитил его и привез к себе в загородный дом. Кто похитил? Кого привез? – не понимала Лена и вдруг взорвалась. – Да расскажите толком, ничего не понимаю. И непонятно было, растроило её, или обрадовало известие. Александр, потягивая коньяк, который постоянно подливал ему Станислав Сергеевич, стал вспоминать передряги сегодняшнего дня. Рассказывал он уже второй раз, первым слушателем его был репортер, так что слова лились гладко.Только в отличие от Павла Андреевича, здесь, помня напуствие Меченого, свой рассказ укоротил: не упомянул ни о том, что знает о Саньке, ни о своей роли здесь. Рассказал. Лена шумно перевела дух, Жора, повернувшись чистым профилем, смотрел в окно и криво усмехался. – Почему вы ушли утром из дома? – спросил Воронов. – Почему? вновь попылася собраться с мыслями Александр. Вспомнил, – Ночью повязка слетела, я кое-как закрепил и пошел в больницу. В больнице и бинты есть, и пластырь... Все молча смотрели на Александра, а он, почему-то не мог остановиться. – В больнице мази всякие, а главное, там врачи. Я может и сам перевязал бы себя, но решил, пусть лучше будут врачи. Воронов кивнул, нполнил ему рюмку. Александр вытащил пачку сигарет, зажигалку и закурил. Почему вы меня не впустили сегодня днем? – неожиданно спросил Воронов. Это были вы? – А вы ожидали другого? – усмехнулся Станислав Сергеевич. Александр бросил взгляд на Меченого. Тот продолжал смотреть в окно. Ухмылка его стала заметнее. – Нет, – сказал Александр, – конечно, нет. Я не сообразил. Наверное, из-за утренних событий... Но почему вы не сказали, что это вы? Я бы вас впустил. Станислав Сергеевич посмотрел на Лену, потом вновь на Александра. – Я подумал, что ты не хочешь, чтобы тебе мешали. В общем-то, я оказался прав. Не так ли? – Ну что? – неожиданно изменил он тон и посмотрел на часы. – Дело движется к развязке. Пятый час, мне пора. Сегодня я похищаю у тебя Лену. Мы с ней едем сегодня в театр. Вас, Александр, я взять не могу, билеты заказаны заранее, московская труппа "Современника" приехала нас ублажить и себе заработать.

ГЛАВА 22

СТРАШНЫЙ ТОРГ

Увидел их Александр вновь только когда они уже выходили. Воронов стоял у двери. Был он в черном смогинге, сутуло и крепко стоял спиной к выходу, поводил своей большой черной головой, косясь черным блестящим глазом на выглядывавшего из стены оленя, вид которого был ему заметно приятен. Ожидал Лену. Она же выпорхнула легко и стройно; личико в крупных кольцах упруго завивающихся смоляных волос, сама оживленно озиралась кругом, словно в лицах окружающих, как в зеркале, пыталась увидеть всю себя: длинное красное бархатное платье с вырезом декольте и рубиновым крестиком на груди... Дождавшись их ухода, Александр, словно прогуливаясь, пошел в крыло, занимаемое Станиславом Сергеевичем, забирая прямехоньку к его кабинету. Здесь его ждал сюрприз: Мария Степановна шумно пылесосила ковры и уходить не собиралась. Ну что же, делать было нечего. Захватив первую попавшуюся ему инижку, оказавшуюся про индейцев – читанная когда-то в детстве "Ошибка Одинокого Бизона" Шульца, – Александр вышел из дома. Вокруг дома шла грунтовая дорожка, и что-то вроде тропинок пересекали в нужных направлениях сад. В этих нужных местах находились: компостная бочка, псарня на три собаки, днем сидевших на цепи, а ночью спускаемых на волю. Собаки, впрочем, отлично знали всех живущих в доме, в том числе и охранников. Было и ещё что-то, но Александр не особенно интересовался – его больше влекла поляна, огороженная густыми кустами и, по уверениям Лены, не просматривавшаяся телекамерами, направленных на подходы к дому. Большая бело-желтая бабочка с черными слюдяными очками села ему на плечи и некторое время ехала откровенным зайцем, время от времени томно взмахивая крылышками. Тропинка, по которой он шел, сейчас была густо испещрена пятнами тени, которые колебались вместе с оригиналами листьев над головой. И в просветах было видно, что вечер великолепен, на небе – ни облачка, и все мнимые и реальные опасности, беды, убийства были так же далеки, как и зимний снег, проблемы Гондураса и колумбийской мафии. В саду было – и это особено нравилось Олегу – полное отсутствие запланированной системы, а проще, культурные и дикие деревья росли вперемежку, так что рядом с яблоней мог быть обнаружен дуб, аа грушей рос клен, что сказывалось на урожае, никого, впрочем, не интересовавшего. И сколько здесь было птиц! Не только голуби и залетные наглые горлинки, но и скворцы, щеглы, дрозды. И все чирикали, свистели и гудели, и слушать их песни было приятно. И вот наконец поляна, ровно огороженая кустаи акации, так что последний бросок надо было делать низко нагнувшись, что особенно было трудно Олегу, но вот прибыл. Солнце рухнуло.

На поляне, в самом центре – один против другого – стояли три пустых шезлонга, один из которых Александр тут же передвинул в тень. Он лег. О книжке тут же забыл. На травянистом стебле в нескольких сантиметрах он его глаз заметил небольшую окостенелую куколку неизветного ему создания Что-то привлекло его внимание, он пригнулся на руках, и тут раздался едва слышный щелчок, будто лопнула толстая паутина; из разорвавшегося кокона по стеблю высокого одуванчика быстро ползла вверх к облетевшему желтому острию серо-черное сморщенное существо. Наверху оно остановилось, вцепилось в пушистый насест шестью черными мокрыми лапками и стало странно трепетать. Медленно разворачивались бесформенные бархатные лохмотья, крепли, застывали под солнцем тонкие жилки. И вот, незаметно распрямившись, вдруг дрогнули в легком нежном порыве – большой пестрый махаон, с длинными острыми нижними шпорами взмахнул прекрасными крыльями. Потемнело. Он поднял глаза; облако, похожее на картофелину, забрало солнце, но тут же ватный край ослепительно загорелся, и солнце выскользнуло. Александр стал смотреть на внезапно возникшего ниоткуда и песней выдавшего себя дрозда, а потом на длинную белую снежную громаду, формой своей удивительно напоминавшую крокодила-альбиноса, за неимением другой добычи нацелившегося проглотить солнце. Удалось. Судя по траектории пищевода, солнце усваивалось недолго. Несмотря на вечернее время и порывы залетавшего с моря ветра, в тени было тоже жарко. Александр, подумав, разделся до плавок. Сразу стало легче, истома овладевала им, не хотелось думать о стархах, будущем... Александр задремал. Проснулся на солнце, но, из-за почти не изменившемуся сиянию воздуха вокруг, понял, что спал недолго. Оказывается, заставил его очнуться Меченый, присевший прямо на траву, ярко-зеленую от постоянного полива. Насмешливо поглядывая на осоловевшего, потного Александра с белыми нашлепками бинтов на голове, он повторил: – Лечишь нервы, парень? И не стал ходить вокруг да около, сразу спросил, принял ли Александр окончательное решение, пойдет ли работать к нему? – Сам подумай, плюсы какие: жизнь и деньги. За год-два можешь стать миллионером. Ты же не с улицы придешь. А у меня положение, связи, ко мне обращаются только с серьезными предложениями. – А минусы? – спросил Александр, думая, что все неспроста, слишком настойчиво Меченый уговаривет его, что-то здесь не то, никому доверять нельзя, а уж профессиональному убийце тем паче. – Минусы? – не сразу понял Меченый. – А-а, минусы. Минусы – это возможность потерять жизнь. Ну так ты её и так потеряешь. Так что минус на минус будет плюс. – Как ты думаешь, спросил Александр, – зачем ко мне днем в спальню ломился Воронов? Решил меня ухлопать, раз Алишера уже нет? – Ты что, – покачал головой Меченый, конечно, нет. Насколько я наслышан о Воронове, не будет он действовать так... грубо. Его стихия – тонкая интрига. А если не тонкая, так все равно интрига. – Почему ты так хочешь, чтобы я перешел к тебе работать? Тебе же придется делиться и деньгами и свяяами. – На счет связей – это ты зря. Если я захочу, никто никогда не узнает, откуда заказ и кто заказал. Он посмотрел на одинокое, похожее на пухлую подушку облако, затерявшееся в густеющей синеве вечернего неба, и, словно бы решившись на что-то, Меченый сказал: Ладно, буду совсем откровенным. Чего темнить, если и так все ясно: ты будешь либо трупом, либо будешь работать со мной. Так вот, я в деле уже седьмой год. Стаж беспрецедентный. А пришел в бизнес таким, вот, желторотиком, как ты. Везло, везло, не отрицаю. Сейчас я имею и опыт и последние крохи везенья. Ведь я же Меченый, к тому же. Меня ни в одну приличную организацию соответствующего профиля не приняли бы никогда. Я же одиночка и сам устанавливаю правила. Он вздохнул, посмотрел на Александра. – В общем, на везунчиков и везенье у меня глаз наметанный, сам такой. Но в отличие от тебя, мой лимит заканчивается. Я чую. Еще годик максимум, и буду я там, где все... рано или поздно. Пора мне, знаешь, на покой. Я тебя научу всему, что знаю. Первое время будем на пару работать, а потом работать будешь ты. Мне будешь часть отстегивать за организаторские услуги. Ну как? Я думаю, справедливо, – и Меченый, ожидая ответа, посмотрел на Александра. А Александр вдруг смог со стороны посмотреть на этот необычный, страшный торг Посмотрел – и изумился: это же он! Это же с ним происходит! Это его, мирного москвича, неудачника, по большому счету, человека, пределом мечты которого была шестая модель "Жигулей" или подержанная "Тойота" – это его уговаривают стать киллером! Ожидание южной романтика, расставившей ему ловушку, звагнавшей в западню, где альтернативы нет. Везучий, называется, ухмыльнулся он про себя. – А до утра дожить нельзя? – спросил он, поразившись двусмысленности просьбы. Но Меченый не заметил двойного смысла. – Конечно. Можно и завтра. Прямо с утра. Но ты поторопись. Конечно, мне с одной стороны выгодно посмотреть, сумеешь ли ты выкрутиться до конца, но разумнее ораничиться известным. Я бы тебя немедленно вывез бы в Питер, у меня там многое схвачено, так что для тебя лично все страхи и опасения оказались бы позади. Да, – спохватился он и посмотрел на часы, – я чего пришел... звонил тебе какой-то Павел Андреевич, сказал, ты в курсе. Перезвонит через полчаса... уже через десять минут, – уточнил он. Александр встал с шезлонга и стал одеваться. – А кто такой Павел Андреевич? полюбопытствовал Меченый. – Да так, знакомый, – неопределенно сказал Александр. – Ну ладно, ладно, – тоже поднимаясь, сказал Меченый. В дом они зашли вместе. Павел Андреевич позвонил вовремя. То, что он был жив тоже говорило о удаче, в данном случае, удачном завершении поездки к месту боевых действий. Или то, что он не ездил вообще. – Время есть? – спросил Павел Андреевич, удостоверившись, что трубку взял Александр. – Прямо сейчас? Есть. – Не мог бы ты приехать туда, где мы сегодня были вдвоем? Судя по завуалированности просьбы, Павел Андреевич либо не хотел чтобы его слышали окружающие, либо боялся прослушивания со стороны гнезда Воронова. Последнее, видно, было более правильным. – Да, смогу, – сказал Алексадр. Когда? – Прямо сейчас? Ну, минут через тридцать. Поймай такси и давай. Я жду. В трубки полышались длинные гудки. Александр положил трубку. Меченый внимательно смотрел на него. – Я бы тебе не советовал никуда отлучаться. По понятным причинам. Впрочем, как хочешь. – Вот именно, – сказал Александр и пошел к себе. В спальне достал из сумки пакет с деньгами и отложил рубли и пару сотенных бумажек американской валюты. Внутри в сумке, на забытый уже, лежал пистолет с глушителем. Александр вспомнил прошлую ночь, тихий щелчок вынимаемой обоймы, Лену, выскальзнувшую за дверь. Взял пистолет и заглянул в рукоятку. Конечно, обоймы не было, забрала Лена патроны, чтобы лишить его возможности обороняться. Ну что ж.

ГЛАВА 23

ПОПАЛСЯ, ВОШЬ

Меченый продолжал торчать в каминном зале. Разлегся в кресле и, далеко вытянув ноги, пускал кольца дыма в потолок. Оторвавшись от своего занятия, крикнул Александру вслед: – Может тебя подбросить? Александр остановился. Это было бы не плохо. Но тут же ощущение опасности усилилось. Да и то, можно ли доверять киллеру на работе? Смешной вопрос. Однако, Александр отметил, что начинает привыкать думать другими категориями. Опасности, стрельба, трупы – начинают становиться обыденностью. А киллеру, наверное, нельзя доверять. – Нет, спасибо, – сказал Александр и вышел за дверь, а потом из калитки, которую прикрыл следом за ним охранник. О чем это он думал?.. Да, интересно, как он пойдет теперь вновь устраиваться на работу в палатку? Конечно, его примут обратно, продавцов всегда не хватает. И экономя, он сможет вновь отложить тысячу, может даже две тысячи долларов к следующему лету... Он поднял руку и остановил пролетавшую мимо "Волгу". Водитель, пожилой мужчина, повернул к нему полное, облитое потом лицо. Душно. Жарко. Александр сказал куда ехать, к ресторану "Приморский". Машина, заскрипев коробкой передач, рванулась вперед. В машине, несмотря на открытое окно и сквозьняк, было жарко, пахло бедностью и разогретым металлом. У разговорчивого водителя рубашка на спине и под мышками была мокрой, и солевые разводы на высохших местах обрамляли постоянно увлажненные участки. – Море уже не то, – говорил водитель, шумно, астматически дыша, – если купаться, то лучше за городом. Городской пляж это туалет для приезжих детишек. Нет. я купаться езжу подальше от города, подальше едешь, чище будешь... Выехали на набережную. На синеву моря было больно смотреть. По набережной гуляли люди. Много женщин. Везде играет музыка... лиди отдыхают. Он вдруг остро почувствовал всю эту праздность, и недавние, пропитанные невольным снобизмом мысли о невозможности вести прежнюю жизнь, показались глупыми, подростковыми. Террасы ресторана "Приморский" были густо заполнены людьми. Где-то среди них – скорее на старом месте – его ждет Павел Андреевич. Александо рассчитался с водителем "Волги" и вышел в солнечное марево. Пляж все ещё усеян голыми телами, а в воде, особенно густо до красных буйков, словно мячи, качались на волнах головы купающихся. Прошли две девушки в купальниках, заметных только спереди... черненькая, с точеным форфоровым личиком скользнула взглядом... Пузатый кавказец в белом фартуке бойко торговал мороженным в вафельных стаканчиках, сильно покореженных ещё до своей укладки в переносной холодильник, из которого их, помятых, сейчас и извлекали. Несколько южных мужчин жарили невдалеке шашлык, конкурировавший с ресторанными блюдами, и, судя по занятым столикам с цветастыми солнечными зонтиками возле каждого, довольно успешно. Какой-то человек с террасы ресторана молча махал рукой, привлекая внимание. Это был Павел Андреевич. Не хотел, видно, кричать. Александр поднялся на верх. Павел Андреевич сидел в компании пожилых мужчины и женщины, супругов, наверное. Павел Андреевич уже заказал пиво, потел. был лихорадочно возбужден, но доволен. Он пододвинул к Александру ещё холодную бутылку пива. – Пей и пойдем, – сказал он, обращаясь на "ты", словно бы вторая встреча, или собственный ускоренный график жизни, диктовал более прямые формы общения. – Пей и поищем более уединенное место. Вон, хотя бы, лавочка внизу. Бери бутылку и пошли. Пока спускались вниз и искали свободную лавку (увиденную сверху уже заняли), Павел Андреевич, подмигивая и оглядываясь, успел сообщить, что с виллой получилось. Они подъезали к участку, но прежде чем идти туда, он позвонил в милицию, сообщил, что есть сведения об убийстве и проче. Сообщил адрес и тут же с коллегой-фотографом махнул через ворота, едва не приземлившись на первое тело, все ещё лежавшее у ворот – Семы, конечно. Звонок в милицию был обусловлен простым расчетом: если внутри участка есть кто живой и агрессивный, то милиция все равно минут через десять-пятнадцать должна будет подъехать и спасти их от рук ганстеров, а если никого, кроме мертвецов нет, они успеют нащелкать достаточно снимков. Вот так. Сели на пятнистую от нависшего сверху каштана лавку. – Успели как раз. Когда уже отъезжали, нащелкав все что могли, разминулись с черным "Мерседесом". Не милицейским. Номер я запомнил, а потом в редакции проверил. Записан на имя брата Алишера, Руслана. Но кто был внутри, разглядеть, разумеется, не удалось: эти дурацкие тонированные стекла!.. Кроме суетливых движений, возбуждение, овладевшее им, проявлялось и в выражении лица. Прежде всего абсолютно шальные глаза. Белые кайма вокруг радужной оболочки, расширенные зрачки, крепко сжимавшийся рот, с подеривающимся уголком рта, отчего казалось, что он еле сдерживает усмешку. Вдобавок его правое полено стало тут же трястись, едва они сели. – Вот, можешь посмотреть. Мы тут же пленку проявили и отпечатали снимки. Собстенно, ничего нового Алексндр не увидел. Рашид, Рыжий, Алишер... Сняты в разных ракурсах и отпечатаны с различным увеличением. Когда разглядывал снимки, почувствоал, как что-то вягко, тёмно шевелится внутри, но тут же исчезает под напором отстраненного удивления: подумать только, это сделано лично им! Снимки отстреленных Меченым отложил сразу, а своих рассматривал со все возрастающим волнением. Видимо, Павел Андреевич заразил. – Ну скажу я, одно дело услышать, а другое – увидеть.Такая бомба, такая бомба! Завтра в утреннем выпуске тисну первую статью из серии о беспределе в городе. Я чего хотел переговорить. Материал наш, а я не знаю, в какой степени ты замешан. Не знаю, о тебе вообще упоминать или как? – То есть как это? – не понял Александр. – В каком смысле? Если обо мне помянуть, то и этих вот кадавров – кивнул он на фотографии, – сразу со мной свяжут. Здесь же лет на двадцать пять делов-то, никак не меньше. Я сидеть не хочу, тем более за этих. Нет, меня лучше не касаться. С шумом, испугавшем Павла Андреевича, к лавке опустились голуби, суетливо забегали между ногами людей, склевывая насыпанные кем-то раньше пшено. – Да, как ни жаль такого острого сюжетного поворота, но тебя поминать нельзя, – согласился Павел Андреевич. – Тогда второе дело. Я, знаешь, как приехал в редакцию, сразу в архив сунулся. Может, думаю, есть что о Воронове и Саньке. Ты о Лене ещё помянул, племяннице Воронова. Так вот, нет у Воронова никакой племянницы. И не было. Был какой-то друг, вместе работали, некий майор Коноплин Владимир Владимирович. Потом все его семейство, вместе с бывшим майором, погибли в автокатастрофе. Может быть случайность, но скорее всего – результат его коммерческой деятельностью: он уже занимался нефтебизнесом. Остался сын одиннадцати лет от роду, которого усыновил Воронов. Это и есть всем известный Санька. Парень вырос не глупый, но подлый, извращенный, сволочь, в общем, порядочная. Воронов, конечно, воспитанием приемная сына уделял мало внимания, вот и результат. Сигареты есть? – спросил он без перехода. Александр достал пачку сигарет, протянул ему и сам закурил. Пока прикуривал, Павел Андреевич молчал. Сделав затяжку, спросил. – Ну а с Леной? Что с Леной? – Лена? С Леной вот как дело обстоит. Она из детдома, местная. Родителей нет, отказались родители. В прошлом году она победила на городском конкурсе красоты, и её присмотрел Алишер. Любил он красивых девушек. Заодно пристроил её в банк, где имел свои счета. Ну не знаю, может присмотреть за своими деньгами, может ещё для чего. Так часто делают. Стала она секретарем-референтом какого-то вице президента банка. Девица смышленная, даром что школу так и не кончила. Но шустрая. Познакомилась с Санькой. У него связи. Может он её замуж обещал взять, кто знает. Но кажется, не без её помощи была проведена операция по переводу денег со счетов Алишера, хотя, формально, – кража хакеров. Алишер, почему-то, оставил её в покое. Наверное, у него и мысли не возникло, что его протеже учавствует в его же ограблении. Так или иначе, Алишер оставил е в покое. А может быть тут была ещё та интрига. Может быть, подозревая Саньку, Алишер решил с помощью Лены, своей любовницы, обнаружить, так сказать, истоки преступления, потому как подозревал, что в этом замешано семейка Воронова. А Лена и для одной, и для другой стороны была просто средством. Все может быть, не знаю. А официально Алишер потребовал голову Саньки. – У кого потребовал, у Воронова? – А у кого же. Какие-то два парня привезли на тележке два ящика пива и остановились невдалеке торговать. Александр поднялся с лавочки и прошел к торговцам. Взял у них четыре бутылки и вернулся к Павлу Андреевичу. Нельзя сказать, что Александр был ошеломлен, это слишком. Он даже удивлен особенно не был. Этот мир, в который он попал несколько дней назад, так мало походил на привычную ему реальность, что мог таить в себе любую неожиданность. И по большому счету какая, к черту, разница: Лена племянница Воронова, или кем-то там ещё ему приходится. Тем более, что, как Александр уже понял, и его самого она беспечно путала с темным Санькой, прятавшимся где-то в норах средневекового замка Воронова. Александр протянул две бутылки Павлу Андреевичу, одну открыл для себя. Сделав несколько глотков, Павел Андреевич заговорщицки и восторженно посмотрел на Александра, переживая вместе с ним сообщенную информацию. – Я так понимаю, это было совсем недавно, – сказал Александр. – Ну да, может за неделю до твоего приезда. Наверное, Воронов, пытаясь спасти приемыша, взял дело в свои руки, поселил эту Лену к себе в дом и стал везде с ней появляться, демонстрируя свое ей покровительство. А потом, я уже говорил, была встреча Алишера и Воронова, они обо всем договорились. Потом приехал ты, и карусель закрутилась. – Но почему Алишер не мог тронуть Воронова? Ему то что? – О-о! Он был не дурак и, видимо, навел справки, прежде чем что-либо делать. Кто-то, разумеется, объяснил ему, что Воронов неприкасаемый. За его смерть отомстят большие люди. Да и о легальном бизнесе можно будет окончательно забыть. А что стоит жизнь без бизнеса? подмигнул Павел Андреевич. – Во всяком случае для уважающего себя горца. Что ты будешь делать дальше? – спросил он Александра. – Конечно, уедешь как можно быстрее? Не так ли? – Хотелось бы, – вздохнул Александр, – но у меня такое ощущение, что за мною все время следят. Когда он это сказал, он вдруг понял, что это правда. Действительно, давно уже присутствовало какое-то странное ощущение чужого присутствия. – Уеду как только смогу. Пока есть одно дело. Говорить не буду, боюсь сглазить. Внезапно рядом на ветке какой-то голубь заорал так кромко, что они оба вздрогнули. Одновременно поднесли горлышки своих бутылок к губам. Павел Андреевич попросил ещё одну сигарету, закурил. Уже меняя тему, спрочил: – А как там в доме-музее? Нашлось что-нибудь? Больше вокруг тебя мертвецов не было? Александр посмотрел на его беспечное сейчас лицо и ответил язвительно. – Только один. – Что один? – не понял Павел Андреевич. – Я говорю, только один мертвец. Да и тот случайный. Павел Андреевич не мог понять. – Как? Ты что, шутишь? Ну это... это!.. Выслушал Александра и покачал головой. – Да, без бутылки водки не осилишь. Ты-то сам на кого думаешь? На Лену эту вашу, или вас кто подслушивал? – Не понял, – сказал Александр. – Что тут не понятного? Тебе прислали машину, на которое тут же совершают нападение. Как узнали, что ты едешь именно в этом такси? Могла сказать Лена, могли подслушать. Кому она, например, сообщала эту информацию. – Я знаю, – перебил его Александр. Если кому и сказала, так это Саньке. Я забыл сказать, что один из этих бандитов жаловался другому на Саньку, что тот с пистолетом патроны забыл дать. – Да, ты не говорил, – покачал головой Павел Андреевич. – Значит Санька. – Все тут одним миром мазаны, – с горечью сказал Александр и нагнулся, чтобы поставить на землю пустую бутылку. Рядом что-то звонко разбилось, затрещало. Александр, не выпрямляясь, повернул голову. Павел Андреевич как раз допивал пиво, когда пуля, разбив бутылку, попала ему в лоб. Тело дергалось в агонии. Послышался топот ног. Александр посмотрел на вперед: к нему уже подбегал чернявый парень очень местного вида с пистолетом и глушителем на стволе. – Вот ты и попался, вошь! – торжестующе крикнул парень.

ГЛАВА 24

НОЧНАЯ ЧЕХАРДА

На проезжей части дороги у тротуара стояла черная "Лада" с открытой передней дверцей со стороны пассажира. Водитель, ожидая товарища, слегка нагнулся, всматриваясь в их сторону. Александр икнул, закрыл глаза и стал ждать выстрела. Когда хлопок выстрела прозвучал, снова икнул и встал. Открыл глаза. "Лада" рванулась с места, водитель спешил так, что даже не закрыл дверцу, которая, впрочем, захлопнулась на ходу. А возле лавки, где уже успокоился Павел Андреевич, дергался, умирая, бандит. Пуля попала ему в висок. Обычное дело. Стала собираться толпа. Александр икал и тупо смотрел на распрашивавших его людей. Зевак становилось все больше. Кто-то стал убеждать, что стреляли из автомата, очередью, вон в лавке сплошняком идут дыры, и щепки везде. На Александра перестали обращать внимание. Продолжая икать, он потихоньку выбрался из толпы и, приследуемый звуками милицейской сирены, двинулся прочь. Мучительно заболела от икоты грудь, надо было, по старинному рецепту балерин Мариинского театра, выпить, не дыша, стакан воды (или пива), причем выгибая грудь вреред. Он, минуя ресторан, шел к столикам ближайшего летнего кафе, помня только о том, что необходимо купить бутылку боды, нет, лучше пива, а шедший рядом Меченый, только что возникший, успокаивал его не так смыслом слов, как интонацией. Мол, ничего страшного, пройдет и это, просто слишком много событий, и нервы не справились, ничего не поделаешь, это с непривычки, ничего не поделаешь. Они сели за свободный столик. Меченый куда-то ушел и вновь возник с двумя почти полными стаканами, один из которых подвинул к Александру вместе с услужливо сломанной на квадратики плиткой шоколада. Александр выпил содержимое своего стакана; коньяк неожиданно обжег горло и заставил прийти в себя. Очнувшись, долго и тупо разглядывал фанерный контур американского ковбоя, услужливо-наглым видом призывавшего прохожих присоединяться к миру спиртного, сигарет и прочей романтики. И он изумился спокойствию сидевших за соседним столиком людей. Как же так можно?! Как же они все не чувствуют того, что чувствует он сейчас?! И почему у Меченого такое постное лицо с утомленной такой улыбкой, словно он понимает, что занимается делом хоть и глупым, – успокаивает нервного мальчишку, – но сейчас необходимым. – Что же ты думал, – они пасли тебя все время от дома Воронова. Я ехал следом, хотелось узнать, есть ли другие гаврики? Немного отвлекся, каюсь, но ведь ты жив. Опять повезло. Честно говоря, может я и потому не торопился, что продолжаю верить в твою звезду. Ну и видишь, опять не ошибся. – Так его из-за меня убили?.. – Мужика этого что с тобой был? Ну да. Дали очередь по тебе, ты нагнулся, а мужика задело. Не повезло, – ухмыльнулся он. – А кто он был? – А я думал, они его по машине отыскали. Он сказал, что его видели мельком на вилле Алишера. Он репортаж делать ездил. – Журнались, что ли? Ну тогда может и за дело. До чего не люблю эту братию, этих папараци!.. Хуже ментов. Это ты ему сказал? Зачем? Глупо. Александр позволил отвести себя к джипу Меченого, и скоро они уже подъезжали к особняку Воронова. Меченый высадил у ворот Александра, а сам отбыл по неизвестным делам. Александр поднялся к себе. Пошел в крыло Станислава Сергеевича проверить обстановку, но Мария Степановна все ещё возилась в кабинете хозяина. Александр вернулся к себе, лег на кровать. Он все время прислушивался, и это напряжение чувств сказывалось странным образом: он как-будто сам превратился в этот огромный дом, рецепторы его прорасли и в сад, и к охранникам с их собаками, и в половину Воронова, где сейчас хозяйничала Мария Степановна и где в темном уголке затаился враг – беспощадный и кровожадный Санек. Опять Александр словно бы спал, но и бодрствовал, улавливая по звукам, или наметкам звуков, что где происходит. Через некоторое время Александр вновь сходил в хозяйское крыло. Мария Степановна уже с кабинетом закончила, но что-то делала в ярко освещенном коридоре, который преодолеть незаметно было трудно. Сущестовала ещё реальная опасность быть обнаруженным Санькой, и, судя по характеристикам, которые Александр слышал на него от разных людей, это было бы не намного хуже, чем оказаться вновь гостем кавказских джигитов. Лимузин Воронова прохрустел по гравийной дорожке уже в двенадцатом часу. Звонкий голосок Лены что-то отвечал немому собеседнику, немного погодя каблучки застучали в соседней комнате, и Лена, щурясь в полумрак его спальни, освещенной только настольной лампой, счастливым шепотом сообщила, что сегодня ничего не выйдет, сегодня у неё критический день... неожиданно. Стук каблучков смолк вдали, и он остался один. "Критический день! – подумал он устало, – это у него критический день". И если бы Лена не опередила его, пришлось бы самому выдумывать что-нибудь физиологическое, дабы остаться одному. Он смотрел все время на настенные часы, отметив себе границу ночи, дальше которой оставаться здесь все равно уже не имел сил. Наконец, мелодия звонко отстучала серебряными молоточками, и он встал. Тишина. Дом погружен во тьму. Чтобы не издавать самому случайных звуков, он шел босиком, что при наличие ковровых дорожек, делало его поступь бесшумной, как у последних могикан. Когда он подошел к двери кабинета Воронова, мысль, что дверь будет заперта, чуть не привела его в панику. Но обошлось: доверие к жильцам было здесь безграничным. Александр, стоя у двери, прислушался. Все было тихо. Потянул дверь на себя, зашел внутрь, и вновь некоторое время стоял, не зная на что решиться: включиить большой свет у входа, или пробираться в темноте к сейфу. Он не особенно запомнил расположение стульев, кресел и прочей мелкой мебели. Перспектива загреметь на весь дом упавшей вазой (где-то стояла эта дрянная ваза, он, кажется, видел её в прошлый раз), была не лучше и не хуже, чем возможность выдать себя светом. Все же, выбрал свет. В последнее мгновение вдруг ясно представил, как вместе со светом появившийся полукруг вражеских бойцов будет поливать его боевым свинцом. Тотчас забившееся в горле сердце показало, что дело не столько в воображении, сколько в истончившихся нервах, за последние дни переместившихся из теплого нутра на поверхность его кожи. Бандиты растаяли, как дым, оставив покрытые коврами пол и стены, какие-то картины на обоях, затем, картину, прикрывавшую сейф, огромный старый, весь в бесполезных, но эффектных виньетках письменный стол, деревянное, с очень высокой резной спинкой кресло... Александр огибал уже стол, когда раздались новые, отнюдь не виртуальные звуки. Он сразу взмок от дикого предчувствия, что план его, казалось бы продуманный детально, как раз нес изъян в собственном совершенстве; получалось, что любое изменение тщательно выверенной формы обрекало его на провал, как врожденный нарост на совершенном овале куриного яйца в конце концов покрывал скорлупу трещинками, губя возможно готового вылупиться птенца. Он резво метнулся за тяжелую штору, со стороны окон закрывавшую едва ли не всю стену кабинета. Между шторой и стеной было не меньше полуметра, окно – на таком же расстоянии справа, и бояться, что из сада увидят его длинный силуэт на фоне стекол по этой причине не приходилось, а кроме того оставалась вертикальная щель между тяжелыми половинками ткани, очень удобная для обозрения всего кабинета, а сейчас – входивших Санку и Лену. Санька был раздражен, Лена оправдывалась. В пылу ссоры они даже не обратили внимание на свет в кабинете. Александр отметил, что их, с Санькой, личное сходство, ещё с утра заметное, сейчас исчезло. Оно и понятно. Санек, по всей видимости, безвылазно отсиживался в доме, это ему, Александру, пришлось побывать везде, утратив прежний лоск. Короче, у Саньки была только одна старая повязка, закрывавшая лоб, а у него, Александра, бинтов стало поболее. – Мне эта комедь начинает надоедать. Вот она уже у меня где, – для наглядности чиркнул Санек себе ребром ладони по горлу. – И чего Воронюга темнит, почему эта тварь ещё живая? – Ну чем ты недоволен? Все равно тебе придется отсиживаться ещё долго в любом случае. Какая тебе разница: мертвый он или ещё живой? – А ты сука, небось и рада: то с одним, то с другим, а может и с третьим. Я из тебя выбью эту дурь, ты у меня, тварь поганая, ещё получишь! – Да что я такого сделала? – воскликнула Лена с отвлеченным отчаянием. Нужно, что ли, мне все это? Ты обещал, что мы сразу поженимся, только реквизируем Алишера счета, а сам уже и раздумал. – Вот дура! Да когда же мы могли бы успеть жениться, если дело так завертелось? А ты сама! Что-то тебе общество Ворона понравилось? – Как ты можешь? – вновь вскричала обиженная Лена, мимолетно заглядывая в настенное, обрамленное красивой деревянной рамкой зеркало. Она поправила растрепанный локон. – Как ты можешь, он же твой отец, хоть и приемный! Лена остановилась и стала тщательнее осматривать в зеркале всю себя, закутанную в длинный бардовый халат, красивший её чрезвычайно. – Вот ещё отец! То-то, что приемный. Он и фамилию мне свою не дал, а уж в завещании не упомянул точно. А после приезда этого московского идиота все вообще перестало мне нравится. И Меченый что-то не то делает. Ну смотрите, если до утра московита не шлепнут, я сам завтра с ним разберусь. – С кем, с Меченым? – Да при чем тут Меченый! С твоим новым любовничком. – Саня! Как ты можешь?! Я с ним ни разу, ты что? – А о ком ты сразу подумала, сука? Может ты и в самом деле и с тем и с тем, может ты нимфоманка. Ладно, хватит болтать, – сказал он резко и взмахнул рукой. Иди, пробуй открыть сейф, а я пока перехвачу что-нибудь, в глотке вновь пересохло. Стоял он совсем рядом с Александром – руку протяни, – так что тяжелый запах перегара доносился явственно. Санька, видимо, вынужденный находиться в пределех стен этого дома, от скуки и обездвиженности беспробудно пил, опух весь, из под повязки торчала нечесанная шевелюра, и, глядя на него из-за занавески, Александр подумал, что видит свою собственную, но худшую половину, сейчас являющую все то неприятное, что он всю жизнь пытался поглубже спрятать в себе, и что сейчас, в другом, кололо глаза: лень, пьянство, тщеславие, жестокость, эгоизм – полный набор. Александр, несмотря на свое положение не мог не усмехнуться, подумав, что обстоятельство скоро сделают из него праведника (или покойника), если уж он стал задумываться о вреде пороков. И все равно, страшно захотелось хотя бы вот тем литым пресс-папье долбануть сейчас своего двойника по нечесанной голове. Странно то, что здесь примешивалась ещё и обида на несраведливость: он, Александр, уже который день принимает удары Судьбы, предназначенные этому непросыхающему от водки идиоту, а тот и в ус не дует – продолжает пить и, возможно, спать в промежутках с Леной. От злобы у Александра потемнело в глазах, захотелось, действительно, сделать эти пару шагов до стола, схватить, например, вот эту чугунную чернильницу с кавказским орлом, распластавшим крыла, и этой птицей по кумполу!.. – Ну что ты возишься, не можешь простое слово на восемь букв родить? – шипел Санька, только что вылакавший полстакана из кабинетных запасов и потому взбодрившимся. – Сам бы попробовал, – огрызнулась Лена, уже несколько минут проворно набиравшая неведомое слово. – Я не могу, у меня руки трясутся, – буркнул Санек. – Пить надо меньше, – буркнула Лена и вдруг повернула испуганное лицо к двери. Ах ты, тварь, ты ещё мне указывать будешь! – в бешенстве крикнул Санек, но Лена, не слушая его, с обезьянним проворством сделала все одновременно: прикрыла сейф картиной, пролетела полкомнаты до серванта, уставленным бокалами и бутылками, схватила первый попавшийся ей под руку сосуд пузатый цветной бокал, сейчас пустой. Тут же дверь распахнулась. В дверном проеме, в китайском халате поверх домашних брюк и рубашки, тяжело оглядывая кабинет черным блестящим глазом, возник сам хозяин. Воронов ступил в кабинет и ещё раз хмуро оглядывая мебель и – как застывшее продолжение обстановки – повернувшихся к нему молодых людей. Воронов, выдержав паузу, сказал: – Выпить заглянули? Александр даже не узнал его голоса, налитого плохо сдерживаемой яростью. Ничего не отражалось на лице, но голос явно выдавал его чувства – густой звук, которого прежде не слышал в его голосе. И Александр, положение которого за шевелящейся шторой становилось все более незавидным, жадно, однако, приник к своей смотровой щели, впитывая эту сцену: ярко освещенный кабинет, Лена и Санек, плохо изображавшие непринужденность, сам Воронов в драконовом шелковом халате, бледный, как и угол рубашки на груди – глаза блестят, черные бабочка усов над ядовито-искривленной губой. – Стас!.. Станислав Сергеевич! – быстро сказала Лена. – Мы вас искали, Санек все по поводу москвича тревожится... вот, выпить решили. – Вот что, друзья-хорошие, – вдруг брызнул хозяин, – раз сами здесь оказались, прошу садиться. Расставим все точки над "и". Лена первая поспешила сесть. За ней, злобно хмурясь, сел на диван Санек. – Ну, с чем пожаловали? Какие у тебя претензии, Александр? – спросил Воронов, и Александр за портьерой вздрогнул. – Я хочу знать, когда захоронят москвича. – А зачем это тебе знать? – с легким презрением спросил Воронов. – Что может дать тебе знание, если ты по природе своей не способен усваивать и использовать знания? – Я всегда знал, что вы меня недолюбливаете, – с вызовом вскинулся Санек. Лена попыталась удержать его порыв за руку. Ничего, пусть говорит, – сказал Воронов. – Давно пора все прояснить. – Я хочу знать, почему вы меня держите взаперти, а этот гад продолжает спокойно ходить по городу. Вы же обещали, что его через сутки уберут, и я буду свободен. – Я же говорил, что ты не способен усваивать информацию, – с презрением сказал Воронов, – Ты все равно в ближайшие недели не сможешь высовываться в любом случае. Ты должен привыкнуть, что ты мертвец. Мы тебя только через несколько месяцев сможем воскресить. И то, только когда покончим с бандой Алишера. Которого, кстати, ты сам с нашей красивой, но тоже не очень сообразительной Ленулей довел до крайности. – Но он же убит! – вмешалась Лена, – может быть... – Ничего не может, – жестко оборвал её Воронов и, зайдя за стол, вел в кресло. Александр из своей, все расширяющейся порьерной амбразуры видел, как Воронов скользнул глазом по медвежьей картине, но не стал дальше проявлять интерес к сейфу. Вынув порсигар, он закурил. Лена и Санек терпеливо ждали, чувствуя, как тот разгневан. – Вы что, не понимаете, как нам оказался полезен наш московский гость? Если даже не считать тех ублюдков, включая вашего любимого Алишера, которого он лично ликвидировал, он ещё вывел из тени всех, кто переметнулся от нас под давлением людей Алишера и его брата Руслана. Уже за это мы должны быть ему благодарны. Ну хорошо, – сказал он, видя вспыхнувшие возражения Санька. – Хорошо, завтра утром ещё соберемся и решим все вопросы. Может быть, действительно, пора закругляться. Он оглядел опухшего и даже сейчас потягивающего спиртное Санька и презрительно ухмыльнулся. Ничего не сказал. Перевел взгляд на Лену, сразу будто уменьшившуюся. – Ты тоже хочешь смерти этого парня? – А то как же! – встрепенулся Санек. – Не тебя спрашивают, сынок, – с невыразимым презрением сказал Воронов и вновь посмотрел на Лену. – Ну, не знаю... – неуверенно сказала она. – Он, вообще-то, милый. – Она быстро оглянулась на Саньку. – И если бы можно его оставить... – Ладно, вон отсюда, – внезапно сказал Воронов. – Завтра утром, обещаю, подвести итоги. Молодежь поднялась и пошла к двери. – Кстати, сказал вслед Воронов, – гость наш не просто милый... Если бы ты, Александр, был хоть немного похожь на него, мне не стыдно было бы называть тебя своим приемным сыном. После этой странной тирады, Воронов махнул рукой, выметая Лену и кипятящегося Саньку за дверь и остался в кабинете один. Не считая Александра за шторой, страх которого, хоть и не ослабел, но отошел на второй план, оттесненный разыгрываемым перед ним действием. – Вот так-то, решительно и глухо сказал Воронов и раздавил окурок в пепельнице. – Завтра со всем разберемся. Он встал, прошел мимо Александра, пахнув табачным угаром и ещё чем-то парфюмерным, у входа выключил свет и вышел.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю