Текст книги "Хутор моего детства"
Автор книги: Михаил Скачидуб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
– Кинщика на мыло!
Хлопцы постарше нас несли в культуру своё:
– За таку роботу, дивкы, нычого ёму нэ давайтэ!
– Недамо! Недамо! – те в ответ, и девичий визг с хохотом взлетал к потолку клуба.
– Да тыхо вы, чёрты з рогамы! – орали на них их бабушки, дедушки, дяди и тёти.
И так от заглушки до заглушки движка – «народный фольклор и самодеятельность».
Накануне выборов у входа школы привесили ещё и самопальный плакат:
«Единодушно отдадим свои голоса кандидатам в депутаты Верховного Совета!»
Плакат, как плакат. Но ночью перед выборами, словно в ночь перед Рождеством, с плакатом случилось чудо – исчезли некоторые буквы и появились новые.
Никто и внимания не обратил, пока не пришёл дед Бублик и не сказал:
– А шо у вас за плакатия така над двэрямы? И шо, акромя Шуркы и Толика у вас других агитаторив нэма? Воны ж по хутору бигають, по викнам стучять и оруть:
«Идить! Идить поголовно отдаваться усим кандидатам!»
Правленцев, как ветром сдуло с тёплого избирательного участка. На ходу натягивая полушубки, ринулись они в стужу, зная, что за необеспечение порядка прохождения выборов, как пить дать, схлопочешь каталажку. Прислушались. В морозной тиши нёсся звонкий голос Шурки Омелько и эхо вторило:
–…Отдаваться! Отдаваться!
И уже эхо с баском Толика Козленко:
–… Усем! Усем … дидатам!…дидатам…дидатам!
– Там воны! – указал пальцем дядька Федька, сексот и член ВКПб.
И скопом, взметая снег, ринулись на голоса агитаторов. Навстречу им шли кучками мужики, бабы, парни и девки.
– Куда вас чёрты нэсуть? – не уступая дорожку встречным избирателям, орал парторг колхоза. А те ему в ответ:
– Отдаваться!»
– Кому отдаваться, курвячи ваши головы?
– Усем кандидатам!
– Вы шо, з разуму звыхнулысь, чи шо? В таку рань усим хутором попэрлы!
Кое-как разошлись на узкой дорожке и правленцы помчались за Шуркой и Толиком. Те, завидев бегущих к ним и сообразив, что к чему, дали дёру по сугробам в сторону МТФ.
– Во, гады!– прыгая в сугробы, кричал член правления, дядько Ларик Кыслый, Колькин и Вовкин отец, ветеринар. А дед Алёшка, настигая Шурку, орал:
– Стой, курва! Задушу своимы рукамы, гадюка! – схватив её за одежду.
А Шурка, защищаясь, деда Алёшку – хрясь по морде и кричит:
– Я за Совецьку власть призываю, а ты, падло, за цицькы хватаешь!
И покатились Шурка с дедом Алёшкой по снежной красоте. Несдобровать бы деду, но подоспел бригадир полеводческой бригады Недрыгайло, дядько Иван. Кое-как скрутили «агитаторшу» и потащили на избирательный участок. Шурка не унималась:
– Усех вас врагив народа ликвидирують! Сама дядьки Кольки донэсу на вас, гадив!
– Заткнысь, падло! Сама ты вражина! Шоб ты сдохла! Деä ты взялась на нашу голову? – костыляли Шурку правленские мужики.
Толика словить было не так просто. Он шустрее Шурки оказался, убегая от своих ловцов, залез на скирду соломы и запел, как показалось правленцам, Гимн.
– Во, паразит! Гимном прикрывается! – вытягиваясь по стойке «смирно», произнёс дядько Степан.
– Та вы послухайтэ шо вин спивае! За цэ ёму кутузкы нэ мыновать!
Со скирды далеко-далеко за бригаду, до школы, по-над хутором, Савкиной речкою, аж до Панского леса нёсся «Гимн» на музыку Лебедева-Кумача и на слова Толика Козленко в его же душераздирающем исполнении:
–…«Союз нэрушымый зализ пид машину и зъив вин всю кашу за родину нашу!»
– Злазь! – кричали правленцы. А Толик им:
– Пока «Интернационал» нэ соспиваю, нэ злизу и завёл:
– Вставай, пойидым за соло-о-о-омой, вставай, голоднии быкы....
Наконец-то Толяна со скирды стащили, морду набили за его «Гимны» и поволокли до школы. Туда же тащили и Шурку. Толика избиратели узнали сразу, так как знали его поэтические и певческие способности уже давно, но Шурку сразу не признали и спрашивали друг у друга:
– А це шо за артистка?
На что Шурка отвечала весёлыми частушками:
– А я ны папына, а я ны мамына! Я на улыци росла, мэнэ курыця знэсла!
– Батюшкы вы мои! Та це ж Шурка! Во яка спивачка объявылась у хутори!– со смешком встретили привод Шурки избиратели.
– Уси чулы, шо оци паразиты спивають? – спросил парторг колхоза дядька Петька Голубовский и вперил свои голубые-голубые глаза в колхозников, а затем чуть выше их голов.
Все увидели, как он сразу побелел лицом и глаза его полезли на лоб, будто он увидел конец света.
Избиратели подняли глаза и только сейчас заметили плакат, на котором чёрным по белому было написано:«Единодушно отдадимСЯ кандидатам в депутаты Верховного Совета!»
Голубовский нутром почувствовал свой «конец света» и что ему предстоит дорога дальняя в страну бескрайнюю, где мороз трескучий и барак вонючий в дебрях тайги.
«Глаза и уши» хутора
Жарким августовским днём мы попивали с дядькой Федей винцо в тени яблонь его подворья в хуторе моего незабываемого детства. Хутор – это Савкина речка, это Панский лес с такой же панскою рекою, это раздолье степи, буйство трав, цветов, небо бездонное, бой перепелов, пенье жаворонков и, самое главное, люди, а среди них цветы жизни – девчонки, которых я любил и, как мне кажется, они меня тоже.
Дядька Фёдор, казалось, знал всё и обо всех, настоящий ходячий «справочник».
– У мэнэ була «хвороба» с детства – кныжкы пысать, а нэ быкам хвосты крутыть. Став я подглядувать, подслухувать, в тетрадочку записывать кто, что, да як. Всэ шло, як по маслу, материал для пысатильства накапливався. Но из-за одной дивкы жизня моя пишла пыд откос.
– Из-за девки?! – удивлённо спрашиваю я.
– А из-за кого ж ще!? Уси неприятности только из-за чёртив этих патлатых. Давай ще выпьмо и я расскажу, шо да як було.
Говорил он на деревенской и городской смеси наречий малороссийского языка так:
– Цэ ще до войны було. Яксь захотилось мини вышни. Я шмыгонув в вышняк. Вышня як мэд. Наслаждаюсь. Вдруг чую, шось кублыться в копыци рядом с вышняком. Чорты мэнэ дёрнулы подывыться, шо там такэ.
– Там, наверное, кто-нибудь «кино» «Тахир и Зухра» крутил, – заулыбался я.
– Ага! Тилько нэ Тахир с Зухрою, а батько мий с Райкой Зарецкой то «кино» крутылы! Вона, як побачила мэнэ, всполошилась та ходу, а батько мэнэ зловыв и так поров реминякою, шо у мэнэ задныця до сих пор в рубцях. Райка до дому побигла, а я дав дёру на Втору Полтаву, до тёткы Мотькы, ханджийкы, твого батька сэстры.
А потом пешкы подався на Староминску, до поезда. Почипывся на товарняк, так зайцем до Краснодара добрався, дэ жилы тогда твои батько з матэрью. Пожив трохы з нэмэ. Паспорта нэма, грошив нэма, жив як партизан. Надо було шось робыть. Надумав я свое пальто продать. Стою на Сенном рынке, пальто продаю, а тут милиция нагрянула. Мэнэ и заграбасталы. Судылы, посадылы. А тут вскорости война.
На фронт меня отправили. После ранения в сорок четвёртом комиссовали. Подався в свий хутор. В сорок восьмом оженился на тётке Любе. Вона думала, шо еи муж погыб, а оказалось, шо вин був чи полицаем, чи власовцем. Долго тягалы и еи и мэнэ, а потом отсталы. Яки показания могла дать тётка Люба? Воны ж пэрэд самой войной пожэнылысь, а потом на ёго похоронка прыйшла. Яки тут показания? Вызвав мэнэ Мыхайлюк, цэ ж наш особоуполномоченный из органов був, та ты ёго должен помныть, побалакалы у кабинети, и с тих пор я у ёго, як глаза и уши в хутори. Это мое партийное поручение. Я ж з войны член партии.
– Это партийное поручение подслушивать, кто что сказал, подглядывать, кто что сделал и доносить Михайлюку!? Дядь Федя, и вам за это стукачество морду никто не набил?
– Морду нэ набылы, а пакость усяку робылы. В прошлом годи, заразы патлати, таку пакость зробылы, шо я до сих пор чухмарюсь.
И он начал скрести дублённой пятернёй свои бока через рубашку.
– Так за что и какую пакость вам сделали?
– У нас в хутори колхознэ стадо на лито выгоняють пыд лис на выпас, там же и доять, шоб скотыну нэ гонять на МТФ и обратно. Литня дойка нэ халам-балам. Там за людьмы глаз да глаз нужен. Молоко на сипоратори прогонять, слывкы сиби, а пэрэгнатэ молоко колхозу. То, хиба, молоко? Однэ названья, а ёго ж сдавать надо.
А ще шо ти сучкы выделывають!? Морды, сиськы и другэ смэтаною намазюкають и ходять, як кикиморы, закутав голову билой косынкой. Корова пужается, а чоловик и подавно. Казалы, шо воны апосля вэчэрней дойкы молоко в корыто налывають та купаються, як та Клипатра, потом в общу бочку злывають на здачу и на танци идуть. Як ты думаешь, Миша, це вредительство, чи ни? Як же партиец може такэ пэрэносыть?
– Скорее всего это брехня, дядь Федя.
– Шоб наверняка знать, я и подався на вечерню дойку. Сховався в копычки, наблюдаю. И шо ты думаешь? Як тилько в нэби зажглась пэрва звезда, бачу – дивкы, чорты патлати, налывають молоко в корыто! Плахитя познималы, а я тут как тут.
Тай спрашуваю:
– Шо цэ мы тут робымо?
– «Шо бачишь, то и робымо», – завижьжялы уси хором, и бросылысь на мэнэ, як тигры вчэпылысь и потяглы в якусь халабуду.
Я и глазом моргнуть нэ успив, як воны з мэнэ штаны спустылы, затолкалы в уту халабуду и двэри подпэрлы.
Тёмно там, як у нэгра в гузни. Я туда, я сюда, а двэри открыть нэ можу и виконца нэма. За шось зачипывся и брякнувся в якусь полову чи мучку. И тут на мэнэ як напалы якись насикомы, спасу нэма як грызуть.
Чим я бильше бигаю по той халабуди, тим бильше ти насикомы на мэнэ нападають. Я зализ на якыйсь ящик та давай крышу рукамы раздирать шоб вылизты с той проклятой халабуды. Слава Богу, крыша була соломою крыта.
Зделав я диру, и задав дёру от той халабуды до дому. Насикомы, сто чортив им в зубы, од мэнэ нэ отсталы и я их до дому на сиби прынис цилу тучу. Заскочив в хату, крычу: – «Люба, спасай! На мэнэ якись насикомы напалы!» – Вона свет включила, як глянула на мэнэ, та як закрычить: «Дэ тэбэ чорты носылы? А штаны у якой сучкы забув та блох набрався? А ну, гэть из хаты! Я завтра разбэрусь с тобою!» И вытолкала мэнэ за порог.
Хорошо, шо у нас дуст був. Так тётка Люба обсыпала мэнэ з ног до головы тим дустом и я до утра сыдив в двори. Мэнэ тры раза выворачивало от того дусту. Думав, шо копыта откыну. Блохы, правда, яки подохлы, а яки поховалысь, грызуть прокляти. Да ты, як пидымо спать в хату, сам почувствуешь яки воны, гады, живучи та кусачи.
– Ну и что тем дояркам было? – любопытствую я. – Вы ж Сатанюку донесли на них?
– А як же!? Сказав, шо купалысь в молоки, а про блох постыдывся сказать.
– А Михайлюк как же с теми девками поступил? – спрашиваю я.
"Ты, Фёдор, больше за доярками не наблюдай. Я з нэмэ сам разбырусь" – сказав вин. Но нэ кого нэ посадылы. Я чувствовав, шо там шось нэ так просто. И разнюхав! Но про то мовчать надо, а то самого посадють. Давай, плыминнычек, ще по трохы выпьемо та спать в хату пишлы. На сёдня хватэ.
– Не, дядь Федя, я лучше тут на лавке покимарю, а потом на пруд рыбалить пойду, – говорю я.
– Ну и паразит же ты, Мишка! Рыбалить вин прыихав! Кому ты брэшэшь!? Ты думаешь, шо я нэ бачив як ты з Валькой Голубовской «рыбалили» на пруду пыд лисом в твий прошлый приезд?
Я покраснел до ушей, представляя, что дядька подглядывал, когда мы любились с Валентиной.
– Чого ж ты мовчишь? Я шо, брэшу? Такэ вытворялы, шо я в штаны напузырыв, любуясь на то «кино».
– А зачем подглядывал? Мы у вашего колхоза ничего не крали и строительству коммунизма, не вредили. Так чего ж подглядывать?
– А можэ вы под ту любов разговоры против партии и руководства маскируетэ.
– Так вы и мне не доверяете? – спрашиваю я, а он в ответ:
– Доверяй, но проверяй. Цэ каждый партиец должён делать, а то ны якого коммунизма нэ будэ.
– Я, Миша, имею пысательскый материальчик, а як ёго до ума довэсты, ума нэ прыложу.
– А вы, дядь Федя, расскажите мне. Может, чем и помогу.
– Ладно. Слухай. – Он закурил дешёвенький «Прибой», затянулся дымком и спросил:
– Ты помнишь дядьку Устина с Полтавы?
Я отрицательно покачал головой.
– Ну шо з войны як прыйшов, а ёго за шкирку та в лагеря, в Сибирь запэрлы?
Я почему-то насторожился, вопрошая глазами дядьку.
– Так вот, захотив Михайлюк жинку Устина, а та нэ далась и мужу пожалилась. А Устин гэройский мужик, усю войну в морской пихоте оттяпав. Самому Мыхайлюку прыгрозыв: «Хоть пальцем тронешь Дарью, расчавучу».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
