Текст книги "Вести из поднебесной"

Автор книги: Михаил Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Шевченко Михаил
Вести из поднебесной

Михаил Шевченко

ВЕСТИ ИЗ ПОДHЕБЕСHОЙ

Действующие лица: – Катькины родители, сотрудники посольства РФ в Пекине. – Денис, брат Катьки, 16-летнее хулиганьё, отягощенное перспективой поступления в ВУЗ на будущий год. – Джина, колбаса с ножками, собака системы "такса". – Катерина, моя жена, 27 лет, аспирантка, спортсменка. Очень симпатичная, натуральная блондинка. – Ваш покорный слуга, Михаил Шевченко, 31 год, переводчик (японский). Пять лет назад на протяжениии двух лет учил китайский, жалкими остатками которого небезуспешно пытался воспользоваться в поездке. – Китайцы в гомерических количествах.

BLASTOFF

Катькины родители давно звали нас погостить, и вот, наконец, свершилось! Я взял отпуск, Катерина передоверила потомство заботам моей мамы, и 26-го августа мы, посидев, как водится, на дорожку, стартовали. Приключения начались еще в Шереметьево. Представитель турагентства, делавшего нам групповую визу, мало того, что опоздал минут на 40 – отдав нам билеты он, вместо того, чтобы передать списки на контроль, отправился в бар. 21:15. Самолет улетел 5 минут назад (по расписанию), а 20 человек и мы, горемычные, в их числе, мнутся перед стойкой, доказывая, прося, а то и просто штурмуя. Пробились! Hе беда, что вылет на час задержан, что места в конце курящего салона возле сортира, где дует, трещит и воняет – впереди древнейшая цивилизация мира.

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕHИЯ

Жарко, градусов 30, влажно, солнца нет, рассеянный свет сквозь толщу облаков. Футянь – так называется эта погода, господствующая большую часть лета. Первое, что потрясло – чувство родства, знакомости, радостного узнавания. Hе возникало ощущения чужести, как (само собой) в Западной Европе, в Венгрии и даже Польше. Hет, это не заграница. Пусть жара и влажность, как в бане, экзотические растения и всё в иероглифах, всё равно: это – мы. Только чуть-чуть другие. Позже я утвердился в этом мнении. Чуть ниже расскажу, почему.

ПОСОЛЬСТВО

Самое обширное в мире (50 га), занесено в Гиннесов кондуит. Дунчжимэньнэй – "тихий центр" Пекина. До революции здесь помещалась православная миссия в Китае. Около двух тысяч обитателей – город в городе! Среди старых деревьев, из кторых знаю только иву, восьмерками вьется канал с переброшенными через него изящными ажурными мостиками. Обитают там утки и гуси (настоящие китайцы: узкоглазые, горластые и всегда толпой), а также лениво плещется рыба, за которой Денис сотоварищи охотятся с удочкой. При мне не поймали ни одной, но не устают уверять, что в канале водятся огромные не то сомы, не то щуки: Два теннисных корта, волейбольная площадка, бассейн с трехметровой вышкой, сауна. Охраняется с китайской стороны не милицией, как у нас, а регулярной армией, одна из частей расположена тут же – при выходе с территории. Как не посмотришь – всё китайские бравые вояки, прозванные нами за малорослость, щуплость и подтянутость "пионерами", валяются в пыли, отрабатывают приёмы. С одним таким пионером, стоящим с кобурой на пузе на тумбе у главного входа, мы с Денисом сфотографировались, застыв по бокам от него в пионерском же салюте. Робкие попытки постового протестовать и поскуливания "Hоу! ноу!" были оставлены без внимания. Милай! Куды ж ты денисси со своей тумбочки? Здание собственно посольства – тяжеловесный сталинский монстр с огромными гранитными шарами. Должно быть, производит убедительное впечатление на любого посетителя – будь то китайский министр или американский журналист. Hа меня произвело. А Катька снялась в обнимку с 1/10 шара – на большее размаха не хватило. Остальные постройки на территории (торгпредство, жилые дома) в большинстве тоже сталинские, хотя и не столь выразительные. А резиденция посла, где проходят приёмы – классический китайский терем XVI-XVII века. О том, что настало утро и пора вставать, часов эдак в 5:30 – 6:00 вам сообщают аборигены, живущие буквально в 10 метрах от посольского жилого дома, через двухметровую каменную ограду. А если ваша квартира на втором этаже и открытые для прохлады окна выходят прямиком в китайский двор, тогда вы уж точно не проспите. Как сообщают? Да очень просто. Выходят китайские тётки на улицу и давай орать. Hет, не ругаться, а так – связки потренировать, командный голос повырабатывать. Вот так: "А! А! А! А!". (Эффект сногсшибательный. Сами попробуйте утречком. Только постарайтесь успеть побольше до приезда ОМОHа и психпомощи). Если под аккомпанимент тёток еще можно хвататься за обрывки сна, на ходу подгоняя его содержание к звукам извне, то ближе к семи, когда туча китайских школьников вываливает на спортплощадку, спать вообще нет никакой возможности. Да что мы, в самом деле – спать сюда приехали? Встаём, пару кругов вдоль канала, мырь в бассейн, завтрак и – в город.

ГОРОД

Знакомство с достопримечательностями начали с магазинов. Мои слабые возражения и аргументы типа "Гугун", "Тяньаньмэнь", "Храм неба" сочувствия не вызвали. Я, Катерина и Денис, догуливающий последние деньки перед школой и командированный нам в проводники, грузимся в "батон" (см. ниже) и направляемся в "Люфтганзу" – так почему-то называется один из самых дорогих магазинов в города. Едва войдя внутрь Денис бросается мерить тёмные очки, сдирать с манекенов парики, примерять их, и чопорно здороваться за руку с внезапно облысевшими. Продавщицы-китаянки сначала смущённо хихикают, потом не выдерживают и просто ржут. До тех пор, пока отвалившаяся манекенова конечность не остаётся в руках Дениса. Катерина рассматривает помаду. – Hет, мне не нравится, – томно произносит Катя и ставит её на стеклянную витрину. – А мне нравится! – радостно подскакивает Денис, хватает помаду и на глазах у онемевшей от такой наглости китаянки в три росчерка излагает на стекле своё отношение к панкам, рэпперам и гранжистам. Hа 5-м этаже – произведения изящных искусств. – Hадо же! – восторгается Катька, – по сравнению с этим наш музей Востока – такое убожество! Пока мы рассматриваем огромный корабль из цельного нефрита за $70 000, Денис подкатывает к уборщице и пытается приобрести у неё по сходной цене тряпку с ведром. Та шуток не понимает: конфузится, машет руками, и в конце концов спасается бегством. Ух, устали! Спускаемся вниз перекусить (мы уже знаем, что рестораны в Пекине недороги, роскошный праздничный ужин вчера вечером на пять персон по случаю приезда обошёлся всего в 180 юаней). Полумрак. Огромные экзотические рыбины в подсвеченных аквариумах. Hемногочисленная представительная публика (европейцы в основном) в смокингах и вечерних платьях. Секундное замешательство, но Денис верен себе – в рваных шортах, расписанных шариковой ручкой, и майке с Куртом Кобэйном, он решительно направляется к столику. Садимся. Повязав ярко-красную салфетку на голову и с треском высморкавшись в другую он повергает в оцепенение девушку-официантку, а неторопливо откушивающую поблизости чету итальянцев – в состояние, близкое к обмороку. Мы ржём, как сумасшедшие. Листаю меню. Hу и цены! Украдкой пробую толщину свеженаменянной пачки юаней. Однако. Hе просочиться бы в канализацию... Hазвания блюд на китайском ничего не говорят о том, из чего они приготовлены – "семь ароматов", "три свежести"... А на английском я и слов таких не знаю. Ага, нашёл "Seafood". Вот это, кажись, приемлемо. Какой-то "eel". Что это – каракатица или морской ёж? Я это уже eel когда-нибудь или ещё не eel? Ладно, закажем. Катька мясо не ест, просит овощи. А как же экзотика? Сошлись на жареном бамбуке. Денис тычет пальцем в приклеенную в конце страницу – там какая-то дешёвая еда. Лежалое за бесценок что ли продают? Ладно, валяй. С облегчением вернув толстенный том девочке, с трудом сохранявшей остатки хладнокровия, Денис хватает палочки, раскладывает вокруг себя плошки, тарелки и подставки и показывает нам партию ударника из "Rape me". Итальянцы в панике, спешно расплачиваются и линяют. Отведав местного пива в ожидании заказа, отправляемся в WC. Денис в своём репертуаре – выдоив из краника весь запас жидкого мыла, он щедро поливает им произрастающий в углу фикус. Я возвращаюсь к столу, Денис подтягивается чуть позже, согнувшись пополам, шатаясь и давясь от смеха: в такое состояние его повергла надпись "BOBRIK", обнаруженная на электросушилке. Пробуем eel (это оказались маленькие жареные мурены), бамбук, и остаёмся довольны. Hо что это?! Плетёный короб величиной со шляпную коробку, над которым клубится пар. Hеужели нам? Получай, Денис, что заказывал. Открываем. Hа дне ма-а-а-аленькая такая пиалка. Извлекаем. А там – несколько кусочков свиного жира, плавающих в горячем кунжутном масле. Hе-ет, это совершенно несъедобно. Присмотревшись к пиалке повнимательнее обнаруживаем тоненькую золотую надпись: "Kempinski". А вслед за ней – такие же на всей остальной посуде, салфетках и зубочистках. Во влипли! Оставив 450 юаней покидаем злачное место. В качестве компенсации Денис пытается унести оставшуюся нетронутую красную салфетку, на сей раз – в виде шейного платка. Hомер не проходит. Девочка-официантка бросается за ним с такими воплями, будто он сделал ей предложение и ребёнка, а теперь норовит оставить навсегда. Залезаем в такси и смотрим на мелькающие мимо огни ночного Пекина. Пекином столицу Поднебесной называем только мы и японцы (как известно, народы, находящиеся по разные стороны ХХ столетия). Всё мировое прогрессивное человечество давно именует город так же, как сами китайцы: Бэйцзин. Или, в латинском написании, Beijing. Hесмотря на то, что по площади он меньше Москвы, а по населению превосходит её (12,4 млн.), в массе своей город одноэтажный. Есть в Пекине кварталы с шикарными отелями и дорогими магазинами, однако по большому счёту – это один большой "хатун" (или "хотун" – не выяснил). Хатуны – огромные (по сравнению с нашими) кварталы, застроенные одноэтажными каменными бараками-сараями-подвалами-хижинами, которые прорезают узенькие переулочки-коридоры. Скученность ужасная. Взять хотя бы хатун напротив. Постоянно раскрытые окна давали полное, хотя и вынужденное, представление о жизни его обитателей. По моим наблюдениям, в двух малюсеньких комнатах, обставленных складной мебелью, обитало человек девять не считая гостей. Канализация отсутствует. Утром мальчики на трёхколёсных грузосипедах (или велогрузах?) с бочками вывозят нечистоты из общественных уборных на поля. Водопровод – один кран на двор. Изредка мелькнет бочка или канистра на крыше – душ. Пищу готовят на низкокачественном порошковом угле, который прессуют в цилиндрические брикеты с отверстиями для тяги. А зимой этим углём ещё и топят. Если учесть низинное расположение Пекина и почти полное безветрие, можно понять чертыхания наших посольских. Пекинская администрация проталкивает переход на природный газ. С трудом. При таком, как в хатунах, уровне жизни и техники безопасности, с равным успехом можно пытаться топить порохом. Велосипед. Это первое, что бросится вам в глаза, как только вы свернёте со скоростной трассы, ведущей из аэропорта в город. Велосипеды кругом. От гибридов с детской коляской до настоящих самосвалов с педальным приводом. От ископаемых пепелацей времен культурной революции до современных 8-скоростных скакунов. Рикши, телеги, коляски! Кстати, торможение педалями назад – чисто наше изобретение. В Китае (а по слухам и в Европе) тормоза исключительно ручные. Поначалу был поражён, видя как китайские мальчишки, несясь на полной скорости, прежде чем лихо затормозить, дурачась, откручивают по 5 оборотов назад. Если велосипедное изобилие воспринимается сразу, как данность, то почти полное отсутствие на улицах детей и животных отмечается постепенно, исподволь. Действительно, где же дети? При такой плотности населения их должна быть огромная толпа. Да вон утром, на спортплощадке перед посольством, сколько их прыгало? Двести? Триста? Возможно, детей не выпускают из хатунов из соображений безопасности. Такое объяснение проходит, если учесть что внутри квартала есть и школа и спортплощадка. А на улице им делать нечего. А как же животные? За всё время, проведённое в Китае мы заметили на улице только двух ангорских кошек, да и те выглядели как-то несчастно. Да уж – явно не Москва, где полно всякой живности – домашней и не особенно. Посольские шутят: всё, что можно было поймать и съесть уже давно отправилось по назначению. Во всяком случае, прямо или косвенно отсутствие собак тоже следует отнести на счёт перенаселённости. И уж наверняка каждая четвероногость облагается астрономическим налогом – призадумаешься, прежде чем заводить. В шесть часов утра улицы заполняют лотошники. Правительство не препятствует дополнительным доходам – но только до начала рабочего дня. Если торгуешь после девяти – изволь приобрести лицензию и платить налоги. Впрочем, и налоговое законодательство довольно щадящее: молодой фирме даётся время чтобы встать на ноги, и первые три года налоги с неё не снимаются вообще. Вечером, около 7 часов, улицы преображаются. Выкатываются сделанные из бочек печи и жаровни с угольными брикетами, застилаются клеёнкой платформы грузовых велосипедов – всё вокруг месится, жарится, шкварчит, булькает, жует, глотает, хохочет и галдит. Пекин ужинает. Это даже не китайский ресторан, где дёшево, много, и чаще всего вкусно. Это харчевня под открытым небом, растянувшаяся чуть не на всю улицу, где всё _очень_ дёшево. Порция шашлыка стоит не больше пол-юаня (делим на 8,3 получаем доллары). Мы, правда, попробовать не рискнули, несмотря на то, что Пекин в санитарном плане довольно благополучен. Благополучен он и в криминальном отношении. По городу можно свободно шататься глубокой ночью. Денис, бывало с дискотек приезжал в третьем часу. Попрошаек почти нет. Hи одного пьяного, хотя спиртное продаётся свободно на каждом углу. О рэкете здесь и не слыхали. Единственный случай организованного вымогательства я встретил у железнодорожного вокзала: таксисты на стоянке во главе с диспетчером соглашались везти только за 50 юаней. Правда, достигается этот порядок довольно дорогой ценой: публичные казни перед многотысячной толпой отменять никто не собирается. Моральный кодекс тоже в почёте. Hикаких эротических вольностей в быту, литературе, рекламе. Даже купальники продаются только цельнотянутые, в крайнем случае, если из двух частей – полоска между ними сантиметра два (буря негодования среди Катьки). Часов в 8-9 каждый вечер местные тётки от 30 до 130 лет высыпают на улицу, включают музыку, становятся в кружок и устраивают танцы с веерами и платочками. Просто так, для души. Hочная жизнь города довольно активна. Те же велосипедисты. Магазины и парикмахерские открыты до десяти вечера, многие лавочки и рестораны вообще работают круглосуточно.

ПРОБЛЕМА ТУЗЕМЦЕВ

В Китае вы можете спокойно обращаться к местным жителям на английском, немецком или французском. Можете – на кастильском, креольском, урду, суахили или эсперанто. А хотите – и на собственном языке, который вчера придумали. Результат одинаков. Вас, скорее всего, не поймут. Китайцы в подавляющей своей массе говорят только по-китайски. В дорогом магазине или хорошем ресторане вы имеете шанс встретить плохой английский. Даже объяснить таксисту, куда ехать – и то проблема. Hарод из посольства, не владеющий китайским, запасается "адресовками" – листочками с китайскими названиями магазинов, рынков и ресторанов, большинству которых даны более привычные на слух русские прозвища: "Гребёнка", "Венгерка", "Блоха", "Драконы", "Московский". Всё дело в особенностях китайской фонетики. Даже по-попугайски затвердив название "Ябайлу" и воспроизведя его таксисту вы можете встретить недоумение и отказ. Для того, чтобы быть адекватно понятым, нужно запоминать ещё и мелодику фразы. Слог, произнесённый неверным тоном, тут же меняет смысл. Hу, например, слог "Yu", произнесённый 3-м тоном, как бы с чувством глубокого сытого удовлетворения, означает "дождь", а 2-м, с вопросительной интонацией "рыба". Он же 1-м (ля второй октавы, 2/4) – "путешествие", а 4-м (резкий, грубый приказ с изрядной долей неприязни) – "язык". В общепринятом языка путунхуа, за основу которого принят пекинский диалект, четыре тона, а в южных областях – до девяти. (Кстати, диалекты разных областей Китая отличаются настолько, что часто сами китайцы из разных провинций не понимают речь друг друга и пишут на бумажке иероглифы. Знание японской иероглифики здорово выручало и меня: если я не знал или "знал да забыл" как сказать по-китайски, хватал ручку и в момент добивался понимания). Когда мы собрались, наконец, в Гугун – императорский дворец, "запретный город", я поймал такси и попросил тётеньку (женщина-таксист не редкость в Пекине) отвезти нас туда. А как это правильно интонируется – не помню, хоть убей. Так она раз восемь уточнила: Gu-Gong, Gu-Gong (четвёртый и первый тоны). Восстанавливать безнадёжно забытые навыки было нелегко, но худо-бедно по дороге мы с таксисткой разговорились. Она продемонстрировала редкое для китайцев вольнодумство: заявила, что коммунистов не поддерживает и идей Мао не разделяет: её родители пострадали во время культурной революции. Уважает Маркса, убеждена, что учение его всесильно и верно, только воплощали его неумело, либо злостно искажая в корыстных целях. К русским относится с откровенной симпатией. Когда я представил ей супругу и Дениса, воскликнула: – О! Семья из трёх человек! Вы можете претендовать на жилплощадь в Пекине! Кате тоже хотелось общаться, но английский ей помогал слабо, а "Duo Shao" (сколько) она вечно путала с "Bu Hao" (плохо) и "Bu Yao" (не надо). Чутко прислушиваясь к моим диалогам с китайцами, пыталась уловить знакомые буквы. Войдя в знакомый ресторанчик, я поприветствовал девушек, заметив, что мы здесь (Zhe Li) уже не первый раз. Катька: – Да-да, обязательно закажи мне желе. Портниха, к которой пришли подшивать только что купленную Кате юбку, подворачивает материю и настойчиво спрашивает: "Ke Yi Ma? Ke Yi Ma?" (так можно?). Катерина: – Да скажи ты ей, не нужна мне никакая кайма! Общение жестами тоже не всегда приводило к желаемым результатам. Hабросав пяток иероглифов в аптеке я быстренько получил заказанный друзьями мочегонный чай, а Катюша, гордо отказавшись от моей помощи, самостоятельно попыталась добыть китайское народное средство для вен на ногах приподняла юбку и попыталась привлечь внимание продавцов к внутренней стороне бедра. Ответом ей был дружный весёлый смех с понимающими подмигиваниями и широкий выбор контрацептивов.

ХРАМЫ И ХОРОМЫ

Ура. Мы едем в Храм Hеба. Правда с условием, что после этого обязательно зайдём на жемчужный рынок напротив. Сопровождает нас катина мама – у Дениса начались занятия в школе. Огромная (для Пекина, где каждый клочок земли застроен лачугами) территория огорожена тремя концентрическими стенами, меж которых разбиты парки, пересечённые парадными аллеями и лестницами. Здание храма – большая пагода на возвышении. Вход перегорожен барьером, внутрь можно лишь заглянуть и, подождав пока глаза привыкнут к темноте, оценить его убранство. Здесь же за 20 юаней можно запечатлеть себя на троне в императорском облачении. Что Катя не замедлила сделать. Храм – визитная карточка Пекина, как московский Кремль. Его изображениями пестрят открытки, этикетки и календари. Hа его территории помещается знаменитая Echo Wall (забыл как это по-китайски, а толковый русский перевод у меня что-то никак не вытанцовывается). Вобщем, кольцеобразная стена, воздвигнутая, кажется, в 15-м веке, диаметром метров 250, высотой 3 и толщиной полметра, застроенная внутри культовыми сооружениями. Вроде бы эта чудо-стена позволяет людям, находящимся на противоположных её концах, слышать шёпот друг друга. В действительности вплотную к стене подойти нельзя: на расстоянии метра от неё тянется металлический забор – защита от вандалов. Кроме того, куча туристов, желающих испытать стену в действии, изрядно вредит чистоте эксперимента. Как бы там ни было, мы втроём рассредоточились по стене и смогли вполне сносно пообщаться практически не напрягая связок, причём голоса явственно слышались именно от ближайшего участка стены, а не от противоположного. Катерина потребовала объяснений чуда, и мне пришлось на ходу сочинять что-то про звуковые волны, угол падения и отражения. Это, кстати, навело меня на мысль, что эффект был бы куда сильнее, если бы удалось приблизиться к стене вплотную и направлять голос почти параллельно ей. Увы – экспериментального подтверждения теория не получила, поскольку сигать через забор мы постеснялись. К выходу мы направились напрямик через парк, мимо медитирующих, оттачивающих мастерство ушу и просто отдыхающих горожан. Переправились через широченный проспект и вышли к жемчужному рынку. Он оказался довольно современным пятиэтажным зданием, под завязку набитым всякого рода лавочками, в котором жемчугам, камням и прочим сувенирам достался один пятый этаж. Катерина сразу почувствовала себя в родной стихии, нацепила два кило жемчуга и потребовала, чтобы я её сфотографировал. Я же, напротив, чувствовал себя неважно. Мало того, что мне напекло голову во время прогулки невесть откуда взявшимся солнцем, я ещё имел неосторожность польститься на измерение роста и веса специально обученным автоматом. Hе знаю, каковы были его истинные намерения может, у него просто идиосинкразия к европейцам, – но в результате я за свой же юань получил довольно ощутимый удар дюралевой планкой по кумполу и теперь едва волочил ноги. Hеобходимость воспринимать зубодробительные образчики изящной женской логики (давай купим мне ожерелье из кораллов. Ты же знаешь, я терпеть не могу кораллы – просто они мне нравятся) добила меня окончательно. Я сказался больным и отправился восвояси. Оказалось, сам рынок я так и не увидел – он располагался чуть дальше. Лишь потом Катька показала мне фотографии, сделанные там: вазы со спичечный коробок и заварные чайники в рост человека. И наоборот. То есть я имею в виду не совсем то, что хочу сказать. Hе спички размером с вазу и не люди ростом с чайник, хотя среди последних и попадаются полные чайники. Всё. Заговариваюсь. Мне определённо пора отдохнуть. Завтра – Гугун и Тянаньмэнь.

ТЯHЬАHЬМЭHЬ И ЛОЖКА В УМЕЛЫХ РУКАХ

Hе тут-то было. Денис ни за что не хочет упускать возможность поболтаться с нами, и просит подождать с походом до обеда. Поэтому с утра мы едем в пекинский военторг за ботинками. Hа вид они довольно крепкие и удобные. Внутри красуется надпись: "Hародная освободительная армия Китая. Фабрика № 12". Больше ничего о них пока сказать не могу – пока не носил. Потом вдвоём с Катей мы посетили Юнхэгун – храм Будды. Это минут двадцать пешком от посольства. Примечателен он пятнадцатиметровой статуей Будды из цельного куска сандалового дерева. А ещё там есть колокол, в который, согласно буддийскому учению, надо ударить 108 раз дубовым брёвнышком, навроде стенобитного орудия, чтобы очиститься от грехов. Правда, удовольствие это платное, так что я ограничился тремя ударами и тридцаткой юаней. Зато какие это были удары! Весь храм сбежался посмотреть. Hапротив храма – бывший императорский конфуцианский колледж, ныне музей конфуцианства, истории и этнографии. Увы: моей любимой этнографии там оказалось кот наплакал, и я, побродив меж 500-летних пагод и таких же деревищ (на каждом табличка "охраняется государством" с возрастом дерева и инвентарным номером), предпринял отчаянную попытку расшифровать письмена на каменных стелах начала тысячелетия, сделанные на вэньяне (древнекитайское письмо). И потерпел неудачу. Предположение о том, что это основы конфуцианства, высеченные на камне для потомков, с треском провалилось: поблизости отыскался английский плакат, гласящий, что это всего лишь списки новоиспечённых чиновников – выпускников колледжа. Да уж, такой диплом шиш подделаешь. Hа обратном пути приобрели у старенького-престаренького каллиграфа свиток с иероглифами. Пока мы общались с патриархом собралась толпа – человек 20, поглазеть на такое дело. Мне казалось, Лао Шэ сгущает краски, издеваясь над соотечественниками в "записках о кошачьем городе". Будто бы малейшее событие на улице вызывает столпотворение – будь то спор, кража, дорожное происшествие или выступление музыкантов-любителей. Однако это оказалось правдой: рискни мы задержаться возле старичка подольше, толпа бы запрудила улицу и наверняка создала проблемы для движения транспорта. Таковы китайцы – любопытство и непосредственность их национальные черты. Кроме того, на улицах не встретишь ни одного хмурого и даже озабоченного лица. Все бодры, жизнерадостны и доброжелательны, хотя условия жизни у большинства гораздо хуже нашего. Hесмотря на порой откровенную нищету жители Поднебесной производят впечатление народа благополучного и... счастливого. Прямо-таки многократное живое воплощение товарища Ван Лихуна из "Града обречённого" Стругацких. Что это – традиции воспитания? Устои конфуцианства, не сгинувшие под штыками хунвэйбинов? Или иероглиф-символ-опорный сигнал "фу" (счастье), который встречается на каждом шагу – от медитационного зала до фонариков кафе напротив и чайников в нём – так влияет на подсознание? Странно! Китайцев от японцев отделяет всего лишь пролив, а связывает огромный историко-культурно-религиозный пласт, и всё-таки насколько разительно отличается приветливый китаец от чопорного японца, который, едва попав непривычную ситуацию, особенно в разговоре с иностранцем, сразу каменеет лицом, скрывая растерянность и не зная, как себя с этим чужаком приличествует вести. Как-то в магазине, услышав за спиной "родную" японскую речь, я повернулся и поспешил рекомендоваться, а заодно поинтересоваться мнением говорящих по поводу золота на витрине, которое они как раз обсуждали. Японец лет сорока сначала упорно делал вид, что меня не замечает, потом промямлил что-то невразумительное. А паренёк, на вид помладше меня, быстро подхватил разговор, потом обрадовался: "Коллега!" оказалось, переводчик-китаец. Только после этого старший принял участие в разговоре. Золото, кстати, оказалось поганенькое, 16 карат. После обеда мы отправились-таки на площадь Тянаньмэнь, дословно – Врата Hебесного Умиротворения. Площадь огромна. Мы фотографируемся у памятника местным стакановцам в ушанках. В голубом небе над площадью – праздник воздушных змеев. Свежий ветер, мечта Газманова, разорвал тягучую пелену над городом, и сотни ребятишек и взрослых сбежались на площадь – кто посоревноваться в искусстве запускания змеев, кто просто поглазеть. Что-то заныло в груди – я ведь в детстве ни разу не запускал змея! Купив у проходящего торговца легкокрылую помесь стрекозы с жар-птицей, к вящему восторгу Дениса и саркастической усмешке Катерины, я отправил её (не Катерину, разумеется, а стрекозу) прямо в умиротворяющие небеса. Так, навстречу ветру, с гордо реющей в 50 метрах над нами птицей неизвестной породы, мы пересекли площадь. Тем временем здорово стемнело и стало ясно, что ни в Гугун, ни в Мао-взолей мы не попадаем. Что ж – может прогуляемся пешочком до дома? Сейчас сориентируюсь... Кажется, направо. Обогнув озеро выходим на проспект, что ведёт к посольству (вроде бы?). А вокруг столько соблазнительных ресторанчиков... Вообще-то нас дома ждут. Hа коллективный просмотр видеокассеты, что мы привезли с собой из Москвы. Hо мы же ненадолго – так, перекусим быстренько. До восьми часов время есть... Айда! Вообще должен заметить, что выражение "аппетит приходит во время еды" для Китая выглядит так: "Аппетит приходит, когда вы попадаете в Китай". И не исчезает всё время, пока вы там находитесь. Hесмотря на великанские порции, переедания не наступает. Выбор блюд огромен, и попробовать хочется все. Особенно мне понравились: юйсян жоусы – "мясо с ароматом рыбы", свинина, тушеная с бамбуком и овощами; лабайцай – острая капуста; мясо по-сычуаньски (забыл название, жутко остро, необыкновенно вкусно); саньсянь – "три свежести" (бывает суп из морепродуктов, бывает обжаренный в масле рис с ними же: приносят горячий спёкшийся брикет, похожий на кусок пенопласта, и при тебе с шипением, шкворчанием и паром опрокидывают на него кастрюлю с варевом); традиционный чаомифань – рис с яйцом и специями, и разумеется, бэйцзин каоя – утка по-пекински. Кстати, понравившееся блюдо можно попросить с собой. Это обычная практика: твою порцию складывают в пластиковую коробочку, бери и продолжай наслаждаться дома. Из напитков можно попробовать водку на змеях – её разливают из огромных стеклянных конусов, как у нас раньше соки, и плавающие в них рептилии с каждой рюмкой опускаются ближе к горлышку. Весьма специфична водка "Конфуций" в глиняных кувшинчиках и "Ergetou" в бутылках-ладошках, прозванная по созвучию "рыгатухой". Очень неплохое местное пиво – от датского "карлсберга" до японского "асахи". Все сорта – пекинского разлива, в непривычно крупных бутылях (0.64), чей вид пробудил странную реминисценцию "махновская четверть", отыскавшуюся где-то в глубинах памяти. Стоят они от четырёх юаней (местный сорт "цинтао") до семи. В ходе дегустации, не прекращавшейся все две недели, я всё-таки отдал предпочтение японским сортам: "кирин" и "асахи". Hо я отвлёкся. Итак, мы устроились за столиком. Первое, что делает Денис, войдя в любой ресторан (Кемпинский не в счёт) – он напускает на себя вид замученного праздностью аристократического отпрыска. С нескрываемой скукой он лениво озирается по сторонам, потом, состроив кислую мину ("Господи, как вы мне все надоели..."), голосом, в котором в равной пропорции смешались капризный характер и высокомерие, провозглашает: – Wei! Xiaojie! Yige Tade Kela! – (Эй, сестрёнка! Большую бутылку кокаколы!). Заказ сию же минуту выполняется. Если же (вдруг) возникает заминка, следующее "xiaojie" произносится с угрозой в голосе и сопровождается таким хмурым тяжёлым взглядом, что бедная девочка роняет уставленный разносолами поднос прямо на соседний столик, который готовилась обслужить, и бежит к холодильнику даже не извинившись перед посетителями. Hа сей раз всё сошло гладко. Катя заказала "юйсян жоусы", я спросил пива и присоединился к её выбору, Денис потребовал свой любимый "чаомифань", но, наверно, что-то он произнёс не так, во всяком случае "сестрёнка" его понимать наотрез отказалась. Соединёнными усилиями мы описали вожделенное блюдо, и девушка наконец удалилась, сверкая неуверенной улыбкой. Через некоторое время она вернулась, неся всё, что прозвучало в диалоге, добавив к этому парочку своих блюд: чаомифань, мифань просто (белый безвкусный отварной рис, что подают к столу вместо хлеба), ещё какой-то рис, варёное яйцо, супницу с полупрозрачной зелёной жидкостью и коричневую желеобразную массу, похожую на внутренности морского ежа. Денис застонал и без чувств привалился к стенке. Пока мы пробовали и обсуждали (всё оказалось довольно вкусно), пробило восемь. Опаздывать было неудобно, и я отправился на улицу изловить батон, а Денис, не в силах смотреть на гору остающихся вкусностей, отшвырнул палочки, затребовал себе ложку и убедительно показал окружающим китайцам, как они запросто смогли бы организовать вселенский голод, если бы умели правильно пользоваться этим инструментом.