Текст книги "Миклухо-Маклай"

Автор книги: Михаил Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Еще И.М. Сеченов установил, что психика людей подчиняется определенным закономерностям и что основные черты мыслительной деятельности человека и его способность чувствовать не зависят ни от расы, ни от географического положения, ни от культурности человека. Все люди обладают одинаковыми основными психическими свойствами.

Мы все принадлежим к единому человеческому роду, и свойства, отличающие наши подгруппы или расы, имеют второстепенное значение рядом с бесчисленными свойствами, которые общи нам всем.

Ибо, как сказал еще Конфуций: «Природа людей одинакова; разделяют же их обычаи».

Миклухо-Маклай мог заключить, что анатомические или структурные различия между расовыми группами не сопровождаются обязательно соответствующими психологическими различиями. Он приходил к мысли, что основные человеческие расы сформировались в результате приспособления к различным условиям географической среды и что свойства человеческих рас не имеют в настоящее время приспособительного значения и не подвергаются действию отбора. Интуиция подсказывала ему, что расы не являются ступенями эволюции, они не аналогичны подвидам животных. Как он убедился во время поездок по островам Океания, у человеческих рас отсутствуют свойственные подвидам биологические препятствия для смешения. Все расы постоянно смешиваются. По-видимому, «чистых» рас просто не существует в природе. Миклухо-Маклай стал подозревать, что и открытые им папуасы залива Астролябии вряд ли являются «чистой» расой, «эталоном» и что их «изолированность» от внешнего мира весьма условна: иначе откуда, могли появиться на побережье такие семитически звучащие имена, как Каин, Авель, Гассан, Саломея, Саул? Это последнее обстоятельство ученый отметил в своем дневнике. Откуда у папуасов берега Маклая миф о их белом предке Ротее?

Так в трудах проводил дни Маклай. Из этого, однако, еще не следует, что он все время был прикован к прозекторскому столу. Его неусидчивый характер сказался и тут: удовлетворив свою любознательность, он, подобно сказочному колобку, покатился по Австралии. Из Брисбейна он совершил поездку на шестьсот миль в глубь страны единственно за тем, чтобы убедиться в существовании семьи «безволосых австралийцев». Здесь же он занялся палеонтологией и нашел кости гигантского сумчатого величиной с носорога, с громадными бивнеобразными резцами, кости гигантского вомбата и кенгуру. Но палеонтология была лишь мимолетным увлечением. Главное внимание он уделял изучению вымирающих австралийцев. Миклухо-Маклай, опираясь на многочисленные факты, впервые высказал мысль, что меланезийская и негритосская расы сближаются в первую очередь не с похожими на них африканскими типами, а с австралийцами и веддоидами.

Н.Н. Миклухо-Маклай в рабочем костюме.

Н.Н. Миклухо-Маклай зимой 1886/87 года в Петербурге.

Постоянные спутники – болезни и здесь не оставляли его. Он едва не умер от тропической лихорадки. Конечно же, снова пришлось составлять завещание. Лихорадка свалила Маклая на острове Четверга близ Австралии. Но и здесь нашлись заботливые женские руки: жена местного администратора Честера выходила путешественника Мистрис Честер по уши влюбилась в русского странника, но, увы, Маклай остался неприступен.

Квинслендцы так полюбили Маклая, что он, приехав в Брисбейн всего лишь на семь дней, задержался здесь… на семь месяцев и только в январе 1881 года, после почти двухгодичного отсутствия, вернулся в Сидней.

Была в натуре Миклухо-Маклая одна черта: очутившись в любой чужой стране, и даже без средств к существованию, он никогда не чувствовал себя беспомощным. Первым, кто еще в 1878 году испытал на себе бешеный натиск бурной энергии русского ученого, оказался обладатель зоологического музея, энтомолог, член верхней палаты парламента Нового Южного Уэльса Вильям Маклей. Сошлись Маклай и Маклей. Один – комок нервов, предельная целеустремленность, непоседливость, беспрестанное кипение. Другой – флегматик, занимающийся зоологией ради любительства. Тогда же Маклай переселился в комфортабельный дом Маклея, а зоологический музей последнего превратил в препарировочную, где занялся сравнительно-анатомическими исследованиями мозга акул. Для путешествий по стране Николай Николаевич вытребовал у правительства даровой билет, завладел фотографическим ателье Австралийского музея. Он поднял вопрос об организации зоологической станции и заставил членов правительства выделить для этой цели средства и участок земли.

Сейчас, вернувшись в Сидней, он расположился в отдельном коттедже, который согласился ему предоставить первый министр Нового Южного Уэльса сэр Генри Парке. Так как дело с организацией зоологической станции в Ватсон-бай за время отсутствия Маклая заглохло, то последний с новой энергией обрушился и на Маклея, и на Рамсея, и на Кокса, и на Нортона, и на других членов Линнеевского общества, ища их поддержки.

Попыхивая трубкой, Маклей сказал:

– Вам следует заручиться поддержкой сэра Робертсона, бывшего нашего премьер-министра. Он влиятельный человек, содействует наукам, имеет большой вес, а я вхож в его дом.

Маклей любил лаконичность. Миклухо-Маклай в тот период стал видной фигурой в научном мире, и сэр Робертсон с большой охотой его принял. Не знал, да и не мог знать бывший неоднократно премьером и первым министром колоний Нового Южного Уэльса сэр Джон Робертсон, что он впускает в свой дом не случайного просителя, а своего будущего зятя. Если бы это было ведомо сэру Джону, он, пожалуй, нашел бы уважительную причину отказать русскому скитальцу.

Но сэр Джон принял Миклухо-Маклая с распростертыми объятьями. То был семейный вечер. Здесь Маклай встретил и известного английского путешественника Ромильи и немецкого орнитолога и этнографа Отто Финша, чью книгу о Новой Гвинее Николай Николаевич проштудировал еще в 1870 году перед отъездом из России. Николай Николаевич искренне обрадовался встрече с коллегами. Да и Ромильи и Финш были обрадованы в высшей степени. Словно папуасы с берега Маклая, они то и дело с восторгом повторяли:

– О Маклай! О Маклай!..

Сам собой завязался разговор о странствиях Маклая. Отто Финш боялся проронить хоть слово. Ромильи также был весь слух и внимание.

– Поразительно! Невероятно! – то и дело восклицали они.

– Значит, вы не оставили мысли организовать Папуасский союз? – спросил Ромильи.

– Конечно, не оставил. Я хочу превратить берег Маклая в важнейший центр тропического земледелия и других подходящих занятий. Я намереваюсь также предложить иностранным правительствам назначить консульства на берег Маклая.

– С удовольствием буду представлять Германию! – отозвался Отто Финш. – Заодно я мог бы послужить науке. Папуасы вашего берега интересуют меня в высшей степени. Особенно гончарство папуасов… Просто удивляюсь, как вы до сих пор не разбогатели на этнографических коллекциях!

– Я не коммивояжер! Моя главная задача – поднять уровень культуры папуасов, помочь им достичь более высокой ступени чисто туземного самоуправления. Для этого придется создать из наиболее влиятельных людей главных деревень папуасский комитет.

– А какую роль вы отводите себе? – спросил Ромильи.

– Советника, разумеется, – ответил Маклай. – Хотелось бы также представлять Папуасский союз в сношениях с чужеземцами. Особенно сейчас, когда многие державы покушаются на берег Маклая. Я дал слово жителям берега оказывать им всяческую помощь, которая в моих силах и способностях, против несправедливости и жестокости со стороны белых захватчиков. Некоторые негодяи под видом «свободного найма рабочей силы» занимаются людокрадством на островах Океании.

– Теперь это называется «охотой на черных птиц», – вставил Ромилыи. – Подобные действия шкиперов и тредоров возмущают и меня до предела. Я хотел бы, подобно вам, стать защитником папуасов. Можете не сомневаться в моей помощи, благородный человек… У меня даже возникло желание немедленно отправиться туда, чтобы оградить ваших черных друзей от опасности. По моему мнению, американцы что-то замышляют… Да и мои соотечественники не сидят сложа руки. Вы слышали новость? На берегу Маклая побывала партия английских золотоискателей, предводительствуемая неким Артуром Пеком. Они вообразили, что вы зарыли золото на мысе Бугарлом. Вооруженная партия отправилась на берег. Когда мистер Пек взялся за замок вашего дома, то полдюжины черных рук схватили его. Папуасы объяснили знаками Пеку, что дом принадлежит Маклаю и что они не допустят сюда посторонних. Пек вынужден был убраться ни с чем. Я могу познакомить вас с одним из участников этой экспедиции…

– Да, я читал что-то об этом в одном из номеров «Сидней морнинг геральд». Это, вероятно, не последняя экспедиция. Как я могу, находясь здесь, воспрепятствовать подобным экспедициям, всяким любителям легкой наживы?

– Можете положиться на меня, – заверил Ромильи. – Пока вы устраиваете здесь свои дела, я постараюсь навестить папуасов и разузнать, не грозит ли им опасность. Tengo una palabra! Так, кажется, вы говорите?

– Моя поддержка, господин Маклай, также на вашей стороне! – пылко воскликнул Отто Финш. – Все вместе мы сможем отстоять северо-восточное побережье Новой Гвинеи от любых поползновений…

Честный Маклай верил каждому слову Ромильи и Финша и был благодарен им за поддержку.

– Вам нечего опасаться папуасов, – говорил он. – Всякий назвавшийся «братом Маклая» будет принят ими с подобающими почестями… Кроме того, еще я могу сообщить вам кое-какие условные знаки, так в сказать, пароль.

Не мог знать Николай Николаевич, что не любовь к науке заставила Финша и Ромилыи покинуть уютные квартиры в Европе и устремиться в Австралию, откуда они то и дело совершали утомительные поездки по островам Океании.

Тайный агент германского правительства и агент одной из торговых компаний Отто Финш, а также тайный британский комиссионер в западной части Тихого океана Ромильи были заняты сейчас делами, весьма далекими от интересов науки. Оба вели большую игру, очень часто мешали друг другу, но, оказавшись в обществе, всегда прикидывались «сердечными товарищами».

У Миклухо-Маклая был еще один внимательный слушатель: дочь сэра Робертсона – Маргарет-Эмма, она же миссис Роберт Кларк, овдовевшая пять лет назад. В этой молодой женщине привлекало внимание лицо: одухотворенное и вместе с тем простое, спокойное, если можно так выразиться, как-то по-домашнему уютное. Николай Николаевич встретился с ней еще утром, когда на пароходе приехал в Кловли-хаус. Маргарет прогуливалась с престарелым отцом по саду. Миклухо-Маклай представился. Маргарет наградила его взглядом своих лучистых серых глаз и протянула руку. И тут с тамо-руссом произошло то, чего с ним никогда не случалось: он почувствовал в груди неизъяснимую сладкую тревогу. И странное дело: когда он поднес руку Маргарет к своим губам, то неожиданно ощутил, что пальцы ее мелко дрожат.

Ни днем, ни за весь вечер они не обменялись ни единым словом. Как-то Маклай записал в дневнике: «Усы и борода действительно хорошая маска». Но на этот раз ни усы, ни борода его не спасли: он влюбился с первого взгляда, и Маргарет это угадала. Да и сама она почему-то сразу решила: «Это он!» А через несколько часов тамо-русс уже безраздельно завладел всеми ее помыслами. Этот необыкновенный человек поразил ее; поразили его личность, широта его планов, его мужество, благородство. Напрасно Маргарет старалась как-то отгородиться мысленно от странного пришельца, быть чопорной, независимой. Ночью она дурно спала. А его переполняла безудержная радость, несвойственное ему буйство.

С тех пор Маклай зачастил в имение сэра Джона. Маргарет, или Маргарита, или же попросту Рита (как ее стал впоследствии называть Николай Николаевич), была пятой дочерью Робертсона. Богатая, красивая и к тому же бездетная вдова считалась в сиднейских высших кругах завидной партией, и многие из влиятельных колониальных чиновников просили ее руки. Но Рита твердо решила никогда больше не выходить замуж. Пустота жизни тяготила ее. И вдруг в скучный, отгороженный от мира Кловли-хаус является человек необыкновенный, романтический, незаурядный, а может быть, даже великий…

– Папа, вы должны помочь ему… – сказала она сэру Джону. И сэр Джон принялся за работу. Ему даже в голову не приходило, что он старается для будущего зятя! И сэр Джон добился своего: место для зоологической или биологической станции было отведено в бухте Ватсон, в порте Джексон, на мысе Ленг-Пойнт, в нескольких минутах ходьбы от имения Робертсонов. Лучшего уединения Маклай и не мог пожелать: пустынный берег, сообщение с Сиднеем поддерживается только пароходом, приходящим утром и уходящим вечером.

Пока возводилось здание, Николай Николаевич по-прежнему жил в коттедже на территории бывшей выставки. Сюда же он перевез коллекции. А их набралось несколько тонн. Но почему-то каждый день он приезжал в бухту Ватсон.

Общество Маргариты сделалось необходимым.

О Маклай! О Маклай! Давно ли ты писал, что «Местом покоя» могут пользоваться лишь особи мужского пола, а присутствие женщин и детей не может быть допущено в нем?…»

Ромильи «сдержал свое слово»: он побывал на берегу Маклая, показал папуасам медную дощечку с монограммой русского ученого, выдал себя за брата последнего. Доверчивые туземцы встретили его добродушно, устроили ай. Ромильи не скупился на ром и виски. А когда папуасы перепились, он захватил первую партию рабов и выгодно сбыл их одному малайскому царьку. Все было проделано в глубочайшей тайне. Вернувшись в Сидней, Ромильи лицемерно доложил Николаю Николаевичу, что экспедиция удалась на славу, папуасы встретили его с восторгом, Туй и Саул велели кланяться. Нет, пока никому из тамо опасность не угрожает. Опасность нависла над туземцами южного берега Новой Гвинеи: жители деревни Кало убили трех-четырех местных миссионеров; коммодор Вильсон решил наказать дикарей и отправляется в Кало на военном корабле.

Николай Николаевич заволновался:

– Я должен предотвратить карательную экспедицию! Я обязан отправиться вместе с Вильсоном!..

– Положитесь, как всегда, на меня, – успокоил Ромильи. – Вы получите специальное приглашение от коммодора Вильсона. Постарайтесь убедить его, что из-за трех-четырех миссионеров неразумно истреблять две тысячи черных.

И в самом деле, Николай Николаевич получил приглашение. Ему с великим трудом удалось убедить коммодора не сжигать туземные деревни и не расстреливать невинных.

Три месяца отняла у Миклухо-Маклая эта поездка на юго-восточный берег Новой Гвинеи.

…Любовь завладела сердцем Маклая, и он, не ожидая, пока будет закончена постройка здания биологической станции, перебрался в Ватсон-бай, оставив свои коллекции и препараты в Сиднее. Если раньше он любил повторять, что «чем больше мозг наш имеет достойной его работы, тем менее мы занимаемся своей особой», то теперь Маклай стал преувеличенно заботиться о своей внешности. На берегу моря он часто встречался с Маргаритой Робертсон. Старая история: они говорили о чем угодно, но только не о любви.

«Я должен решиться…» – убеждал себя Маклай. И не робость была тому причиной, что Николай Николаевич не попросил на этот раз руки Маргариты. Его угнетала мысль: а как же со страннической жизнью? Неужели навсегда осесть на одном месте, стать семьянином, не распоряжаться собой по собственному усмотрению? Он страшился потерять свободу. Нет, никогда!.. Он пять, раз побывал на берегах Новой Гвинеи, теперь следует предпринять путешествие в глубь этого таинственного острова…

И вдруг по Австралии совершенно неожиданно распространилась весть: в Мельбурн прибыла русская эскадра в составе кораблей «Африка», «Пластун» и «Вестник»!

Миклухо-Маклай поспешил в Мельбурн.

Командир отряда контр-адмирал Асланбегов принял Николая Николаевича весьма холодно. «Я не уполномочен! – бросил он. – Обращайтесь к управляющему флотом и морским министерством генерал-адмиралу великому князю Алексею Александровичу». Это был удар. Пришлось вернуться в Ватсон-бай. Жгучая жажда побывать на родине завладела Миклухо-Маклаем. Он написал сыну Александра II. Но тот не удостоил его ответом. Эскадра вот-вот должна сняться с якоря. В отчаянье Николай Николаевич снова пишет великому князю. Наконец приходит разрешение: принять на борт Миклухо-Маклая, но не до Японии, а всего лишь… до Сингапура, и притом без морского довольствия…

Через два месяца он был в Сингапуре, от которого до родины так же далеко, как и от Сиднея…

МАКЛАЙ ПРИШЕЛ!

В Сингапуре Николай Николаевич узнал, что его брат Владимир, ставший уже заправским моряком, находится в Гонконге. Сердце Маклая рванулось в Гонконг, но в это время он получил приглашение на русский крейсер «Азия», идущий в Александрию. Так и не повидав брата, он отправился в Египет, чтобы оттуда на каком-нибудь попутном судне добраться до милой России.

Но чем сильнее он рвался на родину, тем больше препятствий вставало на его пути. Еще в Индийском океане он написал сестре Ольге: «Буду в Петербурге в начале августа. Несмотря на твое долгое и упорное молчание (которое никогда не понимал и не понимаю), решаюсь просить тебя написать мне несколько строк о себе и матери!.. Пиши в Порт-Саид!»

Не спеши, Маклай, упрекать свою любимую сестру Олю. Твои упреки все равно не дойдут до нее.

Еще год назад она умерла от тифа. Непосильный труд, который она взвалила на себя в сестринском стремлении помочь тебе деньгами, и болезнь рано свели ее в могилу. Но ты, ничего не зная об этом, настойчиво шлешь и шлешь ей трогательные письма. Почти два года длится этот разговор с близким тебе человеком, которого больше не существует…

Только в Александрии Николай Николаевич узнал о смерти сестры. Прочитав письмо Мещерского, он глухо зарыдал. Не суждено тебе, Оля, увидеть блеск тропических лагун и пальм, качающихся от ветра…

Лишь бы добраться до Петербурга!

Но все, что другим давалось шутя, Миклухо-Маклай каждый раз брал с боем. Инертное пространство, инертное время всегда вставали перед ним неодолимой стеной.

Так и теперь. В Египте разразилась война, и русский крейсер надолго застрял в Александрии. Народный вождь Араби-паша возглавил национально-освободительное движение египтян против англичан. Англо-французская эскадра появилась в египетских водах. Началась методичная бомбардировка Александрии. Город был сожжен и разрушен.

Июнь, июль, август… Наконец крейсеру «Азия» разрешили следовать в Европу. Отсюда же, из Александрии, Николай Николаевич 14 июля послал письмо Маргарите Робертсон, в котором предложил ей стать его женой. Добравшись до Генуи и посетив в Неаполе своего старого приятеля Дорна на зоологической станции, Миклухо-Маклай пересел на броненосец «Петр Великий» и в сентябре 1882 года, то есть двенадцать лет спустя после того, как он покинул Россию, прибыл в Кронштадт.

Двенадцать лет!.. Оглянись, Миклухо-Маклай, вокруг… Ты опоздал всего лишь на несколько дней: 8 августа умер твой старый доброжелатель Федор Петрович Литке. Еще раньше, в 1876 году, скончался твой верный друг Карл Максимович Бэр. Пржевальский, совершив беспримерный рейд из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки, пишет экспедиционный отчет и готовится к новому путешествию. Чернышевский все еще в ссылке в Вилюйске. Князь Петр Кропоткин за свои бунтарские взгляды был посажен в Петропавловскую крепость, откуда бежал за границу. Да, здесь все то же: жандармы, тюрьмы, преследования, царские указы. Правда, есть кое-что и новое: 1 марта 1881 года народовольцами убит Александр II! На престол вступил Александр III.

Мама Екатерина Семеновна сильно одряхлела: горе и нужда согнули ее. Теплый ласкающий свет в глазах померк, волевой подбородок потерял свои очертания. И даже трудно понять, рада ли она возвращению блудного сына. Екатерина Семеновна больна, и у нее не хватает сил перебраться из Петербурга, из тесной холодной квартиры, в Малин. Брат Михаил – студент горного института; сейчас он отбывает воинскую повинность. Мишук отпустил такую же бороду, как у Маклая. И еще одна новость: у Маклая появился племянник Миша-маленький, или Медвежонок, сын Владимира. Брата Сергея пришлось вызвать из Малина телеграммой. «А если Рита откажется стать моей женой?…» – уже с тревогой думал Николай Николаевич. Теперь он не мыслил жизни без нее, единственной и любимой…

Полгода ушло на дорогу из Австралии в Россию, но всего лишь три месяца пробыл на родине Миклухо-Маклай; Времени не хватило даже на то, чтобы утешить мать. Эти три месяца заполнены самой изнурительной работой. Прежде всего он выступил 29 сентября с отчетным докладом в Русском Географическом обществе. Зал был переполнен задолго до появления путешественника. Публика толпилась в проходах, в смежных комнатах. В восемь часов вечера в сопровождении Петра Петровича Семенова в зал вошел Миклухо-Маклай. Его встретили громом аплодисментов.

– Милостивые государыни и милостивые государи! – начал Николай Николаевич. – Через восемь дней, 8 октября, исполнится двенадцать лет, как в этой же зале я сообщал господам членам Географического общества программу предполагаемых исследований на островах Тихого океана. Теперь, вернувшись, могу сказать, что исполнил обещание, мною данное Географическому обществу 8 октября 1871 года: сделать все, что будет в моих силах, чтобы предприятие не осталось без пользы для науки…

Его слушали затаив дыхание. Безбрежная синь тропиков ворвалась в переполненный зал. И никто не верил, что этому седому сухощавому человеку, великому путешественнику, всего лишь тридцать шесть лет.

Он прочитал несколько публичных лекций о своих путешествиях в зале Петербургской городской думы. Лекции вызвали огромный приток публики. Отчеты о них поместили все крупные русские газеты.

Известные художники К. Маковский и А. Корзухин запечатлели образ Маклая на полотне. Портрет, написанный Маковским, был даже показан на передвижной выставке.

В Москве Николая Николаевича встретили с еще большим энтузиазмом. Давка у дверей Политехнического музея на Лубянке, где выступал Миклухо-Маклай, была невероятная. Пришло около тысячи человек. Пожаловали даже два архиерея, митрополит и губернатор. Безбилетники, сокрушив все преграды, ворвались в помещение. Женщины, как и в Петербурге, бросали цветы и, захлебываясь от восторга, что-то кричали. Ученые устроили в честь знаменитого гостя обед.

– Прошу только дать мне кровавый бифштекс! – шутливо сказал Маклай. – Я, увы, не вегетарианец, а папуас…

И снова лекции, лекции… Ради истины следует сказать, что ораторским даром Маклай не обладал. Но не за красным словцом валила к нему публика. Харьковские студенты, например, не слышали его выступлений, однако прислали телеграмму: «Свидетельствуя Вам наше глубокое уважение, шлем сердечный привет и пожелания счастливого пути и здоровья для дальнейших работ». Учительницы Василеостровской женской гимназии писали: «Мы с таким постоянным вниманием следили за Вашими путешествиями и открытиями, что для нас было бы большим лишением не слыхать Ваших сообщений». Сохранилось письмо и от неизвестной: «Я не могу удержаться, чтобы хоть чем-нибудь не выразить свое глубокое уважение к Вам и удивление как человеку; не то удивление, которое заставляет бегать смотреть новинку, а то, которое заставляет подумать, отчего так мало людей, похожих на человека.

Еще раз примите мое глубокое уважение и симпатию как к русскому.

Русская»

Больше всего взволновало Николая Николаевича письмо от крестьянина из села Могрино Ивана Киселева. Иван Александрович Киселев, уже немолодой человек, отец шестерых детей, изъявлял желание поселиться на одном из необитаемых островов Тихого океана. «Русскому бедняку, как и мне, жаркий климат не страшен… – писал Киселев. – Я злейший враг насилий и чужой собственности, молю всевышнего, чтобы он избавил моих детей и вообще бедное человечество от крайностей…» Прислали свое поздравление и члены Кавказского отдела Географического общества.

И, наконец, выборы в непременные члены Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии и присуждение золотой медали:

«Императорское Общество Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии.

Ввиду окончания многолетнего путешествия своего непременного Члена Николая Николаевича Миклухо-Маклая и возвращения его на родину, согласно донесению Совета, постановляет:

во 1) приветствовать Николая Николаевича Миклухо-Маклая с завершением его тяжких и продолжительных трудов по этнологическому исследованию Папуасов и Малайцев;

во 2) выразить уважение общества к его энергии и самопожертвованию, столь ярко выяснившиеся во всех его путешествиях и

в 3) присудить в годичном заседании 15-го октября 1882 г.

Николаю Николаевичу

М и к л у х е – М а к л а ю

Золотую медаль.

Президент Г. Щуровский

Вице-президент А. Давыдов

Секретарь общества А. Тихомиров

О. Федченко

А. Богданов»

Это уже было официальное признание заслуг Миклухо-Маклая перед русской наукой. Даже равнодушный к наукам Александр III пообещал издать собрание сочинений Маклая на свой счет (впоследствии царь, однако, передумал и не сдержал слова).

Через посредство Русского Географического общества Николаю Николаевичу удалось также уладить денежные дела: он получил довольно значительную дотацию – 20 тысяч рублей – на уплату батавских и сиднейских долгов. Кроме того, теперь он был обеспечен на два года жизни в Австралии, где намеревался продолжить свои исследования.

Резкая перемена климата, однако, делала свое дело: возобновились невралгии всех видов, отвратительный мышечный ревматизм. Вернувшись в Петербург, Николай Николаевич слег. Он все откладывал и откладывал отъезд в Австралию; но так как состояние не улучшалось, а, наоборот, ухудшалось, пришлось срочно покинуть Петербург.

Перед отъездом состоялся серьезный разговор с двадцатишестилетним братом Михаилом. Михаил во всем открылся Николаю Николаевичу.

– Я состою под негласным надзором полиции, – сказал он. – В связи с прошлогодним покушением на царя…

Миклухо-Маклай даже оторопел:

– А ты здесь при чем?

– Я хотел убить Александра Второго своей рукой.

– Ты?…

– Да! А тебе никогда не хотелось всадить пулю в медный царский лоб?

Николай Николаевич не нашелся что ответить.

– И что же помешало тебе? – наконец спросил он.

– Видишь ли, они посчитали, что я не гожусь для подобной роли. Я беседовал несколько раз с Софьей Перовской, и она нашла, что у меня слишком мягкий характер. Тут нужна твердая рука. Мы сделали попытку взорвать Зимний дворец. А потом под блиндированную карету царя наши бросили бомбу. Когда Александр Второй выскочил, швырнули вторую бомбу. И все было кончено…

– А как ты познакомился с ними, с теми?…

– Мой друг, тоже студент Горного института, свел меня с Перовской. Теперь полиция следит за каждым моим шагом. Возьмешь меня на берег Маклая?

– Разумеется. Тебя и Раковича. Он решил подать в отставку и навсегда поселиться там. Я все время переписывался с ним. Он – неисправимый романтик и рвется в океанские дали.

В Париже я встречу Мещерского. Думаю, и он не откажется вступить в нашу коммуну. Если бы Оля была жива… Суфщинского, моего друга по гимназии, мы сделаем поверенным в делах берега Маклая в России. Я уже толковал с ним.

Николай Николаевич не осуждал брата. Но и Софья Перовская совершенно права: какой же из него террорист!

– Я приеду на берег Маклая несколько позже, – сказал Михаил. – Обязательно приеду. Прямых улик против меня нет, но кто-то донес… Не откладывай устройства коммуны да пришли мне образцы пород Новой Гвинеи.

В ноябре Николай Николаевич выехал за границу. В Германии он выступил в заседании Берлинского антропологического общества. И здесь, к своему удивлению, встретил… Отто Финша, все того же Финша!

– О Маклай! О брат, о друг!.. – на папуасский манер запел Финш. – Я, подобно вам, решил навестить скверную Европу. Вы зря доверились Ромильи. Этот человек ведет двойную игру. Говорят, он славно поохотился на берегу Маклая и собирается предпринять новую вылазку.

– Поохотился? Что вы имеете в виду?

– Поохотился на «черных птиц»!..

– Это ложь!

– Как знаете. Я ваш лучший друг и покорный слуга, а друзьям положено верить.

Отто Финш говорил правду. Но он не сказал главного: зачем сам пожаловал в Европу. Финш вел переговоры с Бисмарком об аннексии берега Маклая. Железный канцлер обещал поддержку, берлинский купец Ганземан все расходы, связанные с аннексией, брал на себя. Вскоре Финш и агент Бисмарка фон Эртцен отбыли на острова Океании.

В Париже Николай Николаевич разыскал Александра Мещерского и вместе с ним отправился к Тургеневу. Иван Сергеевич не забыл Миклухо-Маклая, иенского студента.

– А мы с вами изрядно поседели, – сказал он шутливо. – Я вот готовлюсь к смерти, а вам еще – открывать да открывать. Время-то бежит без оглядки!

Когда Мещерский ушел, Николай Николаевич заговорил о Парижской коммуне. Ему хотелось до конца понять Коммуну, проникнуть в ее сущность, взять из ее опыта все самое ценное для своей коммуны, которую он намеревался создать на берегу Маклая или же на одном из островов Океании. Расспрашивал он и о Кропоткине.

– Когда князь Кропоткин, – сказал Иван Сергеевич, – бежал из Петропавловской крепости сюда, мы с Петром Лавровичем Лавровым пригласили Кропоткина и отпраздновали этот побег небольшим дружеским обедом. Кстати, князь Кропоткин заглядывал ко мне и в прошлом году. А с Петром Лавровичем я вас сведу. Он о Парижской коммуне может рассказать больше моего, да и брошюры нужные найдет. Я вот собираюсь Александру Третьему написать, хочу указать ему на необходимость дать России конституцию…

Маргарита Робертсон, жена Н.Н. Миклухо-Маклая, с сыном.

Советские моряки в Индонезии. Ноябрь 1959 г.

Иван Сергеевич был тяжело болен. Рак спинного мозга причинял ему невыносимые страдания. Он быстро утомился. Маклай откланялся. На другой день Петр Лавров снабдил его литературой о Парижской коммуне.

Николай Николаевич надеялся увидеться с Тургеневым через несколько лет и рассказать ему о своей коммуне. Но эта надежда не сбылась: Иван Сергеевич умер в следующем, 1883 году.

Не сбылось и другое.

– Умер наш учитель Чарлз Дарвин… – грустно сказал Томас Гексли, когда Миклухо-Маклай появился в Лондоне. И добавил: – Я очень сожалею, что вы отклонили предложение Королевского Географического общества выступить сперва в Англии, а потом уж в России. Мы могли бы взять на себя расходы по экспедиции внутрь Новой Гвинеи, а также издать ваши труды…

– Я служу не только науке, но и своему отечеству, – ответил Маклай.

Еще на пути из Парижа в Лондон он получил письмо от Маргариты Робертсон. Рита дала согласие стать его женой.

Посетив Англию, Шотландию и Голландию (где он, наконец, мог рассчитаться с господином Анкерсмитом), Миклухо-Маклай, словно на крыльях, устремился в Австралию.