Текст книги "Тень ветра"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Фору дают, но небольшую, а бычки там резвые и свирепые, и рога у них, что вилы: хорошо, коль под задницу подцепит, а если под ребра? Словом, бегут мужики, и кто добежит до той голой телки и заберется на помост, тот и выиграл. Ну, а кто не добежит… – Уокер с печальной миной склонил голову, будто прислушиваясь к мелодии похоронного оркестра.

– А что делает добежавший? – с интересом спросил Ричард. – Прыгает на девушку?

– Это уж как она позволит, – откликнулся шеф-инструктор. – Но не было случая, чтоб красотка отказала герою… С другой стороны, и героев не больно много… Я же сказал – бычки в Парагвае резвые. И вот на одной из таких коррид уложили они ровно дюжину парней, а тринадцатым вызвался бежать техасец из Браунвуда… Уж не знаю, как и зачем он туда попал – то ли фальшивые доллары приволок, то ли еще какую контрабанду… В общем, бежать-то он решился, но сказал, что вначале желает поглазеть на своего быка – чтобы, значит, переброситься с ним парой слов. И в самом деле, подошел он к загородке и прошептал что-то быку на ухо, а потом припустил в поле – в красном плаще и красной шапке, но даже не сняв сапог со шпорами. И что ты думаешь?… – Уокер сделал многозначительную паузу. – Добежал-таки, стервец! Собственно, дошел не торопясь и присосался к красотке, а бык ковылял за ним в двадцати шагах, развесив губы и вытянув хвост. Представляешь?

– Еще как! – откликнулся Ричард.

– Ну, потом начали у техасца выпытывать, что ж он такое шепнул быку.

Техасец секрет выдавать не хотел, но когда подступили к нему с дубинками и ножами, – а народец в Парагвае, как было сказано, горячий! – пришлось ему объясниться. Я, говорит, бычку нашептал: “Не торопись, парень! Будет мне телка, будет и тебе!”

Фыркнув, Ричард покосился на помост. Турок Селим уже оклемался и теперь сидел, привалившись спиной к канатам, и мрачно подсчитывал синяки. Сейчас он был похож на участника парагвайской корриды – из тех несчастливцев, коим так и не удалось добежать до телки.

Уокер пригладил рыжую шевелюру. – Вот и ты, стажер, не торопись. Не торопись! Бега твои будут еще долгими, и ты не спеши меня догонять… Меня и всех остальных, кто знает больше, а может, меньше. Все мы участвуем в забеге, и гонятся за нами всякие беды, болезни и раны, и коль не догонят они нас, так попадем мы в объятия красотки на помосте. А у нее уж и ящик сколочен, и крышка сдвинута, и черные бантики висят по краям… Так что не торопись!

Ричард кивнул, подумав, что для его шеф-инструктора жизнь была парагвайской корридой, но в сущности все это мало чем отличается от тайятских лесов. Какая разница, где и с кем вступить в состязание – здесь, на боевом помосте, в лесу четырехруких воинов или в поле, где мчатся резвые бычки с остроконечными рогами… Оружие разное и разный противник, но суть одна: победа или поражение. Так что слова Уокералишь подтверждали сказанное Чочингой: у всякого племени есть свой лес и место для битв. У вас, двуруких, тоже. Ищи и найдешь! Кажется, он нашел.

Свежий морской ветерок крался к скамье Ричарда. Временами, будто предлагая поиграть, он налетал сильным порывом, шелестел листвой и страницами книг, разложенных на скамейке, овевал прохладой разгоряченную кожу. С протяжным свистом он кружил над плоской кровлей жилого блока, засаженной магнолиями, и одуряющий аромат больших белых цветов перебивал принесенные им с моря соленые терпкие запахи. Если прищуриться и глядеть только на солнце, можно представить, что находишься где-то на склонах Тисуйю, сидишь под деревом шой с огромными пятипалыми листьями и ждешь, когда мягкая ладошка Чии коснется твоего плеча…

Но Чия осталась в прошлом – как и весь мир Тайяхата, хоть и не уступавший Колумбии яркостью красок, однако не столь ухоженный и безопасный. Тайяхат был таким, каким сотворили его стихии, а Колумбия в определенном смысле являлась творением человеческих рук, придавших ее континентам и островам если не полностью земные, то отчасти приближенные к ним формы.

Еще в Эпоху Исхода этот мир подвергся терраформированию, и теперь два его материка, Новый Свет и Старый, напоминали слипшиеся вместе Америки и Африку с Евразией, с огромным Австралийским архипелагом, лежавшим меж главных континентов. Такая ситуация была отнюдь не редкой. В Правобережье, в родных для Ричарда краях, земные имена давали рекам и озерам, долинам и горам, а на планетах Большой Десятки стремились повторить земную географию – пусть не в подробностях и дета-, лях, но в общих чертах. Человек по природе своей консерватор и не ищет нового, если доволен привычным и прежним.

И потому мир, раскрывшийся перед Ричардом с вершины двухсотметровой жилой башни, гораздо больше походил на Землю, чем Тайяхат с его повышенной гравитацией и шести-лапым экзотическим зверьем. Как на Земле, текла здесь к океану в зеленых берегах спокойная речушка Грин Ривер; как на Земле, стояли за ней корпуса древнего университета, тянулись кварталы уютных домиков и вилл, маячили небоскребы городского центра с посадочными вертолетными площадками; как на Земле, обнимали речную долину холмы с разбросанными тут и там зданиями – комплексом Центрального Разведуправления, его штаб-квартирой, перебазированной сюда из Лэнгли еще в медиевальную эпоху. Даже кладбище Аддингтон было земным: земной камень лежал на могилах, носились над ними земные голуби и воробьи, и прах ушедших в небытие героев стерегли земные кипарисы. И все это называлось Америкой, все это было Соединенными Штатами, лежавшими, как на Земле, между Мексикой и Канадой, между одним океаном и другим. Но океанов в этом новом мире было только два, Атлантический и Колумбийский.

Мир, покой, тишина… Воздух, пронизанный солнечным светом, золотистый песок у синих океанских вод, поросшие соснами холмы, маленький городок, дремлющий за рекой… Вертолеты, парящие в небесах будто стайка разноцветных пестрых мотыльков… Глайдеры на дорогах… Промышленные комплексы под землей… Станки и роботы, роботы и станки – по сотне на каждого человека… Рай! Новый Эдем! Самый благополучный, самый могущественный, самый богатый из всех Разъединенных Миров!

Ричард пошарил за спиной. Пальцы его сомкнулись на горлышке бутылки из темного толстого стекла; она была горячей, нагретой солнцем и едва не обжигала ладонь. Пить теплое бренди в такую жару… Лучше удавиться! Но приказ есть приказ: пей, стажер! Пей и закусывай! Ром – португальским, текилу – испанским, джин – арабским, а бренди – историей медиевальных времен… Самым мерзким из этих напитков была текила, и потому успехи Саймона в испанском оставляли желать…

Он отхлебнул глоток, поморщился и возвратился к чтению.

Монументальный том “Хроник преобразованного мира” надлежало освоить за месяц, и Ричард уже добрался до середины. Он мог бы двигаться и побыстрей, но наука пополам с горячительным усваивалась хуже – даже регулярные медитации не позволяли сохранить ясность в мыслях, а лишь неудержимо клонили в сон. Ричард, однако, не сдавался, полагая, что кровь предков с материнской стороны рано или поздно явит свою магическую силу.

"Хроники” были трудом увесистым и капитальным, где всякая проблема, технологическая либо историческая, трактовалась с гораздо большей подробностью, чем в лекциях незабвенного “Демокрита”. И Саймон был уже не мальчишкой; ум его, любознательный от природы, приобретал все большую протяженность и глубину – вполне достаточную, как он надеялся, чтобы вместить премудрости “Хроник”.

В них утверждалось, что в Галактике более ста миллиардов звезд, и примерно пятая часть из них имеет спутники с планетарными массами, сложенные из твердых пород и, как правило, окруженные атмосферой. Разумеется, землеподобных миров было гораздо меньше – ведь в соответствии с диаграммой “спектр-светимость” значительная часть звезд относится к красным карликам или гигантам, а также к высокотемпературным светилам классов О и В «Диаграмма “спектр-светимость" – диаграмма Герц-шпрунга – Ресселла, связывающая спектральный класс звезды с ее светимостью. Основных спектральных классов насчитывается семь: О, В, A, F, G, К, М; началу этой последовательности соответствуют звезды с температурой поверхности 30 000-50 000 градусов (класс О, голубые гиганты), а концу – звезды с температурой около 3 000 градусов (класс М, красные карлики). Солнце – желтая звезда класса G.», сравнительно с коими Солнце Земли – точно свеча рядом с мощным прожектором. Имеются также кратные звездные системы, состоящие из двух, трех либо четырех самосветящихся объектов, в которых планетарные тела движутся по сложным траекториям, – и в результате сильного перепада давлений и температур такие миры не способны поддерживать жизнь.

Бертрам Дьюдени, автор “Хроник”, полагал, что число землеподобных планет не слишком велико – от одной до десяти на каждый миллион звездных систем, обладающих спутниками (в примечаниях говорилось, что эта статистика вытекает из исследований, проведенных с помощью трансгрессора). Тем не менее, если даже исходить из самых пессимистичных оценок, таких миров в Галактике было порядка двадцати тысяч. Сама собой напрашивалась гипотеза, что по своим физико-химическим свойствам и способности поддерживать жизнь они распределены по нормальному закону и, таким образом, немного отличаются от Земли в лучшую либо худшую сторону. Но тот же закон нормального распределения предсказывал, что отыщется сравнительно небольшое число планет, которые, при общей их землеподобности, должны быть много лучше или много хуже Земли. “Если угодно, это математическое доказательство существования рая и ада, – писал Дьюдени, – а мы, конечно, в Эпоху Разъединения искали рай. И рай был найден – причем не в единственном числе! Мы знаем сейчас около полусотни таких благоприятных планет, причем двадцать шесть из них, заселенных во второй половине двадцать первого столетия, упоминаются в классификации ООН как Большая Десятка и Независимые Миры. Таким образом…”

Ричард снова отхлебнул из бутылки. Жгучий напиток опалил гортань, прокатился по пищеводу, а через пару секунд в желудке запылал пожар. Пойло, выданное за казенный счет, было дешевым, резким и крепким; гнали его в Мичигане, и потому называлось оно “Пять Великих Озер”.

Зажмурив глаза, Ричард подумал, что с одним озером он бы справился, но пять – это уже многовато. Как бы не потонуть! Душу Ричарда терзали воспоминания о тех спокойных временах, когда Чочинга подвешивал его к древесной ветви и гонял по раскаленным угольям, а Ниссет и Най, жены Наставника, поили кобыльим молоком, смешанным с птичьими яйцами. Тот еще был коктейль! Но мичиганское зелье казалось Ричарду еще омерзительней.

Он обреченно вздохнул и перешел к очередному разделу, где говорилось о Пандусе и проблемах межзвездной транспортировки.

Теория трансгрессии или мгновенных пространственных перемещений; практическим следствием коей явился Пандус, была разработана в двадцать первом веке Сергеем Невлюдовым, петербургским физиком, не проявлявшим прежде никаких признаков гениальности. Его ранние работы не сохранились, но бытовало мнение, что он занимался компьютерным моделированием молекулярных структур и их классификацией – то есть вещами, столь же далекими от теории единого поля и геометрии пространства, как холодильник от ядерного реактора. Однако он каким-то чудом изобрел трансгрессор, создав необходимую теорию, исполнив все сложнейшие расчеты и доведя их до практической конструкции. Результат в 2004 году был передан через компьютерную сеть в сотни научных центров, и это неоспоримо доказывало, что Невлюдов считал свое открытие принадлежащим всему человечеству, а не одной лишь России. Затем он исчез, оставив весь научный мир в недоумении и потрясении. Какие духи, джинны или космические пришельцы одарили его идеей Пандуса, являлось тайной за семью печатями на протяжении последних четырех столетий.

Специалисты, техники, историки и политики, считали Пандус самым значительным достижением человеческой цивилизации. Суть теории Невлюдова заключалась в развитии представлений об истинной геометрии пространства, основы которой были заложены еще Лобачевским, Риманом, Минковским и Эйнштейном. Он доказал – разумеется, математически, – что при определенных условиях две геометрические точки могут быть совмещены; расстояние между ними как бы исчезает, и любой объект, будь то живое существо или бездушная каменная глыба, можно перенести из пункта А в пункт Б мгновенно, затратив некую энергию на сам процесс совмещения. Дистанция переноса была неограниченна, но при небольших расстояниях, до сотен тысяч километров, трансгрессорный переход оказывался экономически невыгодным и неспособным конкурировать с такими транспортными средствами, как самолет, монорельс или глайдер-электромобиль на воздушной подушке. Зато что касается звезд…

Ричард пропустил пару страниц с критикой неверных представлений о Пандусе, бытовавших среди неспециалистов. Все это он знал: что Пандус не имеет ни малейшего отношения к телепортации и телекинезу и что человека, шагнувшего в его устье, вовсе не разбирают по винтикам на этой стороне и не собирают на т о и. Дело было сложней и заключалось в определенном искривлении пространства сильным электромагнитным полем, причем весь процесс распадался на две стадии: первую, поисковую, когда поле вытягивалось длинным щупом или тоннелем, позволявшим обнаружить тяготеющую массу; и вторую, когда подобный трубе коридор мгновенно охлопывался, соединяя стартовую и финишную точки. Затем – единственный шаг, и вы в неведомых мирах!

Эта картина взволновала Ричарда, и он почти инстинктивно отхлебнул из бутылки. На сей раз жидкость из “Пяти Озер” показалась ему вполне сносной – во всяком случае, не таким омерзительным зельем, как мексиканская текила. При мысли о ней он сплюнул и снова углубился в книгу.

Итак, согласно теории Невлюдова, вначале формировался гибкий щуп, нечто вроде поискового луча, коим можно было сканировать окрестности любой звезды – разумеется, с помощью штурман-компьютеров, ориентирующих луч в необходимом направлении. Успешность сканирования определялась многими факторами, и в частности, массой искомых объектов, ибо планетарные тела можно было обнаружить с гораздо большей легкостью, чем астероид диаметром в лигу. Но это обстоятельство зависело лишь от точности ориентации луча и чувствительности приемных устройств; что же касается принципиальной стороны, то поисковый луч мог отыскать песчинку на расстоянии сотни парсек. И если песчинка (или планета,которая тоже являлась крошечной песчинкой Мироздания) была разыскана, щуп тут же схлопывал-ся, превращаясь в кольцо или Раму, не имевшую толщины,” но достигавшую в двух плоскостных измерениях любого заданного масштаба. Ею можно было накрыть пчелиный улей или целый город, сотню пчел или сотню человек – накрыть и перенести в мир иной, затратив должную энергию, весьма немалую, если речь шла о солидной и оснащенной техникой экспедиции. Однако эти затраты не превышали разумных величин, так что Исследовательский Корпус на стадии Разведки отправлял ежегодно по тридцать-сорок групп, укомплектованных всеми мыслимыми средствами – вплоть до громоздких вездеходов, энергостанций, бронированных убежищ и морских лабораторий с батискафами и подлодками. Затем наступила очередь городов.

Как выяснилось, расход энергии значительно снижался, если переходной тоннель поддерживали с обоих направлений, с точки старта и с точки финиша.

Таким образом, всякий новый мир, представлявший хоть какую-то ценность, был потенциальной строительной площадкой – и, после монтажа соответствующих устройств, мог принять миллиарды тонн полезных грузов по вполне приемлемой цене. Это позволяло транспортировать не только вездеходы и батискафы, но целые города со слоем почвы и скальным основанием. Это позволяло перенести лес, озеро или реку со всей прилегающей территорией, передвинуть горный хребет – либо вышвырнуть его на космическую свалку, освобождая место для поселений, равнин или рукотворных морей. Это было, разумеется, чем-то большим, нежели новый способ преодоления пространств – без космолетов и ракет, ионных двигателей или фотонной тяги; это было дорогой к иным мирам и в то же самое время давало возможность преобразовать их, благоустроить и заселить. Без чудовищных затрат и жертв, так как человек мог отправиться к звездам со всеми своими богатствами, накопленными за тысячелетия.

И это не являлось оружием.

Конечно, Пандус, как едва ли не всякое изобретение, можно было использовать в военных целях. Например, перебросить в мир противника эскадру боевых межпланетных кораблей, обрушить на него ракеты и новомодные фризерные бомбы, либо целую гору или астероид. Имелся, однако, простой, но эффективный способ защиты от внешней агрессии: высокочастотный сигнал, модулированный особым образом и излучаемый во всех направлениях. Эта помеха препятствовала точной ориентации поискового луча, который нащупывал лишь протяженный и непроницаемый сферический барьер, но не породивший его источник. Сравнительно маломощные передатчики, упрощенный аналог радиотелескопов, могли прикрыть всю звездную систему на расстояние двух-трех светолет, блокировав каналы Пандуса и любую попытку проникновения извне. Подобные устройства разработали давно, еще в Эпоху Исхода, и теперь почти каждый из Разъединенных Миров обладал необходимыми оборонительными средствами. В том был заключен еще один, весьма глубокий смысл, отражавший современную доктрину равновесия: межзвездные транспортные линии находились под эгидой ООН, но планетарные власти могли перекрыть их в любой момент.

Такие случаи бывали – правда, не в развитых и густонаселенных звездных системах. Земля, закрытая неведомыми силами в конце Эпохи Разъединения, считалась классическим примером, но были и другие миры, куда не дотягивалось щупальце Пандуса. Дьюдени, автор “Хроник”, их не называл, ограничившись лишь констатацией факта; зато целый Параграф посвящался способам проникновения в Закрытые Миры. Ричард, временами прихлебывая из бутылки, прочитал его с великим интересом.

Способов имелось всего два, и ни один из них не был реализован на практике. Во-первых, делались попытки (пока безуспешные) пробить сферу помех высокоэнергетическим импульсным лучом; но если б это удалось, то возникала проблема стабилизации связи. Проще говоря, на сколько секунд, минут или часов можно совместить стартовую и финишную точки? Этот вопрос касался не только ученых, но также разведчиков и военных: чтоб перебросить боевые корабли, нужны мгновения, но что потом? Даже мощный флот, оторванный от базы, мог проиграть битву – или, наоборот, выиграть ее, но слишком дорогой ценой. Тактика выжженной земли была абсолютно неприемлема для Карательных Сил ООН, и эту точку зрения разделяли все планетарные стратеги, кроме откровенных “ястребов”.

Второй способ заключался в переброске флотилии или кораблей-разведчиков на границу сферы помех. В таком случае им пришлось бы преодолеть расстояние в два световых года, что было в настоящий момент нереальным: самый скоростной из существующих кораблей затратил бы на такое путешествие целый век. Тут оставалось лишь рассчитывать на перспективу, на появление фотонных двигателей и звездолетов, способных добраться в любую точку Галактики. Над этой проблемой трудились во многих мирах, где – явно, а где, быть может, тайно. И сделать тайное явным было одной из задач ЦРУ.

"Пять Озер” существенно обмелели, когда Ричард добрался до конца главы. Читал он быстро и вскользь, так как многое было ему известно из лекций “Демокрита” и нынешних его преподавателей, а кое в чем он мог положиться даже на собственный скромный опыт. Помнилось ему – еще со смоленских времен, – что Пандус выглядит будто наклонный тоннель в серебристой Раме, дальний конец которого заволакивает мгла; и чем большее расстояние необходимо преодолеть, тем дальше смещается в фиолетовую часть спектра оттенок этой дымки. Большинство Разъединенных Миров лежали в красном или оранжевом диапазоне, желтый примерно соответствовал центральным областям Галактики, зеленый – ее самым далеким спиралям, а темно-синяя гамма – внегалактическим объектам. По длине волны, излучаемой активированным Пандусом, можно было определить финишный мир, если принять стартовый за условное начало координат.

Такой точкой в системе Транспортной Службы являлся Нью-Йорк, где под зданием древней штаб-квартиры ООН был установлен реперный Пандус, совмещенный со спектроанализатором, измерявшим длины волн с чрезвычайно высокой точностью. Штурман-компьютеры всех прочих трансгрессо-ров имели банк данных и навигационные программы для корректировки реперных отсчетов в соответствии с расстоянием до Колумбии. Эти же устройства ориентировали поисковый луч и осуществляли схлопывание тоннеля.

Все это Ричард Саймон знал, а потому с сознанием выполненного долга отложил “Хроники”. Все пять “Великих озер” единодушно показали дно, и казалось странным, что сам он почти не захмелел – только перед глазами маячила изумрудная дымка, словно он собирался шагнуть в устье Пандуса и перенестись на другой конец Галактики. Но туман этот к звездным странствиям отношения не имел, а являлся всего лишь листвой магнолий, темневшей и мрачневшей с каждым мгновением, по мере того, как солнце тонуло в океанских водах. Был поздний вечер; сад на кровле жилой башни опустел, по его дорожкам поползли роботы-уборщики, и только в дальнем углу, на теннисном корте, еще раздавались азартные выкрики и тлели ранними звездами огоньки сигарет.

Ричард встал, обогнул скамейку, шагнул к краю крыши. Отсюда можно было разглядеть тянувшуюся к востоку цепочку холмов и корпуса Разведуправления, высокие или приземистые, затаившиеся в распадке или на склоне или седлавшие с гордостью гребень холма подобно старинным рыцарским замкам. И под одним из них, под каким-то из зданий, таилось в земных глубинах обширное помещение с высоким сводом, бетонными стенами и серебристым прямоугольником Рамы.

Служебная станция Пандуса… Место, откуда агенты – настоящие агенты, не стажеры! – отправляются в путь… Ричард никогда не видел ее, но представлял почему-то совсем не такой, как в Смоленске, – не озаренной светом, не разукрашенной арками и фресками, а облаченной в суровый серый бетон, в полумрак, в тьму амбразур, откуда хищно выглядывают стволы огнеметов, эмиттеров и скорострельных “хиро-сим”. Пожалуй, он не сумел бы объяснить, отчего представляет станцию именно так, а не иначе, но инстинктивно ему казалось, что дела серьезные должны вершиться в сумраке и тишине.

А ЦРУ занималось только серьезными делами.

КОММЕНТАРИИ МЕЖДУ СТРОК

В комнате, разделенные длинным узким столом, сидели двое. Свет был неярок, и лицо женщины казалось смазанным, будто обозначили его тремя-четырьмя мазками небрежной кисти: вот – общий контур, вот черточка – рот, еще одна – глаза и брови, а под конец – серый завиток, изображающий прическу. Мужчина, бледный и рыжеволосый, устроился под световым плафоном, но и его черт было не различить – длинные пряди свисали на лоб, прикрывали уши и щеки.

Впрочем, эти двое пришли сюда не любоваться друг на друга.

– Запись включена, – сказала женщина. – Говорите.

– Удовлетворительно, – произнес мужчина, – вполне удовлетворительно. Это общая оценка, но если коснуться физических показателей, то они превосходны. Идеальное здоровье, сила, гибкость и быстрота. Редкое сочетание! Плюс поразительная выносливость и уникальная техника борьбы – с любым оружием или без оного.

Женщина кивнула.

– Вы же знаете, откуда он и кто был его воспитателем.

– Конечно, мэм. Знаю, но не перестаю изумляться.

– Изумление оставьте при себе. Итак, физические показатели превосходны, но ваша общая оценка – удовлетворительно. Почему?

– В соответствии с вашим приказом, мэм, мы, отбирая контингент для этого… гм-м… проекта, вначале ориентируемся на физические данные. Но это лишь необходимое условие, недостаточное. Все остальное – психология… – мужчина неопределенно пошевелил пальцами. – А психология, в отличие от стрельбища и боевого помоста, не дает сразу ясных ответов. Их надо ждать какое-то время – год, два или три. А что я вижу сейчас? Умен, упрям, уверен в себе – хорошо! Мечтателен и несколько наивен – плохо! Любит женщин, но не теряет головы – хорошо! Пьет с отвращением – плохо! Контактен, но не поддается чужому влиянию, стремится к славе и успеху – хорошо! Не жесток – плохо! – Сделав паузу, рыжеволосый криво усмехнулся. – В целом выходит удовлетворительно, мэм.

– Не жесток? – Лоб женщины покрылся морщинами. – Да у него же руки по локоть в крови! Потому он здесь, а не за рекой в гуманитарном колледже. Это его ожерелье…

– Ожерелье, мэм? Из костяшек пальцев? Впечатляющая штучка! Пока он резал свои трофеи, кровищи не по локоть натекло, а до бровей! Но вспомните, к т о был его противником?

Женщина нахмурилась.

– Вы хотите сказать, шеф-инструктор, что фохенды – не люди?

– Помилуй бог! Я, мэм, не расист, я – добропорядочный чиновник ЦРУ… вы же меня двадцать лет знаете… Я хотел только подчеркнуть, что наш подопечный убивал мужчин – и не просто мужчин, а воинов, равных ему во всем, кроме количества рук. Разве это убийство? Убийство – прикончить слабого. Женщину. Старика. Ребенка…

– Это уже патология, Дейв. В таком случае он был бы непригоден для наших целей.

– Патология? Но вы сами, мэм… На Гаити…

Глаза женщины вдруг стали темными и бездонными, как дульный срез пистолета “амиго”.

– Я выполняла свой долг! – отрезала она. – И потом, я – женщина! Значит, имею право убивать женщин. Тем более потаскух.

– Выходит, сам я и потаскуху прикончить не могу? – искренне удивился рыжий. – Оч-чень своеобразная точка зрения! Но спорить не смею, мэм. Я лишь намекнул на сложность моей задачи.

– Я вам ее не навязывала. Предполагалось, что его будет курировать Барух Нахим. Барух – человек уравновешенный и спокойный. А вы – ковбой! Вы сами влезли в это дело! И что же теперь? Не знаете, как объездить жеребца?

Рыжеволосый ухмыльнулся и оглядел комнату. Она называлась Первой Совещательной и была такой же узкой, как стол, протянувшийся меж торцевыми стенами. Окон в ней не имелось, зато на двух длинных стенах висели портреты мужчин в штатском и в мундирах. Одежды их были разными, но лица великих разведчиков, независимо от мест службы (коими могли оказаться ГПУ или ФБР, МИ-б или КГБ, Сюртэ Женераль или Моссад), отличались одинаковым сосредоточенно-хмурым выражением. Напротив, прямо над головой женщины, висел портрет генерала Вернона Келла «Верном Келл-руководил более четверти века управлением МИ-5, британской службой контрразведки», при всех регалиях и орденах. Рыжий подмигнул ему и сказал:

– Объездить жеребца, мэм, невелик труд и никакого риска. Только мой-то – не жеребец! В той дыре, откуда он родом, есть шестилапые монстры – вроде гепардов, но покрупней и позубастей. Вот это – он! Охотничий зверь, мэм! И где такого натаскаешь?

– Хм-м… Латмерика подойдет?

– Вполне. Или Аллах Акбар. Не зря же парень зубрит арабский!

– Или Аллах Акбар, – повторила женщина, согласно кивнув. – Но не сейчас, ковбой, не сейчас. Вы правы, психология не дает быстрых ответов, их надо ждать. И мы подождем.

Они помолчали, затем рыжеволосый осторожно спросил:

– А как дела у других кандидатов? Я слышал, их трое, мэм?

– Другими кандидатами занимаются другие инструкторы, – отрезала женщина. – Не стройте из себя болвана, Уокер! Сядете в мое кресло – будете задавать вопросы!

Рыжий покорно склонил голову.

– Прошу прощения, мэм… Это все мое техасское любопытство. Вы знаете, как-то раз в Дель-Рио, на самой мексиканской границе…

– Историю, как любопытный техасец съел койота, я уже слышала. Жаль, что не наоборот! – Женщина погрозила рыжему длинным сухим пальцем. – Вы повторяетесь, Уокер!

– Еще раз прошу прощения, мэм! Я, собственно, хотел сказать, что парня, съевшего койота, звали Клыкастый Дик. Неплохая кличка, верно?

Женщина, задумавшись, подняла взгляд к потолку, затем покачала головой.

– Мне не нравится. Слишком в ковбойском стиле и не отвечает ни внешним данным, ни внутреннему содержанию.

– Кстати, каким именем звали его фохенды?

– Оно очень длинное, мэм. Дик Две Руки из клана Теней, Ветра, сын Саймона Золотой Голос.

– Выбросьте все, кроме тени и ветра. Это подойдет. Зафиксируйте псевдоним в компьютере. В файле стажеров второго года обучения. Позже я заверю его своим шифром. – Слушаюсь, мэм! Свободен, мэм? – Нет. – Казалось, женщина колеблется. – Значит, у фохендов его звали сыном Саймона Золотой Голос? А что еще он рассказывал вам об отце, Уокер? Выкладывайте, и со всеми подробностями! Хоть я и родилась в Огайо, но тоже любопытна. Ничуть не меньше техасцев.