Текст книги "Третья стража"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Он прав, – подумал Глеб. – Как удивительно, как странно! Мы, люди, жаждем чудес, не замечая очевидного…»

– Но я-то не гений, – произнес он вслух. – Я просто хирург, и к великому непричастен.

– Непричастен? Так ли? – Грибачев прищурился. – Вы хирург, но, как все хорошие врачи, разбираетесь в психологии, в деятельности мозга. Объясните мне, как к гениям приходят новые идеи? Минуту назад такой идеи не было, и вдруг она появилась… Откуда? Из пустоты? Из ничего? Или вследствие случайного замыкания нейронов в левом или правом полушарии? Возможно, ее подсказал Бог или некий Абсолют, правящий Вселенной? Какая гипотеза вас устраивает?

Глеб развел руками.

– Я не задумывался об этом. Дома, в Питере, случилось мне стажироваться в Институте мозга, но и там не ответят на ваш вопрос.

Мозг – кладезь загадок, а мозг гения – тайна вдвойне.

– Согласен с вами. Но с этой тайной разобрались другие – возможно, не до конца, но знают они больше нас. Другие, Глеб! – Профессор поднял взгляд к потолку. – Гении черпают идеи в ноосфере Вселенной, и происходит это в результате периодических контактов или единственного импульса, который случается раз в жизни. Сложный подсознательный процесс, и я не готов объяснить вам детали, они мне неизвестны. Но замечу, что одни демонстрируют свой дар на протяжении десятилетий, нередко в разных областях, другие – лишь единожды. Их звездный час – миг связи с чем-то огромным, великим… миг, который больше не повторится. Таких довольно много, а вот истинных гениев… – Он развел руками.

– Леонардо да Винчи, – задумчиво произнес Глеб. – Леонардо, Ньютон, Лейбниц, Декарт и другие титаны… Да, их гораздо меньше, чем тех, кто прославился каким-нибудь одним открытием. И что отсюда следует?

– Продуктивность гения может возрасти, если оказать ему помощь, – молвил Грибачев. – Представьте личность, чей разум – что-то наподобие связующей нити между гением и ноосферой. У такого человека нет иных паранормальных талантов, он лишь открытый канал для передачи информации, и получает ее другая персона, способная осмыслить и развить новую идею. Контактер-Связующий только помощник. Он встречается с разными людьми – обычно их десять-пятнадцать, – беседует с ними, слушает, высказывает собственное мнение… Вот и все. Редкий дар, однако встречается чаще, чем гениальность.

– И это работает? – спросил Глеб, стиснув в волнении руки. – Это действительно работает?

– Еще как! – отозвался профессор. – Я мог бы вам такого порассказать! Впрочем, увидите сами – надеюсь, что увидите. – Он сделал пару глотков вина и добавил: – К тому же есть определенные… хмм… бонусы. Финансовая независимость, возможность кое-что узнать о внеземных делах, здоровье и долгая жизнь… Как вы думаете, сколько мне лет?

Глеб взглянул на руки профессора, на его лицо и шею. Кожа упругая, у глаз едва заметные морщинки, в волосах ни следа седины, и только глаза выдают возраст – глаза человека, давно простившегося с юностью. Пожалуй, в те годы, когда Глеба Соболева еще и в проекте не было.

– Думаю, вам за пятьдесят, но вы в отличной форме, – сказал он. – Не располнели, не поседели, не облысели… Редко приходится видеть мужчину ваших лет в таком хорошем состоянии, особенно из родных палестин. Мои пациенты из России слишком любят пить и есть.

– Ценю мнение хирурга! – Грибачев рассмеялся. – Но вы ошиблись, доктор – мне девяносто семь. В ноябре стукнет девяносто восемь.

Челюсть у Глеба отвисла, рот приоткрылся. Это было невероятно, просто невозможно! Процессы старения безжалостны, и ни один человек, доживший до такого возраста, не мог выглядеть на пятьдесят. Да что там на пятьдесят – на сорок, если не меньше!

– Сколько? – выдохнул он. – Я не ослышался?

– Не ослышались. Повторяю: девяносто семь.

Косметических операций он не делал, рубцов на шее нет, подумал Глеб. Да и какие операции, какие подтяжки! На руки посмотреть – как у молодого человека! Нет способов, чтобы уменьшить возраст вдвое! А потому…

– Вы не человек? – спросил он шепотом. – Вы, как Йокс, прилетели на Землю с какой-то миссией? Посодействовать нашим гениям?

– Вы снова ошиблись. – Грибачев помотал головой. – Если хотите, я готов пройти обследование в вашем госпитале. Кстати, по паспорту мне сорок шесть – ни к чему, знаете ли, дразнить гусей… Но я давно сотрудничаю с нашими… хмм… работодателями, а у них такие препараты… Я же вам сказал, что бонусы тоже имеются.

Глеб помассировал виски. Его сердце стучало так, словно он в быстром темпе пробежал километр.

– Что за препараты? Они только омолаживают или могут применяться с другой целью? Для лечения рака, нефропатии, цирроза печени?

– Узнаете в свое время. – Грибачев взглянул на часы. – О, уже без четверти двенадцать! На сегодня довольно, друг мой. Обдумайте мое предложение, и встретимся завтра или через день, как вам будет угодно. – Он поднял стакан и чокнулся с Глебом. – Выпьем за грядущее сотрудничество, на которое я очень рассчитываю. И не только я. Поверьте, вас ожидают удивительные встречи.

Он уехал на такси. Глеб проводил его до калитки и долго стоял там, глядя на камни древнего амфитеатра. Злые песчаные смерчи не поднимались над ними, тишина и покой царствовали в ночи, и над Сплитом, над всем побережьем Адриатики сияли яркие южные звезды. У одной из них – или, возможно, у многих – кто-то был озабочен делами Земли, пребывавшей в смутном времени, в эпохе третьей стражи. Так озабочен, что старался помочь земным гениям, связать их крепче с вселенской ноосферой – ибо кто, кроме них, мог вывести землян на верный путь? Гении – двигатель прогресса, и хотя он принес не меньше несчастий и горя, чем радостей, все же была надежда: вдруг великие умы придумают такое, что всех накормит, вылечит и осчастливит.

Но размышлял Глеб не об этом. Препараты, крутилось в его голове, чудесные препараты, что продляют молодость и жизнь, делают глубокого старца полным энергии и сил! Наверняка их можно применять и в других случаях, исцелять детей с церебральным параличом, спасать недужных с почечной недостаточностью, лечить от гепатита, рака, инсульта, лихорадки Эбола и прочих смертельных болезней. Еще от лейкемии…

Поздно! – подумал он. – Слишком поздно! Почему Грибачев не явился год назад или хотя бы полгода?.. Если ему, Глебу, и правда ниспослан этот странный дар, он бы не раздумывал! Он бы душу продал за чудесное лекарство! Только бы спасти Марину, а потом… Потом он вымостил бы сотне гениев дорогу в ноосферу! Даже если бы мозг его сгорел или взорвался от таких трудов! Но что случилось, то случилось…

За его спиной скрипнула дверь. Глеб оглянулся: в проеме маячила темная фигура Йокса.

– Ты получил ответы на свои вопросы? – спросил Защитник.

– Да. В основном, да.

– Теперь ты знаешь, что такое открытый разум?

– Разумеется. Я вполне осознал, какая я ценная особь.

– Ты доволен?

– Дальше некуда, – сказал Глеб. Потом пробормотал: – Дорога ложка к обеду… – и вернулся в дом. В свое семейное гнездо, где уже не было семьи.

Глава 7

Петербург и другие места, начало июля

Пчела кружилась над головой спящего. Навалившись грудью на стол, опустив лохматую голову на скрещенные руки, он спал так крепко, что доносившийся с улицы шум не мог его разбудить. За распахнутым окном звенели трамваи, слышался шелест шин и временами с грохотом проносились огромные трейлеры. Магистраль была оживленной, и от шеренги блочных девятиэтажек ее отделял газон, засаженный травой и деревьями, не слишком надежная защита от шума. Но человек спал.

Его голова и руки закрывали часть листов, разбросанных по столу. Для пчелы это не являлось препятствием – ее сканер позволял увидеть каждый лист так же ясно, как если бы бумаги разложили ровными рядами. Формулы, схемы, краткие заметки, странный чертеж, сделанный синим фломастером – несколько овалов, соединенных волнистой линией… Запечатлев все это, крохотный кибер с негромким жужжанием поднялся к потолку и сел на плафон люстры. Теперь в поле зрения была скудно обставленная комната: диван с разобранной постелью, шкаф, набитый книгами и журналами, маленький столик с компьютером и стол побольше, у которого спал человек. В квартире были еще крохотная кухонька, ванная, совмещенная с туалетом, и узкий коридор длиною в пять шагов. Не слишком просторные хоромы… Но их обитатель жил не здесь – большую часть времени он находился в тех пространствах и мирах, что были доступны лишь его воображению.

Картины, переданные кибером-пчелой, висели в воздухе – лист за листом, около тридцати изображений. Эмиссар глядел на них, пытаясь уловить ход мысли спящего, но безуспешно – его математических познаний явно не хватало. Впрочем, рядом находился эксперт, существо другой расы, но тоже в человеческом обличье. Его соплеменники стояли ближе к землянам, чем народ Седого – в частности, как многие гуманоиды, они использовали звуковую речь и письменные знаки. Имя эксперта – Семанг’акхглу-ар-пакта’туррим-нода – означало, что он достиг высшей ступени знания в абстрактных науках, в логике и математике.

Некоторое время в кабинете Седого царила тишина. Стены, забранные панелями из ясеня, опущенные жалюзи на окнах, пульт с мигающими огоньками и неяркий свет старинных лампионов создавали ощущение уюта, которое эмиссар очень ценил. Это убранство совсем не походило на обстановку жилищ его родной планеты, но чувства были те же – умиротворение и покой, воспринимаемый во всем ментальном диапазоне. Очень подходящая атмосфера для умственных трудов.

Пошевелив пальцами над пультом, Семанг’акхглу сдвинул в дальний угол панораму комнаты, которую посылала пчела, и принялся переставлять изображения страниц – похоже, он хотел привести их в определенный логический порядок. Затем вызвал другие картины, полученные ранее – формулы и уравнения потекли рекой, но многие были перечеркнуты или исправлены так, что доискаться смысла казалось невозможным. Эксперт недовольно уставился на них, вскинул руки в жесте бессилия и произнес на галактическом интерлинге:

– Не понимаю! Мне известно, чего он добивается – хочет решить проблему связности и трансформации некоторых топологических объектов… Задача возникла давно, в этом мире – столетие назад, а на моей планете много, много раньше. Решение не найдено, но я уверен, что он к нему близок. Невероятно!

– Невероятно, но факт, как любят здесь говорить, – заметил эмиссар. – Чего же вы не понимаете, достойный Семанг’акхглу?

– Его методики. Я в курсе задачи и могу припомнить десятки подходов к ней, которые, впрочем, закончились безрезультатно. Он идет другим путем, очень необычным, и я не поспеваю за ходом его мысли. Могу сказать одно: метод, созданный им, более ценен, чем само решение проблемы. Это математика, которой еще не существует… Нет, не так – она существует, но только в его разуме.

– Что ж, придется подождать, – сказал Седой. – Закончив работу, он опубликует ее в «Анналах математики» или другом солидном журнале, и его статьи будут понятнее, чем промежуточный результат.

– Если досточтимый не против, я хотел бы взять эти записи с собой на станцию. – Эксперт покосился на висевшие в воздухе страницы. – Может быть, я все-таки разберусь… дело чести, понимаете ли…

Эмиссару было известно, что в мире Семанг’акхглу очень высокие понятия о чести, долге и профессиональной репутации. Этот мир обогнал Землю на добрых пять тысячелетий – существенный момент, чтобы все же разобраться в трудах земного математика. Поэтому Седой сделал жест согласия и молвил:

– Не возражаю. Я перешлю материал к вам в Гималаи.

В Гималаях, среди неприступных вершин, размещалась одна из станций Внешней Ветви. Сотню лет назад ее воздвигли в горной долине, на поверхности земли, но с появлением авиации, радаров и спутников базу пришлось спрятать в искусственных пещерах, под толстым слоем вечных льдов. Все наземные сооружения были демонтированы, но среди исследователей этого уголка планеты до сих пор ходил миф о Шамбале, в которой обитают боги.

Взгляд Седого обратился к изображению комнаты и человека, спавшего за столом.

– Итак, он изобрел новую отрасль математики и близок к решению задачи, над которой бились многие великие умы… – задумчиво промолвил эмиссар. – Скажите, достойный Семанг’акхглу, каков реальный смысл этой проблемы? Для меня «связность и трансформация топологических объектов» звучит несколько академически.

– Да, я понимаю… терминология не всегда передает суть, особенно в абстрактных дисциплинах… – Смуглое лицо Семанг’акхглу порозовело, веки с отчетливо выраженной складкой эпикантуса прикрыли узкие глаза. В своей земной ипостаси он походил на шерпа, исконного обитателя гор и снегов. – Если этот мзиданни добьется успеха, мы сможем выяснить форму Вселенной после Большого Взрыва и ее дальнейшие развитие. Это тот самый топологический объект, чья связность и трансформация исследуется в данном случае. Как вам такой результат? Я бы сказал, что это очень, очень впечатляет!

Земному математику исполнилось сорок два, но Семанг’акхглу назвал его «мзиданни» – «юноша». Основания к этому были – возраст самого эксперта давно перевалил за шесть столетий. Седой подумал, что «мзиданни» подходит ко всей цивилизации Земли, юной даже в сравнении с его миром, не говоря уж про Обитающих в Ядре.

– Можно не торопиться, но можно ускорить работу нашим обычным способом, – произнес Семанг’акхглу. – Кто из Связующих его курирует? П’аавел-грибб-счев? – Он с трудом выговорил земное имя.

– Нет, – откликнулся Седой. – Уникальная ситуация: этот «мзиданни», как вы его назвали, не нуждается в Связующем. Очень мощный интеллект… Предположительно он сочетает дар математика и способность связываться с ноосферой в необходимые моменты. Разумеется, не сознавая этого, но подпитка, по нашим наблюдениям, идет каждые два-три дня. Не исключаю, что сейчас он тоже… – Эмиссар взглянул на спящего и продолжил: – пребывает не в нашем мире.

– Редкий дар, – согласился Семанг’акхглу, поднимаясь.

В стене напротив его кресла возник большой светящийся овал. По его периметру бежали радужные сполохи, красный цвет сменялся оранжевым, оранжевый – желтым, и так до фиолетового, в порядке волн видимого спектра. Сделав прощальный жест, Семанг’акхглу скрылся в портале, и сполохи погасли – знак того, что трансгрессия прошла без помех. Затем овал растаял в воздухе.

Пересев ближе к пульту, эмиссар убрал страницы с формулами, и теперь перед ним висело лишь изображение комнаты со спящим человеком. Задумавшись, он смотрел на земного математика, сотворившего нечто такое, чему не нашлось аналогов в других культурах, более древних, более протяженных в пространстве и безусловно более мудрых. На Земле, как и в других мирах, процесс познания Вселенной шел в основном поступательно, хотя не существовало строгого закона, по которому всякое открытие, любое достижение должно непременно базироваться на предшествующих. Плавный ход прогресса то и дело нарушался самым странным образом, когда какой-нибудь беспокойный ум высказывал мысль, что будет понятна его соплеменникам через сто или тысячу лет. Седой знал, что прецеденты имеются в любой цивилизации – везде и всюду появлялись личности с высоким интеллектом, но часто их идеи и изобретения не коррелировали с текущими потребностями. В мире Седого создателем теории трансгрессии стал некий астролог, гадавший по расположению светил о судьбах стран и их властителей. Это случилось в незапамятные времена, в век пара и так давно, что история не сохранила имя гения – его современникам были нужны уголь и паровые котлы, а не способ мгновенного преодоления пространства. К счастью, тайная рукопись астролога нашлась через много поколений, открыв расе Седого дорогу к звездам.

Земля тоже не являлась исключением, демонстрируя высокую степень преждевременных открытий, причем судьба провидцев была, как правило, печальной. Архимеда убил римский солдат, Эварист Галуа погиб на дуэли, Нильс Абель умер от чахотки, Демокрита судили и едва не изгнали из родных Абдер, Джордано Бруно сожгла инквизиция, Тьюринг кончил жизнь самоубийством, а великолепная плеяда физиков двадцатого века одарила людей страшным оружием. Гениев на Земле не ценили – кроме тех, кто умел лить пушки и делать бомбы.

«Но времена изменились, – подумал Седой, – мы здесь, и мы нашли Связующих. Если все сложится благоприятно, Галактика получит новый импульс. А если нет…»

Но думать о неудачном исходе ему не хотелось. Впрочем, такой вариант грядущего тоже был смоделирован Внешней Ветвью, и эмиссар отлично помнил страшноватые прогнозы. В лучшем случае – долгий застой, пока не возникнет, не войдет в силу другая раса с мощным творческим потенциалом; в худшем – межзвездная война, когда Империя так усилится, что сможет претендовать на гегемонию в Галактике.

В реальности последнего прогноза эмиссар не сомневался. В этом случае не стоило рассчитывать на Обитающих в Ядре – проблемы Ветвей были им чужды, и, по причине своей загадочной сущности, они не отделяли правых от виноватых. Пожалуй, эти могущественные существа могли санировать Галактику от чуждой им жизни, приравняв ее к скопищу паразитов, чья возня и свары нарушают покой Мироздания. Но если не они, кто еще мог остановить семипалых?.. Только другая столь же грозная империя, объединившая сотни миров, только другая сила, способная стать противовесом. Только будущая Земля…

Седой отключил связь с кибером-пчелой, и изображение комнаты погасло.

– Форма Вселенной после Большого Взрыва и ее дальнейшие развитие… – шепнул он в задумчивости. – Абстракция высшего порядка, новая идея, великое открытие! – Затем подошел к окну, раздвинул жалюзи, бросил взгляд на город и произнес: – Надеюсь, они не сделают из этого оружие, какую-нибудь супербомбу или сжигающий звезды луч. Хотя, если постараться…

* * *

Устроившись в кресле авиалайнера, Грибачев делал заметки в маленьком ноутбуке. Седой не требовал письменных отчетов; по его мнению, этот земной обычай был нелеп, так как любая запись сообщала лишь факты, не передавая эмоций. Впечатления эмоционального ряда являлись для Седого более важными, чем слова, и Грибачев подозревал, что эмиссар Внешней Ветви пользуется второй сигнальной только для удобства Связующих. Все-таки они были людьми и не умели считывать мысли и эмоции собеседника.

Заметки профессор делал для себя, памятуя, что ему придется не раз встречаться с Соболевым. Вероятно, Седой пожелает, чтобы именно он обучал нового Связующего, а этот процесс был достаточно долгим. Существовали разные способы воздействия на подопечных – регулярный или эпизодический контакт, беседа на некую тему или брошенное вскользь замечание; с одними Связующий встречался лично и довольно часто, для других был случайным собеседником или анонимной личностью, просто «человеком из толпы». Те, с кем контактировал Томас Хиггинс – а таких насчитывалось двенадцать человек, – перейдут теперь к Соболеву; значит, нужно продумать, где и как представить им нового Связующего. С учетом нрава герра Поппера и специфических особенностей других подопечных это было делом непростым; известные люди весьма осторожны в выборе знакомств. Хиггинс являлся журналистом, писавшим о науке, что делало общение с учеными вполне естественным. Соболев – врач, и, судя по его досье, очень толковый; не исключалось, что это поможет установить контакты со всеми членами группы Тома.

При мысли о Хиггинсе сердце профессора сжалось. Связующих, считая с ним самим, было шестеро; он курировал Россию и Ближний Восток, Лю Хао и Такеши занимались Индией, Китаем и Японией, Бартон – Канадой и Соединенными Штатами, Виктор Ла Вега – Латинской Америкой. На Хиггинса возлагались контакты в Европе, и Грибачев сблизился с ним больше, чем с другими коллегами; от Лондона до Петербурга лететь всего лишь три часа, они виделись часто, и эти встречи со временем переросли в дружбу. Томас был прекрасным собеседником и очень эрудированным человеком.

Что же с ним случилось?.. Седой сказал, что он погиб в автокатастрофе, при столкновении с трейлером, но как такое могло произойти?..

Профессор машинально прикоснулся к медальону, висевшему на шее под рубашкой. Считалось, что это устройство предохраняет от неприятных случайностей, развоплощая возможные события или слегка изменяя их ход. Кирпич, упавший на голову, может искалечить, даже привести к фатальному концу, но только не владельца медальона – будто по наитию он замедлит шаг или обойдет опасное место и сохранит голову в целости. Грибачеву не было известно, как действует странный механизм, влияющий на причинно-следственные связи, но до сих пор прибор обеспечивал безопасность ему и остальных коллегам. Выходит, не всегда и не при всяком случае…

Он убрал компьютер в сумку и прислушался. Турбины гудели ровно, самолет не трясло, небо было безоблачным. Его соседки, две загорелые девицы, оживленно болтали о знакомых парнях, модных купальниках, хорватской кухне и любовницах маршала Тито. Народ читал, дремал или обменивался впечатлениями, дети пищали, стюардессы разносили легкое вино, пепси и минеральную воду. Словом, ничто не сулило беды. Но превратности, случавшие с Грибачевым не раз за время его долгой жизни, намекали, что все может очень быстро измениться: споткнулся, упал в окоп, и над тобой просвистели осколки снаряда… Вечер, звонок в квартиру, открываешь дверь, и люди в погонах тащат тебя к «воронку»… Или другой расклад: знакомишься с приятным мужчиной по имени Сергей Василенко, беседуешь с ним на разные темы, и вдруг он предлагает поучаствовать в инопланетной миссии. А затем еще и добавляет: я, уважаемый Павел Никитич, собственно, не человек, хотя и гуманоид… Неожиданности всегда не приходят, а прибегают и бьют крепко!

Конечно, гибель Тома было нельзя считать случайностью. Грибачев знал, что Седому и его команде противостоит иная и столь же мощная сила, но отношения тех и других чужаков, их открытое противоборство и разногласия регулировались Договором. С одной стороны, Договор ограничивал число контактеров, препятствуя слишком быстрому и опасному прогрессу; с другой, уничтожать Связующих – а тем более подопечных им гениев – строго воспрещалось. Кто-то за этим следил, некий таинственный гарант, еще более могущественный, чем Седой и его противники. Подобная доктрина, основанная на балансе сил, подконтрольных третьему партнеру, казалась вполне разумной, и Грибачев, как социолог, ее одобрял. Но теперь случилось нечто такое, что расшатало устойчивость конструкции, и поводы к тому могли быть разные. Или контроль ослаб, или противная сторона сравнялась мощью с гарантом и больше его не страшится?.. Или уверена, что такая мелочь, как убийство контактера, сойдет с рук?.. Или считает, что доказать злодейский умысел нельзя?..

Обдумав эти возможности, профессор их отверг. Гибель Связующего являлась отнюдь не мелочью, а прямым нарушением Договора, и сам факт смерти Хиггинса доказывал, что она случилась по вине созданий, способных нейтрализовать охранное устройство. Земные технологии тут были ни при чем; ни излучение локаторов, ни лазеры, ни радиация на медальон не влияли. Не могло произойти и ослабление контроля – прислали ведь Защитника! Как утверждал Седой, Защитник стоил целого космического флота и не имел иных ограничений, кроме директив своих владык. Могучее неистребимое существо, безжалостный и точный исполнитель приказов; его визит на Землю – явная акция устрашения.

Нет, размышлял Грибачев, дело здесь в другом. Были у нас две команды и судья, следивший, чтобы играли по правилам – все как на футбольном матче. И вдруг игра смешалась! Почему? Фанаты ринулись на поле, а им судья не указ… В нашем случае – внешняя сила, не Седой и не его противники, а кто-то еще. Возможно, некая раса, не связанная Договором?.. Но про таких Седой не говорил, даже намеков не было… С другой стороны, все ли он должен и может рассказывать? Галактические дрязги – не наша проблема… пока не наша…

Соседки с завистью шептались о какой-то Ксюшке. Ей повезло – окрутила олигарха. Толстый, лысый, старый, но – олигарх… Не очень богатый – банк у него, строительная фирма, сеть бутиков с дамским бельем и кое-что еще по мелочи. Ну, вилла в Испании, дом в Швейцарских Альпах и два отеля на каком-то острове, то ли Родос, то ли Лесбос… Не Абрамович, нет! Но все же – олигарх… Помрет, все Ксюшке достанется… А сама-то – мымра, ни кожи, ни рожи, ни приличной задницы…

Грибачев вздохнул. Вот он, социальный планктон, о котором толковал О’Рейли… Гении двигают прогресс вперед, а зачем, для чего? Чтобы Ксюшки и их подружки ели, пили и развлекали престарелых олигархов? Чтобы всякий хлыщ с пустой головой мог пересесть с «жигуля» на «Тойоту»? Чтобы множились где-то толпы сытых бездельников, торговцев и воров, а в других местах голодали, побирались и копили злобу?.. Третья стража, подумал он, третья стража, и не все увидят рассвет… Переселить бы куда-нибудь достойных, устроить заповедник и переселить… Хоть на другой конец Галактики!

Не будем слушать о Ксюшке, сказал он себе, не будем – тем более что у нее ни кожи, ни рожи, ни приличной задницы. Так что там у нас с внешней силой?.. Надо все же расспросить Седого, ибо, как говорили латиняне, кто предупрежден, тот вооружен. Может быть, это ерунда, одни пустые домыслы, а может, дело серьезное…

Насколько серьезное, он даже не мог представить.

* * *

Боевой звездолет Империи семипалых переместился из облака Оорта за орбиту четвертой планеты и висел теперь в тридцати семи миллионах километров от Земли. Вполне подходящая дистанция, чтобы открыть портал к дальнему краю Галактики и перебросить небольшую массу. Сделать это из кометного облака тоже не было проблемой, но требовался большой расход энергии – затраты на трансгрессию росли пропорционально кубу расстояния до точки портала.

Звездолет был огромен – толстая, покрытая броней сигара пятикилометровой длины. Пожалуй, кроме самых длинных мостов, на Земле не нашлось бы сооружений, сравнимых с этим кораблем; рядом с ним любой небоскреб выглядел более чем скромно. Выступы орудийных башен, антенны, стыковочные узлы и закрепленные на корпусе малые суда придавали ему сходство с чудовищной еловой шишкой.

Странствия среди звезд и галактик не нуждались в столь гигантских конструкциях, даже с учетом вооружения и энергетических ресурсов корабля. Однако у большинства разумных существ огромное ассоциировалось с силой, могуществом и несомненным превосходством. Это был важный психологический момент; во многих случаях появление имперского флота в той или иной звездной системе не приводило к ожесточенным схваткам, а только устрашало. В последние тысячелетия применение силы в Галактике не поощрялось, но любая обитаемая планета, любая раса могла добровольно избрать покровителей и сотрудничать с ними, выплачивая дань. Формы ее были разнообразны: сырье, некоторые виды продукции, рабочий контингент, территории для баз и поселений колонистов. На нынешнем этапе своего развития Империя стремилась не истреблять, а покорять и использовать.

Но мир утрака был обречен на гибель. Собственно, не мир, а населяющая его раса, из-за которой споры велись давно, причем столь ожесточенные, что едва не привели к вооруженному конфликту. Ситуацию спас Договор, и хоть Империя его не признавала, все же не решилась ввязываться в схватку с Внешней Ветвью. Победа в такой масштабной и долгой войне была равнозначна поражению: взорванные солнца, испепеленные планеты, закат цивилизации, холод, мрак и смерть. Судьбу Галактики Триподов знали все – мертвая, полная пылевых облаков и погасших звезд, она являлась веским доводом в пользу благоразумия и осторожности. Кроме того, были Обитающие в Ядре, и лидеры Империи считали, что пока не готовы помериться силами с этой древней расой.

Туземцы утрака, как и многие до них, стояли на пороге выхода в дальний космос. То был великий момент для любой цивилизации, любой культуры, означавший, что в скором будущем она соприкоснется с другими расами, получит мощный импульс к развитию и, в свою очередь, обогатит соседей по Галактике новыми идеями. Этот процесс регулярного обновления и притока свежей мысли предохранял от застоя и служил гарантией того, что галактическое сообщество не погибнет, а будет успешно прогрессировать. Но не всякая мысль хороша, и потому неофиты подвергались тайному изучению, чтобы выяснить, какие идеи они привнесут в общую копилку. Обычно этим занималась раса, бывшая первооткрывателем – в данном случае, ротеры. Не самый уважаемый в Галактике народ, но в сомнительной ситуации можно было привлечь консультантов.

Решение не всегда оказывалось положительным. Слишком воинственных, эгоцентричных и прочих недостойных подвергали блокаде, тоже, разумеется, тайной; их космические проекты неизменно терпели крах, зонды-автоматы уносились в пустоту, полет к другим планетам кончался катастрофой. Космические исследования требовали огромных вложений и их бесцельность возмущала общество; рано или поздно их прекращали, и раса, лишившись будущего, задыхаясь на своей планете, прямой дорогой двигалась к регрессу и вырождению. Та же судьба была бы уготована утрака, если бы…

Они относились к числу недостойных, и это было неоспоримо. При всех своих технических достижениях они не добились главного: их мир остался разобщенным, в нем шла ожесточенная борьба за власть, конфликты разрешались грубой силой, невосполнимые ресурсы тратились на производство оружия, столь мощного и опасного, что гибель этой расы казалась неизбежной. Вдобавок они загрязняли планету, сваливали мусор в океаны, вырубали леса и плодились в огромном числе, буквально пожирая все, до чего могли дотянуться – чистую воду, плодородные почвы, минеральное сырье, животный мир, растительность и даже воздух собственной планеты.

Утрака! Верно их назвали ротеры! Недоумки! Подобная раса, вырвавшись в Галактику, могла принести раздоры и войны, так как была заражена еще одним опасным вирусом – идеей собственного превосходства. Эта мысль пронизывала все их религиозные доктрины и поощряемые властями идеологии, их законы, политику, менталитет, став краеугольным камнем их мировоззрения. Пока утрака обитали на своей планете, их племена могли доказывать друг другу, кто самый избранный, самый прогрессивный и справедливый, и заниматься этим до скончания веков. Но появившись в Галактике и встретив других разумных, они, вероятно, возненавидели бы чужаков или пожелали навязать свое господство, свою религию, культуру и убогую мораль. Они посчитали бы, что вправе делать это силой, как не раз случалось в их истории.