Текст книги "Конан и Небесная Секира"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 9. Похищение Рана Риорды

Ночные кошмары начали мучить Быстрого Оленя на вторую ночь после побега. Его не зря звали Быстрым; покинув стойбище Людей Травы, он за пару дней одолел такое расстояние, какое охотничий или воинский отряд прошел бы за четыре. Он бежал ровной волчьей трусцой с рассвета до заката, и нелегкий груз – два копья, нож, топор, плетеная сумка с припасами и завернутый в кожаную накидку Убийца – не тяготил его; Быстрый Олень был молод и силен. Он не боялся погони, да и вряд ли вожди послали бы кого-то за ним; а если б и послали, то посланные наверняка не торопились бы. Итак, он не боялся, что погоня настигнет его, но не сумел уйти от колдовских чар.

Проклятый Коготь!

Но снился ему вовсе не шаман. Он видел какое-то полупрозрачное существо, подобие человека с неясными чертами лица, скрытого под капюшоном, и сверкающими жуткими глазами цвета неба на закате. Эти синие зрачки жгли его; он корчился и стонал, не в силах разорвать сновидение, шепнуть охранительное заклятье. Да и вряд ли заклятья помогли бы ему – призрачный дух был силен, и обычному человеку, даже самому сильному из охотников, с таким не справиться. Видно шаман, Кривой Коготь, вызвал из мрака Вечной Ночи самого страшного из своих слуг, поручив ему добраться до сбежавшего похитителя…

Впрочем, дух с горящими зрачками не пытался пожрать Быстрого Оленя и, судя по всему, не хотел увести его с собой в Тьму, из Которой Нет Возврата. Он только грозно сверкал глазами и хрипел какие-то слова. В первую ночь явления страшного призрака Быстрый так перепугался, что даже не понял его речей. То же самое повторилось и на вторую ночь, и на третью, но потом молодой воин разобрал, чего желает дух. Тварь, пришедшая из Пропасти Злого Ча, хотела, чтобы Быстрый нес Убийцу на юг или на восход солнца, охотник же бежал на север и запад.

Вскоре он понял, что дух ничем не может повредить ему – разве что ночными кошмарами. Но это было не так страшно. Хоть Быстрый Олень не всегда высыпался, шаг его по-прежнему был тверд, ноги – сильны и послушны, а копье не знало промаха. Но охотился он редко, не испытывая в том особой нужды, ибо запасов памако в его мешке хватило бы на целую луну. Памако готовили из смеси сушеного мяса с ягодами и жиром; его бурые шарики были легкими, вкусными и питательными.

Вечерами, перед тем, как уснуть, Быстрый Олень чертил на земле магические символы и шептал заклинания. Несмотря на молодость, он, как и все Люди Травы, кочевавшие в неоглядной степи, был опытен в обращении с потусторонними силами. Люди Травы знали, что духи, демоны и призраки живут повсюду и неблюдают за ними недреманным оком. Одни – например, духи предков – были милостивыми; они хранили детей своих от бед, помогали на охоте и в битвах с враждебными племенами. Другие пришельцы из Черной Бездны не проявляли ни злого умысла, ни особой доброты – разумеется, до тех пор, пока их не оскорбляли неосторожным словом или делом; о них лучше было не поминать всуе. Существовали и третьи, откровенно злобные и недоброжелательные; этим полагалось приносить жертвы и обороняться от их влияния с помощью заклятий и чар. Убийца, которого Быстрый упрямо нес на запад, конечно же принадлежал к сонму злых духов и отличался такой силой, что лишь Кривой Коготь, шаман из шаманов, сумел с ним совладать. Но за это Люди Травы платили страшную цену.

Поразмыслив, Быстрый решил, что ночного призрака подсылает ему не Коготь. Прошла половина луны, и он удалился от родного стойбища на огромное расстояние, почти достигнув рубежей Страны Вод, легендарной Вал Йета. Кривой Коготь был могущественным колдуном, но вряд ли он мог настичь и покарать ослушника, убежавшего так далеко. Значит, дух с пылающими синими глазами не являлся посланцем Когтя? Вероятно, так! И Быстрый Олень сделал единственно правильный вывод, что грозный пришелец, вторгавшийся в его сны, как-то связан с Убийцей. Теперь, останавливаясь на ночлег, он закапывал сверток с Убийцей в землю в сотне шагов от своего костра и проводил ночь куда спокойней, чем прежде. Дух все равно являлся, но выглядел зыбким, как предутренний туман над рекой, и его невнятное бормотание стало едва слышным.

Почему он требовал, чтобы Убийцу несли на юго-восток? Это оставалось загадкой для Быстрого Оленя. В любом случае, он не собирался подчиняться призраку; он хотел дотащить свой страшный груз до Страны Вод и утопить его там в самом глубоком озере. Пусть проклятый вернется в проклятое место, туда, откуда он изошел! И пусть лежит там до скончания времен!

Кроме этих обших соображений существовали и другие обстоятельства, более практического характера. К юго-востоку от тех мест, где кочевали сейчас Люди Травы, высился горный хребет с обледенелыми вершинами, подпиравшими небеса; идти туда значило сразу сунуть голову в пасть ненасытного Ча. Не желал Быстрый Олень отправляться и на восход солнца, ибо племя его два десятка лет продвигалось именно в том направлении и Убийцу могли найти, как бы хорошо он не запрятал магическое оружие. Кривой Коготь, шаман шаманов, почуял бы его за дни и дни пути!

А вот в озерах Вал Йета Убийцу нипочем не разыскать! Быстрый Олень был совсем мальчишкой, когда племя его кочевало в тех краях, но запомнил, что были в Вал Йета озера без дна, столь глубокие, что воды их, вероятно, граничили с Пропастью Ча, которая со временем поглотит все сущее. Но Быстрый надеялся, что до времен этой новой катастрофы еще далеко, ибо в памяти людской еще не исчезли воспоминания о прежней, случившейся тридцать поколений назад. Для людей это огромный срок, но для демонов небольшое время; не может же Страшный Ча просыпаться столь часто и трясти землю!

И потому, решил он, пусть Убийца лежит в глубочайшем из озер, а если Ча снова всколыхнет степь и горы, то проклятое оружие провалится еще дальше, в Пропасть Вечного Мрака, и – пусть помогут предки! – угодит прямо в ненасытную утробу злого Ча. Там ему самое место!

Возможно, Убийцей овладеют другие демоны, боги серокожих себайо, пришедших в Вал Йета откуда-то с юга. Они, эти завоеватели, прогнали предков Быстрого из Страны Вод, но то было самым меньшим их злодеянием; гораздо хуже, что себайо принесли с собой Убийцу. И, как рассказывали старцы Людей Травы, победили с помощью проклятого оружия, а потом, испугавшись его злобного могущества, бросили в степи, на поле последней битвы, среди трупов, со временем ставших белыми костяками. Там, под грудой костей и черепов, Кривой Коготь и нашел его – в недобрый миг, стоивший Людям Травы многих и многих жизней!

К тем временам изгнанное из Страны Вод племя давно переселилось в степь и не помышляло о том, чтобы отбить у серокожих прежние земли. Степь была широка и просторна для всех народов, что жили в ней; ничем не хуже мест, захваченных себайо. И тут, в степи, к Людям Травы стали присоединяться бездомные, гонимые и обиженные; приходили они по-одиночке, либо семьями и целыми кланами, особенно с запада, где бушевала непрерывная война, где дикари истребляли дикарей, а их выжженные и опустевшие территории потом доставались другим дикарям, еще более страшным, среди которых были и огромные шерстистые обезьяны, обитавшие раньше на севере. Среди тех, кто прибился к народу Быстрого Оленя, попадались всякие люди: невысокие и крепко сколоченные, с каштановыми, соломенными или черными волосами, и другие, темнобровые, смуглые, с крючковатыми носами, и третьи, рослые, бронзовокожие и синеглазые, и четвертые, с иссиня-черными бородами, что росли от самых глаз, и пятые, и шестые, и седьмые… Всяк приносил и кровь свою, и своих богов, и свою магию, так что со временем Люди Травы, смешавшись в единую орду, стали сильны и числом своим, и колдовским уменьем. И кочевали они в степях куда звало сердце, и поклонялись каким хотели богам и демонам, иногда воевали с соседями, такими же кочевыми племенами, иногда мирились и жили, в общем-то, спокойно, пока Кривой Коготь – да поглотит его раньше срока утроба Ча! – не разыскал проклятого Убийцу.

О последнем сражении предков Людей Травы с себайо уже никто и не вспоминал, ибо случилось оно за десять или пятнадцать поколений до Быстрого Оленя. Но тогда серокожие наверняка одержали победу, потому что поле битвы было завалено пробитыми стрелами черепами, а Люди Травы в те времена не знали лука. В одном же месте скелеты и черепа громоздились целым холмом и выглядели странно – рассеченными с такой силой, какую руки человеческие не способны приложить к каменному топору. Кривой Коготь, тогда еще колдун молодой и честолюбивый, начал рыться в огромной груде костей и откопал Убийцу. Себе на потеху, остальным – на горе!

Люди Травы не знали, почему серожие расстались со своим магическим оружием. Возможно, затерялось оно среди завалов мертвых тел, возможно, и не старались его найти, решив, что послужил Убийца достаточно и лучше забыть о нем навсегда и не вспоминать. Мудрецы себайо ведали об этом страшном амулете куда больше Кривого Когтя и, наверное, побаивались его. Но Коготь не боялся; он нашел Убийцу, и взял себе, и сделался великим колдуном, шаманом над шаманами. Теперь вожди и люди степного племени трепетали перед ним.

Быстрый Олень, мучимый ночными видениями, приближался к Стране Вод и думал, думал, думал. Быть может, Кривой Коготь не столь уж виноват, как ему казалось вначале? Быть может, призрак, истинный повелитель Убийцы, тоже являлся шаману? Сначала – просил, потом стал требовать, приказывать… И Коготь подчинился… Подчинился ради власти над племенем, а не забросил Убийцу в глубокий овраг, не закопал в землю и не отправился в Страну Вод, чтобы разыскать то проклятое поле давней битвы и сунуть Убийцу в груду черепов! Не иначе, как злобный Ча овладел разумом шамана! Ча любит кровь и трупы, страдания и смерть – как раз то, что творил Убийца в руках колдуна.

Отец и старшие братья рассказывали Быстрому Оленю, что, овладев магическим оружием, Коготь сильно переменился. Он начал ходить с воинами в набеги – а такого раньше не делал ни один шаман! – он принялся грозить соседям, обещая извести их до последнего человека, он стал подговаривать вождей идти на восход солнца, покоряя все племена, какие встретятся по дороге. Слова же свои он подтверждал сильным и страшным колдовством: любой набег, любая стычка с его участием неизменно заканчивались победой. Да, Люди Травы тоже умирали, но противников гибло стократ больше, ибо ни палица, ни каменный топор, ни молот из кремня, ни копье с обсидиановым наконечником не могли остановить сверкающий полукруг Убийцы. Лезвие его резало и камень, и дерево, и кости, и человеческую плоть.

Сперва Люди Травы, опьяненные победами, торжествовали. Никто не спрашивал, где и когда Кривому Когтю удалось найти такой могущественный амулет, залог победы и воинской славы. Но проходило время, и соседние племена, с которыми теперь уже только ссорились и не мирились, стали опасаться Людей Травы. Прошел слух, что ими овладел Ча, Хозяин Ледяной Бездны, а это значило, что от них нужно держаться подальше. Что ж, степь велика, всем места хватит! И соседи откочевали, скрылись с глаз, рассеялись, как пар над котлом, исчезли, словно облака, гонимые ветром. Никто больше не торговал с Людьми Травы, не обменивался диковинами, не отдавал своих девушек и не брал женщин от их костров. Они очутились в пустоте, ибо земли вокруг были просторны, а людей в них мало, и всякий мог скрыться от всякого. И больше не приходили к ним с запада странники разного обличья и не просились принять в племя – не хотели мешать свою кровь со злым народом. Зла же и на западе хватало.

И тогда Кривой Коготь объявил вождям и старейшинам, где удалось найти ему Убийцу, и что Убийце потребно. Желало же колдовское оружие крови, и не той малой крови, проливаемой на камни очагов в знак единения с предками и добрыми духами, а той, что хлещет из ран в сражении. А раз враги сбежали и сражаться не с кем, то каждую луну будет теперь выходить шаман на поединок с избранным воином из числа Людей Травы и драться с ним до смерти. Коль устоит соперник, зарубит Кривого Когтя или пробьет копьем, то владеть ему Убийцей и сражаться дальше, пока и его не убьют. Так надо поступать впредь, ибо если Убийца не получит взятой в бою толики крови, то заберет всю кровь – всю, какая течет в жилах Людей Травы, от самого дряхлого старика до новорожденного младенца.

Как сказал шаман, так и было сделано. Убийца уже доказал свою мощь; его боялись, и боялись Кривого Когтя. Был он мужчиной в зрелой поре и за пять или шесть лет (Быстрый Олень не помнил точно, сколько времени прошло с начала поединков) смог уложить десятки лучших воинов Людей Травы. И было ясно, что до старости своей уложит всех прочих, кто оставался еще жив, молчал, трепетал и каждую луну покорно тянул жребий. Но Быстрый Олень не собирался подчиняться колдуну! Став воином и охотником, он тоже тянул жребий и тоже молчал – даже когда под лезвием Убийцы простился с жизнью один из его старших братьев – но трепета не было в его сердце. Только ненависть!

Он хотел убить Кривого Когтя. Сразиться с ним и убить! Но на равных: камень против камня, копье против копья, чары против чар. И без злого колдовства, что таилось в Убийце! Быстрый Олень знал, что с этой магией ему не справиться, и Убийца, сверкающий в сильных руках шамана, наверняка отведает его крови. Тогда-то он и подумал впервые, что проклятое оружие надо украсть. Украсть и унести так далеко, чтобы Кривой Коготь не сумел найти Убийцу – по крайней мере до тех пор, пока не будет убит сам!

Намерение Быстрого Оленя крепло, а когда жребий, брошенный в очередной раз, выпал его отцу, он решил не медлить. Выкрасть Убийцу из шатра шамана было совсем просто – Кривой Коготь не стерег его, зная, что никто из Людей Травы не прикоснется к проклятому оружию по собственной воле. Не прикоснулся и Быстрый: набросил поверх кожаную накидку, перевязал волосяным шнурком и змеей ускользнул в ночь. А затем помчался на заход солнца что было сил!

Теперь он мог не торопиться. Цель его была близка; среди степного разнотравья тут и там начали вставать серые скалы, кое-где появились деревья и небольшие болотца, заросшие тростником; от них начинались ручьи, струившиеся к западу, в озерный край, богатый водами и лесами. До него оставалось день или два пути, и Быстрый Олень удвоил осторожность: он не хотел попадаться на глаза себайо. Во всяком случае, до тех пор, пока Убийцы не будет похоронен в самлм глубоком из озер!

Последнюю ночь он провел у подножья кургана, разложив маленький костерок – не больше, чем требовалось, чтобы обжарить тушку дрофы. Птицу Быстрый Олень подбил еще утром – она выскочила из травы прямо на охотника, не видя и не соображая ничего в паническом бегстве. Похоже, что-то напугало диких обитателей степи; Быстрому попадались и волчьи стаи, и шакалы, и стада оленей и антилоп, устремившиеся к востоку. Вероятно, подумал он, себайо затеяли облаву, или еще какое-нибудь племя, Дети Волка или Потомки Орла, решило поохотиться у рубежей Страны Вод. Если ему попадутся Волки или Орлы, он скажет им, что зло покинуло стойбище Людей Травы… Быстрый Олень озирался по сторонам, но так и не увидел ни единого человека. Животные, однако, бежали, будто спасаясь от неминуемой гибели.

Он закончил ужинать, потом отнес сверток с Убийцей подальше, на вершину холма, у которого собирался провести ночь. Если духи предков будут милостивы, завтра ему попадется озеро – глубокое озеро, бездонная пропасть, граничащая с Бездной Ча, Владыки Смерти… Там он и похоронит Убийцу! А потом вернется в стойбище Людей Травы и…

Ночью Быстрому Оленю снилось, как он сражается с шаманом – камень против камня, копье против копья, чары против чар. Спал он, однако, спокойно, потому что призрак с горящими глазами не приходил и не нашептывал ему о своих желаниях. Видно он понял, что Быстрый Олень неумолим и никогда не повернет к востоку с опасной ношей за плечами.

Рассвет выдался кроваво-красным, тревожным, и не успел Быстрый подняться, как под ногами у него дрогнула земля.

Потом он услышал рев – грозный рев разбушевавшихся вод, вступивших в смертельную схватку с яростным огнем. Ему показалось, что на западе восходит второе солнце – но то был отблеск вулканического пламени, пробившегося из земных недр и разрушавшего сейчас горную гряду, что лежала за озерным краем. Склоны гор ползли вниз, открывая дорогу пурпурным потокам лавы, но ни эти огненные реки, ни бесчисленные глыбы раскаленного камня не могли заполнить гигантскую трещину, что образовалась в земле. Края ее расползались на запад и восток, пока воды тысячи озер не хлынули вниз, сливаясь воедино, усиливая друг друга, вздымая волны и обрушивая их на стену расплавленной магмы. Две стихии, огонь и вода, столкнулись в вечном своем противоборстве и разодрали скальную плиту под основанием гор напополам. Небо обрушилось на землю, качнулось Равновесие Мира, пробудив демонов и богов; наступила вторая катастрофа, второй потоп, второе великое землетрясение, поразившее древний Туранский материк в самое сердце.

Быстрый Олень стоял на склоне кургана и с ужасом глядел на запад, на гибнущую Страну Вод. Видно ошибался он, считая, что Страшный Ча надолго уснул в своей Пропасти Мрака! Вот демон поднимается над землей в огненной своей накидке, вздымает тысячи багровых рук, мечет молнии, душит все живое черным дымом, дробит горы, палит леса и травы, а пепел сбрасывает в Бездну… Гибнет, гибнет Вал Йета! Гибнет в пасти Вечной Ночи! И, разделавшись с озерным краем, Губитель Ча примется за степь, пожрет ее, доберется до самых далеких гор, до лесов, до океана – но и океан не остановит его! Он уничтожит все – и земли, и воды!

Конечно, Быстрый Олень заблуждался. Ча, мелкий божок степного народа, прислужник Нергала или Сета, забился в щель и дрожал от страха, ибо угроза Великому Равновесию страшила его не меньше, чем любого из племени Травы, Орла или Волка. Силы, бушевавшие над Страной Вод, неизмеримо превосходили могущество Ча, но Быстрый Олень этого не знал; для него Ча являлся символом мирового зла, виновником и страшной катастрофы, и тех смертей, что творил Убийца среди Людей Травы.

Так пусть же они встретятся, Злобный Ча и сверкающий полумесяц Убийцы, обагренный кровью! Пусть зло уйдет к злу и провалится в Бездну Тьмы! Пусть канет оно в недра огнедышащих гор, сольется с потоком лавы, истечет во мрак, исчезнет из мира живых! Пусть будет так – даже если мир этот разрушится через мгновенье под напором воды и огня!

Склон холма вздрогнул под ногами Быстрого Оленя, и он, подхватив свои копья, пустился бежать на восток. Он мчался так, как никогда прежде, и с каждым его прыжком почва становилась все устойчивей, багровый свет за спиной – все менее ярким, а грозный рев разбушевавшихся стихий – все более тихим и отдаленным. Светлые и темные боги, соединив усилия, навели порядок в мире, и единственным свидетельством Второй Катастрофы стало огромное внутреннее море, затопившее Вал Йета, Страну Вод. В волнах его погибло множество живых тварей, в том числе – и серокожие себайо; они пошли ко дну вместе со своими козами и своими круглыми хижинами-кана, вместе со своими вождями и мудрецами.

Но степные народы, Люди Травы, Дети Волка, Потомки Орла и многие иные племена уцелели, ибо божественным промыслом предназначалось им сделаться прародителями гирканцев, заселив степи от границ Кхитая по берегов моря Вилайет.

И Рана Риорда, Губительница, Яростный Блеск, Убийца, Небесная Секира – она тоже уцелела, завернутая в шкуры и брошенная на вершине холма. Пройдет время, сто или двести лет, и ее найдут, снова искупают в крови, и она продолжит свой путь, долгий путь в чужих и ненавистных руках. И будет она, как то заповедано Отцом Гидаллой, убивать, убивать и убивать – до той поры, пока не ляжет пленницей под тяжкие камни Файона.

Об Уттаре и Камбуе, лежащих на краю земного круга, нам не ведомо ничего достоверного.

Зингарийский палимпсест "Чудеса и диковины мира"

Если ты думаешь, что имеешь близких, ты ошибаешься; если ты думаешь, что владеешь богатством, ты вновь ошибаешься; у тебя есть только твоя душа…

Уттарийские изречение

Глава 10. Состязание в Уттаре

Такого города Конан еще не видал!

Была тут просторная гавань, в которой теснились сотни крытых лодок и широкобоких кораблей; у каждого нос и корма изгибались вверх словно туранская сабля, а украшали их головы свирепых тигров и драконов, невиданные цветы, дельфины, осьминоги, хищные акулы, а также иные чудища моря и земли, с великим тщанием и искусством вырезанные из цельных двевесных стволов.

Была тут набережная, вымощенная плитками черного и красного дерева, на которых были нанесены таинственные иероглифы. За набережной, до самой городской стены, лежала торговая площадь, расцвеченная яркими шелками навесов и шатров; над ними на шестах висели изящные фонарики и полотнища с изображением всех диковин мира: яшмовых статуэток и ваз, хрустальных кубков и драгоценных ожерелий из оникса, сердолика, бирюзы и нефрита, богатых одежд и непривычного оружия, музыкальных инструментов и мебели из слоновой кости, отделанной бронзой, пузырьков с магическими бальзамами и книжных свитков с древней премудростью, птиц, рыб и насекомых, чей вид ужасал или радовал глаз. На площади сей, кроме важных купцов в шляпах с колокольчиками, обосновались и лекари, и цирюльники, и предсказатели будущего, и разносчики еды и питья, и фокусники, и акробаты, а также множество моряков и разного городского люда, желавшего если не купить, так поглазеть. Но в толпе этой Конан не увидел ни солдат, ни жуликов, ни разбойных физиономий, которые обычны для любого порта в хайборийских землях. Стражники, правда, имелись – мускулистые, голые по пояс молодцы с бамбуковыми палками в руках и связкой метательных дисков при бедре.

Была тут стена за площадью, но не сложенная из тяжких камней либо кирпича, а возведенная из бамбуковых стволов, увитых ползучими растениями, цветы и листья которых источали приятный аромат. Такую стену строют не для обороны, а для приличия и красоты, дабы показать: вот – набережная и гавань с кораблями и лодками, вот – шумная площадь с навесами торговцев, а вот – город с жилищами, дворцами и храмами, где неуместны шум и суета. И не было при той стене ни грозных боевых башен, ни зубчатых парапетов, как в аквилонских и немедийских замках, а зияли в ней лишь два прохода, слева и справа, с западной и восточной стороны – без защитных врат, зато с фонариками и колокольцами, подвешенными на тонких цепочках и шелковых шнурках.

Изумленно раскрыв глаза, взирал Конан на все это великолепие, на оживленную площадь, на увитую зеленью стену, на купола зданий из резного дерева десяти пород, что высились за бамбуковым частоколом, и чувствовал себя как-то непривычно. Во-первых, был он на голову или две выше всех местных обитателей, напоминавших статуэтки из коричневого сандала; и во-вторых, был он весь увешан оружием, а на площади, если не считать стражников, ни у кого не водилось и ножика длинней ладони. Ния, с ее ситаром, выглядела здесь куда уместнее.

Повернув к Конану лукавое личико, она улыбнулась и сказала:

– Не удивляйся, господин! У нас в Уттаре говорят: кто не видел Прадешхана, не видел ничего. И радость жизни обошла его стороной!

Но сама Ния То Кама в Прадешхане раньше не бывала. Расспросив свою маленькую невольницу за время морского путешествия, Конан выяснил, что родилась она вблизи западных уттарийских рубежей, с пяти лет обучалась в храме богини Лакшми, затем была украдена из святилища и продана в Иранистан, где весьма ценили юных танцовщиц и певиц из Уттары. Так что Прадешхан и Ние казался чудесной сказкой.

Протиснувшись сквозь толпу, они подошли к левому проходу в стене, над которым висели фонарики фиолетового и синего цветов. За ним тянулась улица, вымощенная деревянными плашками, с голубым балдахином, растянутым меж крышами домов; вдали играл и струился искусственный водопад, окруженный кустами шиповника с нежными розоватыми цветами.

Конан, очарованный, устремился вперед, но не успел он шагнуть на мостовую, как перед ним грохнули палки стражей. Эти молодцы, возникшие словно бы ниоткуда, вежливо кланялись и улыбались, но дубинки свои держали твердой рукой. Подбежал старший, в коническом бамбуковом шлеме с двумя колокольчиками по бокам, и что-то произнес, сопровождая слова плавными жестами. Киммериец взглянул на Нию.

– Чего надо этому парню с пучком соломы на голове? Мы должны платить за вход в город?

– Нет, мой господин. Он только хочет, чтобы ты оставил здесь свое оружие. Он говорит, что по улицам Прадешхана с мечами, секирами и копьями могут расхаживать лишь воины раджассы Оми Тана Арьяды.

– Скажи ему, что я тоже воин и не люблю расставаться с топором и клинком.

Ния заговорила на мелодичном уттарийском, в чем-то убеждая шлемоносца, но тот, приседая, кланяясь и побрякивая колокольцами, только с огорчением качал головой. Наконец девочка повернулась к Конану:

– Нельзя в город с оружием, никак нельзя. Прости, господин, но таков обычай в Прадешхане.

– Ладно! – махнув рукой, киммериец бросил к ногам стражей копье, отцепил ножны с мечом, кинжал, затем расстался с луком и колчаном, вытащил из-за пазухи пару метательных ножей покойного Саледа, а из сапога – еще один клинок, с кривым лезвием. На земле перед изумленными уттарийцами выросла груда оружия. Поверх нее Конан швырнул свой плащ и мешок; теперь, кроме подкольчужной безрукавки, штанов и секиры за спиной у него не оставалось ничего.

– Скажи парню с колокольчиками, пусть побережет мое добро, не то, клянусь Кромом, эти бубенцы сыграют ему погребальную песню. И еще скажи, что мы сперва пройдемся налегке по площади, а потом я оставлю у него свою секиру.

Когда Ния перевела, Конан взял ее за руку, повернулся и исчез в толпе вместе со своей невольницей. Он не желал расставаться с магическим топором, с другой же стороны ему хотелось осмотреть город, этот великолепный Прадешхан, куда не пускали вооруженных чужеземцев. Но в стене было два прохода! Не получилось у западного, попробуем у восточного, решил киммериец.

Они двинулись меж пестрых торговых рядом, и вдруг над ухом Конана раздался клекочущий голос Рана Риорды.

– Хорошо, что ты не оставил меня у этих приворотных стражей! Они, видно, не любят добрую сталь, если вооружились дурацкими палками!

Конан остановился и, отвернувшись от своей спутницы, едва слышно пробормотал:

– Ты что же, Рорта, понимаешь их речь?

– Разумеется! – заметил дух секиры не без самодовольства. – Я понимаю всякую речь, что звучит от Западного океана до Восточного с сотворения мира!

– Ну, тогда будешь говорить мне, о чем щебечут эти малыши, – Конан оглядел толпившийся вокруг народ. – Ведь кроме меня, никто не услышит твоих слов.

– Не услышит, – подтвердил Рана Риорда.

– И первым делом скажи-ка мне, как нам всем проникнуть в город. Не хотелось бы расставаться с тобой, Рорта.

– Пустяковая задачка! У тебя есть деньги?

– Да, две монеты серебром.

– Ну, так купи мешок побольше и спрячь меня!

Неоходимое вскоре сыскалось – у торговца музыкальными инструментами. С помощью Нии Конан приобрел длинный и широкий чехол, тут же упрятав в него и свой топор, и ситар своей невольницы. Хоть секира и была огромной величины, но ситар оказался все же подлиннее – его гриф высовывался из мешка на целую ладонь. Отличная маскировка, подумал Конан, приближаясь к восточному проходу. Над аркой его висели фонарики пурпурного и красного цветов, а тянувшая за проходом улица была прикрыта от солнечных лучей балдахином из алого шелка.

На сей раз их пропустили без всяких возражений, посчитав, видимо, бродячими музыкантами. Конан зашагал по улице, залитой розовым солнечным светом, профмльтрованным через алый шелк, оглядываясь по сторонам и дивясь; Ния торопливо семенила за ним, то и дело давая пояснения. Уттарийцы, и мужчины, и женщины, носили длинные, до середины икр, одеяния, называемые сарангами; у людей простых они были белыми, синими либо красными, знатных же отличала особая нежность расцветки – персиковая, нефритовая, лазурная, палевая – и богатая вышивка по подолу и вокруг ворота. Простонародье щеголяло в шляпах кан'мо из золотистой соломки, знатные же прикрывали лица большими веерами и носили головные уборы из негнущегося шелка, украшенные колокольчиками – чем больше бубенцов их и чем роскошнее веер, тем человек знатнее. Ни лошадей либо ослов с повозками, ни паланкинов на улицах Прадешхана не было; жители передвигались пешком и в легких изящных креслицах на больших колесах, которые резво катили крепкие коренастые парни в одних набедренных повязках. Кресла сии и запряженные в них люди назывались, как сообщила Ния, рик'ша, и были единственным разрешенным в городе средством транспорта. Даже сама раджасса, прекрасная Оми Тана Арьяда, Благоухающая Ночная Лилия, отправлялась из дворца до городских стен в такой же рик'ша, и лишь за городом пересаживалась в коляску, запряженную лошадьми. И немудрено: улицы, вымощенные разцветными деревянными плашками, совсем не подходили для конских копыт.

Вскоре Конан и Ния добрались до центральной площади, где стоял дворец раджассы – воздушное сооружение из резного дерева, инкрустированого квадратными, круглыми и треугольными пластинками фаянса с росписями и иероглифами, символизирующими тысячу добрых пожеланий. В середине его высилась круглая и широкая башня под кровлей с изящно загнутыми вверх углами, с круговым же балконом и колоннами из сандала; ее окружали башенки поменьше, с узкими окнами, украшенными шелковыми полотнищами, что свисали с подоконников словно разноцветные язычки. Вокруг всего дворца шла терраса о шести ступенях, и на ней, лицом к плошади, стоял некий важный сановник, сопровождаемый двенадцатью служителями в золотистых шелковых сарангах, и держал речь перед собравшейся толпой обитателей Прадешхана. Конан протолкался в первые ряды, желая поглазеть на княжий дворец; Ния следовала за ним по пятам.

– Это сан-па, – сказала она с благоговением, выслушав несколько фраз сановника. – Сан-па, который управляет Прадешханом.

– А я думал, что тут властвует раджасса, – сказал Конан.

– Да, властвует, но разве ее дело заботиться о порядке и законах, о податях и наказаниях, о торговле и кораблях, о городских улицах и гавани, и о тысяче других дел? – возразила девочка. – Раджасса только повелевает, устраивает праздники и награждает, а обо все прочем заботится сан-па.

Конан с любопытством уставился на вельможу. Был он стар, с благородным лицом фарфоровой белизны и длинной узкой бородкой, что свешивалась до пояса; у полей его шляпы позванивало два десятка серебряных колокольчиков, у пояса висел веер размером в полтора локтя. Плавные жесты и гладкая речь обличали опытного оратора, а глаза, еще не потерявшие молодого блеска, явно принадлежали человеку любознательному и чуждому высокомерия. Не прекращая говорить, сан-па взглянул на киммерийца, стоявшего шагах в двадцати от террасы, и в зрачках его промелькнуло удивление: вероятно, в Прадешхане мужчину такого роста и телосложения видели не часто.