Текст книги "Наемник"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Однако все эти причины скоропалительной симпатии мнились Каргину нелепыми – хотя, быть может, не настолько, чтобы отбросить их совсем. Был, наверное, у Кэти некий тайный интерес, но было и другое, что-то искреннее, неподдельное, заставлявшее сердце Каргина сжиматься в тревоге и надежде. Люди, годами ходившие рядом со смертью, делятся на две категории: одни звереют и тупеют, другие получают дар предчувствовать вибрации души и делать верный выбор меж истиной и ложью. Смутное, почти иррациональное ощущение, но если прислушаться к нему, оно не подводит никогда – ни с другом, ни с врагом, ни с женщиной. Особенно с женщиной, с юной женщиной, чьи губы трепещут рядом с твоими губами и сердце бьется у твоей груди…

Нашел?.. неужели нашел?.. – думалось Каргину в ночной тишине, но он не торопился с ответом. Время покажет, мелькала первая мысль, и тут же ее догоняла вторая: слишком мало времени прошло. Мало, не так чтоб очень, если судить с военной точки зрения. Целых три дня.

* * *

На третий день боевых трудов, во время ланча, кто-то остановился за его спиной. Каргин не видел подошедшего; он доедал салат и размышлял не о загадках женской души, а о вещах прозаических – о том, к примеру, не подорвать ли казарму и ближние к ней посты минами ПТМ, от коих танк взлетает в воздух на два человеческих роста. Одновременно он любовался Кэти – если не считать пальмы у их столика, увитой лианой в алых цветах, она была самым приятным украшением пейзажа.

Вдруг лицо ее переменилось. Зрачки потемнели, яркие полные губы вытянулись в шпагат, брови сошлись на переносице, а под нежной смуглой кожей щек наметились желваки. Сейчас она напоминала взведенную гранату – отпусти кольцо, грохнет взрыв, метнется пламя и полетят во все стороны осколки. Т а к а я Кэти была совсем незнакомой Каргину.

За его спиной раздался голос – вроде бы слышанный раньше, раздраженный, чуть визгливый, с заметными повелительными нотками.

– Когда я подхожу к своим сотрудникам, им полагается вставать!

Каргин прожевал листик салата и поднял голову.

Молодой мужчина, примерно в его годах, высокий, рыжеватый, с серо-зелеными глазами и надменным капризным ртом. Незнакомец был одет щеголевато, можно сказать, с иголочки: безупречный светло-кремовый костюм, строгий галстук, замшевые туфли. Кого-то он напомнил Каргину – кого-то очень знакомого, виденного многократно, в различных обстоятельствах и ракурсах. Не его ли самого?.. Все может быть, мелькнула мысль. Правда, подбородок у Каргина был покруче, скулы пошире, а волосы – потемней, и рыжинка в них едва просвечивала. Но сходство, безусловно, имелось – такое, какое волей судеб бывает между чужими людьми, рожденными в разных концах планеты.

Осмотрев незнакомца с ног до головы, Каргин отвернулся и подмигнул Кэти:

– Представительный джентльмен… Кто такой?

– Бобби. Он же – Роберт Генри Паркер, наследник и президент Халлоран Арминг Корпорейшн, – пояснила она без особой приязни, выделив слово «наследник». – Нынешний босс корпорации.

Брови у Каргина полезли вверх. В сказанном девушкой не было и намека на пиетет или хотя бы обычную вежливость, с которой мелкий служащий обязан относиться к шефу, главе могущественной фирмы. Выводов можно было сделать два: либо Кэти не являлась мелким служащим, либо ее связывало с Паркером нечто личное, позволявшее общаться накоротке. Может быть, имеют место оба варианта, решил Каргин и медленно протянул:

– Значит, босс, наследник и президент… А что же ты не встаешь?

Губы Кэти дрогнули в торжествующей усмешке.

– Я из административного отдела, который ему не подчинен. А если б и был подчинен, ему все равно меня на улицу не выбросить! Никак не выбросить!

– До поры, до времени, дорогая, – ядовито заметил Паркер, приземляясь на стул рядом с Каргиным. – До поры, до времени. У всех твоих покровителей пролежни в мозгах, а из задниц уже сыпется песок. Когда высыпется весь, мы потолкуем об улицах и даже о панелях. Или я не прав?

Кэти, побледнев от ярости, хотела ответить чем-то не менее ядовитым, но Каргин накрыл ладонью ее стиснутые руки. Он был поборником дисциплины и привык к тому, что человека можно не уважать, но чин его и звание – совсем другое дело. Как говорил майор Толпыго со всей армейской прямотой, честь отдаешь не морде, а погону.

– А я ему подчинен? Я обязан вставать?

– Если пожелаешь, – пожала плечами девушка. – Но ты нанят Шоном Мэлори – службой безопасности, проще говоря, а она подчиняется только старику… то есть, я хотела сказать, мистеру Патрику Халлорану.

Диспозиция прояснилась, и Каргин, повернувшись к Бобу, взиравшему на него с каким-то нехорошим интересом, обматерил президента по-русски. Это заняло пару-другую минут, так как ненормативной лексикой он владел в совершенстве, как и положено всякому ротному командиру.

– Что это было? – поинтересовался Боб, когда список сексуальных привычек его предков подошел к концу.

– Это был великий и могучий русский язык, – объяснил Каргин. – Цитата из «Братьев Карамазовых» нашего гения Достоевского. В ней говорится о поганцах, грозящих юным девушкам панелью. – Подобрав с тарелки остатки салата, он осведомился: – Президент желает что-нибудь еще послушать? Скажем, из русской поэзии или из классиков марксизма?

Щечки Кэти порозовели. Вытянув длинные ноги, Паркер недовольно пожевал губами, нахмурился, потом буркнул:

– Сестра говорила, что ты неплохо стреляешь…

– Какая сестра?

– Рыжая стерва Мэри-Энн, – с усмешкой промолвила Кэти. – Та, которая много пьет, липнет к чужим парням и не желает отзываться на имя Нэнси.

– Было такое, – Каргин согласно кивнул.

– Послезавтра суббота, – Паркер резким щелчком сбил пылинку с пиджака. – Приходи в двенадцать к «Старому Пью». Постреляем.

Он встал и, не прощаясь, двинулся к проему в подстриженных кустах, обозначавшему выход из кафе.

– Фрукт, однако, – заметил Каргин после недолгой паузы.

– Самоуверенный болван, – пробормотала Кэти. – Наследничек…

– А другие у Халлорана есть? Дети там или внуки?

– Старик, я слышала, к женщинам был неравнодушен, но не женился и о прямом наследнике не позаботился. – Взгляд Кэти, скользнув по лицу Каргина, переместился на пальму, увитую лианой в алых цветах. – Бобби и Мэри-Энн – дети его сестры Оливии Паркер-Халлоран… Но это ничего не значит. Ровным счетом ничего.

– Не значит? Почему же?

Кэти неторопливо навивала на палец длинную каштановую прядь.

– Во-первых, потому, что могут найтись и другие наследники… я ведь сказала: к женщинам был неравнодушен… А, во-вторых, Патрик Оливию терпеть не может. Она младше на двадцать лет и родилась в четвертом браке его отца, Кевина Халлорана. Когда тот умер, Оливии было восемнадцать, а Патрик, закончив дипломатическую карьеру, стал править корпорацией, и было ему не до сестры… Она пустилась во все тяжкие, потом связалась с нищим баронетом из Йоркшира, Джеффри Паркером, который, как мне говорили, ее обобрал и бросил. А Халлоран британцев ненавидит. Ирландский националист, поклонник фениев… субсидировал ИРА [16]16
  ИРА – Ирландская республиканская армия.


[Закрыть]и, вероятно, субсидирует и сейчас. А кроме того…

Она замолчала, и Каргин, выждав минуту-другую, осторожно напомнил:

– Кроме того, есть и третье, так? И что же?

– Есть, и дело в Бобби. Старик уверен, что лишь настоящий мужчина может возглавить компанию, а Бобби…

– Бойскаут? Или плейбой?

– Не только. Глупец, фанфарон и самовлюбленный идиот… корчит из себя супермена… – Кэти передернула плечами. – Любитель патронов большого калибра, больших машин и толстых задниц. Может и свою подставить, не сомневайся!

Присвистнув, Каргин заметил:

– Я вижу, ты в курсе всех семейных дел!

– Если ты о пристрастиях Бобби, так в этом нет ничего секретного… – Девушка оперлась подбородком на переплетенные пальцы, продолжая глядеть куда-то мимо Каргина; лицо ее приняло задумчивое выражение. – Видишь ли, Керк, я из хорошей семьи, но небогатой, и манна мне с неба не падала. Был один случай, был, да сплыл… А раз сплыл, то я решила, что позабочусь о себе сама. Найду богатого парня, вскружу ему голову и увезу в Венецию или в Париж… – Она вдруг лукаво сощурилась и заглянула Каргину в глаза. – Ты, случайно, не этот парень? Кажется, твой отец – генерал? Наверное, он человек богатый?

Каргин, расхохотавшись от души, поднялся.

– Выстрел мимо, крошка! Старый русский генерал – это тебе не новый русский! Много ран и орденов, а денег… – Выразительно пожав плечами, он подхватил девушку под локоток. – Ну, пойдем, пойдем… Пора трудиться.

Отец его был из кубанских казаков, служивших отечеству верой и правдой без малого два столетия, но кроме чести и упомянутых ран с орденами не выслуживших ничего. Ни у царей и царских полководцев, ни у партийных чинуш и самодержавных генсеков. Отец никогда и жаждал богатства, повинуясь иному императиву, ясному и четкому: солдат должен служить, сражаться и защищать. Что он и делал тридцать лет, пока не лишился пальцев на ноге во время штурма Панджшерского ущелья. За все труды и пролитую кровь он получил неплохую должность, вернулся на родину в Краснодар, служил там в штабе округа, но в девяносто шестом, когда закончилась чеченская война, подал в отставку. Каргин расспрашивал, зачем да почему, а отец отмалчивался, темнел лицом и лишь однажды, выпив водки, буркнул: орлы, мол, с лебедями и грачами не летают.

Род свой Каргин считал по отцу, но походил на мать, светловолосую и сероглазую москвичку. По матери считаться было нечем – бабка Тоня ее «нагуляла» в сорок четвертом, в оголодавшей, пропахшей порохом Москве, а от кого, о том в семье не говорилось. Должно быть, мать сама не знала – бабку Тоню бог прибрал в шестидесятом, еще молодой и до того, как отец, учившийся в академии Генштаба, повстречался с матерью. Помнились, однако, Каргину фотографии красивой женщины в старом семейном альбоме да десяток книжек на английском – бабка Тоня была переводчицей, и мать, посмеиваясь, говорила, что от нее он унаследовал дар к чужим языкам.

Драгоценный дар, думал он временами, дороже всяких денег. Языки шли у него легко, особенно испанский, который вместе с английским преподавали в училище ВДВ, а потом – в Питере, на курсах спецподготовки. В Гаване и Кампечуэле он овладел им в совершенстве, а заодно обучился метать ножи и лассо, вспарывать горло навахой и драться на мачете. В память о тех временах остался не только язык, но и отметина над коленом, где вспороло кожу стальное лезвие в руках инструктора. Инструктор дон Куэвас был человеком суровым и таким же безжалостным, как его мачете – длинный изогнутый клинок, вдвое тяжелей кавалерийской сабли. Каргин иногда тосковал по этому оружию; в сравнении с ним сюрикены и проволока-удавка казались елочными игрушками.

* * *

В пятницу, перед уик-эндом, рабочий день завершился пораньше, в четыре тридцать, и Кэти повезла Каргина знакомиться с городом. Видимо, Сан-Франциско уже оправился от прошлых бедствий и разрухи; все его здания – знаменитая Пирамида и миссия Долорес, консерватория и Янговский мемориал, музеи Азии и современного искусства, сто сорок театров и даже тюрьма на острове Алькатраз – все они выглядели вполне пристойно, а пальмы и другие насаждения успели вымахать метров на двенадцать. Впрочем, Каргин порадовался бы любому городу, что Москве, что Краснодару или Фриско, так как за время службы в Легионе в нормальных городах бывал не часто – пару раз в Париже, один раз в Риме и Венеции, в период отпуска. Что же касается других городов, каких-нибудь Киншас и Могадишей и даже Сараева, то они в момент появления там Каргина дружно лежали в развалинах, или горели, или простреливались насквозь из батальонных минометов и тяжелой артиллерии. Центрально-Африканская Республика, где на базах под Бозумом и Ялингой дислоцировался Легион, казалась сравнительно мирной землей, но ее города, те же Бозум и Ялинга, были просто огромными деревнями без всякой экзотики, кроме скакавших по пальмам обезьян и потаскушек, ошивавшихся в каждом баре. В силу этих причин Фриско очень понравился Каргину – так же, как нравилась ему Кэти. В сравнении с женщинами мбунду, барунди или пенде она была просто королевой красоты.

Приятный вечер завершился в китайском ресторанчике, дав повод обмыть и растрясти аванс. Он оказался весьма солидным, девять тысяч долларов, как сообщила Холли Роббинс, и был перечислен на счет Каргина в одном из парижских банков. Очень кстати; квартира в Москве проехалась по его финансам словно дорожный каток.

Из ресторана они уехали заполночь, выпили в кэтиной опочивальне бутылку белого калифорнийского и, разумеется, не спали до утра. В шестом часу Кэти наконец угомонилась и уснула, а Каргин задремал вполглаза и увидел во сне то ли подмосковные березы, то ли краснодарскую цветущую черешню, то ли тайгу под Хабаровском и барачный военный городок, где он появился на свет – словом, увидел что-то родное, знакомое, русское, и от того, вдруг пробудившись, пришел в настроение мрачное и неспокойное. Опять показалось ему, что он не в том месте, не в своем, и занимается, в сущности, ерундой; и воздух здесь не тот, и запахи не те, да и занятия его на грани бреда. Он выругался шепотом, посмотрел на Кэти, прильнувшую к его плечу, и в сотый раз подумал, что рано еще задаваться вопросом, та это женщина или не та. Потом смежил веки и постарался заснуть. Это ему удалось, ибо в любой стране и части света люди его профессии жили по принципу: солдат спит, служба идет.

Второй раз он проснулся в одиннадцать. Его калифорниская принцесса сладко спала и видела сладкие сны – может быть, о Париже или о богатом парне, который увезет ее в Париж; сны скользили под ее сомкнутыми ресницами, набрасывали на смуглое личико вуаль румянца. Каргин осторожно сполз с постели, прихватил рубаху и штаны, отправился на кухню и съел пару сандвичей. Потом стал одеваться.

За этой процедурой его и застала Кэти.

– Ты куда, дорогой?

Знакомый вопрос, с усмешкой подумал Каргин. Тот, который раньше или позже задают все женщины.

Взглянув на часы (было двадцать минут до полудня), он неопределенно ответил:

– Кажется, приглашали пострелять.

Кэти потянулась, откинула полы халатика, обнажив стройные ножки.

– А я думаю, у нас найдется занятие поинтереснее.

– Занятия должны быть разнообразными, – назидательно промолвил Каргин, вытянул руку и растопырил пальцы. Они, несмотря на бурную ночь, не дрожали. – Пойдешь со мной, детка?

– Не пойду, – Кэти помотала головой. – Нет желания глядеть на гомиков и рыжих шлюх. – Она вдруг усмехнулась и буркнула, пряча глаза от Каргина: – Ты с Бобби поосторожнее, солдат… Тыл береги, не то получишь пулю в задницу.

Путь до «Старого Пью» и стрельбища был недалек, и Каргин отправился пешком. По дороге он размышлял о странных делах, творившихся в фирме ХАК, где президент был геем, его сестрица – шлюхой, а дядюшка, глава семейства – затворником и англофобом. Все это загадочным образом переплеталось с Кэти; с одной стороны, она была обычной служащей и, по собственным ее словам, девушкой небогатой, которой манна с неба не падает, с другой, явно обладала особым статусом и привилегиями. Подумать только, сам президент не мог ее уволить! Плюс коттедж для управляющего персонала, алый «ягуар» и подчеркнутая независимость – даже враждебность – с которой она держалась с Бобом. Похоже, ее позиции были крепки и обустроены огневыми точками, противотанковыми рвами и крупнокалиберной артиллерией.

Чья-то пассия?.. – мелькнуло в голове у Каргина. Эта мысль была ему неприятна, даже отвратительна, но он додумал ее до конца. Жизнь есть жизнь, и мало ли какие обстоятельства могли влиять на Кэти, сломив ее гордость и честь… Правда, то и другое вроде бы было на месте, да и несчастной или в чем-то ущемленной она совсем не выглядела… С другой стороны, размышлял Каргин, взять хотя бы Россию в нынешние времена: оклад полковника – сто тридцать долларов, [17]17
  За пять прошедших лет ситуация не слишком изменилась: в начале 2002 года оклад полковника Российской армии составлял четыре тысячи рублей.


[Закрыть]а секретарша-девчонка в двадцать лет имеет от трехсот до тысячи. А почему? А потому…

Представив это «потому» с одним из возможных кандидатов, с Мэлори, Ченнингом или Халлораном, Каргин скрипнул зубами и свирепо ощерился. Чьей любовницей она была? Кого-то из трех сиятельных боссов или всех сразу? Вполне возможно, так как упоминался песок, что сыпется из задниц покровителей! Значит, люди они немолодые, и самый пожилой из них, как утверждала сама Кэти, был падок на женщин. Был!.. Может, чувства его увяли не совсем? Но тогда Кэти нечего делать во Фриско, место ее – на острове или, как минимум, в Париже… Однако она здесь. И даже пустила под одеяло какого-то солдата, наемника и бывшего «стрелка»…

Почувствовав, что совсем запутался, Каргин злобно сплюнул, обогнул бревенчатые стены «Старого Пью» и замер с приоткрытым ртом. На стрелковой позиции, у обшитого дубом барьера, лихо подбоченился Бобби Паркер – на этот раз в широкополой шляпе, пятнистом комбинезоне рейнджера и щегольских ковбойских сапогах. Рядом стояла машина – пошире, чем кровать в каргинской спальне; в ней, вытянув стройные голые ноги поверх руля, с удобством расположилась Мэри-Энн, а сзади сидел какой-то тип с кудряшками до плеч, пребывавший, как показалось Каргину, в сонном оцепенении. Его лицо с тонкими женственными чертами словно оттеняло оживленную мордашку Мэри-Энн; волосы ее были растрепаны, с губы свисала сигарета, а в правой руке сверкал никелированный «целиски» – спортивный австрийский револьвер сорок шестого калибра с чудовищно длинным стволом. Прочее оружие было разложено на стойке и тоже отличалось солидными калибрами: испанская «астра», «магнум-супер», «гюрза» с узорчатой гравировкой по стволу плюс израильский «дезерт игл».

Однако не оружие и его владельцы поразили Каргина – всего удивительней были мишени, который устанавливал чернокожий паренек в дальнем конце стрельбища. Они были выпилены из фанеры, тщательно раскрашены и изображали пожилого джентльмена с падавшими на лоб рыжеватыми волосами и худощавым суровым лицом. Две – в фас, и две – в профиль. Джентльмен, будто чувствуя, что предстоит, выглядел мрачновато и взирал на барьер, оружие и стрелков с немым укором.

Мэри-Энн, заметив Каргина, бросила револьвер и замахала призывно белоснежной ручкой.

– Алекс! Хай, ковбой! Или киллер? Ты еще Мэлори не пришил? – Она протянула ему бутылку. – Выпить хочешь?

– Киллеры с утра не пьют, чтоб руки не дрожали, – буркнул Каргин, придвигаясь поближе. – Кстати, по эту сторону железного занавеса меня называют Керком.

– Керк так Керк, – согласилась Мэри-Энн. – А что, он еще существует? Этот гребаный занавес?

– Само собой. Не в реальности, так в загадочной русской душе.

– Вот дьявольщина… – протянула Мэри-Энн, вылезая из машины. – Ты, выходит, русский… А я-то думала, ты – немец. Или швед.

– Если не лезть в душу, большой разницы нет, – сказал Каргин, разглядывая кучерявого. Здороваться тот не пожелал, даже прикрыл глаза и будто совсем отключился. Лицо его казалось равнодушным как мраморный лик бесполого ангела.

– Это Мэнни, – пояснила Мэри-Энн. – Не удивляйся, он всегда такой. Спит на ходу, пока не забьет косячок.

Пожав плечами, Каргин отвернулся и сделал шаг к стойке, любуясь выложенным на ней арсеналом. Бобби сухо кивнул ему:

– Выбирай! Стреляешь первым, по левой мишени. Четыре выстрела – нос, бровь, глаз, ухо.

– Поправка. – Каргин поводил рукой над оружием и опустил ее на «дезерт игл». Пушка была тяжелой, около двух килограммов; нагретая солнцем рукоять удобно устроилась в ладони. – Поправка: кончик носа, середина брови, зрачок и мочка.

Он поднял пистолет к плечу и замер, дожидаясь, когда мальчишка уберется от мишеней. Рыжий джентльмен неодобрительно косился на него, будто говоря: что ж ты, парень, в детские игры играешь? Цель неподвижная, беспомощная, и вокруг не лес, не горы, не пустыня, а место вполне цивилизованное, без блиндажей и дотов, окопов и траншей. Не стрельба – потеха!

Потешиться тоже не грех, мысленно возразил Каргин.

– Ну, давай! – Голос Бобби визгливой сиреной взорвался над ухом.

Бах! Бах, ба-бах! Четыре выстрела слились в один аккорд, короткий, будто дробь зовущего в атаку барабана. Нос у рыжего сделался на сантиметр короче, в глазу и брови зияли две аккуратные дырочки, а ухо словно подрезали ножом – видать фанера отщепилась.

Каргин щелкнул предохранителем и, вздохнув, опустил пистолет. В Легионе у него был такой же, но с алюминиевой рамкой и удлиненным стволом. Пришлось оставить Свенсону. Может, и удалось бы провезти его в Москву, однако зачем? В Москве хватало своего оружия.

– Теперь я! Две средние мишени! – возбужденно выкрикнул Боб, вскинул пистолет и принялся палить. Было заметно, что этот процесс доставляет ему огромное наслаждение: он раскраснелся, оскалил зубы и картинно упер левую руку в бедро. Стрелял он из «магнума» и довольно прилично, но в нос и мочку не попал: пули пробили переносицу и верхнюю часть уха рыжеволосого джентльмена.

– Хорош, – похвалил Каргин, представив на мгновение другие пейзажи: болото или вздыбленную землю, грохот разрывов, торопливый треск автоматных очередей и фигурки в зеленом с черными лицами; они бегут к нему, посылая веер пуль, и кричат, кричат, кричат… Помотав головой, чтобы прогнать это видение, он произнес: – Совсем неплохо, клянусь Одином!

– Этот Один – твой приятель? – проворковала Мэри-Энн, прижавшись к плечу Каргина. От нее заметно попахивало спиртным.

– Нет. Приятеля звали Лейф Стейнар. Датчанин, лейтенант… Клялся то Одином, то молотом Тора, то Валгаллой. Ну, сама понимаешь, сестренка… Дурной пример заразителен…

– Скандинав! – Мэри-Энн привстала на цыпочки и соблазнительно потянулась, демонстрируя пышные груди. – Обожаю скандинавов! Такие горячие парни! И где же он теперь, этот Лейф Стейнар?

– В земле, – отрезал Каргин и поднял пистолет. – Гниет в ангольских джунглях.

Глаза девушки широко раскрылись, она отступила назад, будто ее ударили.

– В ангольских джунглях… А ты… ты тоже там бывал?

– Бывал. Три года в Легионе.

– Хватит болтовни! Стреляй! – выкрикнул Боб. Лицо его налилось кровью, и Каргин подумал, что этот парень слишком самолюбив. Самолюбив, обидчив и любит всегда побеждать… В компенсацию за извращенные вкусы? За этого Мэнни с ангельским личиком? Возможно… В тонкостях психологии «голубых» [18]18
  «Голубой» – термин, принятый в России; в США их называют «розовыми».


[Закрыть]Каргин не разбирался.

«Дезерт игл» в его руке загрохотал, дернулся, грохнул снова. Всадив пять пуль в правую мишень, он выщелкнул опустевший магазин, направил ствол в землю, нажал на спуск и опустил пистолет на стойку. Боб, кусая губы и хмурясь, скосился на кучерявого, потом начал осматривать мишени завистливым взором. Итог был явно не в его пользу.

– Я знала, что ты никакой не киллер, – раздался голос Мэри-Энн. – Ты, выходит, легионер… И как у вас с сексуальной ориентацией?

– Мы, в основном, садисты и некрофилы, – сообщил Каргин. – Обожаем побаловаться с трупами.

Глаза девушки заблестели, она возбужденно вздохнула.

– И многих покойничков ты поимел, ковбой?

– Многих, не сомневайся! – рявкнул над ухом Бобби. – Многих! Он – наемник, руки по локоть в крови!

Каргин, отступив к машине, миролюбиво улыбнулся.

– Не бей копытом, президент, не всем же дырявить портреты в мирных краях… Кстати, кто там на них? Очень благообразный старичок, однако с характером…

– С характером!.. – Мэри-Энн хихикнула, потом согнулась и, звонко хлопая ладошкой по колену, залилась смехом, поглядывая то на Боба, то на Мэнни и будто приглашая их повеселиться. Но кучерявого по-прежнему тянуло в сон, а Боб, не обращая на сестру внимания, с хмурым видом наблюдал, как чернокожий парень укладывает пистолеты в оружейный ящик. – Еще с каким характером, ковбой! – Мэри-Энн потянулась к «целиски», подняла обеими руками тяжеленный револьвер и с грохотом выпалила с правую мишень. – Нрав у дядюшки Патрика точно могильный камень, пулей не прошибешь, – сообщила она. – Старый козел, трухлявый, а характера на целый полк легионеров хватит!

Изумленно подняв брови, Каргин уставился на девушку, потом перевел взгляд на мишени.

– Так это Патрик… Патрик Халлоран?

– Нет, леденец на палочке! – передразнила Мэри-Энн, явно наслаждаясь его ошеломлением. – Для недоумков-ковбоев!

Права моя Кэти, права, подумалось Каргину: братец – болван и фраер, сестрица – стерва. Чудят миллионерские ублюдки! Кони сытые бьют копытами… С жира бесятся… А чего ж не беситься – при обороте в шесть миллиардов и собственных островах?

Отступив еще подальше, к бревенчатой стене, он процедил:

– Забавная у вас семейка, Нэнси… что Паркеры, что Халлораны… А по другим портретам вы стрелять не пробовали? Папин там вывесить или мамин… Тоже ведь развлечение, а?

Лицо девушки начало бледнеть, застывшая на губах усмешка вдруг превратилась в злобную гримасу, тяжелый «целиски» медленно пополз вверх. Что-то сейчас будет, мелькнуло в голове у Каргина, и он, не промедлив ни секунды, с солдатской сноровкой юркнул за угол «Старого Пью». Вслед ему раздались выстрел и яростный вопль Мэри-Энн:

– Не смей называть меня Нэнси!