Текст книги "Год тысяча шестьсот…"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

6

Открыв дверь каюты, Клим так и остановился на пороге.

– Что такое?

Чуть постукивая по полу концом шпаги, Ника сидела на кровати, а против нее, прижавшись спиной к переборке, сидел на полу молоденький матросик. Глубоко посаженные мышиные глазки его со страхом следили за клинком шпаги, острие которой почти касалось его колен. С ладони правой руки скатывались на пол редкие капельки крови.

«Шпагу пытался поймать, дурачок!» – догадался Клим.

– Я вошла, а он уже в каюте. Что-то ищет. Объяснял – я не поняла. Убежать хотел – я не пустила.

Клим присел на пороге. Если матрос еще надеялся удрать от девчонки со шпагой, то теперь ловушка захлопнулась, массивная фигура Клима отрезала единственный путь к бегству. В окошко выскочить он бы тоже не успел. По-английски он не говорил.

– Сеньор. Я пришел убирать каюту, я всегда убирал каюты, я не хотел ничего брать…

– Pescestamento! – сказал Клим и добавил уже по-русски, специально для Ники: – Я сейчас его буду спрашивать, а ты, если будет нужно, его попугай. Не иначе, это осведомитель Оливареса. – И он опять обратился к матросу:

– Habla! Говори!

– Сеньор, я ничего…

– Не признается! – Клим сказал это по-испански, как бы для Ники, она, разумеется, ничего не поняла, но матрос этого не знал. – Придется его убрать! – жестко заключил Клим.

Он кивнул Нике, и ее шпага, коснувшись щеки матроса, вонзилась в переборку. Он даже не закричал, а заверещал по-заячьи, в страхе глядя на кончик шпаги, который уже покачивался возле самых его глаз. Отмахнуться рукой он уже не решался.

– Я скажу!.. Я все скажу…

– Говори. Только, чтобы без вранья.

– У капитана Кихоса письмо… Сеньор Оливарес приказал. Я не нашел письмо… капитан говорил с вами, я подумал…

– Что ты подумал?

Матросик замолчал и заплакал.

– Ладно, – сказал Клим. – Ты убери шпагу, Ника, а то как бы наш молодец не того… Что будем делать? Не отправлять же его за борт. А, может, ты доберешься до «Аркебузы» вплавь? Нет, не сможешь. Не умеешь плавать? Видишь, что получается. Так ты будь здесь поосторожнее, а то можешь свалиться за борт!

Матросик, посапывая носом, протиснулся мимо Клима на палубу.

Ника бросила шпагу на лежанку.

– Письмо-то хоть на месте? – спросил Клим.

– На месте. Он не успел. Значит, Оливарес что-то уже знает.

– Выходит, так.

– Словом, влезли мы с тобой в тайны мадридского двора. Вот, черт! Нарочно не придумаешь.

Пришел кок с медным подносом, на котором стояли вполне приличные фаянсовые плошки и тонкие фарфоровые разрисованные чашки – как они могли уцелеть на таком судне, Клим представить себе не мог. В каюте вкусно запахло какими-то восточными специями. Кок – вопреки обычному виду всех морских поваров – был маленький и тощий, одет сравнительно чисто, даже в относительно белом передничке, который надел, вероятно, специально для гостей. Когда он расставлял чашки на столе, Ника с сомнением пригляделась к его засаленным рукам, но промолчала. Клим на такие мелочи вообще не обратил внимания. Запивали макароны вином.

Вино было сухое, слабое, приятное на вкус и, как видно, заменяло здесь, на корабле, и чай, и воду. Ника тоже выпила за обедом пару стаканчиков. Клим подумал, что ей вообще бы не следовало пить вина, но здешний мир, в котором они находились, так отличался от их прежнего мира, что прежние мерки не везде подходили. Клим и по себе ощущал, как в чем-то он стал чуть другой, что-то изменилось в его восприятии привычных вещей, но как и насколько – у него уже не было возможности уточнить. Да и желания, признаться, не было по-пустому ломать голову; еще день-два, и их здешнему пребыванию должен прийти конец.

Клим рассчитывал, что или он сам сумеет добраться до кресла, или даже там, в двадцатом веке, кто-либо наткнется на ящик, и их вытащат из поля действия генератора, – если, конечно, все так, как он предполагает, – и тогда их сновидения оборвутся. От него и Ники требовалось одно – дожить до этого момента целыми и невредимыми. Именно – невредимыми.

Клим пощупал ссадину на виске, оставшуюся после удара доской, и подумал, что шрамик он так и принесет с собой в двадцатый век.

Хорошо, если только шрамик!..

После обеда они вышли на палубу. Клим, как всегда, сразу же посмотрел в сторону «Аркебузы». Новости он ожидал только с нее.

– Смотри! – сказал он. – Сеньор Оливарес собирается к нам в гости. Было видно, как в большой шестивесельный баркас усаживались плотно матросы. Торчали черные стволы мушкетов, посверкивали на солнце абордажные сабли. Весла опустились на воду, и баркас направился к «Санте».

– Клим! – встревожилась Ника. – Оливарес забрал с собой свое войско. Что ты собираешься делать?

– Пока ничего. Подождем.

– Чего подождем, черт побери! Они же все с мушкетами.

– Вижу, что не с цветами.

– Клим!

– Ну ладно, ладно. Не волнуйся. Потерпи немного, сейчас услышишь.

– Чего услышу?

– Ответ услышишь.

Он подошел к люку на батарейную палубу.

– Дубок! Как там у тебя?

Дубок был вымазан орудийным салом и порохом. Его команда тоже.

– Все в порядке, господин адмирал! – лихо вытянулся он.

– Ладно тебе, юморист нашелся средневековый. Шлюпку видишь, что с «Аркебузы» отчалила?

Дубок выглянул в орудийный люк.

– Баркас? Вижу. Стрелять по нему?

– Пусть поближе подойдет, успеем. Только ты не по нему бей.

– Чего?

– Народ там, матросики, они-то ни при чем. Чего им гибнуть ни за что. Да и нужны они, кто же тогда «Аркебузу» поведет. Ты рядышком с баркасом ядро положи. Сможешь?

– Рядом – это можно. Сейчас попытаю.

– Одно слева, а другое – справа. А там поглядим. Ты сколько пушек зарядил?

– Три, пока.

– Хватит, думаю. И с двух раз поймут.

– А как не поймут?

– Ну, тогда… Да, поймут, наверное. Не совсем уж дураки. Оливарес с ними, начальник ихний. Сообразит, поди… Словом, действуй. Больше у меня распоряжений не будет.

Винценто стоял на носу и тоже смотрел на идущий к «Санте» баркас. Разговора с Дубком он не слышал, однако особого беспокойства не проявил, только взглянул вопросительно на Клима, но тот промолчал, и Винценто ни о чем не спросил. Он не спеша выбил трубку, заправил новой горстью табаку, прямо из кармана. Раскурил трубку от обрывка пенькового конца, тлевшего тут же в ведерке с песком, пыхнул дымком, облокотился на фальшборт и сплюнул в воду. Клим подошел, молча стал рядом и тоже плюнул за борт.

Весь наличный состав их команды – два десятка матросов, собрались кучкой поодаль. Им люди Оливареса никаких неприятностей не несли, но они присутствовали при его визите и сейчас с любопытством ожидали, чем это все закончится. Молоденький матросик с узким личиком тоже был здесь и с некоторым торжеством поглядывал в сторону Клима, как бы желая сказать: «вот, теперь посмотрим!» Клим показал на него Винценто.

– Хуанито, слуга при жене Оливареса, – пояснил тот.

Ника тоже вышла на палубу. Конечно, со шпагой – последнее время она с ней не расставалась. Она тоже заметила Хуанито и, точно определив причину его веселости, на ходу звонко шлепнула прохвоста шпагой по заду. Он подскочил и спрятался за кормовую надстройку, провожаемый усмешками товарищей.

Баркас уже прошел половину расстояния, и можно было различить лица матросов, перышко на шляпе Оливареса, который время от времени посматривал в сторону «Санты». И тут над водой прокатился грохот орудийного выстрела, следом за свистом ядра взвился клубок дыма и справа от баркаса метнулся вверх высокий столбик воды.

Гребцы на баркасе замешкались, два весла зацепились одно за другое. Оливарес повернулся, пристально разглядывая «Санту». Весла еще раз опустились в воду.

Второе ядро Дубок положил удачнее, чуть слева впереди носа баркаса, бурунчик воды хлестнул прямо на гребцов.

Оливарес вытер лицо ладонью, поправил шапочку. Трусом он не был, и до «Санты» оставалось с десяток хороших гребков, но он понимал, что третье ядро ударит уже по людям и прежде всего снесет его, Оливареса. Он что-то сказал гребцам, те дружно затабанили, быстренько развернулись, и баркас пошел обратно к «Аркебузе».

– Вот и все, – облегченно заметил Клим. – Молодец Дубок!

– Молодец, – не мог не согласиться Винценто. – Я и не знал, что у нас в трюме плывет такой ловкий канонир.

– А я и сам не знал. Правда, Оливарес может повторить такой поход ночью. А в то же время, чего ему напрашиваться на неприятности сейчас, если у него остается надежда получить место капитана в Порт-Ройяле, и без всякого риска.

– Видимо, считал более надежным прибыть в Порт-Ройял уже командиром «Санты». А может, кто его знает, направился бы на Тортугу.

– Вот этого я и побаивался, – заметил Клим. – А у меня дела в Порт-Ройяле.

В это время полотнище грота чуть шевельнулось над их головами. Реи скрипнули. По воде побежала полоска ряби. Винценто взглянул в сторону садившегося солнца, прищурился.

– Идет ветер, – сказал он. – Вы не дадите мне свою батарейную команду. У меня мало матросов, нужно поднять все паруса. Если все будет ладно, утром придем в Порт-Ройял.

Винценто перекрестился, затем посвистел и постучал по деревянному планширу костяшками пальцев, призвав сразу на помощь и христианских, и языческих богов, не обходя вниманием и существующие приметы.

Клим тоже посвистел и тоже постучал по планширу.

– Это зачем? – спросила Ника.

– Просьба к Нептуну, чтобы послал ветерок.

– И нашим, и вашим. И тебе не совестно?

– А чего же делать, приходится. Кто-нибудь да поможет, пресвятая дева или Нептун.

– Послушали бы тебя твои благочестивые предки. Уж про святую инквизицию я и не говорю, за такое непотребное богохульство на костер бы попал, это уж обязательно.

Клим согласился, что святая инквизиция – организация серьезная и таких шуточек не прощает.

Ника пригляделась к «Аркебузе». Слабое течение несло и разворачивало корабли, «Аркебуза» порядочно удалилась от «Санты». Но зрение у Ники было острое, она первая заметила шлюпку и красное пятнышко на ней.

– Клим, встречай гостью. К тебе едет Долорес.

– Почему ко мне? Наверное, к тебе – спросить что-нибудь по женской части.

– Ты соображаешь, что говоришь?

– Конечно. Допустим, она поинтересуется, где это ты достала такую материю, что на твоей рубашке.

– Скажу, купила в ГУМе за пятнадцать рублей, готовую. Это сколько на здешние пиастры? Одной гинеи хватит?

– Хватит. Еще останется. Только ей такой капрон придется поискать. Лет триста.

– Зачем ей капрон. Да на ней ее шаль…

– Мантилья.

– Вот – мантилья, еще ручной вязки. У нас такую мантилью ни за какие пиастры не купишь. А едет Долорес, как я думаю, за своими вещичками. Она же с собой ничего не взяла, не рассчитывала на «Аркебузе» задерживаться. Принимать ее здесь будешь ты, я с ней и встречаться не хочу. Только смотри, не очень развешивай уши, а то как бы она и письмо не прихватила по пути. Разведешь амуры.

– Какие амуры? Да у нее, поди, синяк вот такой на локте после того, как я ее за руку схватил.

– А может, она пожелала бы получить такой же синяк от тебя и на другую руку?.. Ох, Клим! В политике твои предки-церковники разбирались, не спорю. Но что касается женщин… Да они их просто боялись. Даже святая инквизиция, такая могучая организация, а женщину побаивается.

– Из чего это видно?

– А как же. Как чуть что – ведьма! и на костер… Ладно, ты встречай гостью, а я у капитана в каюте отсижусь.

Как принимал Клим испанку, Ника не видела. Пробыла Долорес на «Санте», наверное, с полчаса. Ника слышала их беседу, но понять, о чем они говорят, естественно, не могла. Наконец в шлюпку поставили кожаный баул, Долорес спустилась по трапу – Ника наблюдала за ней в окошко каюты. И по тому, как та усаживалась, как расправляла платье, опираясь на борт лодки и приветливо махая Климу на прощание, Ника не могла не отметить определенное изящество в движениях, грациозность даже.

«И где их учат такому политесу?» – невольно подумала она.

Шлюпка отплыла.

Клима Ника нашла в каюте.

Он склонился над столом, осторожно расправлял на нем большой помятый бумажный лист и так внимательно занимался этим делом, что не заметил, как вошла Ника.

– Проводил?

– Проводил… – рассеянно ответил Клим, что-то разглядывая на листе и бормоча себе под нос. Ника подошла поближе,

– Что это? Похоже на афишу.

– Похоже, – согласился Клим. – Приглашение Королевского Театра на постановку пьесы Кальдерона де ла Барка, королевского драматурга, личного капеллана Филиппа Четвертого, кавалера ордена Сант-Яго…

– Ух ты!

– Да, титулов у Кальдерона было предостаточно.

– Откуда это у тебя?

– Мне подарила Долорес.

– Подарила?

– На память о нашей встрече.

– На память, так-так…

– Она должна была играть королеву в этой пьесе.

– Ах, вон что. Она – актриса?

– Была. Пока не вышла замуж за Оливареса.

– Понятно. Жене дворянина, да еще сына гранда, негоже выступать на подмостках. Даже если играешь королев.

– Долорес не удалось сыграть королеву. Настоящей королеве Марианне Австрийской что-то не понравилось, и она запретила постановку. Пьеса так и не была сыграна ни разу.

– А как она называлась?

– «Еl bufon de la bellareina» – «Шут королевы». И вот что интересно, мне думается, эта пьеса Кальдерона так и осталась неизвестной. Не дошла до нас.

– А это могло быть?

– Почему бы нет? Из полутора тысяч пьес Лопе де Вега до нас дошло не более пятисот.

– И то ничего – пятьсот!

– Кальдерон написал их значительно меньше. И этот «Шут королевы» мог потеряться в дворцовых архивах. Филипп Четвертый умер, Кальдерон умер, – а Испании тогда было не до пьес. Вот здесь приведено четверостишье автора в качестве эпиграфа. Я попробовал перевести его с испанского. Приблизительно, конечно.

– Сам перевел?

– Ну, кто еще…

– Любопытно. Давай читай!

– Только ты не очень, я же тебе не Пастернак.

– Ладно, ладно, не напрашивайся.

– Значит, так…

 
В смешном обличьи появляться
Мне так положено судьбой.
И надоел же он, признаться,
Весь этот облик, мне чужой…
 

– Клим, да ты поэт!

– Будет тебе.

– На самом деле – звучит!

– Думаю, никто из наших современников этих строк не знает.

– Клим! Да тебя нужно в музей поместить. Подумать, ты единственный человек на земле, который помнит никому не известное четверостишье великого драматурга Кальдерона! Все студентки твоего МГУ будут приходить и смотреть на тебя вот такими глазами. А историки… а вот историки не поверят. Скажут – сам сочинил. Им не объяснишь. Вот если бы афишу можно было с собой захватить. Так ведь нельзя.

И Ника тут же потеряла к Кальдерону всякий интерес. А Клим забрал афишу к себе в каюту, повесил на стену и снова перечитал строки гениального драматурга, сокрушаясь, что не может перевести их теми словами, которых они заслуживают, и жалея, что они так и исчезнут во времени, без следа.

Вечером он заглянул к Нике пожелать «доброй ночи». Она разбирала кровать, где до этого, очевидно, спала Долорес, и брезгливо приглядывалась к покрывалу и подушкам.

– Грязнуля порядочная была эта твоя Кармен, – ядовито заметила Ника. – Хотя и жена дворянина знатного испанского рода. Поди, и умывалась не каждый день?

– Возможно, – миролюбиво согласился Клим. – В семнадцатом веке понятия о личной гигиене были несколько иные.

– На «Аркебузе» и то постели были чище.

– Голландцы – вообще, народ аккуратный.

– А как там ветерок?

– Ничего ветерок… Винценто говорит, завтра утром будем в Порт-Ройяле.

– Хорошо бы. Надоело на воде болтаться.

Ника взяла шпагу со стола, бросила ее на кровать.

– Так со шпагой и будешь спать? – улыбнулся Клим.

– Так и буду. Все как бы не одна, не так страшно.

Ника подошла к Климу, остановилась возле, не поднимая головы, не глядя ему в лицо. Взялась за пуговицу на его куртке, повертела ее, задумчиво. Он смотрел сверху не шевелясь. Затаив беспокойство, ожидал ее слов.

Побаивался Клим, как бы его дружеское отношение не было расценено Никой как нечто более серьезное.

Учитывая какие-то сдвиги, возникшие здесь в ее характере, этого можно было ожидать. И не потому, что он сам бы не желал пойти ей навстречу. Но он лучше нее понимал, что любое изменение их отношений может оказаться впоследствии таким же неправдишным, как весь этот иллюзорный и тем не менее предельно опасный для них мир.

– Послушай, Клим, – сказала Ника, по-прежнему не поднимая головы, и чуть заметный румянец показался на ее щеках, – если ты здесь, ну… в 1692 году меня поцелуешь, то это будет считаться и там, в 19..?

– Не знаю, – честно ответил Клим. – Может быть, и будет.

Ника отпустила пуговицу, постояла молча. Вздохнула коротко:

– Тогда не нужно.

Она сама легко поднялась на цыпочки, прикоснулась губами к его щеке, отвернулась, прошла к кровати.

– Спокойной ночи! – сказал Клим.

– Гуд бай, Климент Джексон! – ответила Ника. – Все-таки хороший ты у меня брат…

Ночью Клим спал беспокойно, тревожился, сам не зная чего. Несколько раз выходил на палубу. Вахтенный прохаживался по мостику. Ветер посвистывал в вантах, «Санта» шла ходко, подняв все паруса, чуть завалившись под ветер. Ночь была темная, луна изредка появлялась в просветах туч, освещая крутые волны с белыми кружевными верхушками. Порою нос судна с ударом падал на волну, брызги летели на мокрую палубу.

Под утро он все-таки заснул. Его разбудило солнце, заглянувшее через окно в каюту.

Клим тут же выбрался на палубу.

Ветер под утро чуть поутих, но «Санта» по-прежнему шла быстро вдоль волны, раскачиваясь с боку на бок. Впереди, за треугольниками носовых парусов, прямо по ходу «Санты» виднелась темная цепочка островов, а на одном, самом большом и высоком, уже можно было разглядеть белые стены берегового форта.

7

Он постучал в двери каюты Ники, услышал ее «ком ин!», вошел и в нерешительности остановился на пороге.

– Входи, входи, не стесняйся, Климент Джексон, ты как-никак – мой брат все-таки… Вот штаны эти идиотские, черт бы их побрал, пряжки застегнуть не могу. Заржавели они, что ли?

– Как же ты вчера застегивала?

– А вчера я совсем их не застегивала. Шнурком от ботинок подвязала.

– Удивительно, что они вчера еще с тебя не свалились.

– Самой удивительно. Теперь понимаю, почему это испанские дворяне без слуг одеться не могли. Ты только взгляни, сколько тут всяких пряжек и застежек, и все они железные. Да еще сзади. Помоги, пожалуйста!

Она доверчиво повернулась к Климу. Тот взялся за пряжку на поясе.

– Подбери брюхо! – грубовато сказал он, затягивая пояс. – На самом деле, многовато тут разных креплений понаставили.

– А я что говорю. Была бы застежка-молния, раз! и готово.

– Застежку-молнию еще только через двести пятьдесят лет изобретут.

– Бестолочи средневековые, додуматься до такого пустяка не могли.

– Кое до чего додумались, – возразил Клим, разгибая язычки заржавевших пряжек. – Микроскоп, например, придумали.

Он аккуратно застегнул все, что должно было быть застегнуто. Помог надеть легкий бархатный камзольчик. Ника даже не знала чей, да и не задумывалась над этим, брала, что попадалось под руку. Клим расправил все складочки, Ника только послушно поворачивалась вокруг, подняв руки.

– Странно, – заметила она. – Пальцы у тебя железные, а руки ласковые, почему бы это?

Клим только усмехнулся.

– У меня дома сестренка, чуть моложе тебя, в седьмой класс еще ходит. Неряха – ужасная. А матери у нас нет. Вот мне и приходится приглядывать. Научился.

– Завидую твоей сестренке… Ой-ой! Что-то ты там вместе с кожей пристегнул,

– Извини… Ты хоть умывалась сегодня?

– А как же. Вон кувшин. Кок теплой воды принес. Вот зубной щетки нет. Чего нет – того нет. Они хоть чистят зубы-то? От твоей Долорес изо рта не пахло?

Ника откинула занавеску на окне, выглянула. «Санта» входила в гавань, белоснежный Порт-Ройял прятался в зелени тропических деревьев. Влево и вправо от гавани разбросал он свои строения, двух– и трехэтажные дома, великолепные виллы с колоннами, полупортиками и лепными фасадами.

– Какой красивый город!

– Красивый, – согласился Клим. – Если только издали смотреть.

– Хотя бы издали… И ведь от всей этакой благодати через два дня не останется и следа.

– Сохранятся кое-где домишки, на окраинах.

– А корабли?

– В гавань ворвется волна метров в тридцать вышиной. Смоет, что останется после землетрясения.

– А люди?

– Это уж кому как повезет. Все пойдет, как положено, по истории. Нам нужно загодя унести отсюда ноги.

– Вот то-то, что загодя. А «Аркебуза» не пришла.

– Придет. Обязана прийти. Сундучок с гербом Филиппа Четвертого должен попасть в бухту, еще до цунами. Часы амстердамского мастера Поля Блонделя уже здесь!

– Да, с часами и с сундучком ты здорово придумал. Конечно, историю мы не изменим. Что положено произойти – произойдет. А все же, нельзя попробовать нашу команду спасти? Матросы здесь славные. Смотри, какую мне прелесть подарили.

На столе лежала огромная раковина, блестя перламутровыми боками и растопырив в стороны огненно-красные полированные иглы.

– В отношении Винценто я подумаю, – сказал Клим. – Есть у меня одно соображение.

– А наших негров?

– Вот негров – не знаю. Ты много от меня хочешь, я не господь бог. Выпустить их нельзя – кто-нибудь обязательно подберет – бесхозное добро.

– А если революцию устроить? Ну – восстание, как у Спартака. Разоружить стражу, а негров в горы.

– Времени мало. Восстание подготовить нужно… Ладно, пошли на палубу.

Со спущенными парусами «Санта» медленно вошла в гавань. Винценто сам стал к рулю. Он не дожидался чьего-то разрешения на вход, так как знал, что такого разрешения здесь ни у кого не спрашивают. По неписаным, неведомо кем и когда установленным, но выполняемым законам в гавани Порт-Ройяла мог найти убежище любой корабль, торговый ли, военный или принадлежащий к обширному и многочисленному сословию «джентльменов удачи», а их в то время водилось в Карибском море более чем достаточно. Не исключено было и то, что губернатор Ямайки, герцог Арбемарль, визиты пиратских кораблей предпочитал любым другим, – ценности, добытые морским разбоем, быстро перемещались в карманы береговых, городских торговцев, содержателей кабаков и притонов, а за их счет обогащалась государственная казна Великобритании, пополнялись глубокие карманы самого герцога Арбемарля.

– Можно подумать, – заметила Ника, выслушав лекцию Клима, – что ты лично знаком с герцогом Арбемарлем и успел заглянуть в его карманы.

– История! – скромно заключил Клим. – Немножко истории и побольше воображения, как говаривал дон Мигель.

Гавань Порт-Ройяла была велика, судов в заливе стояло более двух десятков, и свободно могло разместиться еще столько же. Каждый входивший корабль ставал на якорь, где ему заблагорассудится, нимало не заботясь об удобстве соседей и вновь входящих судов. Осторожно лавируя, почти цепляясь реями за такелаж стоявших кораблей, Винценто провел «Санту» поближе к стенам крепостного форта и приказал отдать якоря.

Клим прошел на корму и увидел, как два матроса затирают горячей смолой щели в деревянном гробу, в котором лежало тело капитана Кихоса.

С мостика спустился Винценто и отозвал Клима в сторону.

– Матросы любили капитана Кихоса, – сказал Винценто, – теперь у них будет другой капитан – Оливарес. Не хочется, чтобы они о нем сразу плохо подумали. Но Кихос, предчувствуя свою кончину, поручил именно мне позаботиться об его похоронах. Сам он не доверял Оливаресу, тот не задумавшись, без лишних хлопот еще вчера опустил бы тело за борт. Капитан Кихос пожелал, чтобы его похоронили не в море, а на земле, пусть даже на Ямайке. Однако он был добрый католик и не хотел лежать на кладбище Порт-Ройяла, среди всяких гуляк и распутников. Я обещал похоронить его в горах, там сохранился старый поселок, где когда-то были испанские каменоломни – сейчас оттуда возят камень для дворцов Порт-Ройяла. Я знаю, там есть и старик, священник, и мы с честью похороним капитана на праведной церковной земле.

– Это вы очень хорошо придумали, сеньор Винценто, – подтвердил Клим. – Забирайте всю свою команду, мне в порту они не нужны, нанимайте в городе повозку и отправляйтесь, не торопясь, в поселок. Капитан Кихос оставил достаточно денег, которых хватит и на премию команде, и на оплату за установку хорошего каменного надгробья над его могилой, чтобы испанскому капитану не стыдно было лежать на английской земле.

– А вы разве не пойдете с нами?

– Нет. Важное дело заставляет нас остаться на «Санте».

– Сеньор, мы не на много обогнали «Аркебузу», вскоре она заявится сюда, вместе с Оливаресом. Не станете же вы в гавани отстреливаться из пушек?

– Я думаю, до этого дело не дойдет.

– Смотрите, сеньор. Не очень-то доверяйте мирным обещаниям Оливареса. Он злопамятен и не прощает обид.

– Спасибо за заботу, сеньор Винценто. Не беспокойтесь за нас.

Засмоленный гроб завернули в парусину, поставили в баркас и спустили на воду.

Почти вся наличная команда «Санты» пожелала проводить своего капитана. На борту остались только пять человек, которые решили дожидаться Оливареса, в их числе был Хуанито, почему-то он не уехал вместе с Долорес. Остался и боцман как ответственный за негров перед Оливаресом.

Клим крепко пожал руку Винценто.

– Сделайте там все как следует. Не торопитесь возвращаться.

Винценто последним спускался в баркас и невольно остановился на верхней ступеньке лестницы, ожидая, что Клим как-то пояснит такое странное пожелание.

Но Клим, конечно, больше ничего не сказал.