Текст книги "Милые роботы (сборник)"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

4

Потрепанный «Кентавр» Алешкина не торопясь катился по автостраде к Космопорту. Электромотор тянул плохо, аккумуляторы давно требовалось заменить, ходовая часть нуждалась в основательном осмотре: вообще машиной надо было заняться всерьез.

– Сапожник без сапогов, – говорила Мей.

– Без сапог, – поправлял Алешкин.

На возню с «Кентавром» все не хватало времени. Можно попросить ремонтников Бухова, они сделают, но мешало самолюбие: что, разве он сам белоручка?

Опускающееся солнце слепило глаза, Алешкин включил поляризаторы переднего стекла, и солнечный диск стал походить на раскаленную докрасна сковородку.

Когда он подъехал к стоянке Космопорта, «Селена» уже совершила посадку, ее бело-голубой конус виднелся на поле, от него поднимался легкий дымок. Алешкин прошел к Бухову. Тот, как всегда, сидел за селектором. Увидев Алешкина, Бухов кивнул, продолжая разговор. Алешкин опустился в кресло, нащупал под рукой кнопки управления, опустил у кресла спинку, убавил упругости и расположился поудобнее.

– Ну, вот и посылайте его сюда, – говорил Бухов. – Найдет дорогу, что он – маленький? Он же у меня был.

Бухов отодвинулся от селектора.

– Мой-то техник, – сказал он, – дома автощетку установил.

– Не работает?

– Еще как работает. Как заходишь, эта щетка кидается на тебя, словно дикая кошка. На непривычного человека, знаешь, действует… Я уж ее выключаю, а то соседи и заглянуть боятся.

Алешкин услыхал, как за его спиной открылась дверь, кто-то вошел. Алешкин медленно поднялся с кресла.

У дверей стоял ТУБ.

Тот самый, Алешкин узнал бы его из сотни других, даже если бы не было номера на его плече. Оспины метеоритных ударов покрывали его плечи и массивную голову, и стоял он чуть завалившись на правую ногу, ту самую ногу, которую вывернул, когда вытаскивал танкетку, спасая жизнь ему, Алешкину, и Мей.

– Старый знакомый? – сказал Бухов.

Алешкин шагнул вперед. Он постеснялся Бухова, а ему захотелось даже обнять ТУБа, хотя это была всего-навсего машина, полмиллиарда микротранзисторов и две сотни моторов и рычагов.

– Здравствуй, ТУБ!

Он протянул руку, и ТУБ ответно поднял свою ручищу. Алешкин ощутил на пальцах тихое пожатие.

Но сказать в ответ ТУБ ничего не мог, только хрипнул и замолчал.

– Бедняга. Совсем голос потерял. Досталось ему там, за эти годы.

– Досталось, – согласился Бухов. – Поработала машинка. Даже с Луны списали по негодности. Вон акт лежит. Пижоны, я смотрю, там, на «Луне-50», возиться с ним не хотят. Подай им новенькое. А ему присмотр нужен.

– Он ему еще и в мое время нужен был.

– Вот я и говорю. Теперь ему куда, только на разборку. А с присмотром еще работал бы да работал.

Вот тут Алешкин, наконец, понял Бухова.

– Вот ты о чем… – протянул он. – А постановление?

– А чего – постановление? Оно про исправные машины написано. А этот списанный. Можно считать, что его нет. А потом, ты мне скажи, будут у нас когда-нибудь на Земле роботы работать?

– Будут, конечно.

– Вот и считай, что мы начали первыми этот эксперимент. А акт я вот сюда положу, тут у меня ящик длинный. Давай забирай свою уборщицу, а то у меня вон с Марса грузовик на подходе.

– Как его у меня еще Евгения Всеволодовна примет. Ты знаешь, какая она.

– Ну, уж это твоя забота.

– Мне бы инструмент кое-какой, проверить его. Тестеры там, микрощупы.

– А я уж распорядился, мои. мальчишки все это в твой тарантас положили.

ТУБ с трудом забрался на заднее сиденье «Кентавра». Двери явно не были рассчитаны на его массивную фигуру и правая нога никак не перелезала через порог.

Алешкин только вздохнул сочувственно и помог просунуть в машину поврежденную ногу.

5

С линией звука пришлось повозиться, но на второй день ТУБ уже смог вполне внятно отвечать на вопросы.

– Хрипеть ты, конечно, будешь, – сказал ему Алешкин. – Подожди, не шевелись, я еще последний шуруп заверну… Тебе, если по-настоящему, говорители нужно новые, а у меня их нет. И нигде их нет. Только на заводе. А на завод нам с тобой показываться нельзя. Ну ничего, тебе не петь. И хромать будешь, тут тоже я ничего сделать не смогу. Но на ногах ты держишься неплохо. Да и биоблокировка у тебя работает, а это главное. Хотя, самое главное у тебя еще впереди… Дай-ка я еще стопор на колене подверну… вот так… А главное для тебя – это Евгения Всеволодовна, и она технику не любит. Женщина она, понял?..

– …понял… женщина… – неожиданно ответил ТУБ.

– Вот как? – усомнился Алешкин. – Понял, что такое женщина. А что ты понял?

По паузе он догадался, что ТУБ включил блок условных понятий.

– Ну, ну, – подбодрил его Алешкин.

– …о женщины… ничтожество вам имя…

– Вот это да, – опешил Алешкин. – Ай-да программисты! Слушай ты, этого Евгении Всеволодовне не скажи. Она хотя Шекспира, как я знаю, любит, но с такой цитатой ты вряд ли ей больше понравишься. Ох, боюсь я за тебя, ТУБ. Трудно тебе там будет. А мне все же хочется, чтобы ты ей понравился.

– …понял… нужно понравиться… – хрипнул ТУБ.

– Вот именно. Тогда все будет хорошо. Давай-ка я тебя от копоти очищу.

Пока Алешкин чистил и мыл ТУБа, наступил вечер. Но откладывать знакомство с Евгенией Всеволодовной у Алешкина уже не хватило терпения…

– Садись в машину, – сказал он ТУБу.

Космика собиралась ложиться спать. Она уже разделась и сидела на стуле, болтая ножками, дожидаясь, когда Евгения Всеволодовна приготовит ей постель.

– Б’уш, – (так Космика сокращенно называла бабушку), – а у меня всегда такое брюхо будет?

И Космика похлопала ладошками по голому животику.

– Какое брюхо?

– Ну живот, видишь, какой толстый. Никакой фигуры нет.

– Какую еще тебе нужно фигуру?

– Вот такую… – Космика показала в воздухе руками. – Как у нашей хореографички. Чтобы – красивая. Я хочу нравиться.

– Ты мне и такая нравишься.

– Ты – это не считается. Я хочу всем нравиться. Чтобы за мной ухаживали.

Евгения Всеволодовна искоса взглянула на Космику.

– Знаешь, посмотри-ка там, который час.

Космика слезла со стула.

– И смотреть нечего, – сказала она. – Сейчас ложусь.

Она забралась под одеяло и закинула руки за голову. Некоторое время разглядывала потолок, потом зевнула.

– Б’уш, ты мне опять гипнопедию на ночь включишь?

– А что?

– А не хочется. Надоела мне твоя гипнопедия.

– Должна же ты знать иностранные языки. Французский ты выучила. Теперь нужно учить английский.

– Не интересно во сне учить. Вот ложусь спать и не знаю, как по-английски стол или дверь. А утром просыпаюсь и уже знаю: «тейбл» или там «доо». Скучно.

Она повернулась на бок и положила под щеку ладошку.

– Ладно уж, я сейчас засну, только ты сразу не включай. Может быть, я сон какой-нибудь интересный успею посмотреть.

В оранжерее горел свет. Алешкин оставил ТУБа возле двери, а сам спустился вниз. На него пахнуло влажным теплым воздухом. Автощетки высунулись из-под ступенек и быстро обмели ему ботинки – Евгения Всеволодовна боялась не пыли, а посторонней цветочной пыльцы, которую случайно могут занести в теплицу на ногах.

– Смотрите, какая прелесть! – сказала она.

На невысокой подставке стоял большой цветочный горшок, из которого торчал зеленый шар, усыпанный длинными рубиновыми колючками.

– Красавец, не правда ли?

Алешкину пришлось согласиться.

– Из Англии получила. Из ботанического сада. Гибридный кактус, не буду называть его по-латыни: и длинно, и все равно не поймете. Редкость в нашем мире. Скоро зацветет, видите. А цветет раз в пять лет… Но вы ко мне не затем, чтобы смотреть на кактус, конечно.

– Да. И я не один.

Евгения Всеволодовна повернулась к дверям, вздрогнула и даже отступила на шаг.

– Мой бог! – сказала она.

Конечно, это был тот же старый Шекспир… однако такое начало совсем не понравилось Алешкину.

– Не пугайтесь, что вы, – сказал он. – Это же обыкновенный ТУБ.

Широкоплечая прямоугольная фигура закрывала весь просвет дверей. Евгения Всеволодовна встречалась с ТУБами только по телевидению и никогда не относилась к ним серьезно, считая их чем-то вроде заводных кукол, почти игрушек для космонавтов. Она всегда была невнимательной к технике.

– Я не боюсь, – сказала она. – Просто эта подделка под человека вызывает у меня неприятное впечатление.

– Жаль. А мне так хотелось, чтобы эта, как вы назвали, подделка вам хоть чуточку понравилась.

– Зачем, Алешкин?

– Так, – уклонился Алешкин. – Нужно же вам привыкать когда-нибудь. Ведь это наши будущие помощники.

– Я думаю, это произойдет не скоро.

– Кто знает. Можно, я приглашу его сюда?

– Он ничего не раздавит?

– Нет. Он аккуратнее, чем я. ТУБ!

– …я слушаю… – хрипнул ТУБ.

Евгения Всеволодовна чуть вздрогнула.

– Подойди! – сказал Алешкин,

ТУБ переступил порог, он Прихрамывал и волочил правую ногу, но спустился неторопливо и аккуратно.

– Познакомься, ТУБ, это – Евгения Всеволодовна

– …здравствуйте… – сказал ТУБ.

Он сделал еще шаг вперед и протянул руку. Алешкин смутился – ТУБ никогда не протягивал руку первым И потом только разглядел в пальцах ТУБа цветок

– Что это, Алешкин?

Пожалуй, Алешкин удивился цветку больше, чем Евгения Всеволодовна. А он-то считал, что знает пределы сообразительности ТУБа. Ай да программисты!

– Он дарит вам цветок… и знаете, Евгения Всеволодовна, хотя, может быть, стыдно в этом признаться, но я здесь ни при чем. Это не инсценировка, поверьте. Я только сказал ему, что мне хотелось, чтобы он понравился одной женщине. Кто-то когда-то научил его этому, ну… что женщинам дарят цветы. И он сорвал этот цветок, очевидно, еще у меня дома. Клянусь Ганимедом, что это так.

Евгения Всеволодовна взяла цветок. Она прикоснулась к пальцам ТУБа и удивилась – пальцы были теплые.

– Спасибо! – сказала она. – Спасибо, ТУБ. Да, это цветок из вашего садика. Я сама давала семена Мей. Лилия, лилиум кандидум.

И Алешкин с изумлением уставился на ТУБа. Ну и ну! Надо же…

Решив, что ТУБ успел расположить к себе Евгению Всеволодовну, Алешкин подумывал, что пора начинать главный разговор…

Она сама пошла ему навстречу.

– А все же зачем вы его ко мне привели?

– Вы не догадываетесь?

Тогда она догадалась. Она только не могла в это поверить.

– Вы сошли с ума, Алешкин. Вы забыли, что у нас дети.

– Вот о них я только и думал все эти дни. Если бы не наши детки, я бы за него и не беспокоился. Да, да, я беспокоился только за него. Сам ТУБ безопасен, он никому не причинит вреда, он так сконструирован. У него две ступени биозащиты. Он никого не толкнет, не наступит на ногу и никого не обидит…

– Вот как. Вы боитесь, что его могут обидеть дети. Неужели его можно обидеть?

– Ну, в переносном смысле, конечно. Он предельно правдив и предельно доверчив – если можно применить эти слова к машине, которая сама не понимает их смысла. Эту доверчивость легко использовать ему во вред. Вот этого я и боюсь. Но, говоря от его имени, у него больше нет выбора. Он списанный.

– Как списанный?

– Очень просто, как негодный для дальнейшей эксплуатации. Это же не живое существо, а техническая поделка, и на него распространяются строгие технические законы. По этим законам он подлежит разборке и уничтожению, как некачественный механизм. Только мы и сможем… фу, чуть не сказал: спасти ему жизнь.

Алешкин нашел верный ход. Евгения Всеволодовна задумчиво повертела в руках цветок, осыпавший ее пальцы желтой пыльцой.

– Вам не следовало так говорить, Алешкин, – сказала она. – Это нечестный прием.

– Что вы…

– Хорошо, мы попробуем, – перебила она. – Я мало знаю… вернее, я совсем ничего не знаю о ТУБах, но на самом деле, – и она улыбнулась задумчиво, – нельзя же отправлять в разборку машину, которая умеет делать то, что забывают делать живые люди – дарить женщинам цветы… Ладно, ладно, не благодарите меня за вашего протеже. Лучше помогите унести вот этот кактус ко мне домой.

– Возьми это, осторожно.

– …понял… осторожно…

ТУБ поднял цветочный горшок своими ручищами и двинулся следом за Евгенией Всеволодовной, плавно перекатывая свои громадные губчатые подошвы. Она отворила ему дверь.

– Сюда поставьте, пожалуйста, – попросила она.

6

Утром Евгению Всеволодовну разбудил дождь.

Пришлось встать, закрыть распахнутые настежь окна. Дождь тут же прошел, но ложиться обратно в постель уже не было смысла.

ТУБ стоял неподвижный у крыльца коттеджа, под навесом входных дверей, там, куда его вчера вечером поставил Алешкин. Евгения Всеволодовна выглянула в окно, она хотела сказать «Доброе утро!», но потом решила, что это будет смешно, и пошла в ванную.

Энергично растираясь после холодного душа массажным полотенцем, она вышла в комнату… и оторопело попятилась.

В комнате, у порога стоял ТУБ.

Синие огоньки его видеоэкранов были направлены на нее. ТУБ смотрел на нее!.. Фу, какие глупости. Чего она испугалась? Ведь это же все равно, что стесняться автомата-пылесоса или стиральной машины.

Рассуждения были верны, но все же она накинула купальный халат.

ТУБ продолжал стоять у дверей.

Почему он вошел в комнату? Без приглашения. Или испугался дождя?

– Что тебе нужно? – спросила она сурово.

ТУБ не ответил, и это ей совсем не понравилось.

– Иди на свое место! – сказала она.

ТУБ послушно шагнул к порогу, но опять остановился и, повернувшись, протянул руку.

– …живой… – хрипнул он.

На громадной руке лежал мокрый комочек, покрытый слипшимися перышками. Это был птенец ласточки. Очевидно, ветром его выбросило из гнезда, и ТУБ нашел его на земле.

Поначалу Евгения Всеволодовна не обнаружила у птенца признаков жизни, он был мокрый и застывший, но ТУБ оказался прав. Когда птенца высушили и согрели феном, он зашевелился и запикал. Родители тут же появились за окном. Евгения Всеволодовна, конечно, знала, где находится их гнездо, под навесом крыши, над директорским кабинетом. Но она не могла дотянуться до гнезда. Пришлось поручить это ТУБу. Он забрался на подоконник, и Евгения Всеволодовна, тревожась, как бы он не вывалился в ограду, придерживала его за ногу, хотя, вероятно, могла бы и не держать. ТУБ справился отлично и сам.

Евгения Всеволодовна не могла не отметить, что ласточки почему-то этой коричневой громадины боялись значительно меньше, чем ее.

Когда они вдвоем вернулись в коттедж, их встретила Космика.

Она только что поднялась с постели и, стоя на крыльце, сонно щурилась на солнце.

– Мой бог! – сказала она. – Это кто такой?

– …доброе утро… – прохрипел ТУБ.

Евгения Всеволодовна невольно улыбнулась про себя – ТУБ преподал еще один урок вежливости. Она редко видела свою внучку растерянной – нынешние дети такие самоуверенные, право! – но тут Космика явно растерялась и только таращила на ТУБа широко открытые глаза.

– С тобой здороваются, Космика.

– Ух ты… – наконец вымолвила Космика. – Это же ТУБ! А я сразу и не узнала. По телевидению он казался мне маленьким. Доброе утро, ТУБ!

Она храбро протянула вверх маленькую ручонку, ТУБ наклонился над ней, громадный, как гранитная глыба. Он подал в двигатели пальцев усилие в одну десятую килограмма и пожал тоненькие пальчики Космики.

Пока Евгения Всеволодовна готовила завтрак, на крыльце продолжался разговор. Понятно, больше говорила Космика.

– Ух, ты и хрипишь! Просто ужасно. Ты что, простудился? Да? Пойдет погреем горло инфраружем, и все пройдет. А ночью ты кашляешь?

– Космика, – сказала из комнаты Евгения Всеволодовна, – ты задаешь ему глупые вопросы. А еще занимаешься в секции космотехники. Разве робот может простудиться? Он железный…

– Он метапластиковый, – назидательно поправила Космика.

– Все равно. Простуда – это воспаление органической ткани, а у него ее нет.

– А может, он усовершенствованный, – не сдавалась Космика.

Евгения Всеволодовна не решилась оспаривать такое предположение. ТУБ воспользовался паузой.

– Хрипит… звукодатчик… поврежден пьезокристалл.

– Вот оно что, – сказала Космика. – Мы тебе поставим новый динамик туда… ну, где у тебя они находятся. Мы тебя отремонтируем. А что ты будешь у нас делать? Работать преподавателем? Будешь читать нам робототехнику. Вот здорово! Будешь говорить и на себе показывать.

– …работать… уборщиком… – хрипнул ТУБ.

– Ах, ты вместо Виктории Олеговны. Тогда пойдем, я тебе школу покажу.

– Сначала завтракать, – сказала Евгения Всеволодовна.

– Ну да, конечно, завтракать… Пойдем ТУБ, заправимся.

– Космика, как ты говоришь?

– Так это же я ему говорю, он же машина. А машина – заправляется.

– Но не за столом.

– А может, его уже на биопищу перевели. ТУБ, ты ничего не кушаешь, нет? Ты, значит, аккумуляторный. Хорошо тебе, поставил аккумулятор, и все. А мне вот кушать приходится…

Когда Алешкин подошел к школе, он услыхал звонкий голосок Космики и остановился в вестибюле.

– Вот здесь лаборатория. Опыты делаем, понимаешь? Реакции всякие. Восстановление, окисление… химия всякая. Иногда интересно, иногда нет. Видишь, сколько баночек, здесь нужно осторожно-осторожно, а то все падает… Там спортзал. А вот здесь – умывальник. Ты моешь руки или тебя чистят бензоридином? Ну-ка, покажи ладошки. Ничего, чистые… Ух, какие у тебя пальцы большие… Осторожнее, тут на ступеньках не запнись, у тебя же нога больная… А вот автощетки из-под ступенек выскакивают, это они пыль собирают… вот здесь у нас… ну, здесь девочки, а вон там мальчики. Тебе к мальчикам придется ходить. Да… хотя, может быть, тебе там делать нечего. А может, у тебя бывает это… Ну, отработанное масло…

Космика целое утро не расставалась с ТУБом. И Алешкин, занимаясь в кабинете, видел в окно, как они бродили по двору школы. Космика держала ТУБа за палец, они шли рядом, и когда ТУБ делал один шаг, она делала три…

7

Днем ТУБ помогал поливать цветы в оранжерее. Космика выполняла домашнее задание – читала французскую детскую классику. К ней пришел Квазик. Он хотел позвать ее к себе домой и показать свою автощетку в действии.

Но Космика отказалась.

– Подумаешь, автощетка у него. А у нас есть ТУБ.

– Какой ТУБ? – слегка опешил Квазик. – Настоящий?

– Самый правдишный. ТУБ!.. Подойди сюда, пожалуйста. Познакомься. Это – Квазик.

Квазик отступил на шаг и заложил руки в карманы штанов.

– Ты почему не хочешь подать ему руку?

– Еще чего. Разве ты здороваешься с автомойщиком?

– У автомойщика рук нет. А у ТУБа есть. И он умный. Он все понимает, только мало говорит. ТУБ, ты на него не обижайся, он всегда такой грубиян. Он даже девочкам грубит.

Квазик самолюбиво вспыхнул.

– Чего ты с ним объясняешься. Ничего он у тебя не поймет. Он же машина, самая обыкновенная. Я их у отца столько видел. И не таких хромоногих развалюх.

– …ногу повредил… – хотел объяснить ТУБ, но Квазик перебил его, и он замолчал.

– Что у нас будет делать этот комод?

– А что такое комод? – спросила Космика.

Но Квазик не знал, он слышал это слово от матери. По ее интонациям он догадался, что это что-то презрительное.

– Наверно, что-нибудь плохое, – заключила Космика. – Разве ты хорошее скажешь.

– Что ему у нас нужно? – продолжал Квазик.

– А он будет преподавать космотехнику, – заявила Космика.

– Ну? – недоверчиво удивился Квазик.

– Конечно. Вот он на уроке тебя спросит: «Квазик, скажи мне… Космика задумалась на секунду, – сколько времени нужно «Селене», чтобы долететь до Марса?»

– «Селена» на Марс не летает.

– А если полетит.

Конечно, Квазик этого не знал.

– «Садись, Квазик, очень плохо. Это нужно знать».

– А он знает?

– Сколько, ТУБ?

– Одна тысяча восемьсот сорок часов…

– Понял?

– Ну и что? – не сдавался Квазик. – У него же программа. Это как в справочнике, все уже записано. А не по программе, так он механический дурак дураком.

– Вот что! – сказала Космика. – Воображала ты. Воображала и грубиян. Ты думаешь, что ты сам по себе стал такой умный? Тебя тоже программировали. Тебя вон сколько лет программировали, а ты все БДД.

– Это что за БДД?

– Биологический дурак дураком!

И они поссорились.

Во второй половине дня собралась очередная секция ЮК, и Алешкин представил детям ТУБа.

Они не очень удивились. И мало кто из них принял его с такой симпатией, как Космика. Алешкин подумал, что он плохо понимает нынешних школьников. Дети механизированного века, чей быт до предела насыщен всевозможными автоматами и кибернетическими игрушками, они уже привыкли ко всему и ТУБа приняли как очередное произведение автоматики. А сложность устройства квазимозга еще не воспринималась ими и поэтому не вызывала удивления.

Но специальным знаниям ТУБа они отдавали должное – в космотехнике он разбирался.

Слава Квазика среди членов секции стала меркнуть.

Особенно после того, как Плеяда Сафронова – мать ее работала штурманом на «Селене» – принесла в школу автовизир для определения курса корабля в Малом Космосе. Это был не очень сложный по тем временам навигационный инструмент, но Квазик, пытаясь объяснить, как им пользуются, безнадежно запутался.

Тогда Космика пригласила ТУБа.

Конечно, ТУБ знал автовизир, еще бы!

Он даже помог определить, под каким углом им нужно развернуться в стратосфере, поднимаясь с площадки школы, чтобы попасть на Посадочную станцию Космодрома. Этого Квазик сделать уже совсем не мог.

Космика торжествовала.

– БДД! – сказала она Квазику и показала ему язык.

Вот после этого случая Квазик и решил принести в школу ракету.

Это была большая, почти метровая ракета, он сделал ее по описанию в том же «Юном Технике». Только там она была легче в два раза, он увеличил ее размеры, для большего впечатления. Формулы изменения мощности двигателей при изменении размеров ракеты он, конечно, еще не знал.

Школьную площадку запрещалось использовать как полигон для запуска ракет.

Квазик принес ракету конспиративно.

Он решил восстановить свою пошатнувшуюся репутацию.

Члены секции были оповещены заранее и собрались за баскетбольной площадкой. Было учтено, что Алешкин в эти часы не бывает в школе, а Евгения Всеволодовна занималась в оранжерее и тоже не могла им помешать.

Космика пришла.

Запуск ракеты – это интересно! Такого ТУБ сделать бы не сумел.

Квазик это обстоятельство учел.

Он установил ракету на песчаной горке, привернул провода к пускателю. Солидно заметил Космике:

– Отойди подальше. А то еще под стартовую струю попадешь.

Ребята спрятались за решетчатую баскетбольную стойку. И Квазик, положив палец на кнопку коробочки пускателя, начал отсчет:

– Десять… девять… восемь… Плеяда, стань за стойку… восемь, семь…

На площадке появился ТУБ.

Ничего не говоря, он прошел мимо ребят, мимо замолчавшего от неожиданности Квазика и выдернул из ракетки провода.

– Ты… Ты что? – опешил Квазик.

– …ракета… опасно… люди… – сказал ТУБ.

– Чего ты еще городишь!

– …горожу… не понял… опасно… – повторил ТУБ, Квазик опять присоединил провода.

– Отойди!

ТУБ отступил на шаг.

– …семь… шесть… – продолжал Квазик.

Тогда ТУБ протянул руку и выдернул у Квазика пускатель.

– …нельзя… – хрипнул он.

Квазик пытался вырвать пускатель из пальцев ТУБа, но с таким же успехом он мог бы остановить ковш экскаватора. Тогда он разозлился окончательно.

– Идиот метапластиковый! Отдай сию минуту!

Это был приказ. ТУБ вернул ему пускатель.

– Пошел вон отсюда!

И Квазик пнул ТУБа носком ботинка.

– Не смей! – закричала Космика. – У него эта нога больная, а ты его пинаешь…

То ли Квазик сам нечаянно нажал кнопку пускателя, то ли от дерганий и тряски замкнулись контакты – из ракеты с шумом вырвался дымный сноп пламени. Она подскочила и тут же завалилась набок. Но двигатели ее продолжали работать, и эта почти метровая сигара змеей заметалась по двору, ревя и разбрасывая искры и клубы дыма.

Ребята не знали, куда бежать, ракета металась так стремительно. Они спрятались за решетчатую ферму. Двор мгновенно наполнился дымом и чадом.

Из оранжереи выскочила Евгения Всеволодовна. Она ничего не могла понять и ничего не могла разглядеть.

Первый бросок ТУБа не достиг цели, поврежденная нога замедляла его движения, и ракета промчалась мимо, обдав его искрами и жаром пламени. Но что ему пламя какой-то игрушечной ракеты! Вот только для детей, прижавшихся у баскетбольной фермы, это пламя могло оказаться смертельным.

Ракета пошла прямо на ТУБа, он бросился на нее плашмя, прижал ее к земле, ухватившись рукой за стабилизатор.

И тут она взорвалась.

– ТУБ! – отчаянно закричала Космика.

Все заволокло пылью, дымом, хлопьями копоти.

Евгения Всеволодовна ощупью пробралась к ферме Никто из ребят не был обожжен, только лица и одежда были покрыты пятнами копоти.

– ТУБ… – плача твердила Космика. Дым осел, и тут все увидели массивную фигуру ТУБа. Он уже стоял, держа в руках стабилизатор – все, что осталось от разорвавшейся ракеты. Что мог сделать его броне такой взрыв!

Побледневший Квазик стирал с лица жирные хлопья сажи.

Подойдя к нему, ТУБ протянул обломок стабилизатора.

– …двигатели… слабые… – сказал он.

Ребята восторженно смотрели на ТУБа во все глаза. И только Квазик молча повернулся к нему спиной