Текст книги "Запах «Шипра»"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

5

От полковника Приходько мне не звонили. Я не звонила им тоже, считая, что у меня не столь уж много новостей, которые стоили бы специального сообщения.

На следующий день я не поехала в свое кафе.

Можно было и далее наблюдать за посетителями Главного склада Торга, но теперь там меня знали в лицо, не следовало попадаться на глаза своим новым знакомым без особой на то нужды.

Петр Иваныч все еще отсиживался дома. Мне хотелось купить своему больному свежих фруктов, и я в обеденный перерыв отправилась на Центральный рынок. Пора было познакомиться и с этим торговым заведением. Неторопливый трамвай доставил меня к остановке «Зоопарк».

Крытое здание Центрального рынка было огромно, как ангар.

Неподалеку у входных дверей рынка я заметила группу женщин. Они что-то оживленно разглядывали, передавая из рук в руки. Одну из женщин я узнала.

Это была Валюта Бессонова.

Она продавала меховой воротник, кажется, соболий.

Я уже знала, что такие воротники обычно не поступали в свободную продажу, с товарных складов они распределялись сразу по пошивочным ателье. Значит, воротник был со склада Аллаховой. Превратить добычу Аллаховой в деньги надлежало Бессоновой.

Женщины с вожделением мяли воротник, трясли, дули на мех, разглядывали государственное клеймо. Валюта настороженно поглядывала по сторонам.

Беспокойство ее было понятным. Торговля вещами на улице запрещена. Да еще продавать такую дорогую штуку, как соболий воротник. Вероятно, Валюта не раз бывала здесь, и пока ей все сходило с рук.

Но тут я заметила молодого человека в сером пальто.

Он стоял в сторонке, возле тележки мороженщицы. И я обратила на него внимание только потому, что среди всей этой суеты он один никуда не торопился.

Но было заметно, что группа женщин уже привлекла его внимание. Без сомнения – это был мой коллега, работник райотдела милиции.

Если он задержит Валюту, то может испортить нам с полковником Приходько всю игру.

Я решительно протолкалась через окруживших Валюту женщин и тоже потянула за воротник. Но за него уже ухватилась рослая дама с перламутровым маникюром и решительными манерами.

– Очень похоже на крашеного кролика, – сказала я.

– Вы так думаете?

Дама засомневалась, сопротивление ее ослабло, и я полностью завладела воротником.

– Сколько вы просите?

Валюта ответила. Она, конечно, узнала меня и сейчас несколько оторопела от моего вмешательства, но сообразила, видимо, что все это неспроста.

– Я возьму его. Отойдемте в сторону.

Предупреждая возможную конкуренцию, я решительно скатала воротник в трубочку.

Покупательницы разошлись.

Вот тут-то молодой человек в сером пальто направился к нам. Но он уже не успевал.

– Уходи! – шепнула я Валюте. – Милиция. Оставь воротник у меня.

Магическое слово «милиция» прибавило Валюше расторопности, она мигом затерялась среди людей, входивших в просторные двери рынка. А я с воротником в руках двинулась навстречу молодому человеку.

Ему важнее было задержать продавщицу, но он сообразил, что уже вряд ли ее найдет, а тем временем исчезнет и покупательница с воротником.

Поэтому он остановил меня.

– Минуточку, гражданка. Пройдемте со мной, пожалуйста.

И мы прошли.

Дежурная комната находилась тут же, в помещении рынка. Молодой человек показал мне удостоверение. Все шло по известному мне порядку, поэтому официальную часть мы закончили быстро. На мое счастье, он не обратил внимание на то, что воротник соболий и продажа его частным образом уже может говорить о каком-то серьезном нарушении торговой дисциплины, а то и о воровстве. Но я не стала ему ничего подсказывать, разумеется. Он вернул воротник и прочитал коротенькую лекцию о покупке и продаже вещей в неустановленных местах. Я пообещала ему больше не делать этого, и наш разговор мирно закончился.

Я успела купить и яблок Петру Иванычу.

Когда я уходила с рынка, в дверях кто-то придержал меня за локоть. Это оказалась та самая дама с перламутровым маникюром, моя недавняя конкурентка. Она отвела меня в сторонку и попросила уступить воротник ей. Видимо, у дамы имелись лишние деньги, она предложила мне на полсотни больше, чем я заплатила бы, купив мех у Бессоновой.

Было заманчиво заявиться к Аллаховой не с воротником, а с готовыми деньгами. Но тут же я подумала, что такая излишняя активность может вызвать и лишние подозрения. Да и покупательница мне решительно не нравилась.

Словом, я вернулась домой с яблоками и с воротником.

6

Все эти дни, как я считала, мне здорово везло.

Не избалованная удачами, я уже стала побаиваться, что судьба стала слишком ко мне благосклонной и не собирается ли она подложить мне свинью – так, что все мое везение оборвется разом. Это опасение заставило меня действовать особенно осторожно и обдуманно.

Теперь у меня была причина посетить Аллахову без приглашения.

Я решила, что могу заявиться на Главный склад без предварительного доклада. Без телефонного звонка. Неожиданно.

Когда появляешься неожиданно, обычно больше видишь.

Я обернула воротник газетой, засунула его в сумку. В сумку можно положить и перчатки: их легко позабыть там, куда хотел бы еще раз вернуться.

На этот раз в вестибюле Главного склада меня никто не встретил. Я прошла по пустому коридору к кабинету Аллаховой и взялась за ручку двери.

В кабинете говорили громко, а дверь была прикрыта неплотно, я сразу узнала высокий детский голосок Бессоновой: «Нет, я не буду это подписывать, Светлана Павловна… Нет, не хочу – и не заставляйте меня…»

Я бы еще постояла возле дверей и, наверное, услышала бы еще что-то интересное, но за моей спиной, в коридоре, послышались шаги. Тогда я приоткрыла дверь кабинета и спросила громко:

– Можно?

Разговор оборвался разом.

Аллахова, увидев меня, улыбнулась. Удивительно, как быстро ее лицо меняло выражение.

– Проходите, Евгения Сергеевна!

Валюша Бессонова стояла возле стола. Она чуть повернулась ко мне, кивнула и опять упрямо потупилась. Перед ней на столе лежала книжка фактур – документов, по которым отпускается со склада товар. Аллахова тут же убрала книжку и спрятала ее в ящик стола. Я успела заметить, что фактура была уже заполнена. Не хватало только подписей.

Вот какую бумагу Бессонова отказывалась подписать. Почему?…

Я подошла к дивану и с простецки-торжествующим видом – смотрите, какая я удачливая! – повесила на спинку соболий воротник.

– Ну, видишь, Валюша! Все обошлось. Говори спасибо Евгении Сергеевне, – обрадованно произнесла Аллахова.

Бессонова резко вскинула голову. Глаза ее были красны, губы нервно подрагивали, казалось, она скажет сейчас, что разговор шел не о воротниках, а совсем о другом. И в отчаянной запальчивости своей она готова была позабыть, что разговор этот не для посторонних… Но и здесь Аллахова овладела положением:

– Ладно, ладно, успокойся. Не буду я тебя больше с воротниками посылать. Не расстраивайся. Иди, там тебя девушки ждут товар принимать. Машина с базы пришла.

Как бы запнувшись на еще не сказанном слове, Бессонова медленно повернулась и вышла. Аллахова смотрела ей вслед с выражением неподдельного участия и озабоченности.

– Вот беда мне с этими влюбленными. Совсем невозможная стала в последние дни. Или разлука с женихом так на нее действует?

– Может, и разлука, – согласилась я.

– И с вами такое бывало?

– Случалось. Еще в школе в учителя истории влюбилась. Даже хотела на второй год остаться, чтобы только из класса не уходить.

Аллахова посмеялась, приняв это за шутку, хотя я говорила чистую правду.

– Вот чего со мной не было, того не было, – призналась она. – Встречалась – расставалась, – она помолчала. – А что там случилось с воротником?

Я рассказала.

– Только и всего? – удивилась Аллахова. – А девчонка перепугалась.

– В нашем деле перепугаться не трудно. Особенно, если уже попадал в такую историю.

– А вы попадали?

– Бывало.

– И серьезно?

Я пожала плечами.

– Нет. Отделывалась легким испугом.

Как ни беспечен был разговор, как ни владела собой Аллахова, чувствовались за ее словами озабоченность и напряженность. Отказ Бессоновой подписать фактуру чем-то задел Аллахову, заставил ее забеспокоиться, хотя она сама была материально ответственным лицом и свободно могла обойтись без подписи кладовщика.

Объяснение напрашивалось одно – фактура была фальшивая.

Как бы посмотреть на эту фактуру?…

– Что поделывает ваша Рита Петровна?

– В хлопотах, как всегда.

– Досаждает она своим усердием?

– Привыкла уже.

Я чуть передвинулась на диване, чтобы увидеть ящик, в который Аллахова положила фактуру. В замочной скважине ящика торчал ключ.

Закрывает ли она замок, когда уходит? Если и закрывает, то не каждый раз. Кругом свои люди, чего ей опасаться. А фактура, пока она еще в ящике стола, не является ни уликой, ни вообще документом. И прятать ее пока нечего, никто не сможет доказать, что она выписана с преступными намерениями.

– Светлана Павловна, – сказала я. – Разрешите мне воспользоваться случаем, что я у вас здесь. В Управлении Торга Главный склад ставится в пример всем другим, и вы занимаете первое место. Я еще молодой товаровед, мне можно у вас поучиться многому. Потратьте на меня полчаса времени, покажите, как работает ваш склад, как работаете вы и ваши помощники.

– Пожалуйста!

– Если вас не затруднит.

– Конечно, нет.

Я поднялась с дивана.

Только бы Аллахова не закрыла стол!

– Не хочу сказать, что мне нечему учиться у Риты Петровны, – продолжала я. – Но наш складик не сравнишь с вашим.

– Конечно! – согласилась Аллахова.

Она вышла из-за стола, и я вздохнула облегченно. Оставалась еще дверь, на ней американский защелкивающийся замок.

Аллахова подошла к вешалке в углу, откинула занавеску, достала два синих халата и предложила один мне. Там же, на вешалке, я заметила черное мужское пальто. Несомненно, это было пальто Королёва, которое он оставил, надев новое вместо него.

В дверях кабинета Аллахова пропустила меня вперед. Я ожидала щелчок закрывающегося замка, но дверь прикрылась бесшумно. Очень хорошо!…

Моя экскурсия по складу заняла минут тридцать. Я шла за Аллаховой, слушала, задавала вопросы, испытывая невольное уважение. Сколь ни плохо я еще разбиралась в торговых делах, но могла заключить, что внешне порядок на складе был образцовый. И Управление Торга имело основания занести фамилию Аллаховой на доску Почета.

А сейчас мне нужно было как-то вернуться в кабинет.

Мне помогла Тиунова.

Она попросила Аллахову взглянуть на разбитый ящик, в котором пришли поврежденные товары. Я не пошла за ними, а направилась к выходу.

– Извините меня, – сказала Аллахова. – Я ненадолго.

Не торопясь, я пересекла двор, у дверей конторы оглянулась. Аллахова только появилась в дверях склада. Ей предстоит еще пройти по двору, и даже если ее никто и ничто не задержит более, у меня есть в запасе не менее десяти секунд.

Если все точно и заранее рассчитать, за десять секунд можно сделать многое.

Когда Аллахова вошла в кабинет, я стояла возле вешалки и снимала халат. Не думаю, чтобы у нее могли возникнуть какие-нибудь подозрения. Вот если бы только она сняла отпечатки с ручки ящика своего стола…

Уже на трамвайной остановке я достала карандаш и в телефонном блокнотике записала: «Фактура № 895 на отпуск со склада 57 меховых воротников, на сумму 6576 рублей».

Эта фактура могла оказаться подлинной, по которой какое-то ателье или магазин вполне законно получат для продажи меховые воротники.

Эта фактура может и не выйти со склада – ее, как ненужную, изорвут и бросят в мусорное ведро.

Но фактура могла оказаться и той самой «зацепочкой», которую дожидается полковник Приходько… И тогда моя запись – это начало конца «фирмы» Аллаховой.

Положив блокнотик в свою сумку, на самое дно, я невольно вспомнила холодный коридор, дверь, лязгающую замком, узкое окно, перечеркнутое железным переплетом, и свою мать в черном бушлате, бредущую по коридору впереди конвойного, с руками, закинутыми за спину…

7

Назавтра была суббота – выходной день.

Еще с утра я почувствовала себя неуютно. Или не выспалась, или же устала от общения с людьми, которых не любишь и не уважаешь, с которыми приходится приветливо говорить, подчиняя расчету свои слова и поступки.

Хотела заняться простыми и бесхитростными делами.

Я решила начать с кухни.

Пришла пора внести разнообразие в наше полуфабрикатное меню. А что, если испечь оладьи?

Не имея никаких кулинарных талантов, я все же знала, что оладьи – это не бог весть какая сложная проблема, если у тебя есть под руками блинная мука. А муку я купила заблаговременно. Настало время проверить, что из нее может получиться. К оладьям имелась банка сардин в масле, а на сладкое – абрикосовый джем.

Петр Иванович, ошеломленный моей кухонной суетой, попросил разрешения присутствовать и уселся в сторонке на табуретку, попыхивая своей трубочкой. Я забыла сказать, что он изредка, под настроение, покуривал.

– Давно не видел, как женщины пекут оладьи, – изрек он. – Особенно молодые женщины, возраста моей дочери.

– А ваша дочь разве не пекла вам оладьи?

– Моя дочь? Да она отроду не пекла оладьи ни для кого. Притом, если бы вы были моей дочерью – это было бы совсем другое. Вы хотя по возрасту и годитесь мне в дочери, но все же не моя дочь, на которую распространяется родительский комплекс… А вообще-то, чего ради на вас напало сегодня такое творческое настроение?

– Сама не знаю. Кухонная стряпня – удел семейной женщины. Возможно, решила вспомнить, что когда-то была семейным человеком.

– Скажите, как расхвасталась. Она была семейным человеком. Жила вдвоем с мужем – какая же это семья?

– А что же это такое, когда вдвоем с мужем?

– А так, ничего. Разнополое содружество.

– Содружество все-таки… А если и дружбы нет?

– Тогда – симбиоз. Семья начинается, когда есть дети.

Я резко шлепнула тесто на сковородку, горячее масло брызнуло мне на руку, я зашипела и чертыхнулась, конечно, про себя.

– Да, – согласилась я. – Значит, семьи у меня не было.

– Ничего, какие ваши годы. Еще будет.

– Конечно. Куда денешься.

Я сняла со сковороды первую порцию.

– А как вы, Петр Иваныч? У вас была дочь, но не получилось семьи?

– Петр Иваныч посопел потухшей трубкой. Я достала с полки спички.

– Не получилось, – согласился он. – Вероятно, здесь виноват Джек Лондон, его возвышенное отношение к женщине, которую он воспевал в своих романах. Если бы в своей юности я увлекся не им, а, скажем, Чеховым, все было бы иначе.

– Да, к женщинам они относились по-разному.

– Конечно! В чеховских рассказах не найдешь женщин, в которых юноше захотелось бы влюбиться. Зато все литературные героини Джека Лондона ослепительно хороши. Я поверил ему на слово. Как только знакомился с девушкой, возносил ее на пьедестал и начинал на нее молиться. Каждая девушка не против того, чтобы на нее молились, но не хочет вечно обитать на небесах. Поэтому все мои романы заканчивались тем, что моя богиня находила себе более практичного поклонника.

– А ваша жена?

– Моя Мария Семеновна тоже была практичной девушкой и решила, что мой идеализм – временное явление. Вроде юношеских прыщей на носу. Что все это пройдет, как только в силу вступят нормальные земные отношения. И правильно, мой идеализм прошел. Весьма быстро я убедился, что моя Машенька – это не Мод Брустер из «Морского волка». Появившаяся дочь уже не могла ничего изменить. Разочарование мое было слишком велико, чтобы остаться незамеченным… Моя жена тоже поняла, что я не герой ее романа. Она была женщина решительная, и у нее появился другой муж.

– Более материальный, – вставила я.

– Да, он был главный бухгалтер какого-то там комбината.

– И он принес ей счастье?

– Нет, не принес. Но это уже другая история. А я посвятил свою жизнь журналистике.

– Конечно, журналистика этого стоит… Ну, оладьи готовы.

– Выпьем марочного?

– Не искушайте.

Мы быстренько прикончили первую порцию оладий с сардинами, принялись за вторую, и тут зазвонил телефон.

– Вот! – заворчала я, – Спокойно не поешь.

Я сняла трубку, не успев проглотить очередную оладью. Ответ мой прозвучал невнятно, пришлось повторить:

– Да, да! Это квартира. Совершенно верно: Бухова Петра Иваныча. Почему вам отвечает женский голос?… Этот голос появился здесь недавно. Как я понимаю, вам нужен мужской голос.

Подошедший Петр Иваныч взял трубку.

– Так это ты, Максим! Давно приехал?… Ну, как там живут в Якутии?… Хорошо живут? Вот и мы хорошо живем. Женский голос?… Как тебе сказать. Ты приходи сам. Вот я и говорю – приходи! На оладьи. Да, даже так! Послушай-ка… вот, не успел ему сказать…

– Чего не успели сказать?

– Мужской секрет.

– Люблю мужские секреты.

– Я тоже люблю… Значит, сейчас к нам придет Максим Крылов, работник Ордынской районной газеты. Максиму чуть больше тридцати – старый журналист. Еще школьником приносил ко мне свои очерки. С отличием окончил институт. Итак…

– К нам приходит молодой человек.

– Правильно. Что нужно сделать?

– Не знаю.

– Думайте, думайте.

– Да, завести еще оладьи.

– В жизни не видел такой бестолковой девчонки! Приходит молодой человек. Красивый и черноглазый, а она про оладьи.

– Я же не знала, что он черноглазый.

– Да, да, и с таким вот носом. Вы сейчас пойдете, снимете ваши джинсы.

– Дальше что?

– И наденете красивое платье. Самое красивое.

– Зачем? Он, поди, еще и женат,

– А вам-то что?

– Вот так так!

– У него даже дочь есть.

– Тем более.

– У него есть дочь, но нет жены. Она была геологом и погибла от клещевого энцефалита. Я ее хорошо знал. Не принято плохо отзываться об умерших…

– Вот и не отзывайтесь.

– Словом, они не были счастливы… Так вы наденете красивое платье?

– Вы хотите нас сосватать?

– Господи! И не подумаю. Такую пьянчугу – за такого милого мальчика. Просто я хочу, чтобы вы произвели на него впечатление. Как Мод Брустер.

– А он любит Джека Лондона?

– Любит, любит. Каждый порядочный мужчина должен любить Джека Лондона. Максим только торговых работников не любит.

– Почему?

– А вы не догадываетесь, почему иногда работников торговли не любят? Вот вы ему понравитесь…

– Но я тоже торговый работник.

– Ладно, ладно. Вы ненастоящий торговый работник.

Я внимательно посмотрела на Петра Иваныча, но он уже заковылял на кухню и включил свою кофейную молотилку.

Переодеться я так и не успела. Тут же вскоре звякнул дверной звонок.

Я открыла.

Максим был высокий и темноглазый. Крупные черты лица и большие руки, выразительные руки рабочего, – им не хватало только мозолей и пятен от въевшейся металлической пыли. А Петр Иваныч упрямо не вылезал из своей кухни, предоставив нам знакомиться самим, и только потом появился в прихожей.

– Здравствуй, Максим! Здравствуй, дорогой мой. Ты мне с приисков алмазик не привез, каратов на пять, для фамильного перстня? Не привез? Строго, значит. А что это у тебя завернуто? Так и знал! Не успел предупредить – трубку ты повесил. Виноградное, сухое?

– Сухое, – подтвердил Максим. – А что?

– И крепость не выше десяти с половиной.

– Не знаю, не смотрел.

– И купил ты это сухое только потому, что услыхал здесь женский голос. А если бы услыхал мужской, принес бы бутылку водки.

– А в чем дело?…

– А дело, Максим, в том, что этому женскому голосу твои десять с половиной градусов, что слону – дробина. Этот женский голос предпочитает водку, коньяк, ямайский ром, что под шестьдесят. На худой конец, спирт или денатурат.

Мне нужно было вмешаться.

– Денатурата сейчас не делают, Петр Иваныч, вы отстаете от жизни. И не пугайте человека, а то он выронит бутылку. Максим, дайте ее сюда. Я с удовольствием выпью с вами сухого вина. Пойдемте в нашу кухню-столовую. Только захватите табуретку.

Давно мне не было так хорошо и беззаботно, как в этот субботний день. Мы ели оладьи и запивали их сухим вином. Максим рассказывал о своей поездке по алмазной Якутии. Как нашел в карьере алмаз с фасолину величиной и уже подумал, что обогатит сейчас валютный фонд страны на полсотни тысяч рублей, но это оказался кусочек стекла от толстой бутылки.

Рассказывал он занимательно и сдержанно, его было приятно слушать, и я чувствовала, что чуточку нравлюсь ему, и чуточку – совсем немного – кокетничала. Петр Иваныч ухмылялся, поглядывая на нас.

Из кухни мужчины направились в комнату Петра Иваныча покурить и поговорить на свободе о высоких материях, я осталась на кухне домыть посуду. Я стояла у раковины, что-то мурлыкала себе под нос, когда зазвонил телефон.

8

Я не успела к телефону, трубку снял Максим.

– Вы ошиблись, – сказал он. – Здесь такой не живет.

– Кого спрашивают? – поинтересовалась я.

– Какого-то Борисова.

– Борисова?

– Да, утверждают, что это его телефон.

– Борисова, значит… Петр Иваныч, может, это вас?

– Я же не Борисов.

– Кто вас знает. Может, вы бывший граф и когда-то носили двойную фамилию – Бухов-Борисов. А может, вы скрываетесь от алиментов и сменили фамилию.

Шутка не получилась.

Я вернулась на кухню, домывать стаканы, но петь перестала. Я была уже на работе… Звонок мифическому Борисову означал, что меня ждут в «доме под часами».

Максиму нужно было ехать на автобусе в Ордынку – районный центр, в сотне километров от Новосибирска, где он жил вместе с сестрой и своей трехлетней дочерью. Я вызвалась проводить его до троллейбуса. Подождала, когда он уехал. Пропустила еще несколько троллейбусов и уже потом поехала сама.

Дверь открыл Борис Борисович. Плащ и фуражка полковника Приходько уже висели на вешалке.

– Ага, вот и наш Шерлок Холмс, – улыбнулся полковник. – Соскучились, поди, по нас.

– Соскучилась.

– Вот и мы тоже. Уезжали тут на днях с Борисом Борисовичем. В Среднюю Азию. По маку пришлось работать.

– По маку?… Ах, опиум! – догадалась я.

– Он самый.

– Интересно было?

– Давненько с такими пакостными людишками дела не имел. Борису Борисовичу костюм там попортили.

– Стреляли?

– Нет, ножом. Пришлось новый костюм в починку отдавать.

– А Бориса Борисовича?

– Ему ничего – обошлось.

– Закончили все?

– Нет. Следствие идет. Еще съездить придется.

Борис Борисович уже нес свой подносик. Мне было не до чая, хотелось начать свой рассказ, и полковник Приходько это заметил.

– Вижу, что у вас новости есть, Евгения Сергеевна. Жду их с нетерпением. Рассказывайте.

Свое сообщение я продумала заранее и постаралась, чтобы оно было обстоятельным и кратким. Совмещать два столь трудносовместимых свойства не просто, но в школе милиции этому уделяли серьезное внимание.

Я изложила только факты, избегая своих выводов.

На это у меня были уважительные причины.

Когда-то преподаватель школы милиции подполковник Свиридов, анализируя одну из моих учебных инспекторских работ, сказал, что в выводах у меня слишком много интуитивного домысла. Действительно, мне частенько не хватало терпения скрупулезно разыскивать факты и складывать из них, как из кирпичиков, фундамент для обобщающего вывода. Частенько я сооружала этот фундамент, руководствуясь одной интуицией, одним махом… и подчас он оказывался из песка. Некоторые мои однокурсники, с которыми я должна была выполнять учебные задания, даже заявляли, что со мной трудно работать. В таких случаях подполковник Свиридов, не говоря лишних слов, передавал мое дело другому партнеру, чаще всего курсанту Аксенову, уже имевшему опыт практической работы в должности следователя.

– Он фантастику любит почитывать. Думаю, с ним вы найдете общий язык.

Не хочу сказать, что наши дела с Аксеновым всегда заканчивались блестяще, но нам иной раз удавалось разгадать весьма запутанные головоломки.

Я не была уверена, что полковник Приходько любит фантастику. Поэтому только изложила замеченные мною факты и сообщила о подозрительной фактуре; записав номер фактуры и другие данные, я передала листок полковнику.

За время моего доклада он не сказал ни слова. Он не переспрашивал меня, не помогал подсказками, когда я останавливалась, подыскивая точное выражение. Он только утвердительно покачивал головой, и мне трудно было судить, где он доволен мною, а где нет.

Постукав ребром блокнота по столу, он повернулся к Борису Борисовичу:

– Что ты скажешь?

– Толково сработано.

– Да, с умом сработано! – подтвердил полковник. – Вы молодец, Евгения Сергеевна. Даже удивили меня своими успехами.

Смешавшись от неожиданной похвалы, я покраснела, но этого, кажется, никто не заметил – полковник Приходько тут же перевел разговор на деловые подробности.

– Давайте вместе попробуем сделать одно предположение по поводу такого, вроде бы мелкого, факта, что замначальника Торга Королёв пришел к своей подчиненной Аллаховой на склад в старом пальто, а ушел в новом. Конечно, он мог за пальто это там же и уплатить, хотя и знал, что так делать не полагается, А вот если он за это пальто вообще не заплатил? Как вы думаете, Евгения Сергеевна? Это просто интуитивное предположение, которое ни один следователь не занесет в свой протокол.

– Можно думать, что не заплатил.

– Вот именно: можно думать, что не заплатил. Наводящие обстоятельства: вино, выпивка и прочее. Значит, он рассчитывал, что Аллахова сумеет свести концы с концами, не будет же она платить из своего кармана. В таком случае, он знает, что такое Аллахова. Выражаясь языком наших следовательских протоколов, вступил с нею в преступную связь. Тогда понятно, почему до сих пор ничего подозрительного на Главном складе не обнаружили.

– Ревизии назначает Королёв?

– Конечно. И ревизии, и ревизоров. И всегда может Аллахову предупредить. Ревизия, о которой знают, обычно ничего не находит. А Королёву верят – бывший фронтовик, и все такое. За его спиной Аллахова – как за щитом. Уж коли мы предположениями занялись, продолжим их дальше. Чем его Аллахова расположить могла? Неужели деньгами?

Я колебалась секунду. Но я же была на работе…

– Шерше ля фам.

– Так. Значит, ищите женщину

Подозревать лично Аллахову я не решалась, все же у нее был молодой муж. Рассказала о ее бронзово-рыжей заместительнице.

Полковник сильно потер подбородок ладонью.

– Да… Боевой офицер. Ранение имеет… А вот – шерше ля фам…

Он сердито двинул по столу стакан. Мне показалось, что он недоволен мною, моими, прямо говоря, унизительными для Королёва предположениями. Но что поделать, если они были. Мне вовсе не хотелось заводить такой разговор.

Полковник Приходько меня понял.

– Только не подумайте, Евгения Сергеевна, что мне чем-то не понравились ваши рассуждения. Вы еще и смелая женщина, скажу вам это без комплиментов, да-да! Вот ты, Борис Борисович, давно знаешь Королёва, вместе работали когда-то. Можно подумать о нем такое?

– Можно, – кивнул Борис Борисович.

– Вот видите, Евгения Сергеевна. Можно! Так что не переживайте, никого вы здесь не обидели. А ей-богу, как было б хорошо, если бы вы оказались не правы… Ладно. Хватит нам предположений, перейдем, как говорят, к фактам, – полковник Приходько развернул блокнот, в котором делал записи по ходу моего рассказа. – Согласен, фактура весьма подозрительная. Что ж, теперь будем ждать, где эта фактура появится. Жаль, что получатель не указан, однако номер есть, товар известен – найдем, думаю. Это уже наша забота, Евгения Сергеевна. Лишь бы только она где-нибудь да появилась, эта фактура. Может быть, за нее мы и потянем. Значит, говорите, Бессонова отказалась подписать?… Жаль девчонку, конечно. Догадалась бы сама к нам прийти.

– Не придет, побоится.

– Но рассказывать будет?

– Рассказывать, думаю, будет.

– И то хорошо. Теперь, Евгения Сергеевна, откройте нам свои производственные секреты. То, что вы порядочных людей, к себе располагаете, – я понимаю. А вот как вы с этой компанией сблизиться могли?

По тону вопроса можно было понять, что полковник Приходько задал его не только в интересах дела, но и просто из участия ко мне. Я рассказала про свой метод «непорядочного» поведения.

– Что ж, не скажу, чтобы ваш «метод» так уж мне нравился, но ничего лучшего посоветовать не могу. Вы в стае волков. Кстати, как вы с жильем устроились?

Я рассказала про Петра Иваныча.

– Да, на него положиться можно, – согласился полковник. – Бывал он у нас как-то, помню я его. Только он меня, наверное, уже позабыл. Давно было. Ребят-газетчиков многих вырастил. Навещают они его?

– Ходят. Максим Крылов частенько заглядывает.

– Крылов, говорите? – удивился полковник. – Так, так, значит, Крылов… Вкусный ты чай научился заваривать, Борис Борисович. Фамильные секреты имеешь?

Борис Борисович улыбнулся.

– И откуда у тебя такие таланты, – продолжал полковник, – может быть, зря в милицию пошел, а не по линии народного питания. Почет бы там тебе был, уважение. А у меня чем занимаешься? Жене, детям и рассказать нельзя. Вот работенка, а? Налей еще стаканчик… А вам, Евгения Сергеевна, на прощание, пожалуй, скажу одну вещь.

Полковник Приходько замолчал, поглядывая на меня весело и интригующе. Я подумала, что на самом деле сейчас удивлюсь.

– Первым сигналом, после которого мы начали приглядываться к делам Главного склада, была статья в «Советской Сибири», которая появилась еще два года назад. О непорядках в системе Горторга. Тогда-то и была создана специальная ревизионная комиссия.

– Создана Королёвым?

– Королёвым. Ревизия ничего не обнаружила. Газете пришлось извиниться перед работниками Торга. Автору статьи крепко дали по шее. Он перевелся в районную газету.

– Максим Крылов?

– Совершенно верно. Статья так и была подписана: «М. Крылов».