Текст книги "Гончаров попадает и притон"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Если не считать трех пар, на пляже было пустынно. Они занимались собой, мало замечая мое присутствие. Откуда взялся этот хмырь, я толком не понял. Вынырнул откуда-то слева, где кончался пляж и лежала куча хвороста или выловленного топляка. В спортивном костюме, белобрысый и наглый, он стоял передо мной, бесцеремонно рассматривая мою узкобедрую и безгрудую фигуру.

– Сколько хочешь? – наконец спросил он.

– Чего?

– Ну не баксов же. Такую корягу только за дерево берут. Ну?

– А сколько дашь? – уловив суть, поинтересовался я.

– Ну, два чирика дам, если клиент найдется. Это за один раз.

– А ты тогда при чем?

– Закрой хавальник. Зачем я, тебе расскажут в морге. И вообще, старая лохань, вали отсюда. Не по кайфу ты. У меня тут двенадцатилетние работают. Я и им больше тридцатника не даю.

– Извини, парень, я согласна, – почувствовав дичь, взмолился я.

– То-то! А то стоишь, целку тянешь. Как зовут?

– Кого?

– Тебя?

– Констанция.

– Констанция, станция, – противно передразнил подонок. – Вот и будешь у меня «станцией», поняла, старая кляча? Кликуха у тебя теперь Станция.

– Хорошо. Но что я должна делать?

– Все, что захочет клиент, и без базара. Клиент всегда прав. Захочет лежа, будешь лежа, захочет стоя, будешь стоя. Захочет на дереве, повиснешь на дереве…

– Но я… так… сразу…

– А не сделаешь чего, пустим на котел, а потом паспорт попортим. Кто узнает, тебя вообще замочит.

– А сколько клиентов за ночь?

– По-разному. Чем больше, тем лучше. Иногда до тридцати мужиков бывает. Но редко. Обычно человек десять.

– А кто такие?

– Много спрашиваешь. Кто такие? Всякие: старые, молодые, черные, белые. Иногда на троих одну бабу берут, но и платят больше. А когда во все места, то вообще ништяк, только бабки успевай считать.

– Считать я умею.

– Это не твое дело. Твое дело вовремя встать раком. Поняла? А считаю я сам. Поутру выдаю получку. Сдельно, сколько выработала. Если попадешься и кроить будешь, на первый раз тебя все наши пацаны оттрахают при всех на виду. На второй раз посадим на иглу и будешь ты у бомжей глотать… бесплатно. Первых клиентов приведу. Потом ищи сама.

– За что же вам платить?

– За крышу. За то, что конура у тебя будет. За то, что пьяный садист тебя не убьет. За то, что жлоб клиент деньги заплатит. Зовут меня Курас. Это все, что ты должна знать. А теперь иди к телкам. Когда надо, я позову.

Веселая перспектива ожидает тебя, господин Гончаров. Как быть? Иду я в верном направлении. Несомненно, здесь бывал разыскиваемый мною Гена. Возможно, не один раз. И возможно, именно здесь теряются его следы. Отсюда и нужно начинать поиски. Как начинать, я примерно знал, но что мне делать? Как быть с моими потенциальными клиентами? Даже при всем моем желании помочь я им не смогу. Если только они не педики, тьфу, доразмышлялся. Час от часу не легче.

– Иди, чего стоишь-то, особое приглашение требуется?

– Я не знаю, куда идти.

– Зайдешь за кучу дров, там узнаешь.

За кучей дров скрывался небольшой песчаный пляж, совершенно неприметный со всех сторон – кроме реки. Функции пляжа он перестал выполнять давно. На нем вместо положенных грибков и павильончиков кверху брюхом лежало десятка полтора лодок. Под ними, возле них копошились неясные в сумраке фигуры. Кое-где вспыхивал приглушенный свет фонариков. Четыре катера, уткнувшись носами в песок, ограждали этот походный дом терпимости. Впрочем, совершенно замкнутым этот круг не был. Дальше по берегу метрах в пятидесяти стояло несколько автомашин, средства передвижения сутенеров, проституток или клиентов. У меня появился шанс. Правда, я не знал какой. Бесцельно я подошел к компании, что находилась возле одной из перевернутых лодок. На красном пледе расположились пять голых девок. Они пили водку и грызли кукурузу.

Крайняя проститутка с огромной задницей и совершенно детским лицом заметила меня первой.

– Эй, ты кто? Девочки, тут какая-то посторонняя шляется!

– Я не посторонняя. Я Констанция. Меня к вам Курас прислал.

– А, тогда топай дальше, к последней лодке, там у нас старухи кучкуются.

– А ты что, молодуха? – зло спросила невесть откуда появившаяся ночная фея моих лет. – Ты молодуха? В четырнадцать лет три раза сифон ловила. Блядешка вислозадая.

Нога у подошедшей женщины была сухая и спортивная, как и сама она, видимо ранее занимавшаяся спортом. И эта самая спортивная нога вдруг резко погрузилась в бок юной сифилитички. Завизжав свиньей, девка позвала на помощь.

– Помогите, убивают! Санек, помоги, девки убивают!

– Пойдемте отсюда.

Моя неожиданная подружка потащила меня прочь к той самой дальней лодке, где собирались дамы зрелого возраста и мировоззрения.

– Вы, кажется, новенькая.

– Как вам сказать…

– Понимаю. Здесь не принято задавать лишних вопросов. У всякого своя судьба и свои причины, заставившие нас очутиться здесь. Но всех нас, увы, роднит наша общая профессия – проституция. Стечение жизненных обстоятельств, скрещение судеб бывает столь разнообразным, что одних это приводит к славе, а других на панель. Присаживайтесь. Сейчас мы немного выпьем для смелости. Ведь вы впервые? Знакомьтесь: Вера, Татьяна и я, Элла.

– Констанция, – принимая стакан водки, представился я.

– Не волнуйтесь, Констанция, все будет хорошо.

– Ага, – прохрипела пьяная Вера, – все будет хорошо, просто отлично, когда тебе в рот насуют штук пять… Да выльют с пол-литра мужицкой дряни. Отлично!

– Татьяна, второй катер, третья полка! – приказал невидимый голос. – Быстро!

– Иду, чтоб у них у всех поотсохло! – Тяжко поднявшись, Татьяна скинула халат и нехотя поплелась к трапу.

– Не любит она свою работу, – огорченно посетовала Элла.

– А вы? – задал я откровенный вопрос.

– Работу надо любить, иначе она не приносит удовлетворения. А если так, то и дело делается спустя рукава. Значит, и клиент недоволен. Отсюда и заработок невелик. А при том, что клиенты предпочитают молоденьких шлюшек, которые ничего не умеют, нам приходится постоянно повышать свое мастерство. Хочешь, я дам тебе несколько рецептов и советов на случай, если у старого хрена этот предмет абсолютно атрофирован.

Не спрашивая согласия, она зашептала мне в ухо такие откровенные пакости, что даже мой развращенный ум и стаж взбунтовались.

– Элла, – меняя суперинтимную тему, спросил я, – а ты давно промышляешь на этом месте?

– С начала лета, скоро уж третий месяц будет, чего я только тут не перевидела – и толстых, и тонких. Кто только меня не драл, сколько мужиков через себя пропустила, представить трудно. Однажды меня вшестером всю ночь тарабанили, думала, с ума сойду.

– Позвала бы на помощь своего сутенера.

– Ты что, дура, такой кайф хоть раз в жизни попробовать надо. Это блаженство. Я в ту ночь полмиллиона заработала, сразу же дочке всяких шмоток к зиме поднакупила. Теперь и голова не болит.

– А сколько обычно зарабатываешь?

– Когда как. Когда густо, а когда и пусто. В среднем «штук» сто за ночь выходит.

– Тебе, случайно, не попадался высокий симпатичный клиент в малиновом пиджаке и зеленых брюках?

– Ой, рассмешила, ты знаешь, сколько их было, этих зеленых брюк? В месяц больше сотни. Я уже и не смотрю на них. Знаю только, у этого больше, а у того толще. Вот и вся мне разница.

– Да нет, этого бы ты запомнила. Высокий, под два метра роста, костлявый, с бородкой, блондин. Шикарный клиент с толстым лепнем. Вспомни, он с месяц назад здесь был. Молодой, лет тридцать.

– А чего он тебе? Муж, брат, кум, сват? Большой интерес имеешь?

– Как тебе сказать… Он мой постоянный партнер. Платил всегда хорошо и вдруг, прикинь, первого августа он исчез. Мы с ним вечером в кабаке балдели, там, наверху. Он вышел на пять минут – и все, с концами.

– Что ты лажу гонишь, сука драная, – вмешалась паяная Верка. – Элла, это она про Гену Длинного трекает. Щас описаюсь. Он ее постоянный партнер? Да он с тобой на одном гектаре… не сядет. Я балдею, Элка, во лажу вешает! Да ты хоть знаешь, кого он здесь в постоянку берет?

– Кого? – выражая полное недоумение, обозлился я.

– Кого, кого, – передразнила меня пьяная шлюха, – … моего. Ты че думаешь…

Договорить нам не дал грозный окрик сутенера-надсмотрщика.

– Развалились, коровы! Три машины подъехали, а вы задницы чешете, быстро наверх и эту новенькую Станцию с собой захватите. Все уже давно на станках бабки делают… Забастовку мне устроили. Еще раз увижу, отправлю к Жоре на воспитание.

– А кто такой Жора? – поднимаясь к подъехавшим машинам, поинтересовался я.

– Местный палач, – зло ответила Элла, – ему бы в Освенциме работать. Что он с нами вытворял! А теперь еще хуже стал.

– Почему стал?

– Мы ему в прошлом году член отрубили. Очень просто. Устроили темную, связали и топором под самый корень купировали.

– За что?

– Чтоб девчонок не уродовал. Придет к нам новенькая девчонка лет тринадцати-четырнадцати, он тут как тут, сразу к себе в каюту тащит. Заплатит ей или напоит до полусмерти и барабанит всю ночь. Одну насмерть задрал.

– И такое бывает? – невольно вздрогнув, спросил я.

– А ты попробовала бы, – усмехнулась Верка, – те, кто его знал, ни за что с ним не хотели, боялись!

– После него многие по месяцу встать не могли. Зверюга.

– Садист, что ли?

– Садистом он сейчас стал, когда отрубили его тридцатисантиметровую балду.

– Да, говорят, ты это классно сделала.

– Замолчи, Элка! Он же убьет меня. За Маринку я отомстила. Ты, Станция, тоже молчи. Жалко девчонку стало, она к утру умерла. Он ей там все разворотил, она и умерла. К утру. Вся каюта в крови, она громко кричала, все только посмеивались. Ничего, говорят, отлежится, через месяц еще захочет. Господи Боже мой, как она кричала, до сих пор слышу. Я б его там же убила. Потом глядим, он с якоря снялся и ушел к тому берегу. Мы с девками завели моторку, погоню устроили. Вслед еще один катер пошел. Прищучили мы его, только поздно. Маринку он уже успел утопить. Но что мы увидели в каюте… Вот тогда я и поклялась убить его. Устроили темную. Три подруги его держали, а у меня в руках топорик. Я должна была его обушком через покрывало ударить. Ну и ударила. Он упал. Девчонки разбежались, то ли струсили, то ли вида мертвеца испугались. Покрывало я сдернула, а он дышит. Только сознание потерял. Что делать? Добивать надо, а я не могу, рука не поднимается, точнее, не опускается. Замахнуться замахнулась и стою… не могу и все. Расстегнула ему ширинку, вытянула его кишку на всю длину и тут же на чурбачке рубанула. Кровь хлестнула. Я и отскочить не успела, как все колготки черные стали. От боли он очнулся, заорал, только я успела скрыться. Из-под лодки наблюдала, ждала, что кровью изойдет. Не дождалась. Он носовым платком обрубок перетянул, сел в машину и ходу. Успел до больницы.

– Почему же вы не заявили в милицию?

– Что толку? Маринку не воскресишь, а себе наделаешь кучу неприятностей. Да и он хоть как-то отомщен, лишился своей оглобли.

– Чего же теперь его бояться?

– Эх, Станция, совсем ты, видать, девушка. То, что раньше он делал своим хреном, теперь творит руками. С тем же результатом. Недели три тому назад он Галке все там вывернул. Едва удалось спасти. Чего это, девочки, на нас сегодня нет спроса? Хоть пару индюков словить надо.

– Стоп, это мой! – Элла заторопилась навстречу пожилому одноногому калеке.

В тусклом свете подфарников, опираясь на костыли, он тщетно высматривал минутную подругу, чтобы хоть на мгновение вернуть былую удаль. Старик был жалок и смешон.

– Бонжур, мадам, – донесся до нас его хриплый прокуренный голос, – позвольте ручку.

– Не кривляйся, Иннокентий, – ответила проститутка, – надолго пожаловал?

– Насколько позволят средства.

– Меня возьмешь?

– С превеликим удовольствием, моя девочка, но позволит ли мой бюджет? Хотя вы и бесценны, моя розочка, но сколько вы нынче стоите?

– Кеша, для вас, как всегда, пятьдесят «штук».

– Но, учитывая нашу давнюю старую дружбу, не могли бы вы немного уступить? К тому же я все делаю очень быстро.

– Ты же знаешь, что половину я отдаю хозяину… Ну, черт с тобой, поехали.

Тут же на капоте, не выпуская костылей, старик справил свои надобности. Освободившаяся потоптанная Элка побежала к реке смывать грехи.

– Лихо, – только и сказала Вера.

– А что ты хотела сказать насчет Гениной девушки? Кто она? Когда он с ней начал встречаться?

– Ревнуешь, мать. Глупо, в нашем деле особенно. Вижу, ревнуешь!

– Ревную и ничего не могу поделать. Скажи мне, кто она?

– Ха-ха-ха! – то ли засмеялась, то ли закашлялась проститутка. – Скажу, а что дашь?

– Сейчас у меня ничего нет, а вот завтра… Хотя постой. – В Сонином карманчике я нащупал пузырек с морфероном. – Верочка, ты как к психотропам относишься?

Она недоверчиво смотрела на меня, а заметив в моих руках препарат, цепко и жадно выхватила его.

– Морферон? Никогда еще не пробовала. Какое действие?

– Через пять минут улетаешь в сказочные дали. Новое, только что запатентованное средство. Берешь?

– Беру.

– Но?..

– Да вон она, Галка! Возле самой воды. В два смычка ее оттягивают! Ты сразу-то не подходи, подожди, пока кончат, а то схлопотать можно. Пока.

– Подожди! У тебя бабки есть?

– А что? В долг я не даю.

– У меня еще другой психотроп есть. Транквилизатор, тоже французский. Две таблетки, и ты хлопаешь ушами, как крыльями птица.

– Сколько?

– Сорок штук, и только для тебя. В аптеках его не сыщешь.

– Сколько?

– Я же тебе русским языком сказала, с рецептом не найти.

– Сколько оно действует? Продолжительность? Характер?

– Я же тебе сказал, это сон Шахерезады сроком на пять часов, причем безо всяких неприятных последствий.

– Держи. – Из внутреннего кармана трусиков она вытащила деньги. – Здесь полтинник, гуляй, лесбиянка.

– Какая лесбиянка, ты о чем?

– Все о том же, только лесбиянка, претендующая на мужскую роль, может машинально спутать глаголы «сказал» и «сказала». Теперь я поняла, кого ты ищешь. Ну будь здорова, Констанция-Константин.

– Да пошла ты в… Подстилка вонючая.

– Всего доброго, гомосексуалистка драная, мужик с влагалищем.

Плюнув под ноги, она сбежала вниз, а я со смехом подумал, что сегодня мне только и не хватает побывать в шкуре гермафродита.

Трио на берегу, кажется, исполняло последние такты. Осторожно обходя ревущие, кричащие и стонущие пары, я подбирался к Галке, не имея представления, с чего начать разговор. Подошел я к ним не вовремя, как раз к бурным заключительным аккордам коды.

– Галка, – негромко позвал я двадцатилетнюю рыжую и красивую девку, когда она выходила из воды.

– Ну Галка, и что? Кто ты такая, я уже знаю, сообщили. Для тебя я интереса не представляю. Лесбийская любовь не моя стихия. Ищи, милая, других.

– Да я не затем. Ширнуться хочешь?

– Хочу, но не с тобой. Поезжай на западный пляж, там твоих единомышленников из общества сексуальных меньшинств хоть ж… ешь, а мне не мешай работать.

– Ты чего болтаешься? – над ухом раздался гнусный голос подонка Кураса. – Хоть одного подцепила?

– На, подавись. – Я протянул ему Веркину купюру.

Он внимательно и долго ее рассматривал и мял.

– Еще понюхай, может, узнаешь, откуда ее достали.

– А ты мне тут базара не устраивай, а то…

Не договорив, мерзавец пошел дальше по кругу, собирая дань с проституток и их дружков. Галка стояла рядом. Набросив на плечи махровый халат, она нерешительно мялась, кажется желая продолжить разговор.

– Ну че, подруга, кольнемся? – продолжил я начатую мысль. – Отдохнем немного.

– Да в принципе можно. Бабок я ему сегодня до хрена отдала. Можно отвязаться. А у тебя че? Травка или порошок?

– И то и другое, но есть и покруче. В натуре вчера первый раз попробовала и поняла – полный финиш. Я читала характеристику – прикол. Я сама в одной больничке пашу, ну в такой, знаешь, для сверхновых русских. Короче, три дня назад закупил наш лекарь целую коробку. Таблетки выдает только сам и только под роспись, но я-то медсестра, а какая медсестра не об… доктора? Короче, насобирала я кое-чего. Идем?

– Куда? Давай здесь.

– Не, мы забалдеем, растащимся, и нас обшмонают. Ты знаешь, сколько стоит одна таблетка? Двадцать долларов. Вот так, коза.

– А кайф козырный?

– Мне теперь никакого порошка, никакой травки близко не надо, только эти французские таблетки.

– Уговорила, пойдем. Знаю тут одно местечко, только без глупостей. Начнешь меня облизывать, сразу крикну Кураса, и угодишь ты прямо к Жорику.

– Это который тебе матку вывернул? – пошел я на пробную провокацию и понял, что поспешил.

Она захлопнулась, как дверь сейфа, тихо, но капитально. Сразу сломавшись, тупо побрела к воде. Жалкая и вместе с тем до омерзения отвратительная.

– Ну, идем, что ли? – крикнул вдогонку, пытаясь грубостью исправить положение.

Но все было бесполезно. Наверное, ей казалось, что ее моральная и физическая неполноценность видна всем.

– Постой, дуреха. – Догнав ее у самой кромки воды, я преградил ей путь. – Послушай, Галка, я могу ему за тебя отомстить. Я сделаю так, что он совсем не захочет жить. Он будет лизать твои пятки, просить прощения при всех и у всех, кого обидел.

– Брехня! Он никого не боится. Он всегда вооружен. Он не человек! Да, я знаю, что и я не человек, но плохого никому и никогда не делала… Кроме себя и матери.

– Успокойся, пойдем в твое потайное место, там все и обговорим. И не бойся меня. Никакая я не лесбиянка, клянусь тебе. Придет время, и ты убедишься в этом сама.

– Ладно, идем, только осторожно, чтобы никто не видел. Это место знали только двое – я и Генка.

Если бы я был лошадью, то весь блядский пляж сейчас бы слышал, как у меня ухнула селезенка. Боясь спугнуть, не задавая больше вопросов, я послушно шел за ночной феей, чуть осветившей мне перспективу моего дела. Три сосны, упавшие внахлест, образовали нечто вроде шалаша, причем дальний и глубокий его угол был выстлан чем-то мягким и сухим. Это было тем более кстати, что у реки становилось холодно, а шелковая комбинация и легкий халатик грели весьма относительно.

В полной темноте, забившись в этот самый непродуваемый угол, мы тесно прижались, вколачивая друг в друга крупный, бивший нас озноб. Где-то сбоку щелкнул выключатель, и наша пещера осветилась слабым желтым светом подвесной «электромыши».

– Да у тебя тут полный комфорт? Прямо как в баре «Будь как дома».

Она вздрогнула, на минуту перестав дрожать, а после ее заколотило с новой силой. Она отстранилась от меня, настороженная, готовая ко всему.

– Ты там бывала?

– Приходилось, а что?

– Нет, ничего. Давай твои колеса.

– Держи.

– А сама?

– Нет, я только после тебя.

– Тебя как зовут?

– Констанция.

– Имя чудное. Ты первая их глотай, я только после тебя.

– Пожалуйста. – Упрятав две горошины под язык, я имитировал несколько глотательных движений, всем своим видом рисуя, что я на пути к блаженству. Однако повторять она не торопилась, видимо ожидая реакции моего организма.

– Пей, дуреха, чего боишься? Зачем мне тебя травить? Какой смысл? Дай чем-нибудь укрыться.

– Сейчас.

Наконец-то, проглотив таблетки, она протянула мне малиновый пиджак.

– Откуда он у тебя? – чувствуя, как начинает кружиться голова, безразлично спросил я.

– Да так, был у меня один знакомый. Оставил случайно.

– Кто это и когда?..

И тут я с ужасом обнаружил, что таблетки под языком растворились без следа, а значит, через пять минут растворюсь и я, отпустив только что выловленную рыбку.

– Кто и когда? – требовательно и пьяно повторил я.

– А тебе-то какое дело? – глупо улыбаясь, спросила проститутка. – Может, это мое личное дело и самая сокровенная тайна. Крутые колеса, я уже плыву.

– Как его зовут? Чучело, говори же.

– Ничего никому не скажу. Констанция, милая, он любит меня, а я его, а тебя он не любит. Он не любит костлявых баб. Ты же костлявая, а я мягонькая. Вот потрогай вот здесь и здесь. Приятно? Поцелуй меня, моя хорошая, ну поцелуй, пожалуйста, делай со мной все, что ты хотела, я тоже тебя лю-ю-блю… Ну давай, я разденусь вся.

– Заткнись, параститутка, – выворачивал я язык в необъятном небе, улетая в неотвратимом блаженстве.

– Зачем ты так, милая, – слюнявилась улетающая следом соседка. – Не надо, мы же обе проститутки, мы одной крови…

* * *

Из блаженного оцепенения меня вырвал истошный вопль. Еще не проснувшись, я открыл глаза и не сразу понял, что происходит. Прямо надо мной с широко распахнутыми глазами стояла полуголая женщина. Даже при сером свете раннего утра я уловил, куда направлен ее взгляд. А направлен он был именно туда, куда и должна смотреть баба, если, конечно, она настоящая. С этим все понятно, но почему такой ужас написан на ее физиономии, что страшного для себя она могла там увидеть?

Невольно я перевел свой взгляд на предмет, так испугавший ее. Убедившись, что все мое богатство в полном порядке, я спросил:

– Ты че орешь, никогда не видела?

– Но, Констанция, ты гермафродитка?

– Какая Констанция? – Наконец-то я все вспомнил и заржал сытым жеребцом. – Я-то Константин, а ты, дура, могла бы поправить халатик, а то и присесть на секундочку, эка невидаль для тебя. Что молчишь-то?

– Я испугалась.

– Как козел капусты. У тебя есть чего-нибудь пожрать?

– Под тобой ящик, там должно что-нибудь найтись.

Нагнувшись, я открыл крышку сундука и, запустив руку внутрь, вытащил кучу пакетов. При ближайшем рассмотрении это оказались презервативы.

– Ты меня этим хочешь накормить? Наверное, я похож на Жевастика?

– Ты похож на сбежавшего уголовника, убившего медсестру. Я ухожу.

– Стой. – Я откинул ее к раскрытому сундуку и для верности придавил коленом. – Нам с тобой есть о чем поговорить.

– Не надо, не убивай меня, я никому ничего о тебе не скажу, правда, не убивай, я боюсь! Хочешь, я возьму у тебя? Я хорошо беру, только не убивай. Давай, я сейчас, у меня классно получается, клиенты довольны…

– Тьфу ты, – я грязно выругался, – если б ты не напоминала о своих платных донорах, может быть, я и позволил бы тебе… А теперь слушай внимательно. Я буду задавать вопросы, а ты, умненькая девочка, должна мне все-все рассказывать. Если начнешь хитрить, то заберу тебя как свидетеля.

– Куда? – От страха она опять шлепнулась голой задницей в сундук. И это было очень кстати. Там что-то, звякнув, разбилось. Видимо, осколок воткнулся ей в рабочие зоны. Выскочив пробкой, она заметалась по крохотному шалашу, окрашивая зелень листвы в багрянец блудливой осени. Тоскливо подвывая, она скинула окровавленные плавки, силясь рассмотреть нанесенные травмы.

Проклиная всех чертей, вместе взятых, я повалил ее на низлежащее бревно задницей кверху и попробовал определить тяжесть ранения. В медицине я не силен, но понял сразу, что, кроме филейного мяса, ничего не повреждено. Порез оказался длинным, но неглубоким.

– Да не вой ты, не вой. Целы твои функциональные органы. Перевязать бы чем? Да промыть не мешает.

– В сундуке аптечка, там все есть: бинты, прокладки, дезинфицирующие растворы, спирт…

– Спи-и-ирт? Тогда мы тебя поставим на ноги сегодня.

Помогая фонариком, я вытащил все то, что, по моему мнению, могло пригодиться для операции.

– Как там у меня?

– Как у Мадонны.

– Нет, правда, большой будет шрам?

– Срам большой, а шрам должен исчезнуть, если ты зашьешь рану.

– Как?

– Иголкой с ниткой. Сейчас переоденемся и поковыляем к трассе, ты знаешь дорогу покороче?

Через два часа, в длинном малиновом пиджаке пропавшего Гены и в коротких широких Галкиных джинсах, я сидел в приемной травмпункта с нетерпением пастуха, поджидающего свою овечку.

– Вы ей кто будете? – спросил строгий травматолог.

– Друг, а что, пострадавшая иного мнения?

– Она говорит, что вы ее любовник!

– В современной лексике эти понятия тождественны.

– Умный больно.

– Умный, – согласился я.

– Тогда зачем ты ей жопу распорол?

– Захотел и распорол, я вообще маньяк-убийца! И фамилие мое Щикотило. Понял?

– Ты знаешь, какой диагноз вынесли бравому Швейку на призывном пункте?

– Нет.

– Идиот форменный.

– Рад стараться!

– Слушай, а ты всю ночь ее трахал? Все распухло.

– Рад стараться!

– Ну старайся, старайся, кобель! Сейчас она выйдет. Домой отвезешь, пусть хоть с утра отдохнет.

Такой роскоши ни себе, ни ей я позволить не мог, поэтому сразу же потащил ее в укромный уголок городского сада.

– Теперь говори, – твердо и непреклонно начал я, – все говори. Когда последний раз ты видела Геннадия?

– Ночью – с первого на второе. Он спустился к нам из того ресторана, весь ободранный, в крови и пьяный в стельку. Спрашиваю его: «Что случилось?» Говорит, что упал, споткнулся. Я его сразу утащила в нору, кое-как отмыла, привела в чувство. Потом он говорит, что ему пора возвращаться в ресторан, его там ждут. Я ему говорю: «Не ходи, темень кромешная, а подъем крутой, не дай Бог, шею сломаешь, уговори кого-нибудь из клиентов, чтобы тебя туда подвезли». Он согласился и ушел. Больше я его не видела. Остался только пиджак.

– Какие машины стояли на пляже? На чем он мог уехать?

– Не помню, но точно знаю, что стоял Жорин «жигуленок» и еще две-три машины.

– Ладно, езжай домой и не высовывай носа, пока я тебе не разрешу. Давай свой телефон.

– Какой грамотный, да кто ты такой? Зек несчастный, скажи спасибо, что я тебя в травмпункте не заложила. Ходит по пляжу, бесплатно баб разглядывает, а потом за кустиком онанирует. Видали таких.

«Господи, – подумал я, – бедный Гончаров, кем только не пришлось тебе побывать за последние четырнадцать часов. Каких только половых извращений ты не изведал, старый безобидный алкоголик».

– Ты вот что, шлюха речная. Во-первых, закрой свою поганую крикушку подгузником, во-вторых, закройся дома, не выходи даже за хлебом, и в-третьих, знай, что я хочу выручить тебя из беды, которая, кажется, повисла над тобой в связи с исчезновением Длинного Гены. Это все, что я могу сказать тебе на данный момент. А теперь давай твой телефон и пять «штук» на такси.

* * *

Во двор я входил с опаской, несмотря на раннее утро. Охота за мною была вполне возможна как со стороны убийцы, так и со стороны милиции. А возможно, и Длинный Вован с долговязым доктором устроили за мной слежку. Ох и не нравится мне этот сын Соломона. Нет, на убийцу он, пожалуй, не тянет, но мыслит он аналитически и безошибочно.

Недаром ковыряется в наших мозгах. Мыслит нешаблонно, изучить его, наверное, невозможно. Я поймал себя на мысли, что как-то пытаюсь привязать его к убийствам. Хотя никаких на то оснований не имею, кроме личной антипатии. Но ее можно засунуть в задний карман.

Еще один неприятный момент. Почему меня хотели убить? Кто мог знать, что я занялся делом Полякова? Во-первых, сам Поляков, его адвокат Семушкин, полковник Ефимов. И еще убитый по моей милости почтовый парнишка. Вот и весь тебе ответ. Самое вероятное, что отправной точкой явился именно он.

– Ты чего пригорюнился? – улыбаясь, навстречу мне шел Юрка. – Или переживаешь, что давно в лоб не получал?

– Нет, я переживаю за твою жену.

– И давно?.. Что у тебя за наряд?

– Давно, как только увидел вас вместе.

– Опять какую-нибудь пакость выдашь. Не надо.

– Не буду. В твоем департаменте мною интересовались?

– Не знаю. Не слышал. Ну ладно, я тороплюсь.

– Мы тоже, – завидя во дворе свою соседку-спасительницу, заторопился я.

Она сидела на скамейке спиной ко мне, а у ног ее лежала собака. Тот самый дог, которому я был весьма обязан. Уныла и грустна была его перебинтованная морда, и грустной казалась спина хозяйки.

Я осторожно тронул ее за плечо. Собака не реагировала, но хозяйка дернулась и сникла, словно налетела на неизбежность. Обернулась затравленно, будто ожидая удара, и… рассмеялась легко и свободно, разом сбросив гранитный гнет.

– Мамочки! Да ты никак из публичного дома. Ой, не могу. А штаны-то до колен, Федор, ты посмотри на его пиджак, ой, умора… а… ты…

Она побелела, непроизвольно прикрылась локтем, будто отстраняясь от удара. Я все понял.

– Успокойся, Валя, пойдем домой, я тебе все расскажу. Не бойся. Это не тот пиджак, хотя и очень похожий. Просто мне было нечего надеть. Пойдем, Валя.

Она поднялась, погладила пса, и тот, с трудом поднявшись, заковылял между нами.

– Что с ним?

– Потом расскажу. Не могу. Мне страшно.

Уже в доме она рухнула на диван и заревела – взахлеб и надолго. Псина свалилась тут же, тяжело дыша и вздрагивая. Я стоял дурак-дураком, не зная, что делать. Сбегав на кухню, принес ей воды и водки.

– Валя, милая, ну успокойся, выпей воды, а лучше водки. Расскажи, что случилось. Муж приехал?

– Если бы, – улыбнулась она сквозь слезы, – где твоя водка и вода, давай.

Поперхнувшись, она все же выпила половину бокала, судорожно заглатывая, запила водой. Потом откинулась на спину, закрыла глаза. Я допил остатки и сел рядом, гладя ее роскошные локоны. Наконец она заговорила, сначала с трудом, как человек, вновь переживающий кошмар.

– Мне страшно! Костя, мне по-настоящему страшно. Я раньше никогда не верила в разную чепуху типа предсказаний, предрешений, рока. Вся эта чушь мне казалась настолько абсурдной, что и думать-то о ней казалось нелепостью. У меня была вполне реальная, обеспеченная жизнь, с машиной, дачей, квартирой, порядочным мужем и прочим дерьмом. Мне казалось, что так и нужно жить уважающим себя людям. Периодически бывать на элитных презентациях. Периодически самой устраивать званые вечера. Налаживать контакты с нужными людьми, самой помогать людям, если они достойны того. Я тебя утомила, наверное.

– Нет, Валя, рассказывай.

– Принеси еще себе водки, а мне джина, о Господи, какая же проститутка тебя измазала этой помадой. Ты хоть в зеркало смотрелся?

– Нет, но на меня как-то необычно смотрели прохожие. А сосед, мент из нашего подъезда, вообще при виде меня чуть не лопнул со смеху.

– Это естественная реакция. Посмотрись-ка в зеркало.

Я подошел к зеркалу, и мне показалось, что серебряный оклад покорежило от отвращения.

На меня смотрел клоун-упырь, наголо стриженный, с огромными бесформенными губами фиолетового цвета. Белый заострившийся нос резким контрастом выпирал из красных впадин щек. Налитые кровью глаза только усугубляли впечатление. Да, выгляжу я неважно, хотя вчера в больничной палате, когда я накладывал Сонин грим, мое лицо казалось мне даже привлекательным. Воистину утро вечера мудренее.

С трудом убрав с физиономии всю эту гадость, я вернулся к своей нервной соседушке. Она лежала на спине, чуть порозовевшая и не такая сникшая. Вот что значит вовремя выпить сто граммов.

– «… А всего делов-то мне было, что? Напиться…» – процитировал я классика.

– Издеваешься? Не надо.

– И не думал, Валя. Жду продолжения о превратностях твоей судьбы.

– Так вот я и жила добропорядочной женой добропорядочного мужа, пока не переехали сюда, в ваш дом.

– Зачем было переезжать? Насколько я понял, ваши дела обстояли отлично.

– Да, поэтому он и поменял трехкомнатную квартиру на эту.

– На задрипанную трехкомнатную «хрущевку»?