Текст книги "Девять возвращений"
Автор книги: Михаил Коршунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Контрольная. Уже написала. Вера Николаевна, ребята просят устроить бал. Эскиз бала, новогоднего. Деньги есть – заработали на овощной базе и на почте.
В дверь всунулась голова Артема, заведующего сектором культмассовой работы.
– Входи. Тоже написал контрольную и свободен?
Артем кивнул и сказал:
– В плане записано: к каждому мероприятию должен быть составлен эскиз. Новогодний бал – мероприятие? Эскиз надо составить? Надо. Закон. Давайте и составим, чтобы достойный нашей школы!
– Законники, – улыбнулась Вера Николаевна.
– Чтим и выполняем, – парировал Артем.
– Что предлагаешь?
– Съезд гостей. "Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?.." Старинные фонари навесим. В подвале валяются. Цветов накупим живых. Лотерею устроим. Деньги есть, заработали!
– Вам что, эти деньги руки жгут?
– Жгут, Вера Николаевна.
В кабинете директора за столом сидит вовсе не директор, а девчонка из 9-го "А". И сидит-то она не за столом, а на валике дивана. Постукивает о зубы тоненьким карандашиком. Директор боится этой девчонки, потому что девчонка согласится на этот гала-эскиз. Фонари старинные. Съезд гостей... "Кто там в малиновом берете..." Права Антонина Дмитриевна, что относится с осторожностью.
В кабинет вошел Вадим Нестерович Лось.
– Простите, – обратился он к Нине и Артему. – Мне надо поговорить с директором.
Ребята вышли.
– Хочу сообщить результаты моего дежурства по школе. Ученик Лекомцев ведет себя недопустимо. Грубит мне как преподавателю. Я прошу довести до сведения родителей. Мог бы не беспокоить вас, но в девятом "А" нет классного руководителя. Самоуправляются. Так сказать, бесклассовое общество...
9
Вера Николаевна стояла у окна, смотрела на школьный парк. Она любит свой кабинет в эти вечерние часы. Где-то раздается стук молотка: школьный плотник Романушкин подгоняет осевшую дверь или ремонтирует перила.
Подъехал грузовик. Из кабины выпрыгнула Любовь Егоровна. И тут же ей навстречу выбежали ребята. Начали выгружать из грузовика новые парты.
Директор спустилась вниз, вышла на крыльцо.
– Всем одеться!
– Нам не холодно!
– Марш! Марш!
– А вы сами без пальто!
– Я директор. Мне можно.
Она вернулась в школу. Пошла посмотреть, чем занят Романушкин. Он долбил в одном из младших классов стену.
– Романушкин?
Романушкин поднял голову. Перестал стучать.
– Что вы делаете?
– Выполняю заказ.
– Чей заказ?
– Паренька. Побежал на улицу.
Вера Николаевна решила обождать – выяснить, что происходит.
Вскоре явился Тыбик.
– Понимаете, жалуются маленькие – утром плохо видно, что написано на доске. Не проснулись как следует. Я и придумал – укрепить лампу. Конструкторскую, на гармошке. Можно поворачивать, освещать доску.
Вера Николаевна посмотрела на Тыбика. Улыбнулась. Вадим Нестерович говорит, что в наше время нет настоящих ребят. Что все они скептики, отрицатели...
– Где лампу достанешь с гармошкой?
– Есть уже. Я бы и пробки для нее сам забил. Шлямбура нет. Романушкина пришлось просить.
– Готовы тебе пробки. – Романушкин собрал инструмент и ушел.
Витя откуда-то из угла вытащил лампу с гармошкой. Приставил к пробкам.
– Удобно? Шнур поверху натяну, где филенка.
– Мы и в других классах сделаем. Отличное будет ДУ. Достижение Учащегося, – сказала Вера Николаевна.
Витя смущенно улыбнулся:
– ВВ. Весьма Вероятно...
– Ты дружишь с Юрой Лекомцевым. Какие у него отношения с отчимом?
– По-моему, нормальные.
– А где сейчас отец?
– На Севере. Далеко. Забыл, как называется место.
– Пишет Юре?
– Пишет. Редко. – Витя подумал и добавил: – По-моему, редко. Почта оттуда...
– Узнай, пожалуйста, адрес и скажи мне. Хорошо? Узнай тактично. Не у самого Юры и не у мамы.
– У бабушки Фроси спрошу. Мы у нее завтра собираемся. Редколлегия.
Вернулся Романушкин.
– В девятом "А" надо менять парты. Когда будем?
– Во всех классах уже поменяли?
– Во всех.
Вера Николаевна медлила с 9-м "А". И каптерку надо переоборудовать, отдать Василию Тихоновичу под дополнительный кабинет физики.
Однажды Лена застала в классе Веру Николаевну. Лена пришла со стопкой дневников и классным журналом.
– Вы проверяете чистоту?
– Нет, Леночка.
– Свет зажечь?
– Зажги.
Лена положила на стол дневники и журнал. Зажгла свет.
Доска была густо исписана иксами, зетами в кубе, в четвертой степени.
– Саша Троицкий. Решает великую теорему Ферма.
– В наше время тоже решали теорему Ферма. И на этой самой доске.
– Как?
– Я училась в этом классе.
– Как? В нашем классе? Вы? Правда, Вера Николаевна?
– В девятом "А". Перед войной.
– Свет погасить? – вдруг спросила Лена.
– Я на минутку. Ты садись, занимайся делами. И у меня дела. Я пойду.
– Вера Николаевна, в классе все так же было, как сейчас?
– Да.
– Каптерка? Чучела стояли? Аквариум?
– Все так же было.
– А Григорий Петрович, он с вами учился? Витя его нашел со своим отрядом. Как героя войны. Совсем недавно. – Лена смутилась. – Мы к нему ходим – и не знали. Он тоже учился в нашей школе?
– Учился.
– А мама Юрина?
– И она, – кивнула Вера Николаевна как-то поспешно.
И Лена вдруг поняла, что не надо было задавать этот вопрос и вообще расспрашивать обо всем этом. Вера Николаевна сама могла бы рассказать Тыбику о Григории Петровиче и о других. Но ничего не рассказала. Может быть, поэтому и с Леной говорит о Юре так, как никто другой в школе?.. Есть причина? Лена это давно почувствовала и не ошиблась, значит.
И ей вдруг показалось невежливым оставаться дольше в классе.
– Я пойду. – И еще раз спросила: – Свет погасить?
– Как тебе хочется.
Лена свет погасила и тихонько вышла из старого 9-го "А", в котором осталась сейчас Вера Николаевна.
10
Только что закончилось классное собрание. Кричали, спорили. Лена боялась собрания, потому что будет разговор о Юре – правда, не об успеваемости, а о дисциплине. Поругался с Лосем. Наговорил ему такое, что Лось написал в дневник школы и еще куда-то. Требует решительных мер.
Двоек у Юры нет. То наполучал двоек, то все исправил. Ольга Борисовна поставила ему недавно пять за ту же самую теорему об условном неравенстве и сказала: "Лекомцев, надеюсь, с вашим двоечным юмором покончено".
Юра кивнул и ответил, что повторяться в шутках – это уже неинтересно, он понимает. Поэтому придумает что-нибудь новенькое, хотя бы с теми же пятерками. Этакий пятерочный юмор.
Ольга Борисовна засмеялась и сказала в допетровском варианте, на "ты": "Лекомцев, ты прекрасен в своей дерзости!"
И с Татьяной Акимовной у Юры состоялся разговор. Татьяна Акимовна человек другого плана. Редко шутит. "Прошу доказать, что в состав соляной кислоты входят ионы водорода, ионы хлора. Прошу отметить физические свойства галогенов". И все это без улыбки. И только однажды слегка улыбнулась, когда прочитала в сатирическом листке: "Вы не видели Натрий? Ушел с Хлором к Сере..." Юра сумел ответить Татьяне Акимовне на все "прошу". Татьяна Акимовна, удовлетворенная, кивнула и сказала: "Прошу учиться нормально".
За столом президиума сидели Варя с Леной и секретарь комитета комсомола Нина Гриценко. Она пришла на собрание.
– Лекомцев, что у тебя произошло с Вадимом Нестеровичем? – спросила Варя.
– Частная беседа.
– То в коридоре, то в буфете... А теперь еще в раздевалке.
– А у вас с ним ничего не происходит?
– Что ты имеешь в виду?
– А все!
Ребята зашумели: Лось не вызывал симпатии.
– Но ты ведешь себя недостойно. Так не спорят и не доискиваются истины.
– Шалевич сам водрузил чай на лоб, – вмешался Витя. – И потом, все это ерунда. Не серьезно.
– А в раздевалке? – настаивала Варя. – Тоже ерунда, по-твоему, Беляев?
– Я не знаю, что было в раздевалке.
– Девочки, – вдруг сказала Майка, – чтобы иметь правильную осанку, надо положить на голову книгу и ходить.
В классе засмеялись. Даже президиум засмеялся.
– Майка! – спохватилась Варя. – Прекрати!
– Я прекратила. – И Майка сделала невинные глаза. – Я в порядке ведения собрания.
– Скурихина! Прекрати наконец!
– Молчу, Варечка.
– Хотите доискаться истины, пригласите Вадима Нестеровича, – сказала Нина Гриценко.
– Истина, где ты?
– Лекомцев, Беляев! Ефремова! Остановитесь!..
– Логическое мышление... Инспектор Варнике.
Жирафчик засмеялась.
Варя поглядела на Нину: "Я же предупреждала, что с этим вопросом будет трудно". И Нина знала, что с этим вопросом будет трудно. Она говорила Вере Николаевне.
А Вера Николаевна сказала, что Вадим Нестерович человек сложный и ей тоже бывает нелегко его понять, но она стремится это сделать. И они должны.
Юру строго предупредили за некультурность поведения в общественном месте, а именно – в раздевалке. Юра выслушал предупреждение, потом встал и направился к выходу.
– Привет, пескодоры!
Ну что с ним делать? Он всегда так... А теперь еще при Нине Гриценко.
Саша-ферматист закричал:
– Вернись! Нехорошо, Юрка!
Юра улыбнулся:
– Ку-ку, Сашенька. Один бухгалтер приближается к премии.
Тому, кто докажет или опровергнет теорему Ферма, будет вручена премия в сто тысяч марок. Ольга Борисовна рассказывала.
Юра ушел.
Варя взглянула теперь на Лену: "Выручай, что-нибудь придумай". Лена ничего придумать не могла. И Варя продолжала вести собрание.
– Сережа, у тебя двойка по географии.
– Я занимаюсь, но оно как-то все мимо.
– Предупреждение было?
– Было.
– Надо исправлять двойку.
– Обидно, когда плывешь, а берега не видно, – вздохнул Гена Хачатуров.
– "О мать Нейт! Простри над нами свои крылья!.."
– Дополнительный вопрос по географии: с какой полоски начинается зебра?
– Комбинаторика!
– Лена! Ефремова! Скажи ты им... – взмолилась Варя.
– Ребята, перестаньте!
– Хачатуров все. Тайм-аут.
– Мне врач сказал, у меня соки в рост идут. Не могу нормально учиться. По некоторым предметам... – улыбнулся Борис.
– Так я тоже расту! – закричал Сережа, подмигнув Борису. – И соки у меня тоже!
Борис учится нормально по всем предметам. Сказал это для того, чтобы выручить друга. Обратить все в шутку.
– Человек современного общества должен развиваться в комплексе, буркнул Сашка-ферматист. Он сидел, считал на логарифмической линейке.
– Где достать царский трон? – вдруг спросил Витя.
– Ты что?
– Мои ребята ставят сказку.
– Сходи в театр.
– Верно. Из головы вылетело.
– Опять отвлеклись от темы! – постучала рукой о стол Варя.
– "Меж ими все рождало споры и к размышлению влекло..."
– Борис!
– Девятый "Б" пишет сочинение в стихах!
– Врешь!
– Честно! Ходят, рифмы ищут.
– Мы первыми должны были писать. Александра Викторовна обещала.
– Напишу пьесу, – заявил Борис – Действующие лица и исполнители: мать Гамлета – Вера Николаевна, Офелия – Майя Скурихина. – При этом Борис встал и поклонился в сторону Майки.
Майка в ответ тоже встала, поклонилась и положила на голову книгу.
Класс засмеялся.
– Первый могильщик... – Боря не успел ничего сказать, как класс хором закричал:
– Вадим Нестерович Лось!
Дверь открылась, и на пороге появился Лось. Рядом с ним Юра. Это было настолько неожиданно, что все – кто где стоял и сидел – застыли на местах. Майка – с книгой на голове.
Наступила тишина. Она повисла в воздухе живая. Ощутимая.
Лось тоже молча повернулся и вышел. Когда дверь за ним закрылась, ребята накинулись на Юру:
– Не предупредил! Ну надо же, а!.. Теперь – метеоритная обстановка! Борьба миров!
– Я сам его привел... Вы же говорили...
Витя, Юра и Лена шли вдоль Москвы-реки.
Большой Каменный мост горел голубоватыми огнями. Над открытым плавательным бассейном клубился пар. Поблескивали в снежном сумраке купола кремлевских церквей. На углу высокого серого дома горела надпись из красных стеклянных трубок: "Театр эстрады".
– Кто по барьеру до Большого Каменного?
– Скользко, Юра, зимой, – сказал Витя.
– Глохни.
И Юра впрыгнул на парапет набережной. За Юрой вскочил Витя. Дал руку Лене. Она тоже поднялась на парапет. Отправились гуськом, балансируя портфелями. Вдруг кто-то кричит:
– Лекомцев! Беляев! Ефремова! Остановитесь!..
Ребята остановились. К ним подошла Вера Николаевна.
– Что за выдумка? А у тебя, Лена, нога слабая. Забыла?
Ребята спрыгнули с парапета.
– У меня лучше нога.
– Лена растянула связки. И серьезно. Мальчишки, безответственные вы!
– Так она молчит.
– Ленка, чего ты молчала?
– Отправляйтесь, – кивнула Вера Николаевна. – По тротуару, как нормальные люди.
– И они отправились в смущении.
– Вас смутишь.
– Нет, почему же... Иногда...
– Не выдумывайте!
Ребята засмеялись и отправились по тротуару, как нормальные люди.
Около театра толпился народ: официальная премьера того самого спектакля – двое спорят...
– Я пошел, – сказал Витя.
– Куда?
– За троном. Договориться надо.
– Не пробьешься.
– Пробьюсь.
И Витя врезался в толпу.
– Василий Тихонович говорит, что работают установки, которые уничтожают тучи, туман. Облака уничтожают. А мне жаль, – сказала Лена.
– Облака?
– И облака, и снег. Тогда его не будет. Я и дождь люблю.
– Дождь не люблю, а снег люблю. – Юра положил на сугроб портфель и сел на него.
Лена положила портфель рядом и тоже села.
К театру подъехало такси, и из такси вышел известный артист.
Народ узнал, захлопал.
Его любили.
– Мне он нравится, – сказала Лена.
– И мне.
– Как ты думаешь, кого будет играть?
– Одного из тех двоих, конечно.
И вдруг совершенно неожиданно Юра спросил:
– Когда была жива твоя мама... ну, ты прости... она с тобой часто разговаривала?
– Что? – не поняла Лена.
– Разговаривала нормально, понимаешь?
Лена помолчала, потом сказала:
– Почему обижаешь Витю иногда?
На вопрос Юры она не ответила.
– Он всегда прав.
– И меня поэтому обижаешь? – Последние слова Лена сказала совсем негромко.
Юра вскочил:
– Мать свою я не люблю! Ее никто не любит!..
– Зачем ты так?
– А что? Она и тебя не любит. Отца не любила. И Вано не любит. Она себя любит!
– Юра! – Лена тоже встала с сугроба. – Ты не смеешь так о матери!
– Смею!
– Нет! – Лена взглянула ему в лицо. – Часто говоришь и делаешь такое, о чем потом жалеешь.
Юра ничего не ответил.
– Ждешь писем?
Юра молчал.
– Инна обижается, что не приходишь. И бабушка Фрося.
– Странно. Мой отец учился в этой же школе, а я не знал. Странно. Верно, Леша?
Она сняла перчатку, подула на пальцы.
– И мать училась. В параллельном. И тоже молчала.
Лена сказала:
– Давно было. Как и война давно была.
– Чего о войне заговорила?
– Девятый "А" ищет девятый "А".
– Сейчас придумала?
– Да. Но так должно было быть. А то один Витя со своими следопытами.
– Надень перчатку.
Лена надела перчатку.
– Замерзла?
– Нет, что ты!
– Великий ученый Шампольон еще мальчиком сказал: "Я прочту это, когда вырасту". И первый в мире прочел египетские письмена.
Лена улыбнулась.
– А мои письмена ты читаешь в своем дневнике?
– Прочту, когда вырасту! – Юра схватил Лену и посадил в сугроб.
– Ты с ума сошел! Юрка!
– Ничего подобного! – Юра и сам повалился в сугроб. – А великий ученый Шлиман еще мальчиком сказал: "Я найду Трою". И нашел ее!
Лена сидела, мотала головой, отряхиваясь от снега. Громко смеялась.
– И вообще, Майка Скурихина перед тобой просто фанера Милосская! И ничего больше!
– Юра, перестань. К нам, кажется, идет милиционер.
– Не милиционер к нам идет, а Витька.
К ним шел Тыбик.
– Чего сидите в снегу и орете?
– Диктую высказывания ученых. От формации к формации.
11
– Вано, можно к тебе?
– Да, конечно.
"Вано" – это была видимость дружеских отношений со стороны Юры, потому что сам Иван Никитович хотел быть с Юрой в настоящих дружеских отношениях. Но он понимал, что не имеет права добиваться этого. Этого должен был захотеть Юра.
Вано в теплом замшевом пиджаке сидел за своим рабочим столом, читал информационный бюллетень по культурному обмену. Значит, будет очередная встреча: "Дамы и господа, мы собрались, чтобы..."
– Вано, ты любишь мою мать?
Некоторое время Вано продолжал сидеть неподвижно. Потом медленно закрыл бюллетень. Сейчас скажет: "Не понимаю тебя".
Вано поднялся из-за стола.
– Мне бы хотелось, чтобы наш первый серьезный разговор начался не с подобного вопроса, – наконец ответил он.
И действительно, у Юры с Вано никогда не было серьезного разговора.
– А с какого?
Юра был несправедливо агрессивен.
– Я знал, что ты спросишь у меня обо всем, что случилось. Вырастешь и спросишь. Вот ты и вырос, если спросил.
– Но я спросил тебя не об этом?
– Ты спросил меня об этом, Юра.
Юра промолчал, потому что на самом деле спросил об этом. И Вано поступил честно и не сказал: "Я не понимаю тебя". Так бы ответила мать.
Юра продолжал стоять посредине комнаты. Он ждал.
На кухне совсем мирно разговаривала сама с собой тетя Галя. Мамы дома не было, она ушла.
Вано подошел к Юре и положил ему на плечи руки. И вдруг Юра понял, что на честность Вано он должен ответить тоже мужской честностью. Он поставил Вано в затруднительное положение, и Вано не испугался, не начал отговариваться пустыми фразами.
– Я знаю: ты не виноват, Вано.
– Юра, здесь нет правых и неправых.
– Есть.
– Нет, Юра. Ты не ищи. Я вижу – ты ищешь. – Иван Никитович опустил руки, взглянул на Юру.
– Мать виновата перед отцом.
– Это ты так решил?
– А перед кем она виновата?
– Я повторяю тебе: здесь нет правых и неправых.
– Скажи, Вано, а какое отношение имеет Вера Николаевна к моему отцу? Она училась в одном с ним классе? Перед войной?
– Училась. Да.
– Мать никогда не говорила. Почему? И она из этой школы, только из другого класса. Параллельного.
– А отец? Говорил?
– Нет.
– И ты хочешь, чтобы я...
– Ты сам сказал, что когда-нибудь спрошу у тебя, что случилось. Вот я и спрашиваю. А ты говоришь: здесь нет правых и неправых.
– Юра... – позвала мать. Она стояла в дверях. Она вернулась из города.
Юра поглядел на нее. Морщины стянули глаза. Снег растаял в волосах, и мокрые волосы прилипли к щекам. Лицо от этого сделалось особенно худым и бледным. Уголки губ дрожали. Недокрашенные помадой, они тоже были особенно бледными.
Она слышала конец разговора между Юрой и Вано.
– Если ты ищешь виноватых, то это я. Одна я! И не надо ни о чем спрашивать Ивана Никитовича.
"Ты часто говоришь и делаешь такое, о чем потом жалеешь..." – И Юра выбежал из кабинета.
Он не хотел больше ничего знать!..
12
Василий Тихонович дал программированные вопросы по инфразвуку и молекулярному движению. Кто закончил отвечать, мог заниматься чем хотел.
Лена писала письмо Григорию Петровичу, отцу Юры. Как староста класса.
"Мы все очень любим Юру и поэтому беспокоимся за него. Он такой..." Лена подумала и написала: "неровный", и прибавила: "сейчас". И потом дальше: "Мальчики, они неровные в эти годы. Оправдываются, что..."
Лена остановилась, подумала и зачеркнула "оправдываются, что...".
Вера Николаевна просила Лену написать письмо. Вначале хотела сама, а потом передумала. Вызвала Лену. О письме никто не должен знать. Ни в классе, ни вообще.
Лена и Юре ничего не сказала. А зачем? Начнет кричать, что опять вмешиваются в его личную жизнь...
Когда человек не может разобраться в близких ему людях, в их поступках и тем более когда эти близкие – собственные отец, мать и отчим, он мучается сам и мучает других близких, хотя бы друзей по школе.
Лена достала из портфеля тетрадку, в которой собирала высказывания писателей, ученых и общественных деятелей. Нашла слова Хемингуэя и переписала их в письмо: "Каждый, кто ходит по земле, имеет свои обязанности в жизни". Она уважала Хемингуэя, и он должен был помочь ей. И еще она уважала Сент-Экзюпери. "Любить – это значит не смотреть друг на друга, а смотреть вместе в одном направлении". "В любви нет больше и меньше" (Л. Толстой). "Смейся, и я скажу, кто ты" (М. Ларни).
Много хорошего в тетрадке.
Юра не пришел в школу. Может быть, заболел, а может быть, не подготовился к вопросам по физике.
Занятие Василий Тихонович проводил совместное – 9-й "А" и 9-й "Б". Неподалеку от Лены сидел Шалевич. Около него – Генка Хачатуров. Ответы на программированные вопросы они уже закончили и тихонько говорили о своем. Конечно, о баскетболе.
– Надо сдублировать противника. Создать сборную из своих игроков, вроде это противник, и играть с ней.
– У них в зале жесткие кольца. Мы не привыкли. И стартовая пятерка была не та.
– Смотри, у меня таблица. Я сделал. Штрафные броски – сорок восемь процентов, броски со средних дистанций – двадцать пять процентов, подбор мячей на чужом щите – тридцать процентов.
– Наша команда не дошла до пика спортивной формы.
"Опять, проиграли, оправдывается", – подумала Лена.
Василий Тихонович ушел из класса. Сказал: кто не закончил ответы пускай заканчивает и принесет в учительскую.
В школе дискутировали, как лучше все делать по-новому, по-современному. А Василий Тихонович уже не дискутировал, а поступал так, как считал правильным. Ввел программирование. Собирал на свои занятия оба класса – 9-й "А" и 9-й "Б".
"Настоящий современный ученик, – говорил Василий Тихонович, школьную программу-минимум должен пройти быстро и работать самостоятельно над внепрограммными темами. Учиться надо в будущем времени! Наши несовершенства – это испытание нашей жизнеспособности!"
Он не запрещал Саше заниматься на своих уроках решением теоремы Ферма. И даже спорил с Сашей о теории чисел и о пифагоровых тройках. Саша не сдавался и выдвигал свою теорию чисел и пифагоровых троек. Говорили, что на педсоветах завуч Антонина Дмитриевна жаловалась на Василия Тихоновича – он объединенными занятиями путал ей расписание.
И в дневнике школы он делал свои резолюции. Подменял директора этими резолюциями. Вера Николаевна только смеялась, постукивала о зубы тоненьким карандашиком. Ведь никто не знал, что это смеялась и девчонка из 9-го "А"...
К Шалевичу и Хачатурову подошла Майя. Поглядела на их баскетбольные проценты:
– Жалобы турка!
– Знаешь что... – закричал Шалевич. – Знаешь что...
– Ап! – засмеялась Майя и подошла к Лене: – Не кончила?
– Кончила. Письмо пишу. Деловое.
– Бал будет. Слыхала?
Лена убрала письмо. Если подошла Майка, то уже не напишешь ничего.
– Платье сошью. И туфли к нему золотые.
– Как – золотые?
– Покрашу бронзовым порошком. Продается в хозяйственных магазинах.
– Ну Майка!..
– Старенькие летние туфли покрашу, и все. Эскиз. Только ты молчи.
– Лена, – толкнул Лену сзади Сережа, – электроновольты в эргах?
– Соображай, ребенок! – засмеялась Майка.
– У меня все соки в рост, Маечка.
– Шалевич возьмет в команду. У них с процентами что-то.
– Опять! – вскипел Шалевич. – Выкатывайся из класса и не мешай...
– "На тебе сошелся клином белый свет..." – пропела Майка.
Потом снова начала говорить Лене о платье и туфлях.
– Летом у меня были сиреневые с полосатым каблуком. Это я сама. Акварельными красками.
– О чем вы здесь, девочки? – подсела на край парты Жирафчик. Она тоже закончила работу.
– О платье. Для бала.
– Придумай для меня платье, Майя.
Сзади спросил Сережа:
– Поправочный коэффициент четыре в последнем вопросе?
– Четыре, – быстро сказала Майка. – И как только тебе доверили в банк ходить?
– А я там палец прикладываю.
– Платье видела в журнале мод, – продолжала Майка. – Из темно-желтых кружев и белых. И бусы сделаны в тон: половина низки белая, половина темно-желтая. А пуловер видела – черный с красным по бокам. Руки опущены красного не видно. Поднимаешь руки – видно... И неожиданно получается. Майка развела руки, чтобы было понятно, где по бокам красное и как это видно.
– Научусь вязать, – сказала Жирафчик. – Моя мечта.
– Свитер еще, с рисунками с картин Пикассо.
– Меня все это не волнует, – сказала Лена.
– Что ты? – удивилась Жирафчик.
– Какая-то равнодушная. Не знаю.
– Может быть, и бал не волнует?
– Бал волнует.
– Тебя, Ленка, я одену – любишь или не любишь одеваться. И Жирафчику милому придумаю что-нибудь!
– Работаете над внепрограммными темами? – сказал Сережа.
– Молчи, коэффициент!
Майка учится легко, и все у нее в жизни всегда легко – ап!..
13
Работали весело – выносили из класса старые парты и ставили вместо них новые. Это были уже не парты, а современные столы из светлого полированного дерева.
Менялась мебель и в каптерке. Появились новые шкафы, скамеечки, которые вращаются, верстак, стеллаж для папок и чертежей. Приборы по термодинамике, скорости света, интенсивности излучения частиц. Завхоз Любовь Егоровна переживала: сколько потрачено денег!..
– Деньги надо тратить, – утешали ее ребята. – Народнохозяйственный оборот!
Старые парты складывали во дворе. Их скопилось много из всех классов. Они стояли высокой горой.
В классе к каждому столу подводили электричество, чтобы можно было включать различные приборы. Руководил монтажом Витя. В этом он разбирался: недаром полностью электрифицировал класс своих малышей. Даже из роно приезжали и смотрели: дополнительное освещение доски, розетка для фильмоскопа, импульсная лампа, которая включалась на ночь и убивала микробы, дезинфицировала класс. Вите помогали тогда заниматься монтажом Юра, Боря и Сережа. Работали с "массами". А Гена Хачатуров попутно занялся преподаванием спорта: надо ведь растить смену. В баскетболе. Начал с того, что взвесил башмаки с ботами, в которых малыши ходили, и выяснил, что каждый ботинок с ботом весит килограмм. Разве вырастишь смену, когда на ногах у нее килограммы!
В 9-м "А" постепенно так увлеклись переоборудованием, что вообще начали делать ремонт. Взяли у Любовь Егоровны кисти, банки с краской (как тот родитель в нейлоновой рубахе) и покрасили двери, подоконники, батареи. Линолеум настелили. Цветной, модный, с рисунками.
Майка говорила: "Пикассо. Эстетика быта".
Оставили только старую доску, хотя очень хотелось заменить на новую, зеленую. Пикассо так Пикассо!..
Но Любовь Егоровна все-таки доказала, что зеленая доска – это лишние затраты, и ребята уступили.
И в других классах начали ремонтировать, что-то перестраивать. В кабинете химии у Татьяны Акимовны "усовершенствовали" периодическую таблицу: сделали фотографии с портретами Берцелиуса, Глаубера, Деви, Фаворского, Ленца, Бора и приклеили около элементов в таблице. Очень здорово получилось – настоящее наглядное пособие.
В классе математики Ольга Борисовна повесила высказывания. Гаусс: "Арифметика – царица математики". Пушкин: "Вдохновение нужно в поэзии, как в геометрии". Ломоносов: "Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит". Галилей: "Математика – наука опасная: она разоблачает обманы и просчеты".
Юра был уверен, что это не обошлось без тетрадки Лены.
И вдруг случилось то, чего уж никто не ожидал: Вадим Нестерович потребовал у Веры Николаевны, чтобы был организован кабинет обществоведения. И должна быть написана история школы. А история у школы есть. Это может подтвердить сама Вера Николаевна, настаивал Вадим Нестерович. Она здесь училась и многое знает. А Виктор Троицкий? Он со своим юным отрядом собирает материалы об учениках, которые участвовали в Отечественной войне. "Вы собираете, Виктор?" Тыбик сказал: да, собирает. У него есть гвардейские значки, письма, нашивки за ранения, фотографии.
Собранные экспонаты будут храниться в комитете комсомола.
Лось проявлял теперь интерес ко всему новому, хотя и продолжал соблюдать какую-то сдержанность. Не отказался до конца от своих принципов обыкновенного человека, обыкновенного учителя. Новое еще не обрело для него прочную и оправданную форму. Но жизнь школы тормошила его и даже веселила. Он вместе со всеми смеялся, когда Витин отряд принес из театра царский трон.
С этим троном началась потом история для истории школы.
Никто не знал, куда его поставить, чтобы случайно не сломать. Ребята постарше начали всем его показывать. Все садились, примерялись. А сзади ходил артист, который должен был играть царя в сказке, и требовал, чтобы старшие отдали трон, потому что он, сам "царь", ни разу еще на нем не сидел.
Трон в конце концов забрала Любовь Егоровна и заперла на складе.
Представление сказки должно было состояться на приступочке в 9-м "А".
Витя занимался репетициями. Но пока без трона, чтобы не таскать со склада и на склад. И "царь" пока сидел на обыкновенном стуле и очень горевал.
Майка приставала к Вите – она сыграет в сказке царицу-мать. Платье для бала готовится и вполне сойдет для царицы. Тем более Борис так и не написал своего "Гамлета".
Витя отмахивался от Майки, но Майка не отставала. Нельзя царицу, тогда, может быть, волшебница нужна или еще кто-нибудь. Она желает поработать с "массами", с "начальной школой". У нее проснулось сознание.
Лена слушала Майку и смеялась. Она и сама была не прочь посидеть на троне в длинном платье, и чтобы перчатки выше локтя, и на перчатках браслеты. И чтобы туфли золотые. И пускай Юра смотрит, удивленный и притихший. Пускай восторгается, говорит стихами, теми самыми хотя бы, которыми написал сочинение по заданию Александры Викторовны.
В класс пришла начальная школа, которая должна была репетировать сказку, и собственноручно притащила трон. "Царь", очевидно, их заставил. Надоело ему сидеть на стуле. Добился наконец своего.
Майка сказала Вите:
– Ну и занимайся просветительством.
Ей нравился Тыбик. Лена это знала. И Майка сердилась на Витю, что он вечно возится с малышами.
– Ты куда сейчас? – спросила она Лену.
– К Антонине Дмитриевне. Василий Тихонович расписание сбил.
Антонину Дмитриевну Лена нашла возле ящика "вопросов и ответов". Здесь были и Вера Николаевна, и Василий Тихонович, и Лось. Перед ними выступал Шалевич. Вертелся, подпрыгивал. Это он оправдывался за очередное поражение баскетбольной команды.
Вера Николаевна смеялась. Громко, как девчонка из 9-го "А". И Антонина Дмитриевна смеялась, но как завуч, потому что стыдливо прикрывала рот дневником школы, с которым опять, наверное, шла к Василию Тихоновичу выяснять, почему он очередной своей резолюцией подменил Веру Николаевну.
Василий Тихонович недавно сказал Антонине Дмитриевне:
– Беспокоитесь за авторитет директора, посадите ее на царский трон.
А когда встретил в коридоре Любовь Егоровну, шепнул ей, что Антонина Дмитриевна якобы велела царский трон поставить в кабинет к Вере Николаевне. Там для трона надежное место. Любовь Егоровна поверила и заставила ребят нести трон к Вере Николаевне.
После этого случая Любовь Егоровна обиделась на Василия Тихоновича и даже отказалась для его нового кабинета доставать еще кое-что из оборудования. Но надо знать Василия Тихоновича: он отправился к Любови Егоровне мириться в тот самый день, когда она составляла ведомость на зарплату по новой тарификации и была, конечно, в прекрасном настроении. Василий Тихонович тут же помирился с ней, а вскоре получил и дополнительное оборудование.
Лена решила сейчас не спрашивать у Антонины Дмитриевны в отношении физики, потому что хватит и того, что Василий Тихонович огорчен проигрышем баскетбольной команды. А тут еще ему придется поспорить с Антониной Дмитриевной и опять огорчиться, что она вроде бы симпатичная женщина, но педант. Хотя и сам Василий Тихонович понимает, что в работе завуча должен быть педантизм.
