Текст книги "Тайна Животворящего Креста"

Автор книги: Михаил Палев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

– Честно говоря, я плохо разбираю почерк наших далеких предков, – честно признался я.

– Да, тут нужна привычка, – согласился Липатов, нетерпеливо вырываая у меня из рук письмо. – Давайте, я прочитаю:

«Бесценная моя доченька, единственная моя Оленька! Спешу сообщить, что я жив и здоров. Уповаю, что Божьей волей ты и супруг твой здоровы. Будучи в городе Каттаро, довелось мне услышать, к глубокой моей печали, что во многих городах Российской империи и даже в самом Санкт-Петербурге случилась нынче холера и холерные бунты. Очень надеюсь, что вы летнее время провели в имении, не подвергаясь риску заразы и угрозам обезумевшей черни. Что до цели моей экспедиции, то уж почти два года минуло с того времени, как я, окрыленный надеждами на скорую разгадку тайны и обретение богатства, достойного багдадского калифа, покинул Отечество и пустился в путешествие. За это время пережил я множество надежд и разочарований, преодолел с Божьей помощью немало невзгод и лишений. Затянулась моя экспедиция сверх ожидаемого в печальном следствии того, что хотя и доставшийся нам от предка нашего Иоанна Тоза документ оказался удивительно верен, но, как оказалось, означал совсем не то, что я думал. И через это печальное недоразумение из некоторых мест едва удалось мне ноги унести с Божьей помощью целым и невредимым. По незнанию истинного смысла содержимого документа, повел я себя опрометчиво и необдуманно, так что чуть было не нашел в дальних краях смерть лютую. И лишь будучи в Венеции, купил у одного тамошнего обедневшего аристократа древний пергамент, из которого и понял истинную ценность завещанного нашему роду документа и его истинную опасность, которую понять не могли столь долго ни я, ни все, кто владел им доселе. Но самое главное то, что недавно оказался я в городе Рагузе, решив навестить монастырь, в коем наш предок Иоанн Тозо провел столько лет в добровольном уединении от мира и в коем почил в Бозе. И случился там со мной удивительный случай. Едва настоятель уразумел, что я есть потомок до сих пор почитаемого ими за праведность келейника, как немедля передал он мне оставшуюся от него вещь. По его словам, вещь сия была оставлена ему на сохранение предком нашим Гвидо Тозо, что выехал в Россию для служения государю и основал там наш род, род Тузовых. И едва я на нее взглянул, как снизошло на меня озарение. Истинным ключом к тайне служит не тот документ, который я всю жизнь изучал, и слепо доверился тому, что бегло углядел в нем, не проникнув в скрытый смысл. Истинным ключом к тайне служит тот деревянный маленький предмет, что я оставил тебе на сохранение перед отъездом, дорогая моя доченька. А потому у меня просьба такая. Коли ты укрыла его в надежном месте у верных людей, как я тебя и просил, то поспеши его вернуть обратно. Как доберусь я с Божьей помощью до рубежей Отечества, то немедля поспешу к тебе в имение, и там с тобой мы раскроем древнюю тайну рода нашего и решим, что нам далее с ней делать. Не серчай на меня, доченька моя дорогая Оленька, что томлю тебя в ожидании подробностей. Далеко не все можно доверить бумаге, проходящей через чужие руки, даже если и нет поводов усомниться в верности сих рук. Подробно все обскажу при нашей встрече. Сие письмо отправлю с оказией. Некий дворянин, на службе государевой пребывающий, нынче утром по казенной надобности отправляется коротким путем из города Каттаро в Санкт-Петербург, с ним и передам письмо. Я же намереваюсь морем на корабле знакомого мне капитана из Каттаро добраться до Фессалоник, поелику путь наикратчайший, тот, что пролегает через город Триест, да и через все бывшие владения венецианские мне заказан. А уж от Фессалоник, буде на то воля Божья, немедля достигну Одессы на кораблях местных купцов. А не случись такого корабля в ближнем времени, то дожидаться его в Фессалониках не стану, а доберусь до Трапезунда. А уж из Трапезунда много ходит греков, как и местных, так и наших, в Одессу. Засим заканчиваю свое многословное послание, дорогая моя Оленька. Храни Бог тебя и семью твою! Уповаю на скорую нашу встречу и молю о ней Господа нашего.

Писано в городе Каттаро, Святой Трифон, 9-го июня 1831 года».

Дочитав письмо, Липатов с волнением посмотрел на меня и воскликнул:

– Вы представляете, сколько нового мы узнали из этого письма?!

– Я так понял, что документ, который Тузов захватил с собой в путешествие, и есть пресловутая карта сокровищ Энрико Дандоло, – ответил я. – Не ясно, почему Тузов говорит о том, что карта вроде бы верна, но не оправдала его ожиданий. Чертовщина какая-то!

– Да что там карта! – отмахнулся Липатов. – Вдумайтесь в простую вещь: Энрико Дандоло составил карту мест, где якобы он укрыл награбленные в Костантинополе сокровища аж в самом начале тринадцатого века! Джованни Тозо жил на триста пятьдесят лет позже. А Андрей Васильевич Тузов приехал в эти места спустя более чем шестьсот лет! За это время изменились все ориентиры: деревни превратились в города, древние города превратились в руины, а те города, что остались, изменили свой облик из-за многочисленных разрушений вследствие войн, пожаров и землетрясений. Одиноко стоящие столетние деревья либо сгнили, либо были срублены. Даже рельеф местности за срок более чем в полтысячелетия мог измениться до неузнаваемости. В те времена на картах не было топографической привязки местности – лишь ориентиры, которые большей частью исчезли за такой большой срок. Немудрено, что Андрей Васильевич ничего не смог найти!

– Но Тузов упоминает некий приобретенный им в Венеции документ, который раскрывает тайны карты, – напомнил я.

– Это Тузову так показалось! – нетерпеливо воскликнул Липатов. – Он два года таскался по балканским берегам, и любая чисто умозрительная связь была для него желанным объяснением его неудачи с поисками сокровищ Дандоло: давайте сделаем скидку на его самолюбие. Главное здесь вот что: во францисканском монастыре Рагузы – то есть современного Дубровника – он нашел некий предмет, который навел его на мысль о том, что простой деревянный крестик с маленькими серебряными гвоздями является ключом к тайне! И не просто навел: он уверовал в это и тут же решил немедленно возвратиться в Россию. Он явно вез этот предмет из францисканского монастыря с собой. И исчез вместе с ним. Крест – это ключ! Вот зачем его похищал грабитель! И кто-то знает точно, от какой двери этот ключ!

– Вряд ли этот ключ отпирает дверь, – заметил я, вспомнив свое инженерное образование. – Столь хлипкий деревянный предмет не может быть силовой конструкцией, при помощи которой может срабатывать механизм замка. Мне кажется, что здесь иное значение слова «ключ». Будьте добры, Владимир Николаевич, покажите крестик.

Липатов достал из ящика стола крестик и передал мне.

– Смотрите! Гвоздики вбиты в крестик не симметрично, как следовало бы ожидать, а с определенным сдвигом, причем разным по направлению для каждого гвоздика. Видите?

– Да, вижу! – нетерпеливо подтвердил Липатов. – И что из этого следует?

– А следует то, что именно это расположение головок гвоздей и есть ключ! – пояснил я. – Только это ключ к шифру. Допустим, на том самом предмете из францисканского монастыря было шифрованное сообщение, а крестик и есть ключ к этому сообщению.

– Не понял, – наморщил лоб Липатов. – Поясните вашу мысль, пожалуйста.

– Есть такой способ шифрования, известный даже школьникам. Называется «сетка». Это когда рисуется сетка, скажем, десять строк на десять столбцов. Затем берется ключ и в ячейках сетки, на которые указывает ключ, пишутся в определенном порядке буквы сообщения. Оставшиеся свободными ячейки заполняются любыми буквами в произвольном порядке. Чем больше ячеек, тем сложнее расшифровать сообщение, не имея ключа. Как вам такая гипотеза?

– Весьма убедительно! – кивнул Липатов, вертя крест в руках. – Может, он подойдет к зашифрованному тексту рукописи?

Он принес рукопись, и мы принялись так и сяк прикладывать крест, выписывая комбинации букв, на которые указывали головки вбитых в крест гвоздей. Увы! Выявленные комбинации букв нам ничего не говорили. Да и было бы странно, если бы что-нибудь сказали: автор рукописи Тозо не знал русского языка, а мы были ни бум-бум в венецианском.

– Нужен специалист по венецианскому языку, – разочарованно констатировал я. – У вас случайно нет такого знакомого на примете? Ведь ваш дядя наверняка был не единственным знатоком венецианского языка в России!

– Господи, какой же я баран! – с досадой хлопнул себя по голове Липатов. – Ведь на похоронах дяди были его друзья! Вполне вероятно, что среди них был человек, который делал для дяди расшифровку.

Он метнулся к столу, достал оттуда записную книжку и принялся лихорадочно ее перелистывать.

– Вот! – воскликнул он с досадой. – Есть люди, бывшие на похоронах, но с которыми я не побеседовал. Ограничился только Волковым, уцепился за «экспертизу древесины». А кто такой Блохин? Или Иваницкий? Точно помню, что они были на похоронах, но какие отношения связывали их с дядей – хоть убейте, не знаю!

– Так не поздно выяснить! – предложил я. – Начинайте звонить.

Липатов схватил трубку телефона и, глядя в записную книжку, принялся набирать номер.

– Владимир Николаевич! Опомнитесь! – отчаянно воззвал я. – Второй час ночи!

– И то верно. – Липатов взглянул на часы. – Извините, я уж совсем потерялся во всех этих событиях… А что сейчас делать?

– Спать, – посоветовал я и не удержался от зевка. – Вы мне хоть раскладушечку постелите.

– Да-да, конечно! – засуетился Липатов. – Ложитесь в спальне. Я вам сейчас постель там перестелю, а сам лягу здесь, в кабинете. Хочу еще за компьютером посидеть.

* * *

Обычно я плохо сплю на новом месте, но постель академика оказалась очень удобной. То ли очень дорогой ортопедический матрас в совокупности с немногим менее дорогой ортопедической подушкой сделали свое дело, то ли накопившаяся усталость выключила мозг, но я даже не помнил, как заснул. И утром проснулся сразу: словно, щелкнув выключателем, включили мозг. Обычно я люблю утром поваляться в постели, но чужая спальня к этому не располагала. Я быстро оделся и отправился на кухню. Проходя мимо кабинета, я осторожно заглянул в приоткрытую дверь и с удивлением обнаружил, что Липатов так и не ложился. Он по-прежнему сидел одетым в глубоком кресле перед компьютером и оцепеневшим взглядом смотрел в экран монитора.

– Доброе утро, Владимир Николаевич, – поздоровался я. – Вам затрак приготовить?

– Что? – вышел из ступора Липатов. – Ах да, конечно… Будьте так любезны, Мечислав Мстиславович. И если можно, то кофе в первую очередь.

– Хорошо. Я еще яичницу пожарю. Вам сколько яиц разбить?

– Ах, какая разница?! – нервно воскликнул Липатов и тут же спросил: – Сейчас около восьми утра. Как вы думаете, уже можно начать обзвон?

– Вообще-то рановато, – замялся я. – С другой стороны, все-таки не ночь… Звоните, Владимир Николаевич!

– Спасибо! – радостно отозвался Липатов, хватаясь за трубку телефона.

– В общем-то, не за что… – пробормотал я и отправился на кухню.

* * *

Яичницу я делаю обычно по своему оригинальному рецепту. Я люблю омлет, но взбивать массу для омлета даже миксером по утрам мне лениво. Глазунью я терпеть не могу и с детства презрительно называю это блюдо «яичницей с оранжевыми соплями». Самая вкусная яичница «по-булгарински» делается так. Нужны грудинка и сыр. Сначала берется кусочек грудинки, содержащий максимальное количество сала, нанизывается на вилку, и им протирается разогретая поверхность сковородки. Затем максимально постные кусочки грудинки вываливаются на сковородку и слегка обжариваются: теперь на смазанной поверхности они не пригорят. После этого из кусочков сыра выкладывается круг и, когда сыр от жара начинает «плыть», в середину круга разбивается требуемое количество яиц. Неразбитые желтки немедленно и безжалостно разрушаются. Сверху на яйца кладутся кусочки сыра. Все это жарится под крышкой на малом огне до «исчезновения соплей», то есть до полного сворачивания белка. Ну и сыр должен слегка поджариться, чтобы переворачивался легко, а не растекался. Затем получившийся сырно-яичный блин переворачивается и сверху снова кладутся кусочки сыра, но уже потоньше. Жарим опять-таки под закрытой крышкой, пока сыр не «поплывет». Все! Приятного аппетита.

Кстати, когда не лень, я делаю и омлет. Туда нужно, кроме обычных муки, молока и яиц, щедро добавить тертый сыр – чем больше, тем лучше, а также неплохо на каждые три яйца добавить граммов пятьдесят живого пива. Впрочем, можно и баночного. Только не горького! Лучше всего подойдет «Сибирская корона классическая». Впрочем, дело вкуса… Можно добавить и «Гиннесс». Омлет, разумеется, тоже «по-булгарински».

В этот раз я ограничился яичницей из четырех яиц. Сварив кофе в керамической турке, я накрыл стол на две персоны и, гордый результатом, направился в кабинет за Липатовым.

– Кушать подано! – торжественно объявил я.

– Я нашел! – еще более торжественно объявил Липатов.

– Что нашли? – не понял я.

– Человека, который делал расшифровку для дяди! – выпалил Липатов. – И главное: ведь я видел его на похоронах, но тогда мне в голову не пришло… Да и откуда могло прийти? Я тогда и понятия не имел… А он был рядом!

– Кто такой? – прервал я бессвязный поток сознания. – Имя?

– Блинов Павел, дядин аспирант, – четко доложил Липатов. – Он вспомнил, что делал для дяди расшифровку текста на венецианском языке. Он готов увидеться с нами у себя дома до двенадцати часов дня. В двенадцать он уедет из дома и освободится сам не знает когда. Предлагаю ехать к нему немедленно!

– Далеко?

– 2-я Рощинская улица.

Метро «Тульская». Хорошо хоть не окраина.

– Но завтрак готов, – попытался напомнить я. Однако Липатов с возмущением отверг мое робкое поползновение:

– Какой может быть завтрак, когда человек нас уже ждет?! – возмущенно воскликнул он.

С таким же пафосом, если верить Герцену, Белинский отвергал предложение пообедать: «Как можно обедать, если мы еще не решили: есть Бог или нет?!» Судя по этой фразе, Белинский умер вовсе не от чахотки, как пишут в учебниках, а от голода.

– Но неужели вы потащите бесценную реликвию с собой? – вопросил я. – Надо бы снять копию со страницы и взять ее.

– Вы правы, – немедленно согласился Липатов и так же стремительно отверг идею: – Но снять копию не на что! Сканера у дяди нет, цифрового фотоаппарата тоже. Так что берем рукопись – и вперед!

– Погодите! – взмолился я. – У меня в мобильнике камера в режиме макросъемки делает неплохие фото. Я всегда в разных учреждениях фотографирую образцы заявлений и прочей лабуды, чтобы спокойно заполнить их дома. Давайте я пересниму страницу, а уж информацию с карты памяти как-нибудь вытащим.

Как ни странно, но мне удалось убедить Липатова. Я сделал несколько фотографий зашифрованной страницы манускрипта. Липатов торопливо удалился в кабинет, где спрятал манускрипт в тайник, и мы помчались на улицу.

Выбегая из подъезда, я глянул на часы: девятый час. Н-да, час пик… Вариантов нет: только метро. Полчаса в состоянии бочковой сельди, зато доедешь в нужную точку, а не простоишь неопределенное время в бесконечных и неизвестно когда и где кончающихся пробках.

Возле подъезда у машины с открытым капотом стояла девушка с выражением вселенского отчаяния на лице. Наше появление вызвало ее неподдельный восторг: она бросилась ко мне и схватила меня за рукав:

– Ой, мужчина! Ой, не убегайте, мужчина! Помогите мне завестись! Умоляю! – затараторила она. Я попытался освободиться, но хватка была мертвой.

– Девушка, милая! Но мы с моим другом ничего не понимаем в устройстве автомобилей, – вступился за меня Липатов.

Как ни странно, но его слова возымели действие. Девица отступила и растерянно спросила:

– А что же мне делать?

– На метро езжайте, – посоветовал я. – Все равно кругом сплошные пробки, не протолкаетесь, даже если заведетесь.

– Ой, спасибо! – обрадовалась девица. – А вы можете показать, где здесь ближайшая станция метро?

– Идите с нами, мы как раз туда, – предложил я и двинулся вдоль по улице быстрым шагом вместе с Липатовым. Девица за нашими спинами старательно стучала каблучками, пытаясь не отставать. Когда мы добрались до турникетов на станции, девица ухитрилась обогнать меня.

– У меня нет билета, а в кассу огромная очередь, – захлопала она огромными ресницами. – Что делать?

Я молча шваркнул бумажником по оранжевому кружку на турникете и пропустил вперед наглую девицу. Выйдя на платформу, я спросил:

– Хоть знаете, до какой станции вам надо ехать?

– Разумеется, – кивнула девица. – «Тульская». Там офис нужной мне фирмы. Такой длинный дом напротив «Ереван Плаза».

Блинов жил в доме на 2-й Рощинский улице. Судя по всему, как раз за пресловутым «длинным домом».

– Продолжайте держаться нас, – посоветовал я. – А то для водителя машины мир выглядит немного иначе, чем для пешехода.

В битком набитом вагоне какой-то джентльмен галантно уступил девице место. Она плюхнулась на сиденье и тут же принялась сосредоточенно набирать эсэмэски на смартфоне. Я имел достаточно времени, чтобы приглядеться к ней. В общем-то, выглядела она лет на тридцать пять – бальзаковский возраст, изюминка для ценителей, – просто фигурка и манера общаться соответствовали двадцатилетней девушке.

С облегчением выбравшись на поверхность, мы расстались с девицей возле «длинного дома». На прощание она протянула мне руку и сказала:

– Спасибо! Без вас я бы не добралась так быстро, все с машиной ковырялась бы.

И стрельнула глазами в сторону Липатова, безошибочным чутьем определив в нем неженатого. Тот уловил заинтересованность во взгляде, приосанился и спросил:

– Как вас звать, милая незнакомка?

– Марина, – с готовностью ответила наша спутница.

Я с нетерпением дождался окончания взаимного представления и буквально поволок Липатова в сторону 2-й Рощинской улицы. Слова прощания и пожелания удачи, адресованные Марине, Липатов был вынужден договаривать на ходу, рискованно вывернув шею.

* * *

Дом на 2-й Рощинской улице был обычной старой пятиэтажкой в ряду таких же безликих сооружений. Борьба с «украшательством» наложила свой отпечаток на унылый облик сооружения, но аскетический практицизм «хрущоб» его миновал.

Липатов набрал номер квартиры Блинова на домофоне. Меня вдруг пробил холодный пот: а не случилось ли с ним чего? Не хватало еще одной внезапной смерти!

Но мои опасения, к счастью, не оправдались: Блинов спросил «кто там» и, получив ответ Липатова, открыл дверь.

Блинов полностью соответствовал своей фамилии: невысокий, плотного телосложения, с круглым добродушным лицом и лоснящейся лысиной, словно смазанной маслом. На вид ему было около тридцати.

Он пригласил нас на кухню, налил в чашки кофе и сказал, взглянув на часы:

– У меня примерно час времени. Я так понял, что вас интересует расшифровка рукописной страницы, которую я делал по просьбе своего руководителя?

– Да, именно так, – подтвердил я, опередив Липатова. – Если у вас она не сохранилась, то мы привезли снимок страницы.

– Разумеется, не сохранилась, – ответил Блинов. – Давайте копию.

– Нужен картридер или интерфейсный кабель, поскольку снимок у меня на телефоне.

– Ну, вы даете! – крякнул Блинов. – Нет у меня картридера. А телефон какой?

– Сонерик! В смысле, «Сони Эриксон».

– А у меня «Эйч-Ти-Си»! – развел руками Блинов. – Н-да, выходит, что не срослось.

Я в растерянности взглянул на Липатова. Тот ответил мне таким же беспомощным взглядом.

– Да не переживайте так! – рассмеялся Блинов. – Я же прекрасно помню шифр, которым была зашифрована рукописная страница. Кстати, я не стал ее расшифровывать до конца: я расшифровал всего один абзац и, когда понял, что нашел верный ключ, просто передал его вашему дяде. Так что полную расшифровку делал он сам.

– И вы можете передать нам ключ? – спросил оживившийся Липатов.

– Да, разумеется! Дело в том, что текст относился к четырнадцатому веку, а тогда мало кто пользовался шифрами: лишь некоторые политики, чернокнижники, алхимики. Да и они использовали очень простые шифры, поскольку криптография в те времена была на нуле. Скажем, Леонардо да Винчи писал «отраженным текстом», который можно было легко прочитать при помощи зеркала. Вроде просто, но вполне защищало от случайного любопытного взгляда. А Юлий Цезарь писал, меняя буквы в тексте в определенном порядке, например заменой буквы на следующую или через следующую в алфавите. То есть вместо A писал B, вместо В писал С и так далее. Тут при должной сноровке даже ключ не нужен, можно писать и читать прямо с листа, без отдельной расшифровки. Еще со второго века до Рождества Христова также использовался шифр Полибия. Буквы алфавита выписывались построчно в виде квадрата и каждая буква записывалась в виде условного обозначения столбца и строки. Текст получался в два раза длиннее, зато по тем временам практически не поддавался расшифровке без ключа. До сих пор используются разные вариации шифра Полибия, усложняемые не простой нумерацией, а ключевым словом в заголовке таблицы. И буквы заменяются по группам с равной частотой повторяемости, чтобы предельно усложнить расшифровку.

– И текст зашифрован именно этим шифром? – поинтересовался я.

– Нет, хотя тоже использован шифр замены. Тут проще, причем ключ фактически указан в тексте. Владимир Николаевич, ваш дядя сказал, что в незашифрованной части рукописи вместо зашифрованных глав стоит слово «bissa», что на венецианском языке означает «змея». Автор зашифрованного текста выписал латинский алфавит того времени в пять строк по четыре буквы. При этом согласно принципу «змейки» буквы в нечетных строках записаны слева направо, а четных – справа налево. Вместо J использовалась I, вместо U использовалась V – точнее, в классическом латинском алфавите они считались одними и теми же буквами. В процессе шифрования буквы первого ряда заменялись на буквы второго, второго – на буквы третьего, третьего – на буквы четвертого, четвертого – на буквы пятого, пятого – на буквы первого. Буквы X, Y, Z не заменялись. Аналогично и с римскими цифрами. Понятно?

– Куда уж проще! – воскликнул Липатов.

– Очень хорошо! Тогда у меня к вам предложение: вы дома расшифруйте текст, а я вам переведу его с венецианского на русский. Договорились?

Других вариантов не было, и мы с Липатовым откланялись. Выйдя на улицу, я сказал Липатову:

– Владимир Николаевич! Я полагаю, что вы уже сегодня выполните расшифровку текста и договоритесь с Блиновым об очередной встрече?

– Что? – очнулся Липатов, погруженный в свои мысли. – Ах да… Разумеется, разумеется.

– Жалеете, что не взяли у Марины номер телефона? – понимающе улыбнулся я. – Напрасно сокрушаетесь! Ведь машина Марины осталась у вас во дворе. Думаю, что сегодня же она за ней вернется. Поторопитесь, еще не все потеряно!

Липатов смущенно промолчал, но шаг ускорил. Мне даже стало его жаль: по жизни одинокий человек, он еще более одинок в городе, в котором у него нет знакомых, кроме частных детективов.

* * *

Приехав домой, я пообедал и позвонил Таврову. Доложив новости, я спросил:

– Что дальше делать, Валерий Иванович?

– Пока все идет своим чередом, так что и делать ничего не надо, – рассеянно отозвался Тавров. Он явно был занят: я отчетливо слышал торопливое щелканье клавиш клавиатуры.

– Да, конечно, спешить пока некуда: ведь никого еще не убили, – с иронией заметил я. Заметил без задней мысли, но Тавров вдруг рассердился:

– Слава! Типун тебе на язык! – с металлом в голосе произнес он. – Думай, о чем говоришь. И потом, это не первое расследование, в котором ты принимаешь участие, так что я тебе вполне доверяю. Пока ты справляешься отлично!

Строго отчитал и одновременно похвалил. В этом весь Тавров!

* * *

Вечером позвонил Липатов. По его восторженному голосу я сразу понял: встреча с Мариной состоялась. Но спрашивать об этом не стал: не так уж мы с ним близки.

– Я как раз занялся расшифровкой текста по предложенной Блиновым методике. Вроде дело идет, поэтому я уже договорился с Блиновым, что отправлю ему расшифрованный текст по электронной почте для перевода, – сообщил Липатов и торопливо пояснил: – Хорошо бы к нему подъехать лично, но ближайший свободный вечер у него только послезавтра.

«Ну, конечно! А ваш завтрашний вечер, Владимир Николаевич, будет посвящен Марине – и провались Блинов вместе с зашифрованным текстом пропадом!» – мысленно усмехнулся я и вкрадчиво спросил:

– А как там несчастная Марина с ее непокорным авто?

– Ах да! – Сделал вид, будто только что вспомнил, мой собеседник. – Представляете, вхожу я во двор, а Марина и какой-то мужчина снова безуспешно пытаются завести машину. Оказалось, что она попросила знакомого помочь ей, но в итоге все настолько безнадежно, что пришлось обращаться в техсервис и вызывать эвакуатор.

– Надеюсь, Марине понравился ваш кофе? – с улыбкой, которую, по счастью, Липатов не мог видеть, поинтересовался я.

– Да… А откуда вы знаете? – буквально поперхнулся вопросом Липатов.

– Я предположил, что Марине надо было дозвониться в техцентр, но деньги на ее мобильнике закончились… хотя… нет! Сел аккумулятор. И на вашем мобильном телефоне тоже.

– Точно, сел… – ошеломленно подтвердил Липатов и тут же с подозрением осведомился: – А откуда вы это знаете? Вы что, следите за мной?

– Нет, Владимир Николаевич, что вы! – запротестовал я. – Просто я вижу немного больше, чем вы. Удачи вам в завтрашнем рандеву!

– Вы и это знаете! – вздохнул Липатов. – Извините, но я и не думал, что у вас чутье настоящего сыщика.

Липатов наивен, как блондинка из анекдота про радио. Ну, из того анекдота, в котором блондинка включает радио, а из динамика раздается вкрадчивый голос диктора: «Вы слушаете радиостанцию «Серебряный дождь». Блондинка изумляется: «Господи! И откуда они все знают?!»

Впрочем, после последних слов Липатова во мне немедленно проснулся сыщик, который с подозрением спросил:

– А что она делала во дворе вашего дома? Ведь она там не живет?

– Да! Она живет в Финляндии и приехала в Москву по делам бизнеса, – торопливо принялся рассеивать мои сомнения Липатов. – Живет в гостинице, а гостиницы в Москве по ценам ох как кусаются! Вот она и решила снять на полгода квартиру поближе к центру. Поехала с утра переговорить с хозяйкой, пока та на дачу не уехала, но заплутала. Дверь ей открыл племянник хозяйки. Судя по всему, мужчина был в состоянии алкогольной абстиненции…

– В смысле, с бодуна? – уточнил я.

– Что? Ну да, с похмелья. Так вот, он ее, извините за выражение, матерно облаял и сказал, что старая дура тетка из ума выжила и ничего сдавать не собирается, а он, как только найдет в себе силы и стольник на опохмелку, немедля поедет на дачу и вправит ей мозги. Представляете?!

– Легко!

– Ужасно! Неописуемо стыдно за соотечественников, – посетовал Липатов. Я не стал возражать, хотя, по моему мнению, зачем стыдиться синюшного хама, если ты его не поил? Вон американцы не очень-то стыдятся Буша-младшего, а тот неприятностей всему миру доставил побольше, чем все алкоголики планеты, вместе взятые.

– Зато благодаря этому недоразумению вы познакомились с Мариной, – заметил я. Липатов сделал паузу: видимо, с такой точки зрения он не оценивал ситуацию.

– А ведь и верно! – рассмеялся Липатов. – Похоже, что следует отблагодарить этого алкаша!

– И сделать это проще простого: бутылка недорогой водки – и вы в расчете! – пошутил я.

Посмеявшись, мы условились, что Липатов сразу отзвонится мне, как только получит перевод текста от Блинова.

* * *

Липатов отзвонился мне вечером следующего дня и радостно сообщил:

– Блинов прислал перевод! Приезжайте срочно ко мне, покумекаем, что этот текст может означать.

– А вы разве не с Мариной? – осторожно поинтересовался я.

– Почему вы решили, что я приглашу к себе домой женщину, с которой едва знаком? – сухо парировал Липатов, забыв, что я знаю о его вчерашнем «кофепитии» с Мариной. Впрочем, он тут же признался: – Я хотел ее пригласить в ресторан, но у нее сегодня очень загруженный день.

– Сочувствую, что вечер не удался.

– Ну почему же? – возразил Липатов. – Надеюсь провести вечер в вашем обществе и с вашей помощью раскрыть тайну зашифрованной страницы. Что может быть увлекательней? Жду!

* * *

Добрался я за рекордно короткий срок: уже через сорок минут я подошел к дверям подъезда, в котором находилась квартира Липатова. Мне не пришлось жать на кнопку домофона: едва я протянул к ней руку, как запищал сигнал, дверь открылась, и из подъезда вышла женщина. Я пропустил ее и проскользнул в медленно закрываемую доводчиком дверь. Поднявшись на нужный этаж, я принялся названивать в дверной звонок, но мне никто не открывал. Может быть, Липатов в ванной или в туалете? Я подождал минут пять и повторил попытку. Но признаки жизни за дверью не появлялись. Я подергал дверную ручку, и вдруг дверь отворилась: замок не был закрыт. Очень странно!

Несколько поколебавшись, я открыл дверь и осторожно вошел в квартиру. Дверь за собой я не стал закрывать, чтобы не отрезать путь к отступлению. И, должен сказать, нехорошие предчувствия меня не обманули.