Текст книги "Записки прадеда"
Автор книги: Михаил Волконский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
4
Они сидели и разговаривали, как вдруг раздался резкий стук молотка во входную дверь. Они невольно переглянулись. Маргарита прислушалась. Горничная ее вбежала растерянная и, всплеснув руками, проговорила в дверях:
– Там полиция… Они входят к нам…
В это время из-за ее спины показался уже военный мундир, и молодой офицер, не ожидая доклада и позволения войти, вошел в комнату, снимая шляпу в дверях.
Магарита как была, так и осталась сидеть, неподвижная, побледневшая под своими белилами.
Орленев встал навстречу офицеру.
Тот, несмотря на свою молодость, сразу оказался видимо опытным по приемам в таких делах, каково было настоящее. Увидев Орленева, он сейчас же сделался крайне вежлив и с некоторым достоинством впрочем спросил, кто он такой?
Но все-таки появление его было бесцеремонно, и Сергея Александровича оно взбесило.
– Странно! – начал он. – Вы входите в дом самовольно и опрашиваете находящихся тут, не называя себя!
– Я адъютант генерал-губернатора и явился сюда по долгу службы – не по своей воле, – скромно ответил офицер.
Эта скромность его спасла Орленева от вспышки и от, может быть, необдуманного какого-нибудь поступка.
– Я имею честь быть адъютантом его светлости князя Потемкина-Таврического, – проговорил он и назвал свое имя и фамилию.
– А! – сделал офицер и записал в очутившуюся в его руках книжечку. – В таком случае вы, может быть, не откажетесь мне помочь в моем несколько неприятном деле, – сказал он еще вежливее. – Я должен произвести обыск у госпожи Маргариты Дюваль – хозяйки здешней квартиры, хотя лично вовсе не желаю беспокоить ее. Я не виноват – мне поручено это. Впрочем, у меня здесь у дверей полицейская команда, – скромно добавил он.
Орленев видел, что этот офицер правда не виноват в том, что ему было поручено сделать обыск, и держался и говорил вполне в том тоне, в каком должно было. Это успокоило его окончательно.
Он обратился к Маргарите и стал объяснять ей, в чем дело.
– Я должен произвести у вас обыск, – подтвердил офицер в свою очередь, обращаясь к ней.
Он сказал это по-французски и вполне правильно.
– Обыск? У меня обыск? – переспросила она. Орленев поспешил успокоить ее:
– Если у вас нет ничего такого, что может скомпрометировать вас, то вам нечего и бояться…
– О, я ничего не боюсь! – проговорила Маргарита вставая. – Пожалуйста, ищите.
Это понравилось в ней Сергею Александровичу. Он ожидал слез, истерики, но Маргарита держала себя очень покойно. Только по стиснутым губам ее он видел, что ей стоило усилий сдерживать свое волнение.
– Ваш письменный стол? – спросил офицер.
– Пожалуйста! – ответила она и провела его в соседнюю комнату.
Орленев остался один. Уехать теперь и оставить женщину, с которой он провел целый вечер, одну в неприятном положении он, конечно, не считал удобным. Но вместе с тем эта неожиданная история обыска, случившаяся здесь, как раз при нем, была крайне неприятна ему.
Почем он знал в самом деле, кто и что была эта Маргарита? Мало ли в каких делах могла она быть замешана, и могли быть сотни причин, вызвавших обыск у нее. Что о ней несомненного знал он? Что она была авантюристка – и только. Это не подлежало сомнению. Правда, сегодня вечером она вызвала сожаление, симпатию к себе, но было ли правдой все то, что рассказывала она? Такой, как она, женщине, притвориться ничего не стоило и разыграть комедию еще хитрее даже той, которую она разыграла, было очень легко. То, что она так сравнительно спокойно подчинилась требованию обыска, как будто ни в чем неповинная, тоже ничего еще не доказывало. Это могла быть с ее стороны игра, навык к которой был приобретен опытом.
И чем больше думал Орленев, сидя в гостиной француженки, тем более убеждался в несомненности одного, а именно, что он попал в неприятную историю.
А сидеть пришлось ему довольно долго.
– Да, я возьму этот ящик и отобранные мной бумаги с собой! – услышал он наконец голос офицера, входившего в комнату вместе с Маргаритой.
– В этом ящике ничего нет особенного. Я даже не прочла еще всех книг и журналов, какие там, – заметила Маргарита, – мне привезли этот ящик из Парижа…
Офицер не слушал ее.
– А вас я не могу удерживать, – сказал он Орленеву, – вы свободны.
– Разве он не может остаться у меня? – спросила Маргарита.
– К сожалению, нет. Мне приказано приставить к вашей квартире караул, с тем чтобы не пропускать никого к вам. И вы сами должны оставаться дома.
– Но это насилие!
Офицер только пожал плечами.
– Мы выйдем вместе, – сказал он Сергею Александровичу.
Последнему ничего не оставалось, как только подчиниться. Всякий неловкий его шаг мог отозваться так или иначе на престиже светлейшего, адъютантом которого он был.
– Скажите пожалуйста, – спросил он офицера, когда они вышли вместе на крыльцо, – в чем собственно подозревают эту француженку?
– Ничего вам не могу сказать, – снова пожал тот плечами, – потому что сам не знаю. Я только исполнил то, что мне было приказано.
Он посмотрел, как Орленев сел в карету и, не изменяя своей вежливости, поклонился ему на прощанье. Однако когда Сергей Александрович приехал к себе, то увидел, что конный полицейский провожал его до самого дома.
IX
Светильник
1
Вернувшись домой, Орленев улегся в постель, но не мог заснуть.
Как ни старался он успокоить себя, что все обойдется хорошо, он чувствовал недовольство собой из-за того, что приехал сегодня к француженке и, главное, оставался у нее так долго, что его застал там офицер, явившийся для обыска.
Было очень неприятно, что его застали там. И ведь офицер записал его фамилию к себе в книжечку. Орленев видел это и помнил.
Вообще все воспоминание о сегодняшнем вечере щемило ему сердце.
«И как хорошо до сих пор все шло! – думал он, ворочаясь с боку на бок – Как хорошо… и вдруг теперь!»
Ему уже казалось, что из-за этой неприятной истории вся карьера его испорчена. И зачем он поддался на приглашение, зачем просто не разорвал и не бросил этой несчастной записки?
Впрочем, записка была обстоятельством, которое нужно было обдумать.
Сама ли Маргарита написала и потом лгала отнекиваясь, или это была чья-нибудь посторонняя мистификация? В последнем случае было интересно – кто же и с какой целью мог прислать ему подложную записку?
Сергей Александрович сейчас же, вернувшись домой, нашел ее у себя на бюро (дорогой он боялся, не бросил ли он ее), и теперь она лежала у него на столике, возле кровати.
Он перечел ее несколько раз.
Записка по стилю совсем подходила к тому, что могла написать такая француженка, как Маргарита. Почерка ее он не знал, но рука была несомненно женская. Бумага – тонкая, синяя, с золотым обрезом – сильно пахла мускусом. У Маргариты могла быть такая бумага, и пахнуть мускусом она должна была несомненно, потому что у нее все пахло мускусом.
Орленев жалел, что не попросил ее показать, на какой бумаге она обыкновенно пишет записки и какой у нее почерк.
«Да чего же я думаю? – вдруг сообразил он. – Конечно это она сама написала записку. Кто же посторонний мог знать, что мы знакомы и что она звала меня к себе? Я, кажется, никому не рассказывал о нашей встрече!»
Он постарался самым добросовестным образом припомнить, не проболтался ли он при ком-нибудь о своем знакомстве с Маргаритой, и после долгих усилий памяти убедился, что никто не мог знать об этом.
Значит, записку писала Маргарита и разыграла комедию просто так себе, потому что это пришло ей в голову, а раз она солгала, что не писала записки, значит, и все остальное была комедия!
Орленев потушил свечу и улегся поудобнее, воображая, что обдумал все, что ему нужно было обдумать, и решил все, что ему нужно было решить, и что теперь для него несомненно, что эта француженка – хитрая и ловкая авантюристка, и больше ничего! Жалеть ее нечего.
«А Гирли?» – вдруг вспомнил он.
То, что Гирли оказался лицом, имевшим доступ и некоторое значение у Потемкина, нисколько не было удивительно. Это казалось очень похоже на князя Таврического. Светлейший всегда выискивал во всех слоях общества хороших людей и дружил с ними.
До сих пор сам Орленев от старика музыканта видел и слышал одно только хорошее. А вместе с тем, чем больше он узнавал его, тем более убеждался, что полоумие Гирли только кажущееся.
Все, что рассказывала про него Маргарита, была не ложь. Сама она это выдумать не могла.
Но в таком случае каким же образом этот старик, по-видимому хорошо знавший человеческое сердце, искушенный опытом жизни, мог быть обманут француженкой и относиться к ней хорошо?
Так одна за другой цеплялись мысли у Орленева, и напрасно силился он разогнать их. Они не шли прочь и сами гнали от него сон, заставляя лежать с открытыми глазами, бессознательно вглядывавшимися в темноту, царившую в комнате благодаря опущенным шторам.
Вдруг он в этой окружавшей его темноте расслышал шорох, потом какое-то движение.
Шорох шел со стороны, противоположной изголовью его кровати, оттуда, где прежде стоял шкаф. Последний он сам отодвинул, чтобы тот не заслонял вделанной дядей в стену доски с выжженным изображением.
Орленев насторожил уши. Он ясно расслышал, как щелкнул замок, и увидел, что в том месте, где была доска, показался слабый свет. Ясно было, что доска отворилась и пропустила человека, закрытого плащом, под которым он нес лампу. В руках у него была трость.
Орленев притаил дыхание, однако сейчас же по фигуре человека узнал в нем Гирли.
2
– Вы не спите? – спросил старик, раскрывая плащ и ставя лампу на стол.
Этот простой вопрос, произнесенный самым обыкновенным образом, почти сразу уничтожил впечатление странности его появления.
– Надеюсь, вы не испугались, как какая-нибудь нервная женщина, моего прихода? – сказал он, подходя к лежавшему с широко открытыми глазами Орленеву.
Сергей Александрович не испугался. Он только удивился и поспешил выразить это удивление словами:
– Откуда вы и как попали сюда?
Гирли улыбнулся.
– Ну, не будем волноваться из-за пустяков! – тихо сказал он и сел на постель к Орленеву. – Конечно я попал сюда самым естественным, хотя, может быть, и не совсем обыкновенным путем. К этой двери, – он показал на отворенную в стене доску с изображением, – ведет лестница из подвального этажа этого дома.
– Как же вы попали сюда в подвальный этаж?
– Очень просто: я живу там.
Орленев привстал на постели.
– Вы живете у меня в доме?
– То есть в бывшем доме вашего дяди. Да! Что же вас поражает в этом?
– Я не знал этого до сих пор.
– Кому было нужно обращать ваше внимание на то, что где-то у вас в подвальном этаже живет полоумный музыкант? И потом ко мне привыкли здесь. Меня привыкли считать здесь, при доме, как кошку или обжившуюся собаку. Разве вы знаете всех кошек у вас в доме?
– Значит, вы живете давно… и при дяде еще…
– Да, и при дяде!
– Так эта лестница… – начал было Орленев, указывая на отворенную дверь…
– Служила для того, чтобы мы сносились с ним, когда было нужно. Ну, кажется, довольно теперь расспросов, как я попал сюда. Теперь спрашивайте, зачем я здесь!
– Погодите, Гирли! У меня есть еще много вопросов к вам… Погодите, теперь я знаю, почему вы тогда, при первой нашей встрече, довели меня прямо до дома. Тогда это удивило меня… Да, еще вот что! Это вы говорили обо мне Потемкину, я знаю, это я сообразил…
– По словам Маргариты? – вставил старик.
– Вы и это знаете? Знаете, что я был у нее?
– Вы, кажется, во всем хотите видеть сверхъестественное или, по крайней мере, чудесное, – возразил Гирли. – Ну да, я знаю, потому что мне только что рассказал ваш кучер, что вы были сегодня вечером на Морской.
Орленев, с тех пор как стал адъютантом, завел своих лошадей.
– Когда же кучер успел рассказать вам?
– За ужином. Мы ужинали с ним.
– Вы ужинаете с моими людьми? – невольно вырвалось у Орленева. – Знаете, Гирли, я не допущу этого больше. Отныне вы перейдете сюда, ко мне, и мы будем жить вместе.
Старик снова улыбнулся и, покачав головой, произнес:
– Если бы Гирли захотел, он мог бы жить в дворцовых палатах и есть так, как вы едите только изредка. Но не в этом дело. Оставьте меня жить по-своему! Что было сегодня у Маргариты?
– Постойте! – перебил его Орленев. – Еще один вопрос. При нашем расставании в последний раз у церкви вы сказали… вы напомнили мне…
Гирли смотрел на него большими, ласковыми, как бы глядевшими в самую душу его глазами.
– Вы напомнили мне о Лондоне, – договорил Орленев.
– Ну так что ж?
– Откуда вы могли узнать это?
– Я хотел просто испробовать вас.
– То есть как испробовать?
– Так, – узнать, помните ли вы впечатление этой встречи.
– Но откуда вы знаете о ней?
– Вы писали об этом вашему дяде.
Боже, как просто, как глупо просто было это!
Орленев теперь только вспомнил, что действительно под свежим впечатлением происшедшего с ним написал все дяде. Потом он забыл об этом письме.
Это простое объяснение загадки, мучившей его все последнее время, было и досадно, и как будто обидно ему.
– А вы, значит, помните о ней? – спросил Гирли. Орленев, не ответив на этот вопрос, произнес:
– Вы хотели знать, что было у этой авантюристки?
– Вы называете так Маргариту? – удивился Гирли.
– Конечно. Я попал у нее в неприятную историю. Я получил записку от нее, вот эта записка, она зовет меня к себе… Потом она отказалась от всего, говорила, что никакой записки не писала. Это меня окончательно расхолодило относительно ее…
И Орленев подробно, со всеми мелочами, стал рассказывать о своем знакомстве с Маргаритой и обо всем, чему он был свидетелем сегодня вечером.
3
Гирли долго слушал, изредка покачивая головой.
– Ах, она бедная, бедная! – проговорил он наконец.
Этого никак не ожидал Орленев. Он все время рассказывал и думал, что старик пришел к нему из участия лично и поэтому в своем рассказе больше напирал на обстоятельства, относившиеся к нему, а вышло совсем наоборот.
Гирли думал о Маргарите?
– Знаете, отчего это произошло? – спросил старик. – От излишней болтливости и неосторожности. Вот вам урок. Помните, ради Бога помните, что осторожность – броня мудрых. Она необходима в ничтожнейших поступках наших. Ничто не проходит бесследно и ничто не безразлично. Маленький камушек может разбить все предначертания человека, уронить его власть. Хорошо сказанное слово – серебро, но молчание – золото. Вы говорите, что Маргарита солгала вам относительно записки и вы разуверились в ней. Давайте разберем все дело. Где эта записка?
Орленев подал со стола лежавшую у него как бы наготове записку.
Старик внимательно оглядел бумагу и прочел текст.
– Почерк ее, нет сомнения, – сказал он.
– Вот видите! – сказал Сергей Александрович.
Гирли повернул бумагу той стороной, где была печать и был написан адрес, потом посмотрел записку на свет и, не отнимая от лампы, повернул к Орленеву.
– А теперь вы видите? – спросил он в свою очередь.
На тех местах, где был написан адрес, бумага была подчищена и сквозила ясно. Нельзя было сомневаться, что адрес был выскоблен и написан вторично по выскобленному.
Когда внимательно прочитали и рассмотрели адрес, он оказался довольно грубой подделкой под руку Маргариты. Очевидно записка, не имевшая ни даты, ни обращения, была написана кому-нибудь другому и ей воспользовались для того, чтобы послать ее к Орленеву, изменив только адрес и запечатав первой попавшейся печатью, которая не могла играть роли.
– Но кому же нужно было посылать мне ее записку? – недоумевал Сергей Александрович.
– Вероятно тому, кто желал, чтобы вас застали у Маргариты в то время, когда у нее будет происходить обыск.
– Зачем?
– Чтобы во всяком случае скомпрометировать вас, хотя бы в глазах Потемкина. Рассчитывали, что вероятно ему будет неприятно, что вы были там, а может быть, и хуже…
– Хуже?
– Погодите! Не будем торопиться… Очевидно, значит, записка прислана кем-нибудь…
– Кто хотел сделать неприятность.
– В этом нет сомнения. Нет, кем-нибудь, кто знал, что у Маргариты будет сегодня обыск.
– Но как же он мог узнать, что мы знакомы?
– Ну, это пустяки! Если вы никому не рассказывали о своей встрече с ней, то она могла рассказать об этом, и не одному, а вероятно нескольким. Даже наверно рассказала. Это дошло до того, кто воспользовался рассказом и прислал вам записку: авось вы придете к ней.
– Так вы думаете, что вся эта история устроена для того, чтобы сделать мне неприятность? Но у меня нет в Петербурге никого… Вот старик Зубов разве? – вспомнил Орленев.
– Его одного вполне достаточно, – согласился Гирли. – Но вас он захватил попутно, так, не наверное, авось и вы попадетесь. Главное же ему важен был обыск у Маргариты. Он и против нее, разумеется, имеет теперь злобу.
– Да, за то, что она выгнала его.
– Конечно.
– Что же у нее могли найти?
– Книги и журналы.
– Книги? – Орленев вспомнил, что Маргарита говорила ему о полученных ею книгах и журналах, которые она разбирала пред его приходом, и сказал: – Знаете что, Гирли? Вы наверно убеждены, что эта Маргарита не может быть замешана ни в какой серьезной истории?
– Совершенно уверен, – ответил Гирли.
– Ну, тогда, значит, и никакой опасности ей не может предстоять. Если на нее и сделал донос хотя бы тот же старик Зубов, то что же могут найти у нее серьезного? Книги и журналы – это еще не такая беда.
– Нет, беда, – сказал Гирли, – и гораздо серьезнее, чем вы можете даже предполагать. Ящик с книгами привезен ей кем-то из французского посольства, недавно вернувшимся из Франции. В числе этих книг наверное много самых интересных, то есть памфлетов и всяких статей против правительства. Вы ведь знаете, что теперь делается во Франции?
– Знаю. Один клуб якобинцев чего стоит!
– Ну вот! Так Маргарите эти книги привезли так, ради редкости и скандала, а теперь это послужит для ее обвинения.
– Но, если она получила их законным путем, она прямо может сказать, кто привез ей этот ящик.
– Этого она никогда не сделает, потому что навлечет страшные неприятности на все посольство.
– Как? Она не сделает этого даже в том случае, когда это будет единственным выходом для нее?
– Вы не знаете Маргариты. Она не выдаст никого и ни за что. Проболтаться так вот в разговоре – это она может, но выдать другого, чтобы оправдать себя, этого ни за что она не сделает!
– Так что же ожидает ее по-вашему?
– Высылка из Петербурга.
– Как? За то, что у нее нашли французские из дания?
– Да. Из нее сделают тайную распространительницу этих изданий, может быть, выставят ее агентом революционных кружков. Почем я знаю? Впрочем, в России зовут это только вольтерианством. Но дело не в названии… И ей от этого не будет легче.
Они замолчали,
– Однако вышлют ее, – заговорил Орленев успокоительно, – конечно лишь в самом крайнем случае. Ведь это самое худшее, что могут сделать, а для нее это не большая беда. Ну, она уедет…
– А имение, подаренное ей светлейшим под видом продажи? Если она уедет, то что ожидает ее затем? Опять та же жизнь, к которой она привыкла и от которой едва-едва могла освободиться… Да, теперь мне все более чем ясно. Все это устроено не кем иным, как Зубовым. Он знал о получении книг Маргаритой, знал об имении, и это имение было нож острый для него. И вот он сделал донос, чтобы лишить ее всего. Расчет довольно верный. И в вас притянул к этой истории. Вышло, что вы знакомы с подозрительными личностями вроде француженки, которая старалась и его-де завлечь, но он донес на нее, а вы вот попались у нее в самый день обыска, приехали вы из-за границы – значит, Бог весть каких идей нахватались там… Вот вам все дело, как оно есть! – заключил Гирли.
– Что же делать теперь? – спросил Орленев.
– Принимать относительное зло как средство к достижению добра, но самому не желать никогда и не делать зла! – проговорил Гирли и, поднявшись и взяв лампу, направился к двери.
– Куда же вы? – остановил его Сергей Александрович.
– Может быть, еще сегодня я успею застать кого-нибудь, от кого разузнаю об этом деле.
– А как же я-то? – спросил все-таки Орленев.
– Вас я об одном прошу – не выходите завтра никуда.
– А я хотел ехать к светлейшему.
– Его нет в Петербурге.
– Где же он?
– Сегодня уехал в Царское Село.
– Как же мне никто не сказал об этом? Как же мое дежурство?
– Ваше дежурство будет по-прежнему в Таврическом дворце. Насколько я знаю, там продолжают дежурить. А двор теперь переехал в Царское Село.
– Как все это неприятно! – сказал Орленев. – И как все шло хорошо до сих пор!
– Об одном прошу, – повторил Гирли, – дайте мне обещание никуда не выходить завтра и оставаться дома весь день. Вечером я приду к вам и сообщу все, что узнаю.
– Вы этого требуете? Вы думаете, так лучше будет?
– Да, я этого требую и так будет лучше. Поверьте мне!
Сергей Александрович обещал.