Текст книги "Малыш"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Грешнов Михаил
Малыш

Грешнов Михаил Николаевич

МАЛЫШ

Приподняв шторку, Егоров глядел вслед вездеходу. Двойные стекла иллюминаторов не искажали красок и перспективы. Впрочем, красок – здесь неуместно: гамму грязноватых оттенков, от бурого до матово-черного, – такова она вся, Луна.

Вездеход удалялся не по-земному быстро, до горизонта подать рукой, и чем становился меньше, тем более походил на осу, расчерченную поперечными полосами. Лунный рельеф не любит гусениц и колес, – машины передвигаются на спиралях. Со стороны спираль похожа на насекомое: кабина с усиками антенн вверху, ребра выпирают наружу...

Плоская равнина, зажатая с обеих сторон хребтами, была унылой и мертвой. Солнце бросало на нее тени остроконечных гор, они лежали длинными клиньями. Даже отдельные камни стелили черные паруса под неосвещенную сторону, отчего местность казалась рябой. Черное утомляло глаза. Хотелось зеленого, голубого, как на Земле, но его не было. Камни да еще пыль. И два следа от спиралей машины, мертво отпечатанные в пыли. Следы будут лежать сотню лет, – их не засыплет ветер, не смоет дождь.

Вездеход исчез, будто прыгнул за горизонт. В микроприемнике смолкли голоса водителей – Смирнова и Беленького. Славные ребята, подумал о них Егоров. На Луне нет животных, нет ветра, зато рядом люди, их любишь по-настоящему. Даже, если видишь их первый раз. Со Смирновым и Беленьким Егоров познакомился при переезде на станцию, и сразу они пришлись ему по душе: мигом домчали до станции, повеселиться любят оба.

– За новоселье! – звенели фужерами.

Вино шипело и пенилось, пузырьки в нем поднимались крупные, как горошины.

– Вы первые на вершине Старушки! – смеялся Беленький. Луну он называл почему-то Старушкой.

– На полюсе... – уточнял Смирнов.

– Совершенно точно! – соглашался Беленький. – Куда ни плюнь, – везде попадешь на юг!

– Не говори того, – возразил серьезный Смирнов, – чего нельзя сделать в скафандре...

Хорошие ребята, опять подумал о них Егоров, нажал на рычаг внешней защиты, – металлические заслонки надвинулись на стекла иллюминаторов,

Из столовой слышался стук тарелок; Светлана, горничная, она же радист и повар, – убирала посуду. Астроном Галин ворочал наверху, под бронированным куполом, ящики с инструментами. Станция начинала жить. Это была не первая исследовательская станция. Целый пояс городков и обсерваторий опоясывал лунный шар по экватору. Были станции севернее экватора и южнее. Освоение Луны шло тридцать четвертый год. Но эта станция была первой на полюсе. Ее так и назвали – "Полярная". На Земле спорили, где ее строить: на Южном полюсе или на Северном? Решили – на Северном. Приятнее сознавать, что стоишь на Луне, а не висишь вниз головой. На Луне это незаметно, А если смотреть с Земли... Так уж мы воспринимаем все – по инерции. В небе Луна, как арбуз, имеет свой верх и низ. Те, кто на Южном полюсе, ходят по Луне вверх ногами.

Есть даже карикатура в журнале: исследователи Южного полюса придерживают шапки на головах, чтобы те не свалились на Землю... Освоение нового мира шло весело.

Егоров не боялся карикатур. Его будут рисовать сидящим на лунном шаре верхом и поглядывающим на Землю вниз. Это все-таки лучше.

– Светлана, – сказал он, проходя через столовую, – радируйте Сергею Ивановичу, что мы вселились благополучно. Начинаем работу.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Передам.

В кабинете Егоров расстелил на столе подробную карту "Севера".

Макушка Луны представляла странное зрелище, – будто кожа с черепа была стянута кверху и застыла в буграх и морщинах. Среди них затерялось небольшое пятнышко, пятачок, – полюс. Пятачок и близлежащие горы были обведены красным карандашом – область исследования "полярников", обитателей станции. В сотый раз Егоров углубился в изучение местности и названий. Плоское пятнышко называлось Блюдцем. Со стороны видимого с Земли полушария Блюдце отгорожено Серповидным хребтом, высотой до двух километров. Это кратерный вал, – кратер лежит на видимой стороне. Высшей точкой хребта является вершина Белая. С обратной, невидимой стороны. Блюдце окаймляют Черные Горы – хмурая гряда, наползающая на полюс от хребта Первозданного. Красная линия охватывает лишь закраины Черных Гор. Зато хребет Серповидный весь попадает в круг исследования здесь предстоит работа.

Стация "Полярная" в центре Блюдца. Это, пожалуй, единственное возвышение на равнине. Нет, не единственное. В стороне от станиции, ближе, к хребту Серповидному, торчит одинокий пик – Mалыш. Почему – Малыш?.. – спрашивает Егоров. Среди мертвых названий вдруг что-то одушевленное, человеческое...

Достает из стола фотографию местности. Блюдце, хребты, пик Белый и пик Малыш... Надо обладать фантазией, размышляет Егоров, чтобы увидеть малыша в мертвой скале. Наверно, те, кто назвали скалу Малышом, обладали фантазией. А может, случайность? Как даются названия? Кто-то сказал: "Малыш"... Другие, может, и не были с ним согласны, но промолчали и приняли. Луна требует миллиона названий, надо присвоить имя каждому хребту, морю, вершине. Так и здесь: Малыши было утверждено. Впрочем... Егоров вглядывается в тень, отбрасываемую скалой. Тени на Луне бывают более четкими, чем геологические образования, если на них смотреть невооруженным глазом. Тень от Малыша напоминала скорчившегося ребенка с поднятой головой. Может быть те, кто придумали название, все-таки правы... Фотография всегда однопланова, показывает предмет с одной стороны. Может, с другой Малыш оживет, еще больше оправдает название? Надо осмотреть скалу, пощупать ее руками, решает Егоров.

Конечно, работу он начнет не с Малыша. Есть вещи серьезнее – хребет Серповидный. Танцевать придется отсюда. Недаром поставили здесь станцию, отчертили участок. Серповидный хребет – сравнительно новое образование. Это колоссальный выброс после метеоритного удара о поверхность Луны. Такие выбросы интересны: масса породы из глубины выворочена наружу. Никакому экскаватору, кроме как метеориту, такая работа не по плечу.

Итак, Серповидный хребет! Но Егоров еще колеблется: может. Черные Горы?..

– Это – потом, – настаивал Сергей Иванович, крутя карандашом неподалеку от Белой. – Главное – Серпик! – Тут его карандаш остановился и с силой вдавил точку рядом с вершиной Белой; точка на карте видна и сейчас. – Серпик, повторил он. – Нужны алмазы.

Сергей Иванович – начальник лунной геологической, точнее, селенологической службы,

– Недаром мы ставим станцию здесь, – продолжал он. Станция стоит денег.

– Все станции стоят денег, – в тон ему заметил Егоров.

– А тебе что до всех? Ты выдай алмазы.

– Один?.. – спросил Егоров. У него была интереснейшая работа в Море Спокойствия, и ему не хотелось ехать на полюс.

– Нащупаешь камушки, – ответил Сергей Иванович, – дам еще кого-нибудь.

– Кого?

– Тимошкина.

– С Великой Стены?.. – Прямой Стены, но геологи называли ее Великой.

– Ничего у них там нет! – в сердцах сказал Сергей Иванович. – Придется расформировывать группу.

– Всех ко мне, – предложил Егоров.

– Шалишь, – ответил Сергей Иванович. – На Луне каждый человек на вес золота.

Первый выход в разведку, как и предполагал Егоров, ничего не дал. Проложенный им маршрут упирался в отроги хребта и, поломавшись на карте зигзагами, там, где Егоров петлял в ущельях, выходил к Белой. На вершину Егоров не поднялся, осмотрел кратер с половины горы. Кратер не вулканический – метеоритный, и это удовлетворило Егорова. Отсюда была видна Земля в полной фазе, – круглая и пухлая, покрытая белыми облаками. Все, что виднелось со склона горы, было залито ее льдистым пепельным светом, – на видимом полушарии стояла морозная стопятидесятиградусная лунная ночь. Противоположная сторона кратера едва маячила вдалеке. Если спуститься на дно, она скроется, за выпухлостью планеты ее не увидишь. Все на Луне кажется уже, горизонт ближе, но это обманчиво: горы вот они, рядом, а пойди к ним, – они растут, растут, и горизонт по-прежнему горбится перед ними.

Спускаться в кратер Егоров не стал. Много времени ушло на дорогу, – каждый поворот пришлось наносить на карту. Он отметил последний пункт на склоне горы и подумал, что алмазы в кратере должны быть. Могут они быть и на равнине, к югу от полюса, – на невидимой с Земли стороне. Стоит поискать россыпи вплоть до подножия Черных Гор. Сергей Иванович будет, конечно, за то, чтобы поиск начать на дне. Но россыпи могут быть на равнине. Даже наверняка.

Возвратившись, Егоров докладывал Сергею Ивановичу о результатах разведки, – пока он ходил, Светлана наладила видеосвязь через систему спутников Л1-8.

– Так... – кивал ему с экрана начальник геологической службы.

Сергей Иванович был тучный медлительный человек, слова его, в том числе междометия, тоже казались весомыми; даже каждый кивок производил впечатление.

– Так... – приговаривал он после каждой фразы Егорова. Но выброс ты все-таки констатировал.

– Вся горная цепь...

– ...метеоритный выброс, – закончил Сергей Иванович его мысль и опять кивнул – теперь уже сам себе.

– Совсем недавней формации, – добавил Егоров. – Тысяч пятнадцать лет...

– В кратер ты не спускался? – спросил Сергей Иванович.

– Нет еще.

– Завтра спустишься.

– Думаю завтра. Обследую местность у подножия вала и дальше к югу.

– К югу... – неопределенно сказал Сергей Иванович.

– К Черным Горам.

– Опять ты за свое! – поднял глаза Сергей Иванович. Он был за то, чтобы в первую очередь исследовать кратер.

– Зерна могут лежать на местности вперемешку тектитами.

– Но прежде всего – на дне.

– Обязательно спущусь на дно, – согласился Егоров.

Сергей Иванович пожевал губами, словно раздумывая, сказать что-то еще или нет. Сказал:

– Тимошкин сам к тебе просится.

– Так давайте!

– Выдай прежде алмазы.

– Сергей Иванович...

– Алмазы, Гриша, тогда получишь всю группу. Земля требует...

Все же Егоров решил исследовать равнину до Черных Гор. Вряд ли он смотрел на это как на работу. Скорее – та же разведка. И еще Егоров хотел посмотреть Малыша. Одинокий пик на равнине – это всегда интересно. Словом, полезное Егоров соединит с приятным. И притом зерна алмазов могут быть далеко выброшенными из кратера. Такое уже бывало: россыпи метеоритных алмазов находили в десятках километров от кратера.

Вечером этот же вопрос обсуждался в кают-компании.

– Возьмите меня с собой, – говорила Светлана. – Я легкая на руку, Григорий Артемьевич, мы обязательно найдем алмазы! Парочку вы мне дадите на серьги...

– Смотря под каким углом, – подытожил Галин, – произошло столкновение. Чем круча угол падения, тем круче выброс породы. Если метеорит упал под острым углом, расплав породы, в том числе и алмазы, выброшены в космическое пространство. В таком случае они могут оказаться на Земле, как, например, уральские.

– Уральские? – переспросила Светлана. – Вы так и сказали?..

– Так и сказал, – повторил Галин. – На Урале нет кимберлитовых трубок. А алмазы находили еще при Петре Первом. Почему не предположить, что эти алмазы лунные?..

Егоров сказал:

– Серповидный хребет образован крутым падением.

– Ну и что ж, – согласился Галин. – Значит, алмазы где-нибудь здесь, в окрестностях. Не все же уходят в космическое пространство.

– Григорий Артемьевич, – тянула Светлана. – Возьмите...

Егоров не взял Светлану с собой: во-первых, это не увеселительная прогулка, во-вторых, у Светланы немало работы "дома". И вообще, поиск может кончиться ничем. Не всякий метеорит рождает алмазы. Масса его и скорость при столкновении должны быть огромными. На Земле зерна алмазов найдены в Аризонском метеорите. Луна принимала удары, несравненно более мощные, – их не сдерживала упругость атмосферы. Алмазы находят в кратерах и в россыпях на поверхности. Егоров надеялся, что так будет на Блюдце.

Выйдя из станции, он все еще колебался, куда идтик Черным Горам? Или поискать россыпи на равнине? Всегда есть желание не тратить силы напрасно,, не забираться в горы, если можно камни подобрать под ногами. Ну так – куда?.. Егоров посмотрел направо, налево. Дальней искрой на равнине блестел Малыш. До него километра три. Солнце освещало вершину, но большая часть скалы скрывалась за горизонтом. Вот и пойду, Егоров решил ориентироваться на искру, – все равно надо исследовать Блюдце.

Ровными прыжками, – сначала, разгоняясь, малыми, потом шестиметровыми, Егоров направился к Малышу. На Луне он не новичок, за плечами четырнадцать лет работы. Сначала в кратере Тихо, потом в Заливе Астронавтов, на невидимой с Земли стороне, позже исходил с геологическим молотком Море Спокойствия. Звание старшего геолога получил еще на Земле. Теперь его поставили командиром "Полярной". Командир – это хорошо. Это значит – командуешь сам собой. До известных пределов, конечно. Захотел – пошел к Малышу... Егоров мчался легко и привычно. Пятками упирался в почву, тотчас переваливался на носки, пробегал, чтобы набрать инерцию два-три шага и делал очередной шестиметровый прыжок. Скакать по Луне приятно, забавно. Не уставая, можно отмахать километров сорок.

В то же время Егоров зорко оглядывал почву. Низкое солнце светило ему в спину. Впереди виделась каждая блестка.

Но все это было слюдяная мелкая рябь или вулканическое стекло. Алмазов не попадалось.

Малыш вырастал на глазах. И, как бывает, когда хочется видеть желанный предмет, а он далеко, Егоров ускорял бег. Однако приходилось считаться с системой регенерации и с тем, чтобы стекло скафандра не запотело.

Есть еще способ подхлестнуть время, не убыстряя работы ног, – отключиться на постороннее.

Егорову было шесть лет, когда люди достигли Луны. Это осталось в памяти самым ярким впечатлением детства. На экранах маячил лунный ноздреватый, словно обстрелянный дробью, шар, а кругом только и было слышно: Луна, Луны, Луной... Ребята играли в космонавтов и в лунные экспедиции. Егорову повезло: родился он на Памире, в Хороге, – стоило выйти за город, как начинались ущелья, осыпи. Та же Луна, только под земным небом. Так это и жило с Егоровым годы: ноздреватый шар и желание потрогать его руками. С этим он пришел в школу, в геологический институт. А позже – и на Луну. Когда мечта пронизывает всю жизнь, она осуществляется.

И стоило – честное слово, стоило! – похозяйничать на Луне! Открыты многие тайны спутника: вулканы, газ на дне пропастей, лунный лед и лунные кратеры. А загадок не убывает. Великая Стена, например. Тимошкин не отходит от нее восемь лет. Молчит, но он показывал фотографии. Ниши в Стене похожи на постаменты. Чепуха, – говорят ему, – естественные образования. – А Баальбек? – возражает Тимошкин. – Тоже естественное образование? – Баальбек, – спорят скептики, – на Земле!.. Они, наверно, никогда не переведутся, скептики. И даже гордятся собой: мы – реалисты... Тимошкин прилетел на Луну лет десять тому назад. Он тоже геолог. Но Тимошкин – не скептик. С ним хорошо мечтать.

Вот и Малыш. Обыкновенная скала, каких на Луне тысячи и десятки тысяч. Взгляд не задерживается на их обрывах и гранях. Но Егоров смотрит на скалу не просто как зритель, он хочет понять, почему дали скале такое название. Метров с пятидесяти он оглядывает камень с одной стороны, с другой. Да, в очертаниях есть что-то от присевшего мальчика с поднятой головой. Но Егорову приходилось видеть на Луне львиные профили, парящих орлов... Он еще раз обходит камень кругом. Отмечает: у Малыша нет лица. Вместо лица – вмятина, к тому же на теневой стороне и на высоте сорока метров. Егоров пошарил прожектором, вмятина блеснула красным обсидианом. Все обыкновенно, привычно. Егоров еще отошел от скалы. Что-то смутное почудилось ему, – будто над скалой работали инструментами; там обтесали, там обрубили выступы. Но это впечатление тут же растаяло. В горах встречаются пирамиды, трилоны, отшлифованные до блеска... Егоров еще раз прикинул высоту Малыша и, убедившись, что без скоб до вершины не доберешься, решил, что делать тут больше нечего. Сразу почувствовал, как отлегло от сердца. Любопытство удовлетворено. Егоров даже испытывал разочарование. Сотни людей, появляясь на Луне, обязательно что-то ищут. Поскреби каждого, найдешь в душе мечту о необычайном. Даже не то: необычайного на Луне хоть отбавляй.

Хочется встретить что-то близкое, человеческое – разум или хотя бы подобие разума. И – ничего не встречаешь. Ничего!

Не глянув больше на камень, Егоров повернул к Серповидному хребту и начал набирать темп. Прыжок, еще прыжок. По-прежнему мельтешат под ногами блестки вулканического стекла... Странно, – почему разочарование?.. – пытается разобраться в своих чувствах Егоров. Малыш. Малыш... – повторяет он. Все дело в названии. Черные Горы – это черные, ничто здесь не привлечет, не взволнует. А вот Малыш... Кто-то любит детей и даже в камне рассмотрел что-то от мальчика. Егоров вспомнил своих Володьку и Костю. Как они хотят на Луну!.. Не слишком ли быстро я, – стекло помутнело... Егоров замедлил бег. Прыжок... Косо поставил ногу. Надо быть осторожнее... Вдруг невыразимо яркая вспышка пламени ударила Егорову в спину, швырнула на камни. Нет, это он споткнулся, упал, мгновенно отмечая, что в пламени, возникшем за ним, смешаны все оттенки от фиолетового до рубиново-красного. Метеорит, мелькнуло у него в голове, атомный взрыв!.. Мгновенно озарились впереди скалы Серповидного хребта, но не заревом, не морем огня, к удивлению Егорова, а ярким кружком пальцем прожектора. Это не метеорит, понял Егоров, не атомный взрыв, – это луч!.. И – что совсем невероятное, сумасшедшее, – Егоров понял, что луч идет от Малыша!.. Сумасшедная мысль, – причем тут Малыш? Но Егоров знал, чувствовал, если уж говорить, – ощутил спиной, что луч идет от Малыша!.. Когда он встал на ноги, оглянулся, в темной вмятине на скале, как в телевизоре, гасло пламя. Но Егоров увидел – успел увидеть!.. Может, его ослепило раньше, может, ему почудилось!.. Волосы у него зашевелились на голове.

Потрясенный, он минуту стоял, надеясь увидеть чтото еще и пугаясь того, что увидел. Неужели это было?.. – спрашивал он себя. Скала горбилась, по-прежнему темная, и выемка на вершине была непроглядно темной. Егоров попятился, пугаясь этой таинственной темноты. Никогда на Луне он ничего не боялся. Видит бог – не боялся! А тут пятился перед скалой, чувствуя на спине струйки липкого пота. Боялся, сознавал, что боится, и ничего с собой не мог сделать. Повернулся и побежал к станции. Неужели это было?.. – повторял он, ускоряя прыжки. Кажется, никакая сила не заставила бы его оглянуться на Малыша. Но он вынудил себя – оглянись! Остановился и оглянулся. Пик стоял хмурый и одинокий. Что же это было? – еще раз спросил Егоров и опять устремился к станции.

Теперь он не останавливался и не оглядывался. Был занят другим: как рассказать об этом? Кому? Галину? Сергею Ивановичу? Астроном не поверит! Ничуть не поверит! Скажет – фантастика. Какая там фантастика! У Егорова до сих пор в глазах... Но если то, что он видел, правда, – это и есть фантастика! Егоров готов был схватиться за голову. Скорее бы станция!

Это он подумал чуть ли не в трех шагах от станции. "Наконец-то!" – нашарил кнопку входного шлюза. Дверь открылась и тотчас захлопнулась за ним. Егоров вздохнул, чувствуя, как воздух под напором сжимает его скафандр. "Наконец-то", опять повторил он, скинул скафандр. Стуча по ступенькам, он поднялся в аппаратную.

Вызвал через спутник базу, не замечая, что в аппаратную вошли и стали рядом Светлана и Галин – они думали, что Егоров нашел алмазы.

– Сергея Ивановича, – коротко сказал он связисту.

Тот вызвал кабинет начальника геологической службы. Сергей Иванович оказался на месте.

– Что? – спросил он, поднимая взгляд от бумаг на столе.

С минуту Егоров не отвечал, не знал, с чего начать.

– Нашел? – спросил Сергей Иванович.

Егоров сказал:

– Я не знаю, что это было...

– Что было? – не понял Сергей Иванович.

– Между станцией и Серповидным хребтом стоит одинокий камень, Малыш, – начал Егоров.

Сергей Иванович потянулся за картой, расстелил ее на столе.

– Внешне он ничем не привлекателен – одинокая скала, каких много, – продолжал Егоров.

Сергей Иванович не прерывал его.

– Сегодня я решил исследовать скалу. Обыкновенная скала...

– Повторяешься, – сказал Сергей Иванович и взглянул в лицо геолога.

– Обыкновенная, Сергей Иванович, – повторил Егоров.

– Что с тобой? – спросил Сергей Иванович.

– А теперь слушайте, – Егоров не обратил внимание на вопрос начальника. – Осмотрев скалу, я направился к Серповидному хребту.

Сергей Иванович не понимал, что хочет сказать Егоров. Тень нетерпения прошла по его лицу. Сослуживцы Егорова, слушавшие разговор, тоже ничего не понимали.

– Вдруг, – продолжал Егоров, – позади меня возникла невиданной силы вспышка. Мне показалось, что она пронзила меня насквозь. Луч ударил в горы и мгновенно погас. Но когда я обернулся к Малышу, поняв, что луч мог идти только от него, я увидел... – Егоров на секунду замолк, чтобы проглотить ком, застрявший у него в горле. – Я увидел лицо...

Сергей Иванович поднял морщины на лбу.

– Это было как в телевизоре, – говорил Егоров, – когда кончится передача и лицо диктора тускнеет и гаснет. Это было человеческое лицо, Сергей Иванович, только оно имело три глаза!..

Когда один нормальный человек говорит такие вещи другому нормальному человеку в эпоху управляемой ядерной реакции и освоения космоса, – это воспринимается всерьез. Сергей Иванович не ахнул, не усмехнулся в лицо Егорову, он ближе придвинулся к экрану так, что на голубом стекле остались одни только его глаза, и спросил:

– Три глаза, говоришь? Не ошибаешься?

– Не ошибаюсь, – сказал Егоров.

– А в остальном?

– Это было человеческое лицо. Оно улыбалось.

Сергей Иванович, не отрываясь, глядел на Егорова. Егоров сказал:

– Я видел, что человек улыбается мне, и я испугался. У него было три глаза...

Но какое-то мгновение, на самую маленькую частицу времени, Сергей Иванович на экране, а Светлана и Галин в аппаратной рядом с Егоровым почувствовали нереальность происходящего. Как будто это было во сне и каждый хотел проснуться и не мог проснуться именно в это мгновенье. А сон, нереальный и странный, давил их, и его хотелось сбросить, как тяжелое одеяло. Хотелось вздохнуть поглубже, чтобы это прошло, но вздохнуть было невозможно, и от этого сон брал над ними верх, и люди – Сергей Иванович, Светлана, Галин – чувствовали себя беспомощными. И Егоров тоже чувствовал себя беспомощным: ты ли это говоришь, – полно!.. Однако это говорил он, Егоров, и вокруг него были близкие ему люди, и они находились в столбняке и не могли вздохнуть, чтобы сбросить с себя это нелепое состояние. Но человек так устроен, что не дышать он не может, грудь сама потребует воздуха и поднимется. И когда все вздохнули – почти незаметно, чтобы не выдать волнения, – состояние столбняка прошло.

– У тебя есть какие-либо объяснения этому? – спросил Сергей Иванович Егорова.

– Почти никаких.

– Предположения?

Егоров пожал плечами.

– А все-таки?

– Скала, конечно, не может это делать сама. Мне кажется, в ней передатчик. Малыш передает информацию.

– Откуда?

Егоров пожал плечами с откровенной беспомощностью.

– Хорошо, – сказал Сергей Иванович. – Сейчас я передам все это на Землю.

Экран погас, а Егоров, не отрываясь, смотрел на матовое стекло.

– Григорий Артемьевич, – это правда? – спросила Светлана. Она подошла вплотную к Егорову и заглядывала в его лицо. Это правда? – еще раз тихо спросила она.

– Помогите мне разобраться в этом! – Егоров, наконец, оторвался от экрана, обернулся к сотрудникам. – Не пойму я чего-то здесь. Столько времени прошло. – не могу понять! Думал, расскажу – легче будет. Все равно чувствую себя, как мальчишка...

– Вы не волнуйтесь, – попробовал его успокоить Галин, хотя сам волновался сейчас больше других. – Расскажите еще раз подробнее, как все было.

– Это было человеческое лицо! – воскликнул Егоров. – И улыбка – человеческая! Больше: мне показалось, что лицо было женское! Но три глаза...

Опять в его рассказе преобладали эмоции. Люди в комнате понимали: надо что-то делать. Притом немедленно. Галин предложил:

– Надо исследовать лицо Малыша. Подняться на камень и посмотреть.

– Там метров сорок, – сказал Егоров. – Без крючьев не обойтись.

– Сорок метров! – воскликнул Галин. – А я не был ни верхолазом, ни альпинистом!

– Я помогу вам, Григорий Артемьевич! – сказала Светлана. – Я ведь из Кисловодска, с Кавказа.

– Не боитесь? – спросил Егоров.

– Я?.. – засмеялась Светлана.

Сообщение на Землю было передано Сергеем Ивановичем тотчас, как только отключился Егоров. На экстренный разговор ему дали четыре минуты. Задерганный усталый службист Информационного Центра, поочередно принимавший сводки с двадцати семи лунных баз, непонимающе смотрел на Сергея Ивановича, пока тот бегло излагал сущность открытия. Неслышно вращались катушки звукозаписывающего аппарата: все, что передавалось с Луны, записывалось на ленту. Наконец, службист что-то понял:

– Вспышка? – переспросил он. – На Луне ежедневно десятки вспышек: сварка, взрывные работы...

– Но Егоров видел лицо.

– И вы верите, что Егоров видел лицо?

– Верю, – ответил Сергей Иванович.

– А доказательства у вас есть?

Доказательств у Сергея Ивановича не было. Службист Информации молча глядел на него и ждал. На секунду Сергей Иванович поставил себя на его место. В самом деле, чем можно подкрепить сообщение? Но тут он вспомнил слова Егорова: "Малыш передает информацию..." Однако, черт возьми, где доказательства? Без доказательств с Малышом на Землю соваться нечего.

Службист выключил звукозапись:

– Вы можете попасть в неловкое положение, – сказал он. Пленку я сотру.

– Но... – попытался возразить Сергей Иванович.

– Продолжайте вести наблюдения, – посочувствовал ему работник Информационного Центра. – Что-нибудь подтвердится, возобновим разговор. До свиданья, – прервал передачу.

Сергей Иванович очень хотел, чтобы открытие Егорова подтвердилось, чтобы геолог был прав. "Взрывные работы...". И почему у нас так живуче стремление объяснять все самым простейшим образом? Пульсары, геометрические фигуры на высокогорных плато Южной Америки – все объясняем понятно и просто, чуть ли не с позиций четырех действий арифметики. Потеряли способность удивляться? Стали прагматиками?.. Вот и Луна. Кому знать Луну, как не ему, начальнику геологической службы? Кажется, что Луну местами обтесывали, приглаживали, создавали на ней платформы, над пропастями – мосты. Конечно, и здесь можно найти естественные объяснения. Всему на свете можно найти естественные объяснения! Может быть, это от недоверия, от гордости, что мы, земляне, – единственные, и других таких нет?.. Даже когда в радиотелескопы идут сигналы других миров, мы спешим объяснить их помехами. Не смеем сказать – это разум? Или боимся? Или мы скептики?.. В общем, конечно, – более спокойно стал рассуждать Сергей Иванович, люди делятся на романтиков и на скептиков. Видимо, нужны и те и другие – диалектика. И все же с романтиками живется легче!

Легче, но... Сергей Иванович с чувством неловкости возвращался к разговору с Землей. Доказательства!.. Слово, крепкое, точно камень. А где их взять, доказательства?

Звонил телефон, шли позывные с четвертой и с тринадцатой лунных баз, но Сергей Иванович не отвечал и не двигался с места. Слово сидело в его мозгу как гвоздь. Надо искать доказательства!

Отключившись от всех позывных, будто его нет в кабинете, Сергей Иванович вызвал спутник Л-19, ведущий обзор лунной поверхности, и спросил, не наблюдались ли вспышки в районе Северного полюса. На спутнике удивились:

– За последний час это второй запрос.

– Почему – второй? – спросил Сергей Иванович.

– Только что об этом спрашивал Галин с "Полярной".

– Астроном?..

– Борис Игнатьевич Галин. Так и спрашивал; не было ли необычайных вспышек? И чего это, – тараторила связистка со спутника, – все на полюсе...

Ай, молодец, восхищался Сергей Иванович Галиным, почти не слушая голос со спутника, – связистке хотелось поболтать: покружись-ка дни и ночи на карусели... Молодчина, – одобрял Сергей Иванович Галина, – знает с чего начать. Конечно, он не один, – все они там молодцы и действуют сообща. Все же хорошо жить с романтиками!..

– В районе полюса, – сообщала между тем связистка со спутника, – наблюдались отдельные вспышки. Но наблюдения этой части Луны у нас не систематические. Спутник не на широтной орбите, а под углом к экватору в шестьдесят градусов, и мы наблюдаем полюс тогда, когда он находится в зоне видимости. Вот сведения, которые мы передали Галину, – сводка у меня на столе. Отмечены вспышки в августе, в июле и еще раньше – в марте. Возможно, вспышки фиксировались и прежде, но архивы за прошедший год каждого первого января мы отсылаем на Землю. Если нужны подробности, обратитесь в Космический Центр.

Девушка замолчала, чтобы перевести дух.

– Спасибо, – сказал Сергей Иванович. – Больше пока ничего не нужно.

Галин рассуждал так же, как и Сергей Иванович: если Малыш заговорил сегодня – он мог говорить и раньше. Вспышки были, их не замечали потому, что эта часть Луны была необжитой, а как только здесь появились люди, явление обнаружено. Теперь надо понять, в чем дело. Надо узнать, наблюдались ли вспышки прежде. Галин сделал запрос на спутник, записал данные. Наметанный глаз астронома даже в этих случайных цифрах увидел систему. Ближайшие вспышки были тому назад два и три лунных месяца. Третья – семь месяцев тому назад. Возможно, – чем больше Галин думал над этим, тем становилось очевиднее, что вспышки бывали в одно и то же время, как сегодня, в период нулевой фазы. Луна, если смотреть с Земли, только что нарождается. Если вспышки бывают каждый месяц, то... это открытие! Галин чувствовал, как в груди у него готово оборваться и упасть сердце. Вспышки должны быть видны с Земли. Но почему их никто не видит?.. На этот вопрос астроном ответа не находил. Зато возникали другие вопросы и догадки. Малыш сигнализировал Земле в тот момент, когда сигнал наиболее отчетливо виден. На вершине скалы должно быть устройство рефлектор или система зеркал для подачи света на Землю. Место выбрано великолепно – верхушка Луны. И вдруг в каждое новолуние вспыхивает звезда!..

Галин нетерпеливо смотрит в окно – не возвращаются ли Егоров и Светлана.

Девушка упросила геолога взять ее с собой к Малышу. Все было решено внезапно, собрали фалы, скобы для лазания и умчались к блестевшей на горизонте точке.

Вдвоем было веселее. Осмотрели камень со всех сторон, – с какой лучше делать подъем. Лучше все-таки с правой стороны так и решили. Цепочкой пошли вверх скобы, до плеча Малыша. Егоров орудовал молотком. Светлана то спускалась вниз, то поднималась с новыми скобами. Когда поднялись на плечо, увидели площадку перед раструбом. То, что снизу казалось вмятиной, здесь, наверху, превратилось в воронку правильной круглой формы. Воронка была врезана в тело скалы и выложена мозаикой из рубинов. Не красным обсидианом, как принял сначала Егоров, а рубинами, вкрапленными в лунный камень. Но и это оказалось обманчивым. При свете прожекторов Светлана и Егоров убедились, что вся воронка представляла собой рубин, изрезанный на дольки. Она была как сердцевина цветка, направленного в звездное небо.