Текст книги "Николай Чудотворец"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Подъехал бригадир на коне.

– Куда смотришь? – накинулись на него женщины. – Волин смутил деревню! Доноси по начальству – пусть его к рукам прибирают!

Бригадир верил и не верил слухам, ходившим в деревне. Когда-то он был прилежным учеником у Николая Ивановича, любил старика.

– Женщины, – успокаивал он, – погодите!

– Чего годить? Кольку в амбулаторию повезли. Он так всех перекалечит, до одного!

– Может, это случайность?

– Какая случайность? – шумел народ. – К Осиповым пришел и сказал: не топите баню – сгорит. Сгорела!..

– У меня семьдесят два рубля... – затянула Марина.

– Кончать надо! Ты бригадир – принимай меры!

– Ладно, – сказал Лапшин, видя, что защита старика подливает лишь масла в огонь. – Поговорю с Николаем Ивановичем.

Вечером бригадир остановил коня перед домом учителя. Николай Иванович был один, вышел навстречу.

Ольга с учениками уехала в Жарове ставить концерт по случаю окончания учебного года.

– Здравствуйте, Николай Иванович, – поздоровался бригадир.

– Здравствуй, Сережа. Заходи... – пригласил Николай Иванович бригадира в комнату. – С чем приехал?

– Дело есть, Николай Иванович, – бригадир опустился на стул. – Дело, Николай Иванович... – повторил он.

– Какое дело?

– Да вот... – Бригадир не знал, как начать.

– Говори, говори, Сережа, – ободрил его Николай Иванович, как когда-то ободрял в классе.

– Бросьте вы это! – наконец решился Сергей.

– Что бросить? – спросил Николай Иванович.

– Предсказания эти.

– А-а-а... – сказал Николай Иванович.

– Деревня возмущена, – продолжал бригадир.

– Возмущена? – переспросил Николай Иванович.

– Может, вы и правильно делаете... – Для бригадира Николай Иванович по-прежнему оставался учителем, старшим советчиком. Сережа чуть-чуть робел перед ним, как когда-то робел у классной доски. – Может, оно все правильно, – говорил он, – да только не так что-то. Обижаются люди.

Николай Иванович молчал.

– Очень прошу вас, – бригадир истолковал молчание Николая Ивановича так, что учитель согласен с ним. – Бросьте вы ваши предсказания.

Но Николай Иванович думал о другом. Он вовсе не соглашался с Сережей. Он выполнит свою миссию до конца. Люди рано или поздно поймут, что он несет им добро, будут прислушиваться к его советам. Никому плохого он не желает.

– Значит, договорились? – спросил бригадир, поднимаясь из-за стола. – Вы эти штуки бросите!

Николай Иванович молчал. Старики – народ упрямый.

Однако все разрешилось неожиданным и даже трагическим образом.

Утром Николай Иванович надел очки и стал следить за соседкой Кирьянихой. Кирьяниха кормила утят. Утка у нее издохла, и утята доставляли Кирьянихе немало хлопот.

– Жрите, проклятые, – говорила она. – Да не разбегайтесь по всей деревне. Позавчера вас было четырнадцать, вчера тринадцать...

– Матрена Васильевна, – окликнул ее Николай Иванович, подойдя к забору.

– Чего тебе? – недовольно откликнулась Кирьяниха, она была старше Николая Ивановича и, несмотря на его обходительность, называла его на "ты".

– Не выпускайте утят со двора, – посоветовал Николай Иванович.

– Пошто?.. – подозрительно обернулась к нему старуха.

– Коршун... – сказал Николай Иванович. – Коршун побьет ваших утят.

– Не выпускать, значит? – спросила старуха.

– Не выпускайте, – обрадовался Николай Иванович – хоть один человек наконец-то его послушает.

– А что я их, – не без злости спросила старуха, – под юбкой держать буду? Целый-то день?

– Как знаете... – обиделся Николай Иванович. – Я вас предупреждаю.

– Предупреждаю... – ворчала старуха. – Ишь ты, предупредитель.

Она открыла калитку и всех до одного утят выгнала на улицу. Желтые шарики замелькали по дорожке, полезли под забор Николая Ивановича, рассыпались по двору.

И тут – не успела старуха прикрыть калитку – камнем с неба свалился коршун.

– Кыш! Кыш!.. – закричал и замахал руками Николай Иванович. Двое утят забились в лапах пернатого хищника.

– Кыш! – кричал Николай Иванович.

Одного утенка коршун все-таки уронил. Окровавленный комочек упал у ног Николая Ивановича. Учитель поднял его и понес во двор Кирьянихе, которая тоже размахивала руками и кляла, на чем свет стоит, коршуна.

– Вот... – сказал Николай Иванович, опуская птенца возле каменного корыта, в котором только что плескались утята. – Я вас предупреждал, – укоризненно обратился учитель к Кирьянихе.

– Предупреждал!.. – Жабой посмотрела на него Кирьяниха. А разреши спросить, на каком основании ты предупреждал?

Николай Иванович молчал, чувствуя себя опять оскорбленным.

– Молчишь?.. – Кирьяниха надвигалась на него как туча. Старый хрыч, вареная колбаса! Молчишь, говорю?.. Напялил очки – и молчишь? На каком основании ты узнал про коршуна? требовала объяснения Кирьяниха. – И за Осипову баню надо с тебя спросить, и за Кольку Синицына, и за семьдесят два рубля Маришкиных – за все надо спросить!

Николай Иванович пятился от разгневанной женщины. Кирьяниха наступала:

– На каком основании мутишь деревню? Пре-дупре-ждаю... передразнила она Николая Ивановича, очень похоже, как он произносил это слово. – Как ты узнал про коршуна?..

Дальше пятиться было некуда. Позади Николая Ивановича стояло корыто. Кирьяниха приблизилась вплотную к учителю.

– До каких пор будешь смущать жителей, домовой? Тебя спрашиваю!

Николай Иванович беспомощно моргал, опустив перед старухой руки по швам. Он абсолютно не умел обороняться в подобных случаях. Молча смотрел в брызжущий рот старухи с двумя или тремя испорченными зубами.

– Молчишь?.. – Кирьяниха содрала с носа Николая Ивановича очки и так трахнула их об корыто, что вдрызг полетели не только стекла, но и оправа.

– Вот тебе! – сказала старуха. – И коршун, и баня, и Колька – все вместе!

Николай Иванович пошатнулся и, как подкошенный, опустился на землю.

– Что вы наделали? Что вы наделали?.. – лепетал он.

В отчаянии шарил дрожащими старческими руками в траве, словно надеясь собрать осколки, склеить их, сложить воедино.

– Что вы наделали? – повторял он. – Вы не представляете, что вы наделали!..

Осколки шуршали, звенели в его руках, но ничего из них сделать было нельзя.

Ничего уже сделать было нельзя.