Текст книги "Золотой лотос"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Грешнов Михаил
Золотой лотос

ГРЕШНОВ МИХАИЛ

ЗОЛОТОЙ ЛОТОС

Легенда

1. МЕЧТА УВЛЕКАЕТ

– Так вы не верите?

– Решительно нет!

– Но тибетская медицина! А легенды, песни?..

– Легенды? Они останутся легендами. Как та золотая пещера, что оказалась без золота... Вам ли, геологу, не знать этого? Выбросьте из головы ваш пещерный лотос. И никаких фантазий, дорогой, никаких фантазии!

Такой разговор происходил в геологическом институте Уральского филиала Академии наук между Павлом Ивановичем Алябьевым и Дмитрием Васильевичем Сергеевым, начальником нашей экспедиции на Памире.

При разговоре Сергеева с Алябьевым присутствовали я и помощник начальника экспедиции молодой геолог Анатолий Фролов. Я сидел против Анатолия и видел прямо-таки бурю чувств, отражавшихся на его лице. Глаза, полные жадного внимания ко всему, горячо вспыхнули, как только мы заспорили о пещерном лотосе. Когда Алябьев возражал, глаза Анатолия темнели, он раза два порывался что-то вставить в разговор, но сдержался и, услышав категорическое "никаких фантазий", .незаметно вышел из кабинета.

Сергеев узнал о золотом лотосе во время последней поездки в столицу. Доктор медицины академик Брежнев, его старый приятель, занимался народной медициной и, работая над восточными рецептами, не раз сталкивался с упоминаниями о пещерном лотосе. Услышав, что Сергеев едет на Памир, Брежнев убедил его попробовать разыскать лотос, который, по сведениям, можно встретить только в трех пунктах земного шара: на Памире, в Гималаях и на Тибете. Он так и сказал: "В этих трех пунктах".

– Ты, Митя, подумай, какую услугу мы окажем советской науке! Ведь в этом лотосе неисчерпаемые возможности: он лечит от ран, от слепоты, исцеляет проказу. Ты подумай, Митя, это же растение! Мы разведем его, как женьшень, целые плантации!– И старый ученый вдохновенно мечтал о плантациях удивительного цветка.

И вдруг: "Никаких фантазий, дорогой!"

Через неделю наша экспедиция была уже в горах Памира.

В Хороге, последнем городе на нашем пути, мы разделились на две неравные группы. Меньшая, под руководством самого Сергеева, направлялась на север, по правому-притоку Аму-Дарьи – Бартангу, который в верховьях называется Мургабом. Им предстояло исследовать залежи асбеста. А наш отряд, в основном молодежный, уходил на восток, к истоку Памир-Дарьи, к озеру Зор-Куль. Отряд возглавлял я, мы должны были исследовать район озера, взять образцы пород.

Анатолию, как специалисту по асбесту, следовало идти с Сергеевым. Но он решительно отказался.

– Почему?– спросил Сергеев.– Ваши знания нужны в этой группе экспедиции.

– Я вас очень прошу, Дмитрий Васильевич, очень прошу, направьте меня на Зор-Куль.

– Не вижу оснований. Поедете со мной на Мургаб.

–Дмитрий Васильевич! Товарищи!– обратился ко всем Анатолий, бледнея от волнения. – Разрешите мне поехать на Зор-Куль! Я ведь был там, знаю все тропы. Там тоже наверняка есть асбест! И, кроме того, товарищи, как же я, комсорг, оторвусь от комсомольской группы?.. Пусть с Дмитрием Васильевичем поедет Рая Аксенова, она специалист по асбесту не хуже меня.

И он посмотрел на Раю с ожиданием и надеждой. Каждый понимал Анатолия по-своему: одни считали это капризом, другие видели логичность его доводов бывал на Зор-Куле, знает местность.

Рая растерялась. Почувствовав, что от нее ждут ответа, она, наконец, сказала:

– Хорошо... Я поеду на Мургаб...

Сергееву ничего не оставалось, как согласиться и отпустить Анатолия на Зор-Куль.

2. И Я УВЛЕКСЯ...

Через несколько диен на привале после ужина я, коротко сказав о задачах на завтра и пожелав молодежи спокойной ночи, направился к своей палатке.

.Но у костра почему-то никто не двинулся с места.

– Смотрите, завтра выступаем в пять,– предупредил я и завесил вход в свою палатку.

Обычно я засыпаю мгновенно. Но в тот вечер сон не приходил. У костра говорили о самых обыкновенных вещах: о рюкзаках, обуви, о геологических каргах. Девушки заспорили о прическах. Кто-то пошутил, что лучшая прическа геолога – стрижка под машинку. Парни засмеялись, а кто-то из девушек обозвал советчика верблюдом.

– Давайте начинать, что ли?– спросил громкий голос, и разом установилась тишина.– Начнем, товарищи!

Я узнал голос Анатолия. У костра напряженно молчали. Я тоже насторожился.

– Предлагаю,– заговорил Анатолий,– на этом собрании протокола не писать: каждый пусть примет решение и выполняет по совести. А вопрос я выношу один: о лотосе.

"Что?"– чуть не вскрикнул я и приподнялся. Между тем Анатолий продолжал:

– В институте Дмитрия Васильевича высмеяли и строго предупредили, чтобы мы тут насчет лотоса не фантазировали, а занимались своей работой. А, между прочим, смешного в этом ничего нет. Я твердо убежден, что лотос существует или существовал в этих местах, и у меня есть,– он сделал паузу, будто в волнении вдохнул воздух,-некоторые данные...

– Объясни!– крикнул кто-то.

– Объясню,– ответил Анатолий.– В 1958 году я работал с экспедицией здесь же, а верховьях Аму-Дарьи, только выше, на плоскогорьях, ведущих к Сарыкольскому хребту. Мы встречались с местными чабанами, табунщиками, засиживались у их костров, слушая песни, загадки, предания. И вот тогда впервые я услышал здесь о пещерном цветке. Я подумал, как много здесь легенд и рассказов об этом цветке. Один из старых чабанов говорил мне: "Что вы ищете камни да железо? Железо хоть и сделает руки человека крепкими, но не прибавит ему жизни. Почему никто не ищет чудесный цветок, который растет в пещерах, не видит солнца, но может влить солнце в одряхлевшее тело? А этот цветок есть в наших горах. Мой дед знал пещеру, срывал золотые цветы и жил поэтому так долго, пока у моего отца не поседела борода, а ведь из четырнадцати его сыновей отец мой был самым младшим". Говорят, что растет этот лотос в темноте, в воде, пьет родниковую влагу и поэтому прозрачен, как горный ключ, а на свету он вспыхивает пламенем и сгорает, оставляя после себя золотой дым...

– Действительно фантазия,– засмеялся кто-то из девушек.-Сгорает!..

– Подожди!– оборвали ее.– Не перебивай!

– Мы расспрашивали старика,– продолжал Анатолий,– где эта пещера, как ее найти. Она где-то на востоке, под тремя зубцами екал, и вход – под средним из них. И совсем от других людей, далеко от тех мест, я тоже слышал о трех зубцах и о пещере под средним из них.

– Это существенно,– сказал кто-то из парней.

– Знаете, однажды с высокого плоскогорья я увидел в бинокль на востоке прямо перед собой вершину с тремя зубцами. Это, пожалуй, на самой границе с Китаем, в хребтах.

Все сначала молчали, затем заговорили сразу, возбужденно. Но Анатолий, видимо, подал знак, и снова установилась тишина.

– Брежнев – крупный ученый-медик. Он работает над вопросами народной медицины, ездил в Китай, в Тибет. Там определенно говорят, что легендарный пещерный лотос существует, и древняя медицина считает его одним из наиболее сильных лечебных средств. Почему же это фантазия? Я думаю, прав академик Брежнев, и предлагаю этот цветок искать!– твердо закончил свою речь Анатолий.

– А где взять время?

– Надо совмещать, искать лотос одновременно с основной работой.

– А как на это посмотрит начальство?

– Александр Гурьевич в институте молчал: ни за, ни против.

Это-Анатолий сказал про меня.

– Будем искать сами!– с жаром выкрикнуло несколько голосов.

Тут меня под защиту взяла Юля Крутова:

– Разрешит,– убежденно сказала она.– Особенно если ему разъяснить хорошенько...

Мне становилось весело: редкий случай, когда. слышишь истинное мнение подчиненных о себе. Я рассмеялся: "Если ему разъяснить хорошенько..." А? Здорово? Ах ты, зелень морская! Посмотрю, как вы это сделаете!

– Итак, решено,– подвел итоги Анатолий.– Искать согласны все?

– Все!

– Все!

– Кто за? Поднимите руки! Единогласно. Собрание считаю закрытым.

...Утро, как и все лагерные утра, было полно суетой и сборами. Увязывали палатки, уплотняли рюкзаки, грузили на лошадей вьюки; дежурный распоряжался, повара были заняты у огня. Более спокойная минута выдалась за завтраком. Эту минуту я и выбрал для удара. Когда все пили чай, сосредоточившись на этом горячем занятии, я, сделав вид как можно более невинный, спросил:

– Итак, вы решили искать пещерный лотос?

Все глянули на меня в смятении, ожидая, что я скажу еще.

– А мы думали, что вы спали,– наивно проговорила Юля Крутова, но никто даже не улыбнулся.

Удара не получилось. Мне пришлось поторопиться со своим решением.

– Я не возражаю. Только об одном договоримся: работа на первом плане и поиски ни в коем случае не в ущерб.

Дружное "ура" грянуло мне в ответ.

3. ЛЕГЕНДАРНАЯ ДОЛИНА

На девятый день трудного, изнурительного пути мы вышли в плоскую обширную долину, окруженную беспорядочно вздыбленными хребтами. В центре лежало озеро, приветливое, лазурное, и все повеселели. Это было озеро Зор-Куль, а долина Боли Дуньо, что означает "крыша мира". Настоящая крыша! На высоте четырех тысяч метров! Здесь нам предстояло работать до середины августа, до тех пор, пока по вершинам не ударят первые метели.

Говорят, у каждой местности свое обличье.

Облик Памира можно назвать сурово-устрашающим. Горы, горы, бесконечные гранитные цепи гор. Вывороченные, будто чудовищным взрывом, глыбы камня. Черные пропасти. А по вершинам – снега и льды. И куда ни посмотришь, всюду грозно вскинутые пики, закованные в пояса ледников.

Есть в этом особая первобытная красота, но она не радует глаз. Горы подавляют своей мощью, словно подчеркивая, как ничтожно мал человек в сравнении с ними и со стихиями природы. Здесь еще продолжает складываться лицо Земли, и грандиозные обвалы, лавины, мгновенные землетрясения вдруг на глазах меняют облик гор.

Летом долины, то узкие, то широкие, зажатые стенами горных цепей, полны жизни. Там и тут к небу синими ручьями поднимаются дымки, а по ночам упавшими звездами светятся огни чабанских костров.

Мы устроились на берегу озера и со следующего дня взялись за исследование долины. Комсомольцы не теряли времени: расспрашивали чабанов о таинственном лотосе, знакомились с молодежью. И быстро пошла, покатилась по всей долине, как горное эхо, перекидываясь в другие долины и пастбища, молва: пришли люди, которые ищут пещерный цветок, прозрачный, как горный ключ, сгорающий на солнце золотым пламенем. Вскоре не было ни одного чабанского стана, аула, где бы не говорили об этом событии, не вспоминали все когда-либо слышанное о чудо-цветке.

Однажды в душный жаркий полдень к моей палатке подлетел на коне стройный смуглый парень. Осадив коня перед входом, вздыбив его в жарком порыве, парень крикнул:

– Дело есть!

Я поднялся навстречу:

– Говори!

– Кто ищет золотой цветок?

– Мы ищем!– сразу обступили его ребята.

– Я знаю, кто может рассказать про него,– ответил парень, сверкнув карими глазами.

– Кто же?

– Дед мой, Артабан Сагадаев,

– А где он, Артабан Сагадаев?

– Здесь чабанует, недалеко.

Двое наших поскакали с парнем приглашать старика в гости.

Глава рода Сагадаевых приехал с младшим сыном и внуком. За чертой лагеря они остановились, младшие помогли старику сойти с коня. Артабан Сагадаев шагал, опираясь на плечо сына. И хотя старик держался прямо, это была уже не стройность, а скорее многолетняя привычка к седлу. Его глаза, умные, зоркие, смешливые, говорили, что еще много жизни в старческом теле, но больше ума, жизненного опыта.

– Милости просим!-приветствовала его за всех Юля Крутова.

После обеда повели неторопливый разговор о жизни, о Москве, о работе, о Памире. Анатолий несколько раз подходил, садился рядом со мной и пристально глядел в столетнее лицо старика, словно старался определить, сумеет ли чабан дать ответ на загадку. Старик спросил, кто этот молодой человек с тревожной душой, которая не умещается в темной глубине его глаз.

Я рассказал.

А когда были наполнены душистым чаем пиалы и опорожнены раз и другой, установилось то задумчивое, чуткое настроение, какое всегда бывает ночью у костра. В такие минуты ждешь чего-то необычайного, что приходит в шепоте самой ночи или в словах людей. Кто не испытывал этого чувства-или мальчишкою в ночном, или на привале в походе, или охотником в тайге! Ждешь, что слова у костра должны быть какими-то особенными, сказочными, полными тайны и внутреннего трепета.

И когда пришла такая минута, заглянула в душу каждому, Юля Крутова подняла большие добрые глаза и обратилась к гостю:

– Мы просим рассказать о чудесном пещерном цветке. О нем говорят ваши легенды. Есть ли такой цветок и как его найти?

– Да, да, расскажите,– поддержали все Юлю.

4. КРАСАВИЦА АЛАН-ГЮЛЬ

Вот какую легенду рассказал старик. Было это в те времена, когда Искандер-завоеватель раздавил тысячелетнюю державу иранских царей Дариев и, желая захватить весь мир, шагнул на берега нашей Аму-Дарьи, которая называлась тогда Оке, Только не в добрый час! Все поднялись тогда за землю, за воду, за имущество и домашних своих и встали на порогах с мечом и копьем. Но железные воины Искандера были беспощадны: убивали всех, даже мальчиков, чтобы утвердить свое владычество на века. Они лили кровь народа, как воду, и волны Окса краснели, как на закате солнца.

В долинах Пянджа, по среднему течению Аму-Дарьи, трудилось тогда небольшое племя тадхаев. Оно проводило воду на поля, выращивало виноград, фрукты, пасло стада на равнинах Пятиречья. Это было мирное, но гордое племя. Не хотело оно попасть в рабство к захватчикам. И все взялись за оружие.

Но неравными были силы: воины Искандера оттеснили их вверх по реке и преследовали, загоняя все глубже в горы, через эту самую долину Боли Дуньо и синее озеро Зор-Куль, дальше, к черным хребтам Сарыкола.

Все люди племени тадхаев – и мужчины, и женщины, и старики – карабкались по кручам в надежде найти хоть небольшую зеленую долину. Но долины не было. Клубились, гремели грозные тучи, молнии били беспрерывно, будто вражеские стрелы, и в их блеске все вдруг увидели черную пасть пещеры, а над нею, как гребень дракона, три огромных черных зубца.

В пещере было темно, люди не посмели сделать и шагу вглубь: опустились у входа и, прижавшись друг к другу, заснули тревожным, горьким сном изгнанников. Много дней сидели тадхаи, боясь пройти дальше, в глубину черной утробы. А там, в вечных сумерках, чуть поблескивало озеро, и ни волна, ни рябь не нарушали его спокойствия, только ручей вытекал из него.

Стало голодать племя тадхаев. Были смельчаки, которые выходили в туман искать добычу, но они или не возвращались, сорвавшись с обледенелых круч, или приходили с пустыми руками. Тогда старейшины племени – древние, как камни, старики-вошли в пещеру и сели там на берегу озера в круг совета. И родилась у них страшная мысль. Они сказали: "Давайте принесем в жертву богам молодых девушек племени: бросим их в воду".

Девушки встали, поклонились родным и медленно пошли к черному озеру.

– Стойте!– раздался тут звонкий голос.– Зачем умирать всем?

Это крикнула Алан-Гюль, самая красивая девушка племени, дочь старого Гулара, бедняка, которому и в долине Пянджа скудно светило солнце: не имел он ни своей земли, ни своей воды, а работал всю жизнь на богатеев. Алан-Гюль остановила девушек и вышла вперед, высокая, стройная, с горящим взглядом. Старейшины, урожающе двинулись к ней, думая, что она хочет поднять бунт против воли богов. Она же бесстрашно взглянула в их погасшие глаза и сказала:

– Пусть я умру одна, чтобы спасти всех. Люди любили мою красоту. Неужели этого будет мало для богов?

Она поклонилась, гордо пошла к озеру и растаяла в темноте. Когда люди услышали всплеск, ужас объял их сердца.

А наутро, когда рассеялся туман, когда голубое небо заглянуло в пещеру и мрак отступил в глубину, подруги Алан-Гюль пошли посмотреть на озеро. И увидели они, что в воде плавают большие бледно-зеленые листья, а над каждым гордый цветок, крупный, как лотос, прозрачный, как горный хрусталь. Кто-то дерзкий протянул руку, взял цветок, и тот легко подался вместе со стеблем и с корнем, похожим на земляной орех. Чьи-то голодные зубы сразу впились в этот корень – оказалось, его можно было есть. И все стали срывать цветы и насыщаться корнями тут же, на берегу.

Скоро люди окрепли и устремились к выходу из пещеры. Кто-то захватил цветок, вынес его наружу, под солнечные лучи, и сразу вскрикнул от неожиданности и ужаса. Цветок запылал в руках и растаял, превратись в золотое облачко. А в пещере один из больных, желая охладить горевшую рану, приложил к ней лепестки чудо-цветка, и рана мгновенно затянулась.

Для племени началась новая жизнь...

5. РОЗОВЫЙ ДЫМ

– Где же эта пещера?– спросил кто-то из комсомольцев.

– Там,– указал старый Артабан Сагадаев на восток.

– А нет ли у пещеры другой приметы, кроме трех зубцов?– спросила Юля Крутова.

Старик обратил к ней лицо и долго глядел в ее открытые смелые глаза.

– Есть,– сказал он.– Говорят, за этими зубцами иногда колышется, клубится красный свет, розовый дым...

– Красный свет! Розовый дым!– воскликнул Анатолий.– Я же видел тогда красный свет, видел!

И наутро, когда гости уехали, молодежь, прежде чем разойтись по участкам, решила ускорить работу, чтобы выполнить план раньше и выкроить дней пять-шесть на поиски легендарного лотоса.

Но затем события разрушили наши мечты и планы.

Как-то группа Анатолия вернулась с восточного края долины. Обычное возвращение с результатами изысканий. Но поведение Анатолия поразило всех: взбудораженный, порывистый, он сторонился товарищей, отвечал невпопад. В чем дело, никто не знал.

Федя Бычков работал на рации, Анатолий подсел к нему. Федя сказал: .

– Ты легок на помине. Как раз тебя касается... по асбесту...

В этот момент с берега озера донеслось:

– Держи! Держи!.. Отпускай! О черт, еще, еще!.. Тяни теперь, тяни! 0-го!

Это на крючок кому-то попалась добыча, и, судя по восторженному крику, солидная. Федя, страстный рыболов, даже сквозь наушники рации услышал крики.

– Анатолий, прими!– попросил он, передавая карандаш и наушники, и одним прыжком выскочил из палатки.

Анатолий, который в институте посещал курсы радистов-любителей, сел за аппарат.

С Бартанга радировали: заболел один из участников группы, требуется специалист по асбесту. Сергеев запрашивал, нельзя ли направить к нему Анатолия, в какой срок он может приехать. Все это Анатолий записал слово в слово и сам тут же дал ответ:

"Выезжаю, ждите через десять дней".

Федя помог ребятам вытащить огромную рыбину и вернулся к радиостанции. Анатолий подал ему запись разговора:

– Доложи Александру Гурьевичу.

Федя просмотрел запрос и ответ Анатолия и удивился. Такого он не ожидал, не мог даже предположить. Федя возмутился:

– А наши поиски?

– Пусть ищут без меня,– спокойно ответил Анатолий.

Это разозлило Федю, и, не сдержав раздражения, он выругался:

– Драпаешь! Энтузиаст... тоже...

Анатолий молча выдержал уничтожающий взгляд друга, пожал плечами и вышел из палатки.

Весть о внезапном отъезде Анатолия мгновенно разнеслась по лагерю. Пошли толки, разговоры. Все осуждали Анатолия. Уезжать, когда осуществление мечты казалось таким близким! Некоторые по секрету клялись ему, что усилят поиски, но он был глух ко всему и торопливо собирался в дорогу. Тогда Юля Крутова не без ехидства заметила:

– Я знаю, это Рая Аксенова тебя перетягивает туда.– И на мотив веселой румынской песенки пропела:– "Ничто не может их разъединить!.."

И Анатолий, тот самый Анатолий, который прежде болезненно воспринимал малейшую шутку в свои адрес, преспокойно смолчал.

Тогда, подойдя к нему ближе. Юля спросила серьезно:

– Ты что задумал, Анатолий, скажи по совести? Он мрачно ответил:

– Я выполняю приказ...

Анатолий собирался, и не отпустить его не было оснований: радиотелеграмма лежала на моем столе, а работы наши подходили к концу. Анатолий не стал ожидать лошадей, которые дня через четыре должны были прийти за собранными образцами, и на другой день утром отправился.

Провожали его из лагеря я и Юля.

Он взял с собою рюкзак с продуктами, фляжку и ледоруб.

– А ледоруб зачем?-спросил я.

– Да... может, пригодится, Александр Гурьевич,– ответил Анатолий, не поднимая глаз.

Мы простились. Юля прошла с ним немного, потом отстала и вернулась с испуганными глазами:

– Он какой-то странный, честное слово, как одержимый. Не надо было отпускать его, Александр Гурьевич. Не надо!..

Но было уже поздно.

6. ФЛЯГА АНАТОЛИЯ

Наша походная жизнь потекла прежним порядком. Группы возвращались, приносили образцы, брали продукты и уходили вновь. Геологическая карта покрывалась новыми значками.

Лето на Памире было в разгаре, десятки речек и ручьев несли в озеро потоки мутной талой воды. Вытекавшая из Зор-Куля Памир-Дарья шумела, уходя куда-то на запад, шум ее убаюкивал по вечерам и наш лагерь, и чабанов в степи, и гурты скота, кочевавшие по равнине.

Однажды ночью мы проснулись от подземных толчков и грохота в горах. Стены палаток тряслись. дребезжала посуда, приборы. Все повскакивали. Равнину оглашал панический рев скота. А со стороны окрестных хребтов несся непрерывный оглушающий гул.

Ничего нет хуже землетрясения в горах, особенно ночью. Кажется, что скалы рвутся на части, двигаются со всех сторон прямо на тебя, вот-вот рухнут всей тяжестью, раздавят. Мы стояли возле своих палаток, жались друг к другу, и невозможно было унять лязг зубов и дрожь мускулов. А в горах все гремело и гремело. К счастью, никто не пострадал: все чабаны были на равнине, а геологи в лагере. Да и землетрясение захватило долину Боли Дуньо лишь боковой волной: его эпицентр был на востоке, за Сарыкольским хребтом.

Прошло еще несколько дней. Наша группа приготовилась возвращаться назад.

В одиннадцатом часу утра к нам в лагерь примчался на взмыленной лошади незнакомый чабан. Он на ходу спрыгнул, едва осадив лошадь, и закричал:

– Начальник есть? Кто начальник? Я вышел к нему.

– В чем дело?

– Это ваша?– спросил он, подавая мне фляжку. Фляга была помята, бока вдавлены, в царапинах – следы ила, глины.

– Где нашли?– спросил я.

– Там,– кивнул приезжий на восток.– В речке Киик-Су.

Нас окружили все парни и девушки нашей группы. Юля Крутова выхватила из моих рук флягу:

– Это же... Александр Гурьевич... – у нее перехватило дыхание.– Это же фляга Анатолия!..

– Не может быть! Анатолий ушел на запад!..

– Александр Гурьевич! Это его фляжка, его... – И Юля, беспомощно, по-детски зарыдав, опустилась на траву.

Все стояли пораженные.

– На берегу нашли,– сказал приезжий чабан.– Там – бумаги...

– Бумаги?

Я взял фляжку, отвинтил пробку, заглянул внутрь: действительно бумаги. Пришлось разрубить ее. В ней оказалась общая тетрадь, без обложки, разорванная на отдельные части: видимо, она не влезала в узкое горло фляги.

На листках тетради были записи химическим карандашом. Исповедь нашего Анатолия.

7. "Я ПОШЕЛ ОДИН"

"Я знаю, что встал на неверный путь. Но с тех пор как я снова увидел три зубца, я уже не мог владеть собой...

В начале июля мы подошли к району, обследованному экспедицией в 1958 году. Я стал отыскивать нагорье, откуда увидел тогда зубцы, и нашел это место. А потом тайком от ребят пришел сюда снова, перед закатом, и стал обшаривать в бинокль далекий горный хребет. Я увидел, наконец, эти три зубца. Старый Артабан прав: сразу за гребнем поднимаются красные скалы, и когда лучи заходящего солнца падают на них, они кажутся залитыми кровью. В сумерках же из расселин поднимаются клубы тумана, это и есть розовый дым.

Я вернулся к ребятам, но ничего не сказал. Я решил открыть золотой пещерный лотос сам, один. И вот когда меня вызвали на Мургаб, я пошел не туда, а к трем зубцам.

Я нашел пещеру. Она просторная, но не такая, чтобы в ней поместились сотни людей, как в легенде. Ручей есть. И озеро есть.

Я прошел шагов двадцать по берегу и заметил на поверхности воды широкий круг. Я всмотрелся, бросился на колени и увидел большой бледный лист растения и над ним – прозрачный, совершенно прозрачный! – цветок.

Я взял его за стебель и потянул. Он легко подался, прямо с корнем. Я встал и понес цветок к выходу из пещеры, и цветок стал как бы оживать. Сначала в нем появилось смутное мерцание, обозначились грани прозрачных лепестков. Лотос. Это, несомненно, лотос! Затем грани уловили, преломили голубизну неба – цветок заблестел серебром и хрусталем.

Когда я вышел из пещеры, цветок горел в моей руке! Солнце, коснувшись его, раздробилось в нем, в каждом лепестке, в каждом изгибе. Оно наполнило его горячим пламенем, и цветок стал таять. Над ним поднялось тонкое золотистое облако. Очевидно, цветок сплошь состоит из эфира, и достаточно солнечного тепла, чтобы он стал испаряться. А пары так насыщенны и плотны, что отражают солнце и кажутся прозрачным золотистым дымом.

На ладони у меня остался серый из тончайших жилок остов, и когда я дунул на него, он разлетелся в пыль и растворился в воздухе.

Я долго не мог двинуться, потрясенный. Ноги мои были разбиты, изранены, обувь порвана, сам я еле держался от усталости. Отдохнув, я вернулся в пещеру, сорвал, вернее, вынул из воды второй цветок и приложил несколько лепестков к ссадине на ноге. Они приятно холодили рану, успокаивали боль. Конечно, рана не затянулась на глазах, как говорилось в легенде, и все же растение утоляло боль. Корень лотоса – небольшую луковицу – я отрезал ножом и съел. Клубень приятен на вкус, напоминает мяту.

Я решил немедленно описать все, что пережил и увидел. Справа к пещере подводило узкое ущелье, по нему я пришел. Пещера невелика, сплошь усеяна камнями, уходит вглубь метров на тридцать, затем поворачивает вправо. Из тупика, загроможденного глыбами, и вытекает ручей, который впадает в озеро, а затем течет дальше из пещеры вниз в ущелье.

Я заночевал в пещере, но был разбужен страшным грохотом. Пол и стены дрожали, гул все ширился. Я понял, что это землетрясение, и хотел броситься вон. Но обвал закрыл выход. Мелкий щебень засыпал меня. Озеро плескалось. А снаружи гудело, гудело, словно тысячи поездов проносились над головой.

Когда все успокоилось, я бросился искать рюкзак. Нашел свой фонарик, осветил пещеру. Но выхода не было. Тысячи тонн породы я один разгрести не смогу. Потолок пещеры провис, дал трещины.

Я сел, положил голову на колени, стараясь ничего не ждать, ни о чем не думать. Но вот я услышал журчанье ручья. Я обследовал, куда он течет,– он устремлялся под завал. Я заметил над водой слабое сияние. Вгляделся – сияние не пропадало. "Наверное, от напряжения",– подумал я и закрыл глаза. Сияние исчезло. Открыл – появилось вновь.

У ручья остался сток. Набрав воздуху, я лег в воду, чтобы осмотреть подводную расселину. И далеко, бесконечно далеко увидел смутное мерцание дня. Взяв ледоруб, я просунул его под глыбу, пытаясь расширить трещину, но тщетно: порода очень твердая, от нее не отбить и пластинки...

Прежде чем погибнуть здесь, я решил отправить эти записи. Я вложу тетрадь во флягу и опущу в поток под скалу. Догорает мой фонарик, запасной батареи нет.

Может быть, люди узнают, что я совершил преступление. Да, да! Это больше, чем ошибка. Я обманул коллектив, отдалился от друзей. Я пошел один, пренебрег вами, мои товарищи, и бесславно погиб... Мечты не достигнешь в одиночку. Сейчас набросаю свой маршрут и план пещеры. Между страницами положу цветок лотоса. Вот и все. Прощайте, товарищи! Прощайте, друзья! Прощайте, Александр Гурьевич! Прощай, дорогая моя Рая!..

А цветы лотоса кружатся уже почти на уровне глаз. Мерцание их загадочно, таинственно". Но ведь они есть, есть! Не теряйте надежды, друзья, вы их найдете! Я кладу цветок между страницами...

Прощайте, дорогие, любимые..."

8. ИСКАТЬ НЕМЕДЛЕННО!

На этом рукопись Анатолия кончилась. Меж листами я нашел тонкий узор пепельно-серых жилок – все, что осталось от чудесного цветка. Щепотка золы.

– Искать! – распорядился я,

– Искать немедленно! – подтвердил по. радио Сергеев.

Но плохо начерченный маршрут Анатолия на последнем листке записей оказался прижатым к стенке фляги, и вода, проникшая внутрь, размыла фиолетовый карандаш, превратив чертеж в сплошное пятно. Смутно угадывались отроги Сарыкольского хребта, и лишь в нижнем правом углу отчетливо сохранились очертания нагорья и отметка, откуда Анатолий видел три зубца. Ребята, работавшие с ним, узнали то место. Было решено начать поиски оттуда.

На следующее утро все самые крепкие парни вышли на плоскогорье к пункту, отмеченному Анатолием. Через три дня они возвратились. Ни зубцов, ни красных скал в бинокль не обнаружили: очевидно, землетрясение, центр которого находился в Сарыколе, изменило вид местности.

Тогда мы кинулись исследовать речку Киик-Су и все притоки. С обеих сторон в нее вливалось несколько десятков ручьев, были и такие, что несли воду лишь во время дождей, а в остальные дни были сухими. Обследовали и их. Много раз останавливались перед разными красными скалами, но ни пещеры, ни ручья не находили. Шли дальше, встречали потоки, бьющие из-под скал, уходящие под землю. Дошли до самого истока Киик-Су. Все тщетно.

Из всех предположений, которые можно было принять, наиболее правдоподобным казалось одно: поток, который вынес флягу в Киик-Су, был, очевидно, одним из тех подземных ручьев, которые уже встречались нам. Но какой?

Двенадцать дней бились мы и не нашли ничего.

Нам прислали вертолет, но и он не помог.

Мы сделали все, что могли.

...Сейчас я с нетерпением жду следующей экспедиции на Памир.