Текст книги "Надежда"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Грешнов Михаил
Надежда

Михаил Николаевич ГРЕШНОВ

НАДЕЖДА

Увлекательная работа – придумывать географические названия: Мыс Рассвета, Озеро Солнечных Бликов... Мы только и делали, что придумывали, придумывали. Не только мы – Северная станция тоже. Вся планета была в распоряжении землян – в нашем распоряжении.

– Ребята! – кричала с энтузиазмом Майя Забелина. – Холмы Ожидания хорошо?

– Река Раздумий?

– Ущелье Молчания?..

– Хорошо, – говорили мы. Подхваливали сами себя: работа нам нравилась, планета нравилась. Нравились наши молодость и находчивость. Давали названия даже оврагам: Тенистый, Задумчивый.

Геннадий Фаготин, начальник станции и нашей картографической группы, осаживал нас:

– Как бы не выдохнуться...

– Старик, – отвечали ему, – на что голова на плечах?..

Геннадий был лет на пять старше любого из нас, но и ему не было тридцати. Картография – наука молодости и молодежи.

Нравилось нам и название планеты – Надежда.

Название придумали не мы – открыватели. Планету нашла экспедиция Жарского. Это была удача. Сотню лет корабли летают за пределами солнечной. Ищут планету земного типа. Звезд много, и планет много. Ищут сестру Земли. А повезло Жарскому. И, как ни странно, у синей звезды. Предполагали, что планеты земного типа могут быть только у желтых солнц. И вдруг – у синей звезды...

Это была шестая и последняя планета у солнца-карлика. Пять, ближайшие к звезде, испепелены и расплавлены. Шестая – райские кущи: реки, озера девичьи голубые глаза!.. Кислорода двадцать один процент, азота семьдесят восемь... Правда, в воздухе много природного электричества – рождала сверхкорона звезды. Зато ни заводов, ни городов. Необитаемая планета!

– Как назовем – Находка, Жемчужина?.. – спрашивали у Жарского.

Командир корабля молчал.

Восемьдесят девять планет с органической жизнью насчитывал каталог открытий. Даже с разумной жизнью. Пусть неизмеримо ниже земной, необычной и непривычной. Но планеты заселены. Щедрая земля, расстилавшаяся под звездолетом, не только привлекала – настораживала: для кого эта щедрость?

Были планеты-трясины, без клочка твердой земли. Планеты-фугасы: стоило опуститься – почва взрывалась. Планеты-тайны, покрытые паутиной капиллярами, по которым струится лимфа. Паутина живет, мыслит...

Отличные названия Находка, Жемчужина. Но всякая находка предполагает, что ее кто-то потерял и хозяин может найтись. Жемчужина? Кто не польстится на ее красоту?..

На позывные по всем диапазонам шкалы ответа не было.

– Находка, Роберт Андреевич?..

– Надежда, – ответил Жарский, ступив на зеленую земную траву.

С ним согласились. Можно было надеяться, что планета станет землянам второй родиной.

Океан занимал семьдесят процентов поверхности. Два материка тянулись в долготном направлении по обе стороны от экватора. Само их расположение определило название: Северный, Южный. Между материками по океану брошено, словно горсть изумрудов, множество островов – то-то придется поработать картографам!.. Посетить и осмотреть все возможности, конечно, не было. На пятнадцатый день Жарский послал телеграмму Земле: открыта планета-двойник, необитаемая, если не считать насекомых на суше и моллюсков на прибрежных отмелях шельфа. Просил утвердить название планеты – Надежда.

На Земле утвердили. Послали картографов – две группы. Потому две, что были утверждены две исследовательские станции – Северная и Южная, на обоих материках планеты. Южной станцией руководит Фаготин, северной – Виктор Серенга. Связь держат при помощи спутников, сброшенных кораблем-маткой <Юноной>. Корабль улетел дальше, группам было дано времени год.

Работы проводились съемочным способом. Со спутников сфотографировали материки, нанесли на карту. Уточнения и обработка деталей предоставлялись картографам. У каждой группы по три авиетки. Машины поднимались над местностью и клетка за клеткой фотографировали квадраты шесть на шесть километров. Детали поверхности схватывались рельефно, переносились на карту. Оставалось только придумать названия. В случае необходимости авиетку можно было опустить в квадрате, осмотреть все на месте, ощупать руками – самый древний и самый действенный способ исследования.

Так был найден первый кристалл – ощупью. На него наткнулась Иванна Скар. Кристалл не давал ни тени, ни отблеска, был невидим.

Иванна фотографировала свою параллель. Щелчок – на пленке квадрат. Через минуту, опять щелчок и опять щелчок. Внизу перелески, болото. На болоте – <пятачок> леса. Чем заинтересовал <пятачок> Иванну, она не знает. И сейчас не знает, после стольких событий. Опустила авиетку на пологий откос и пошла исследовать чащу.

Продралась сквозь подлесок на крохотную поляну, стала пересекать ее и наткнулась на что-то твердое. Зашибла колено, руку, остановилась. Перед ней была ямка глубиной в несколько дециметров. Зато руки ощупали холодную полированную грань камня. Да, это был камень или хрусталь, граненый, стоящий торцом вверх. Иванна провела по торцу ладонью, нащупала правильный шестиугольник-кристалл. Камень был высотою по грудь, холодный, прозрачный, сквозь него виднелась росшая на земле трава. Иванна постояла минуту: откуда здесь камень? – и, когда боль в ушибленном колене утихла, обогнула камень и пошла дальше. Запомнилось ей углубление в почве: камень был врыт в землю или продавил верхний слой собственной тяжестью. Больше на островке ничего не было, Иванна обогнула его южным берегом, села в авиетку и поднялась.

В лагере она рассказала о невидимом камне, но каждый день приносил группе массу впечатлений, на рассказ Иванны не обратили внимания. Девушка перенесла остров на карту, назвала его Кристаллом и карту сдала в общий атлас.

На второй камень наткнулся Игорь Бланн в горах и тоже случайно. Камень был полузанесен песком, стоял над обрывом. Игорь не заметил бы его, если бы не странная конфигурация наноса: песок словно вскарабкался на стену и застыл, вздыбившись. Кристалл был в рост человека и до того прозрачен, что каждая песчинка за ним выделялась отчетливо.

– Я не видел такой прозрачности, – говорил Игорь. – И тоже полированный шестигранник!

– Ну и что? – возразили ему. – Василий нашел жилу самородного золота.

– Самдар – алмазы.

– Еще какие – с орех! – кивнул Самдар.

– Находкам на планете не будет конца.

Поговорили и успокоились.

Третий камень нашел Василий Финн – тот, что открыл золотую жилу.

– Ребята! – крикнул он, возвратясь на базу. – Есть на что посмотреть!

Все, кто мог, на трех авиетках полетели с Василием.

Камень стоял в лесу, на прогалине, был вровень с вершинами крупных деревьев. Ночью пронеслась буря, сорвала с деревьев листья, они налипли на грани, и только поэтому прозрачный столб оказался видимым.

– Силы небесные! – обмерил столб Самдар. – Четыре обхвата!

– Сколько он весит?

– Кто его здесь поставил?..

Впервые пришла мысль об искусственном происхождении камня. Камней. Это был третий.

– Бросьте! – сказал Берни Скатт. – Кто его здесь может поставить?

– Однако?..

Вечером в рабочем зале станции состоялась дискуссия. Камень Иванны, как наиболее транспортабельный, к этому времени привезли и установили в центре зала. За ним слетали Иванна, Самдар и Василий Финн. Часть камня окрасили из распылителя в синий цвет, казалось, что расплывчатое пятно висит в воздухе без опоры.

– Что все это значит? – Самдар постучал ногтем – камень звенел.

Был час отдыха, вокруг камня столпились обитатели станции.

– Высказывайтесь, – предложил Самдар. – Кто что думает? Естественное это образование, – поддержала его Иванна, – или искусственное?

– Если естественное, – предположил Берни, – скажем, горный хрусталь, натуральнее было бы встретить его в горах, на месте рождения. Один мы нашли в горах, но другие – в лесу, даже в болоте. Горный хрусталь вырасти здесь не мог.

– Почему не мог?

– Потому что само название – горный – говорит само за себя.

– Но здесь другая планета!

– Вот именно... – согласились Иванна, Самдар.

– Может быть, камень рожден в горах, но перемещен в леса?

– Кем?

Трудный вопрос. Переместить кристалл мог кто-то. <Кого-то> на планете не было.

– Если предположить, что камень создан искусственно, то что он маяк?

– Аккумулятор энергии?

– Памятник?.. – посыпались вопросы со всех сторон.

– Погодите, – сказал Самдар, – это уже фантазия.

– Ты сам говорил, – возразила Симона Ронге, – кто что думает.

– Новый мир, – заметил Фаготин. – Здесь все возможно.

От этой мысли кое у кого по спине прошел холод.

– Планета имеет хозяев?..

– Бросьте! – возразил любимым словечком Берни. – Какие хозяева? Работаем четвертый месяц и никого не встретили.

Это звучало успокоительно, а может, хотелось отгородиться от загадки щитом, – все начали искать естественные причины для объяснения.

– Встречаются же на Земле изумруды, исландский шпат. Даже в крупных кристаллах!..

– Крупнее – выращивают искусственно.

Опять вернулись к тому же – к искусственному происхождению камня. Тайной веяло от кристалла, стоявшего в зале.

– Вспоминаю, – заговорил Фаготин, – тайну каменных шаров Бразилии, Коста-Рики. Шары идеально выточены, от нескольких сантиметров до четырех метров диаметром. И тоже в сельве, в болотах. Кто и зачем их сделал? Или они образовались сами?..

Фаготина слушали. Геннадий мог преподнести изюминку в рассуждениях.

– Существовал принцип средневекового монаха Оккама, – продолжал Геннадий. – <Не умножай число сущностей сверх необходимого>. Может быть, принцип хорош для средневековья, но и в двадцатом веке им пользовались при столкновении с труднообъяснимыми фактами. Дали ему название – <Бритва Оккама>. Больше: <бритвой> пользовались с энергией перевыполнявших план дровосеков.

На секунду Геннадий остановился – положить карандаш, который вертел в руках. Положил.

– Как всякий принцип, – продолжал он, – принцип Оккама односторонен: во что бы то ни стало непонятный факт объяснить естественными причинами... Так и насчет шаров. Вулканический пепел во время извержений скатывался по склонам гор. Кристаллизовался вокруг песчинок, образуя монолитные каменные шары. Их обволакивала порода, консервировала внутри себя, а когда время и непогоды размывали футляр, шары появлялись наружу в готовом виде.

Не верите? – Геннадий заметил иронические улыбки. – Я тоже не совсем верю. Шары с вишню величиной – допустим. Но с двухэтажный дом... Принцип Оккама предлагал и другое объяснение: шары высечены человеком в доисторическую эпоху. Каменными рубилами. Идеально. С точностью радиуса до микрона.

Кто-то из картографов засмеялся. Геннадий пожал плечами:

– Принципом Оккама можно объяснить все: взлетные полосы в долине Наска в Андах, парящие фигуры космонавтов на скалах Тассили...

– Такой успокоительный принцип, – не выдержала Иванна. – Баальбек каменными рубилами, я об этом читала.

– Не будем осуждать двадцатый век... – примирительно сказала Симона.

– Но <бритва>, – воскликнул Финн, – не слишком тонкий хирургический инструмент! <Бритвой> можно зарезать!

– Резали, – ответил Геннадий. – Сверхточный календарь майя, Антарктиду на древних картах с ее хребтами под километровым льдом – все объясняли, исходя из принципа монаха Оккама...

– С позиций камнерубильной техники, – добавил Финн.

– Вот и кристалл, – кивнул на его реплику Геннадий. – Предположим, что он вырос сам или его создала молния, выплавив из породы. Объяснение? Объяснение. Примите и успокойтесь... Вижу, что не хотите успокаиваться, Геннадий жестом предотвратил готовые возражения. – Я не кончил! Есть иллюстрация к сказанному. К счастью, современная. Мы пришли в болота Альдеры – планета с аборигенами, эпохой палеолита, с пещерным свирепым укладом. Построили космодром из плит, больших, чем в Баальбеке. И, не скроем греха, ушли оттуда. Альды каменными рубилами – совпадение?.. – до сих пор крушат покинутый космодром. Надстройки разнесены в прах... Через сто тысяч лет у альдов появятся свой Ньютон и свой Оккам. Останутся плиты в основании космодрома. Кто-то будет пытаться разгадать происхождение плит, увидит на них следы каменных топоров. И <Бритва Оккама> срежет всякую мысль о появлении здесь инопланетных разведчиков.

К чему я веду? – закончил Геннадий. – Кристалл мне напоминает атомную решетку. Точки пересечения граней – узлы взаимодействия электронов. Похоже на атом. Похоже на символ. Безумная идея, скажете? Может быть, ее бритвой?..

Охотников выступить с бритвой не находилось. Если на Земле еще остались загадки – те же каменные шары, – что можно ожидать на неизвестной планете?

Поговорили еще, пока Фаготин не предложил:

– Кончаем дискуссию. Завтра работа. И послезавтра работа.

Кристалл оставили в зале, на подставке, как он стоял. Только подставку придвинули к окну, освободив середину зала.

Работа продолжалась. Все было просто и повседневно: пленки поступали одна за другой, переснимались на крупный план. Люди давали названия горам и долинам, завершая работу над картами, оживляя незнакомую землю своей фантазией, теплотой.

Названия записывались счетными машинами, передавались с одной станции на другую, чтобы не было дублирования.

Но дублирование возникало.

Симона Ронге озеро в хребтах южного полушария назвала Утренним. Счетная машина замигала желтыми лампами: такое название есть у Галлы Синозы в северной группе.

Симона вызывает Галлу по видео:

– Уступи мне название.

– Не подумаю! – отвечает Галла.

– Оно мне нравится, – говорит Симона.

– Мне тоже нравится.

Симона изобретают уловку:

– Я придумала его раньше тебя.

– Когда? – спрашивает Галла. В глазах у нее искорки смеха.

– В семь часов.

– А я без пяти семь! – возражает Галла.

– Галла... – Симоне хочется оставить название за собой.

– Не проси! – Глаза у Галлы большие, синие. Красивые глаза. Симона смотрит в них, любуется девушкой. Галла моложе всех в экспедиции, почти девочка. Название доставляет ей удовольствие. Галла даже краснеет, что приходится спорить с Симоной.

– Ладно, – уступает Симона. – В следующий раз...

– Уступлю! – Галла радостно трясет головой.

Симона готова выключить видео, но подходит Фаготин.

– Серенгу, – кивает Галле.

Галла кричит:

– Виктор Андреевич!

В рамке появляется Виктор.

– Здравствуй, – приветствует его Геннадий. – Какие новости?

– Нормально, – отвечает Виктор. – Работаем.

– Я спрашиваю новости, – уточняет Геннадий.

– А... – Виктор перемещает рамку видео на тумбочку в углу комнаты. Четыре вот такие призмы, – слышится его голос. – Одна величиной с бочку. В лесу.

– Дискутировали? – спрашивает Геннадий, показывая свою призму на столике у окна.

– Было, – отвечает Серенга.

– К чему пришли?

– Непонятные вещи.

– У тебя двое химиков, – напоминает Геннадий.

– Говорят, что стекло. Похоже на органическое.

– Искусственное?..

– Проводит электричество, как металл. Ребята еще возятся в лаборатории. Что будет интересное – сообщу.

– Сообщи.

Две-три недели прошли спокойно. Были найдены еще призмы, никто уже не удивлялся их прозрачности, месту находок – в ущельях и на равнинах.

Зато, как предвидел Фаготин, фантазия у картографов начала истощаться. Раньше, отметил Геннадий, чем следовало, – впереди полгода работы. Люди стали задумываться, повторяться, пришла апатия.

– Мыс Гаттерас, – предложил название Берни.

– Есть на Земле.

– Ну и что? – начинался спор. – Взяли же полуостров Рыбачий.

– И заменили.

– Да, заменили.

Однажды в такой вот час Симона сказала:

– Реку в квадрате семьсот девять дробь девятьсот я назвала Аунауна.

Все повернули к ней лица.

– Аунауна, – повторила она.

– Ни на что не похоже, – запротестовал Игорь.

– Непохоже, – согласилась Симона. – Зато звучит.

– Ничего не звучит! – возразила Майя. – Аунауна...

– Не по-нашему как-то, – поднялся со своего места Самдар.

– Долго ты думала? – спросила Майя Симону.

– Думала... – неопределенно сказала Симона... – Не то что думала, звучит в ушах и звучит. Словно кто-то нашептывает.

– И у меня странные названия получаются, – вмешалась в разговор Иванна. – Я вот отдельно выписала: Зуулу, Роа...

К ней подошли.

– Зеее... – продолжала Иванна.

– Откуда ты их взяла?

– С потолка! – рассердилась Иванна. – Откуда мы все берем?

Тут же одумалась и сказала спокойно:

– Сами появляются. Лезут в голову.

– Есть! – крикнул Берни, который за минуту до этого предлагал мысу название Гаттерас. – Мыс Моо!

– Ребята, и мне... – отозвался Василий Финн. – Какой-то гавайский язык: река Пееке...

У Берни уже стояло на карте: мыс Моо.

– Нет, хватит! – возразила Иванна и написала вдоль хребта, над которым сидела с полчаса: Зуулу.

Бросила карандаш:

– Не могу!

– И я не могу! – Берни отодвинул прочь карту. – Наваждение!

– В уши так и дудит!..

Побросали карандаши. Происходило что-то странное, и все это чувствовали.

– Перерыв! – объявил Геннадий.

Когда все вышли на воздух, Геннадий запросил Северную. В рамке стоял Серенга, глаза его блестели от возбуждения.

– Что у вас? – спросил Геннадий.

– Паника, – ответил Серенга.

– С названиями?..

– С названиями.

Вечером разразилась гроза.

Грозы на планете бывали и раньше. Радовали обитателей станции: молнии, гром были как на Земле.

– Смотрите, смотрите! – вскрикивал кто-нибудь. – Какая резкая молния!

Ветвистый огонь обнимал небо, все вспыхивало синим или оранжевым.

– А вон шаровая!

– Еще, еще!..

Шаровые молнии появлялись в каждой грозе. Плыли над лесом, над станцией, вызывая общий восторг:

– Чудо!..

Сейчас в воздухе кружились хороводы шаровых молний, гирлянды. Никто не кричал: <Смотрите!> В пляске шаров можно было увидеть закономерность. Появляясь из туч – гроза была сухой, ни капли дождя, – шары падали на здание станции, казалось, вот-вот коснутся крыш. Но крыш они не касались. Взмывали свечой, кружились цепочкой вокруг построек, даже перегоняли друг друга.

Обитатели станции толпились у окон. Удары грома сотрясали воздух и станцию. Ветвистые молнии были выше туч, били почти беспрерывно; сполохи белого и фиолетового огня проглядывали сквозь тучи, охватывая их с одного, с другого конца, словно грозя поджечь.

– Выключите свет! – распорядился Геннадий.

Электричество выключили. Тьма вошла в залу, сполохи бились за стеклами.

– Все вокруг станции... – сказал кто-то.

– Кажется.

– Нет, не кажется! Станция в центре грозы.

В ряду противоположных окон вспыхивали те же молнии, сыпались огненные шары.

– Несдобровать нам сегодня, – мрачно бросил Василий.

– Ну, ну... – возразили ему, но в голосах звучала тревога.

Между тем пляска шаров становилась неистовой.

– Видео... – попросил Геннадий в надежде связаться с Серенгой.

Видео не работало.

– Защитное поле!

Голубая завеса не вспыхнула. Самдар включал и выключал рубильники:

– Нет тока...

– Зашторить окна!

Заслонки не опустились. Геннадий забыл, что нет тока.

– Волнуешься, командир? – спросил Василий.

Геннадий пожал плечами. Люди перед стихией были полностью беззащитными.

Круговерть огненных шаров вдруг замедлилась.

– Смотрите!..

В ответ раздался звон лопнувшего стекла. Осколки посыпались на подоконник, люди шарахнулись от окна.

Шар величиной с арбуз втиснулся в разбитую шибку, секунду поколебался на месте, словно отряхиваясь, не зацепил ли пылинки с металлической рамы?..

– Стойте не шевелясь! – сказал Геннадий.

Шар покружился под потолком, спустился к столу. Задержался над картой Симоны – карта была почти заполнена, – неторопливо двинулся к сейфу. Вел себя как обычная шаровая молния, которая может обойти комнату, покачаться над металлическими предметами и выйти в то же разбитое окно, в какое влетела. Главное в этих случаях – не шевелиться, не создавать тока воздуха, чтобы не привлечь к себе молнию. Геннадий повторил еще раз:

– Не шевелитесь!

Над сейфом шар задержался, проделывая круговые и в то же время колебательные движения. В комнате почувствовался запах горного снега, озона.

– Долго это будет? – спросил Самдар.

– Тише! – сказала Симона.

Шар продолжал колебаться над сейфом.

– Что его привлекло? – спросила шепотом Майя.

– Тише...

Шар оторвался от сейфа, поплыл к окну.

– Так-то лучше... – сказал кто-то с иронией,

Страха у людей не было – присмотрелись. Да и ни к кому из людей шар не приближался.

– Поди, поди прочь, – приговаривал Берни. – Чего тебе здесь?

Шар пересек комнату, был у окна.

– Ну вот, – сказал тот же Берни. – До свиданья.

Шар не ушел на волю. Приблизился к призме, коснулся ее верхней плоскости. Будет взрыв – шар впервые задел предмет!.. Но взрыва не последовало. Призма вспыхнула изнутри, ее пронизали искры, покружились и застыли горсткой смородины или крупной рыбьей икры.

– Аккумулятор! – сказал Самдар.

– Инкубатор... – поправила его Симона.

Шар еще раз коснулся поверхности, и еще горсть икринок застыла в призме.

– Симона права! – сказал Геннадий.

Шар поднялся к выбитой шибке, задержался, словно прощаясь или желая что-то сказать. <Кажется, усмехнулся>, – заметит после Самдар. После когда все станет ясным. Сейчас все следили за молнией и хотели лишь одного: Уйди.

Шар ушел, словно растворился в воздухе.

Зажегся свет.

– Пронесло! – вздохнули картографы.

Заговорили наперебой:

– Что это было?

– Празднество?..

– Ничего подобного не видела в жизни, – говорила Симона. – Ничего подобного!

Наклонилась над картой.

– Ребята!.. – отшатнулась, лицо ее побелело.

– Что с тобой? – кинулись к ней.

– Карта... – шепотом произнесла Симона, опустилась на стул.

Карта была другой. Названия, придуманные горам, холмам, были другими, горы вместо Алмазных назывались Тахее, холмы из Пологих превратились в Баата. То же самое с ручьями, лесом. Только река со странным названием Аунауна так и осталась – Аунауна...

– Это сделал шар?..

Люди, не дыша, сгрудились вокруг карты.

– Шар?.. – спрашивала Симона.

Фаготин шагнул к сейфу, распахнул дверцы. Выхватил атлас – руки его дрожали, швырнул на стол. Все названия в картах – до единого – были изменены.

– Электронная жизнь, – сказал Геннадий. – Вот кто хозяин планеты – не мы!

Василий шумно вздохнул, Самдар повернулся к окну:

– Силы небесные!..

За окном была ночь – черная и чужая. Зигзаг расколотого стекла блестел росчерком, перечеркнувшим работу и присутствие людей на планете.

– Еще!.. – указала Майя на титульный лист, до которого добралась, перелистывая страницы атласа.

На первом листе осталось слово НАДЕЖДА – единственное, написанное по-русски. Исчезла только большая буква в начале слова – стояла маленькая!..

Как ни удивительны были события последнего часа, перемена буквы с заглавной на маленькую поразила всех как громом. С минуту в зале царила растерянность. Искали объяснение и не находили слов высказаться. Самдар пришел в себя раньше всех:

– Что это – шанс?..

Фаготин крутил тумблеры передатчика, вызывал корабль:

– <Юнона>! – повторял он. – <Юнона>!

Ребята все еще рассматривали титульный лист.

– Может быть, они хотят с нами контакта? – продолжал спрашивать Самдар.

– <Юнона>! – вызывал Геннадий.

– Слушаю! – ответил корабль. По голосу картографы узнали капитана Гулаева.

– Свертываю работы по картографии. Объявляю эвакуацию, – сказал Фаготин.

– В чем дело? – Наладилась видеосвязь, встревоженные глаза Гулаева смотрели с экрана.

Геннадий коротко доложил о происшедшем. Показал несколько карт с неведомыми названиями. Гулаев слушал, кивал головой.

Подключился к видео Виктор Серенга, показал станцию:

– Призмы полны икрой. Прекращаю работы.

Капитан <Юноны> согласился с руководителями:

– Меняю курс. Ждите.

Помедлил секунду. Спросил:

– Как же теперь с Надеждой?

– Надежда останется, – ответил Геннадий. – Подлинная надежда на диалог с хозяевами. Нужна комиссия по контактам.