Текст книги "Прынц"

Автор книги: Михаил Заскалько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Его уже пытались дрессировать…

–Так то были дуры, а ты у нас вумная. Ты ж не станешь, пардон, гадить себе в карман.

Пока Люська была рядом, Зоя верила на все девяносто девять процентов в успех операции, но как только стих шум вертолёта, вера пошатнулась, и процент успеха резко понёсся вниз, тормознув на первой пятёрке. Мысленно Зоя уже трижды обругала себя, что согласилась на эту дурацкую авантюру. У Бориса не просто заноза, он оброс иглами обиды, как дикобраз и при малейшей опасности метал ядовитые шипы без разбору. Чтобы вынуть занозу, "дикобраза" надо лишить колючек, попросту ощипать как куру. И что в итоге получим? Люська верит, что человека. Сейчас, оставшись одна, без Люськи, Зоя сомневалась в этом. Не человек получится, а ещё более обозлённое бедное животное.

– Ну, всё, Танюш, готово,– Зоя по привычке придирчиво оглядела накрытый "стол".– Кто пойдёт звать?

– Конечно я,– Танечка выпрямилась и, подражая маме Люсе, придала лицу характерное выражение, а голосу – тон: – Ты только ещё больше его разозлишь.

– Кто б спорил,– усмехнулась Зоя.– Тогда смелее в клетку льва.

–Ты забыла? Это не лев, а кот Матроскин.

– Ой, спасибо, что напомнила, память ни к чёрту. И что б я без тебя делала.

Танечка дурашливо запыхтела, ручки в бока, бровки нахмурила:

– Ну, ты мама Зоя и зануда!

– Ох, я и зануда. Вы б с этим…котом взялись за моё воспитание.

– И возьмёмся. Только потом не плачь.

– Постараюсь. Ладно, зови кота, остынет ведь.

В отличие от голливудских, в нашей истории остров не был экзотическим, и расположен не в море-океане, и даже не на реке, а на самом настоящем болоте. В одном лишь была схожесть с киношными – остров необитаемый. Планируя операцию, Люська пообщалась с местными старожилами, от них и узнала, что так называемые Фомкины болота практически непроходимы, в войну правда были ещё деды, которые ведали о редких бродах на острова, но нынче никто не знает. Облетев на вертолёте окрестности, Люська выбрала именно этот островок: из всех он был самый сухой и самый большой – в диаметре километра два. Непролазные топи вокруг острова тоже играли свою роль в операции: Борис не сбежит раньше времени и волей неволей будет вынужден общаться с другими островитянами, тем самым, двигая операцию к намеченному финалу – "танцы-шманцы, страстный поцелуй".

Танечка без опаски шагнула в заросли. За то время пока дяБоря спал, Танечка с мамой Зоей обошли остров, отметили, что умеренно заросший, заплутать невозможно, приметили грибные и ягодные участки, единственно, что не понравилось – много комаров. Но мама Люся предусмотрительно снабдила антикомаринной мазью, так что комары не стали проблемой.

– ДяБоря, ау! Где вы?

Он сидел на полусгнившей поваленной берёзе у самого начала болота, обмахивался веткой. Брючины закатаны выше колен, ноги в чёрной болотной грязи. Рядом лежали ботинки и шест наполовину мокрый.

– Идёмте кушать.

Глянул искоса, через плечо, но ничего не сказал. Танечка отметила, что лицо его уже не злое, а очень усталое.

– Идёмте, а? Остынет.

– Тебя как зовут?– вдруг спросил спокойным нормальным голосом.

– Таня.

– А лет сколько?

– Скоро девять будет.

– Девять…– голос у дяБори дрогнул, по лицу пробежала тень, на секундочку Танечке показалось, что он сейчас заплачет. В следующую секунду она вспомнила рассказ мамы о дочках дяБори, которых он очень любил, "а стервы-жёны разлучили его с ними", и тотчас испытала незнакомое чувство: будто перед ней маленький мальчик несправедливо обиженный, если его не пожалеть, то он горько расплачется.

Неожиданно для самой себя Танечка присела рядом, сочувствующе вздохнула, сложив руки на коленях.

– Если вам хочется поплакать, можете у меня на плече поплакать,– сказала Танечка, почему-то дрогнувшим голосом, и тут же себя обругала: " Не это я хотела сказать, не это! Вот дурочка!"

ДяБоря кашлянул, будто поперхнулся, глухо обронил:

– Если бы плаканье помогало, я бы давно стал плаксой…

– А тогда…тогда можете дружить со мной, как…с дочкой. Если захочете, можете любить…

ДяБоря выпрямился, перестал обмахиваться веткой, впервые прямо посмотрел в лицо Танечки, опять кашлянул, затем глухо выдавил:

– Спасибо, Таня.

– Друзья?– Танечка протянула руку.

– Друзья,– дяБоря вытер ладонь о куртку, осторожно пожал руку Танечки, не спешил отпускать.

– И вы больше не будете пугать ребёнка?

– Не буду. Только взрослых тётей.

– Взрослые тёти не все плохие,– сказала Танечка, с удивлением прислушиваясь, как тепло от руки дяБори перетекает в её руку, заполняет всё тело, изгоняя страхи и всё-всё плохое, освободившиеся места тотчас заполнялись спокойствием и уверенностью.

– Все невесты хороши, откуда же берутся плохие жёны?– усмехнулся с горечью дяБоря.

– А сколько у вас было жён?

– Три.

– Всего три, а вы говорите так, как будто все-все-все невесты на земле стали вашими жёнами.

ДяБоря засмеялся, может быть впервые за много лет, искренне и раскованно:

– А ведь логично…Ну, подруга, ты как затрещину влепила.

– Да? – Танечка тоже рассмеялась.– Я не заметила. Может, это комар укусил?

– Тогда это был комарище.

– Танюша, ау, где вы?– сквозь заросли выпорхнул голос Зои.

ДяБоря оборвал смех, вновь стал суровым и холодным, наконец, отпустил руку Танечки.

– Иди, кушай.

– А вы?

– Я не хочу.

– Хорошо,– вскочила Танечка, – вы пока посидите, поразмышляйте, я принесу вам сюда. Здесь будете?

– Здесь буду.

Уже скрываясь в зарослях, Танечка обернулась:

– ДяБорь, хотите умную мысль скажу?

– Ну, скажи.

– Из-за трёх блох не стоит одеяло выбрасывать. Наверно пословица, я по радио услышала.

– Это ты к чему?

– Подумайте.

11

– Поплыл!– вылетела прямо на Зою Танечка.

– Как поплыл?! Куда? Там же болото!– всполошилась Зоя.

– Тьфу, мама Зоя, ты какая-то тормозная стала! Поплыл – в смысле таять стал.

– Фу-у,– выдохнула Зоя образовавшийся в горле ком.– Напугала, негодница. Я ведь действительно решила, что этот кот поплыл…

– ДяБоря не кот!– резко перебила Танечка, нахмурившись.– Он мой друг!

– Уже?! Мда, скорость…Ты не просто талантливая актриса, ты супергениальная актриса.

– А я и не играла. Всё по-настоящему. ДяБоря увидел меня и вспомнил своих дочек. Ему хотелось плакать, я пожалела…

– Может и мне пойти пожалеть…

– Прогонит, – сказала Танечка, о чём-то задумавшись.– Ты взрослая тётка, а он только с ребёнками разговаривает…

– Так значит, – усмехнулась Зоя.– Похоже, шансов у меня никаких – молодёжь верховодит. Есть-то, придёт?

– Нет, я сама ему отнесу,– ответила Танечка всё ещё задумчивая, но в следующую секунду встрепенулась: – Придумала!

– Как меня, конкурентку, выжить с острова?

– Нет! Нужно, чтобы не ты, а дяБоря тебя пожалел!

– Гениальный план! Доча вся в маму. И как это сделать?

– Давай, как будто я с тобой поссорилась и уйду к дяБоре. И понарошку буду долго сердиться на тебя. А ты здесь переживай, плачь. Потом, когда будет уже темно, я перестану на тебя сердиться и захочу помириться, попрошу дяБорю меня проводить. Мы придём, а ты здесь вся зарёванная, несчастная. У дяБори дрогнет сердце, он начнёт тебя жалеть и влюбится. Здорово я придумала?

– Нет слов. Мамка отдыхает…

– Не смеёшься?

– Обижаете Татьяна Юрьевна! Да как я могу смеяться над вашей гениальностью. Я просто сражена вашим великолепием! Я ведь просто "взрослая тётка"…

– Смеёшься, смеёшься. Ладно, сегодня я добрая, не обижусь. Что стоишь? Собирай обед.

– Слушаюсь и повинуюсь.

– Ты только с дяБорей так не придуривайся.

– Как скажете, Татьяна Юрьевна. Да я теперь каждое ваше слово как завет буду принимать!

Танечка вздохнула, а на лице её буквально читалось: ох уж эти взрослые, столько мороки с ними.

12

Танечка не только придумала "гениальный" план, но и вложила первую весьма болезненную лепту в его осуществление. Пока Зоя собирала обед для Бориса, девочка решительно подошла к зарослям крапивы, помедлив и глубоко вздохнув, закрыв глаза и закусив губу, сунула оголённую руку в крапивную гущу. Как ни крепилась, но вскрик выпорхнул сквозь стиснутые зубы, брызнули слёзы.

Зоя услышала вскрик и моментально оказалась рядом:

– Что? Таня, что? Укусили?

Танечка показала покрасневшую руку.

– Как же ты…– начала Зоя и осеклась, внимательнее глянув в лицо девочки, растерянно выдохнула: – Зачем?

– Я не смогу понарошку плакать,– глотнула слёзы Танечка. – Нужно чтобы дяБоря поверил…

– Много чести для него. Пошли, мазькой смажем…

– Нет!– отпрянула Танечка.– Тогда не сработает…

– Ага! Может мне руку сломать и ногу подвернуть, тогда точно сработает…Всё, Таня закрываем эту лавочку! Я сейчас позвоню маме…

– Она скажет: "Не пори чушь, мать!" и отключит телефон.

– Ох уж эти мне Бугаевы!

– Да мы такие,– улыбнулась сквозь слёзы Танечка.– Всё будет океюшки. МамЗоя, ты не отвлекайся, думай про свадьбу.

– А чего мне думать? У меня такие классные организаторы: всё спланируют, всё продумают. Разжуют и в рот покладут, знай, глотай. Только улита едет, когда-то будет…

– МамЗоя, ты прямо как ребёнок! Пойду я, а то мы по правде поругаемся…

ДяБори на месте не оказалось.

– ДяБоря, где вы? Я принесла обед.

– Иди сюда,– прозвучало тотчас справа из лесной гущи.

Он стоял на коленях и что-то мастерил. Подойдя ближе, Танечка увидела миниатюрный колодец: рядом с молодой сосенкой бил ключ, дяБоря расчистил его и обложил полешками, присыпал землёй, вода уже наполовину заполнила "сруб".

– Ух, ты, как здорово!– Танечка забыла и про саднящую боль в руке и про слёзы.– Будем пить чистенькую водичку! А то мне из бутылок не нравится.

– Мне тоже,– начал дяБоря и осёкся, внимательней всмотревшись в лицо Танечки.– Ты плакала? Что случилось? Ушиблась?

– Нет,– Танечка присела на корточки, глядя во все глаза, как вода в колодце светлела, а рыжая взвесь кругами оседала на дно.

И тут дяБоря увидел красную руку девочки, россыпь волдырей, выдохнув нечленораздельное, похоже, ругательство, быстро вскочил, метнулся влево в заросли, через пару секунд вернулся, держа в руке пучок каких-то листьев и лоскут бересты.

– Давай,– вновь опустился рядом на колени.

– Что?– Танечка не отрывала глаз от колодца: вода вот-вот должна была перелиться через край, и ей очень хотелось увидеть этот момент.

– Руку. Ясно: крапивой обожгла. Больно? Поэтому и плакала? Сейчас полечим ручку.

Танечка опомниться не успела, как дяБоря обложил руку прохладными листочками, закрепив их берестяными верёвочками. Боль лишь на секундочку напомнила о себе и затихла, по руке разлилось приятное тепло, и ещё было чуточку щекотно.

Вода, наконец, перелилась через край и весело зажурчала, вернувшись в родное русло.

– Водопадик получился! – обрадовалась Танечка, но, глянув на "забинтованную" руку, вспомнила о своей роли.

–Что, жжёт?– дёрнулся дяБоря, увидев, как изменилось лицо девочки.

Танечка помотала головой, разбрызгивая запланированные слёзы.

ДяБоря заглянул ей в лицо:

– Да, подруга, а ведь ты врёшь и не краснеешь. Не из-за руки плачешь. Давай, рассказывай. Или мы не друзья?

Танечка всхлипнула:

– Друзья…Я не хотела вра…говорить неправду. Просто она…такая…Мы поссорились, и я больше к ней не пойду! С вами буду…

ДяБоря кашлянул, точно поперхнулся:

– Со мной тебе будет нехорошо. У неё палатка, а у меня небо над головой…Вот сейчас успокоишься и пойдёшь мириться…

– Не буду я с ней мириться!– вскочила Танечка. – Пусть сначала помучается, поплачет и сама придёт мириться! Я не пойду, хоть в землю закапывайте! У неё есть топор, сделаем шалаш, и у нас ещё лучше будет…

– Значит, объявляем ей войну?– неопределённо усмехнулся дяБоря.

– Да, войну! Пусть помучается! Будет знать, как детей обижать. Вы только ей помогите палатку поставить.

– А может, пусть сама помучается?

– Нет, мы же не изверги. Пусть знает, что мы не такие… – Танечка для убедительности ещё пару раз всхлипнула, размазывая слёзы по щекам.

ДяБоря вытер руку о брючину, затем достал из внутреннего кармана куртки удивительно белоснежный конвертик носового платка, протянул Танечке:

– Возьми. Вымой лицо и перестань плакать.

– Спасибо. Пойдёте к ней?

– Придётся, раз советуешь. Вот перекушу и схожу.

– Остыло всё уже…

– Ну и шут с ним. Не в ресторане. На воздухе и холодное в охотку пойдёт.

ГЛАВА 13

Оставшись одна, Зоя вдруг почувствовала странное доселе незнакомое чувство: не то растерянность, не то опустошение. А возможно, это отупляющая апатия. Ничего не хотелось делать, да и вообще двигаться. Впрочем, нет: хотелось упасть в родную холодную постель, зарыться в пуховую подушку и провалиться в бездонную пропасть сна. И, разумеется, проснуться, не ведая об этом дурдоме. Зря всё, зря, ничего не выйдет, только время потеряю. Жалко Танюшку: она так верит…

Подкормив костёр, Зоя присела рядом, подтянув колени и уронив на них голову. Смотрела на огонь и снова и снова проклинала ту минуту, когда поддалась заверениям Люськи и дала согласие на эту авантюру. Разрасталось пламя костра, и разрасталась жалость в груди Зои. К себе. Ну почему, почему у других всё как у людей, а у неё всё наперекосяк? В кои веки сердце по-настоящему потянулось к мужчине, а он оказался…кот. И вовсе не Матроскин, а дикий лесной кот. Такие, говорят, не поддаются дрессировке. Так чего же я тут делаю, как дура?

С детства Зоя умела вовремя поставить запруду слезам, но сейчас, почему-то махнула рукой, и слёзы, точно получив разрешение, хлынули обильно.

"Полный капец! Вот я уже и превратилась в слезливую бабу…всё по плану Люськи. Только всё это коту под хвост…О, лёгок на помине…"

Борис, игнорируя Зою, точно она была всего лишь пенёк, прошёл к месту, где лежали вещи, взял топорик и стал делать колышки. Затем также молча и деловито, развернул палатку, на минутку огляделся, как лучше поставить и приступил к установке.

Чуть повернув голову, Зоя наблюдала за Борисом. Жалость к себе и вспыхнувшая было злость при появлении Бориса, улетучились, медленно, нехотя возвращалась привычная уверенность. А с нею пришло и то удивительное ощущение, как тогда, во время наблюдения за колкой дров. Ну, вот ничего особенного нет в занятии Бориса, почему же хочется смотреть и смотреть, совершенно не думая о зацементировавшейся в нём ненависти к женщинам. Ещё пару дней назад Зоя твёрдо не верила в народную поговорку, что от ненависти до любви один шаг. Уж если ненависть не показушная, то хоть двадцать шагов сделай, любовь не родится. Вот от любви до ненависти, пожалуй, можно и с полшага перейти. Теперь же, наблюдая за Борисом и прислушиваясь к своим ощущения, Зоя вновь, слабенько, правда, начинала верить, что переход от ненависти к любви возможен. Пусть не с одного шага, с десятого, с двадцать пятого, но возможен. Люська в это верила, как христиане верят в Христа. Помнится, Зоя как-то спросила: а если этот ненавистник не захочет сделать шаг? Люська с полной убеждённостью заявила:

– Да пусть он хоть сто раз не хочет – любовь заставит, ибо не хотеть можно только с холодной головой. Когда есть любовь-голова горячая, и шагаешь чаще всего спонтанно. Шагнёт как миленький.

Шагнёт… А остался ли в душе Бориса хоть один здоровый участок, где можно взрастить саженец любви? Или там пустыня и только ветер гуляет, гоняя барханы из песка обид?

Борис закончил установку палатки, последний раз проверил крепления. Зоя не спешила убирать следы слёз с лица и менять позу несчастной девы. План Люськи – "совместная установка палатки сблизит"– дал сбой, сейчас по идее должен включиться план Танечки: дяБоря увидит бедную несчастную заплаканную мамЗою и начнёт жалеть…

Борис с топориком приостановился рядом.

– У тебя что, мозгов совсем нет? Собственную злость на ребёнке срываешь.

– Не поняла?– неожиданно для самой себя растерялась Зоя.

– Оно и понятно,– едко усмехнулся Борис.– Умишка то кот наплакал, где уж понять.

– Слушай!– вскочила Зоя.

– Нет желания слушать твой трёп. Ты вот ревела, ну и ной дальше, может, поумнеешь.

–Ты…ты…

– Всё, разговор окончен. Бухти дальше.

– Скотина! Кретин! Чтоб тебя комары зажрали!

Борис давно уже скрылся, а Зоя всё не могла остановиться: перечислила все обидные слова, пнула кучу хвороста, затем палатку и, наконец, обессиленная опустилась у входа.

– Зачем? Зачем мне всё это? Ненавижу! Всё! Поиграли в дурдом и хватит!

Вскочив, кинулась к месту, где был спрятан мобильник. Но его там не оказалось. Танины следы красноречиво говорили, кто забрал телефон. Девчушка, видимо предугадала срыв мамЗои и решила не давать ей шанса не вовремя выйти из игры. Таня, как и мама, верила в успешный исход операции "Троянская лошадь".

ГЛАВА 14

ДяБоря вернулся хмурый, и Танечка поняла, что её план не сработал. Значит, мамЗоя сделала всё не так, как надо. Наверно, сидела и улыбалась, думая про свадьбу, а нужно было плакать и быть несчастной. ДяБоря увидел её улыбку и, конечно же, разозлился, наверно решил, что мамЗоя как дурочка. А такую не захочется жалеть, и в таких не влюбляются.

Танечка глубоко вздохнула: придётся придумывать другой план. Жаль, она так верила, что тот план сработает, и всё будет океюшки…

Ох, ну почему эти взрослые иногда бывают такие бестолковые?!

На некоторое время они словно забыли о существовании друг друга: Борис готовил жерди, Танечка тщательно перетряхивала память, в надежде, что что-нибудь натолкнёт её на новый план.

Наконец, Танечка прекратила пустые терзания и глянула на дяБорю и тотчас встрепенулась, поражённая увиденным: в десяти шагах от "колодца" ходко шло строительство хижины. Стены росли на глазах: дяБоря точно корзину плёл, пропуская между стволов жерди. Лицо у него уже не было хмурым, а сосредоточенно-увлечённым, будто он занимался любимым хобби. Танечке, почему-то захотелось принять в этом участие – она тотчас присоединилась. Принимая от неё очередную жердь, дяБоря внимательно посмотрел, тепло улыбнулся:

– Подсобник всегда кстати. Только осторожно, не поцарапайся.

Работа пошла быстрее и вскоре стены поднялись на два метра. Хижина теперь представляла собой почти правильный ромб, у неё было оконце и дверной проём. А ещё через полтора часа была готова и крыша: поверх жердей аккуратно уложены лапник и ветки.

– А что, Танюш, не хило получилось. Ай да мы! Сейчас нарежем лапника для постелек, и будут царские палаты.

– У неё…есть наши спальники,– невольно вырвалось у Танечки.

ДяБоря неопределённо усмехнулся:

– У неё много чего есть…да не про нашу честь.

– А давайте пойдём…и скажем: всё пополам…– проговорив, Танечка невольно затаила дыхание: рассердится или нет?

ДяБоря не рассердился, он лишь странно хмыкнув, обронил:

– Будем посмотреть.

Внезапно налетел сырой ветер, стал проверять прочность хижины. Небо ходко затягивалось чёрной тучей.

– Не стой на ветру – простудишься!– крикнул дяБоря и быстро стал собирать сушняк, вносить в хижину.

Танечка сначала юркнула внутрь хижины, но там гулял сквозняк, выбежав, она присоединилась к дяБори.

Дождь, точнее самый настоящий ливень, хлынул так же внезапно, как и порыв ветра. ДяБоря уже соорудил костёр в центре хижины. Поначалу дым метался внутри, не найдя выхода, но дяБоря чуть прикрыл окно пучком травы и дым устремился в дверной проём. Вскоре внутри было тепло и даже уютно, потрескивали дрова, завораживающе шумел дождь, пахло сладковатым дымком.

"Хорошо, – подумала Танечка,– как в кино…"– и тут же осеклась: а как там мамЗоя? Одна в палатке…ей наверно страшно…

Танечка глянула на дяБорю: он беспокойно смотрел на дверной проём, на дождевую завесу, морщился, вздыхал. Может тоже про мамЗою думает?

– Вы…про неё думаете?– не удержавшись, осторожно спросила.

– Что? – дёрнулся дяБоря, глянул так, словно только что проснулся.– Аа, нет… Крышу Осиповым не доделал, наверно ругают меня последними словами…Тебе не холодно?

– Не холодно.

Танечка огорчилась, но постаралась не показывать этого своим видом.

"Про какую-то крышу думает,…значит, мамЗоя его нисколечко не зацепила. Такой прекрасный план был… И он сработал бы, если бы мамЗоя не испортила… Говорила же ей: будь заплаканной, несчастной… Наверно держалась как у себя в офисе, разговаривала, как с рабочими… Конечно, я бы тоже в такую не влюбилась… Нужен новый план. Думай, Таня, думай…думай, думай…"

Задумавшись, Танечка не заметила, как подкрался сон, сгрёб в охапку и швырнул в тёплую бездну…

ГЛАВА 15

Зоя упрямо нарезала круги вокруг стоянки, в надежде по каким-нибудь меткам обнаружить новый тайник телефона. Вспомнив про танин ожог руки, сунулась в заросли крапивы. На грубое обращение с собой растения жгуче отвечали. Отпустив на волю слёзы, Зоя не сдерживала и слова: материла себя дуру, что согласилась участвовать в этой дурацкой лошадиной затее, доставалось и Люське и Борису, и всему мужскому племени. Краешком сознания, Зоя понимала, что у неё самая элементарная бабья истерика, но остановиться, взять себя в руки уже не было сил. Из-за истерики поначалу и ожоги крапивы игнорировала, однако вскоре они о себе заявили так, что и телефон и всё остальное ушло на второй, третий план. Мало того, что руки стали красными, покрылись волдырями, они ещё и запылали, точно ошпаренные кипятком. Жар постепенно растекался по всему телу, но в основном стремился в голову. Вскоре Зое казалось, что её голова пустой сосуд, в который налили крутой кипяток, он плещется, ударяясь о череп и обжигая область висков и темечко. Глаза стали сухими, под веки точно песок попал, а изнутри, будто кипяток норовил продавить глазные яблоки и вырваться наружу.

Поняв, что у неё подскочила температура, Зоя поспешила к палатке. Слишком быстро поспешила, забыв о внимании: в какой-то момент зацепилась за выступавший из почвы корень, и грохнулась так, словно её силой пихнули в спину. Головой и правым коленом пребольно ударилась о ствол дерева. Удар в голову выбил остатки истерики, а вот колено… сперва показалось, что под коленную чашечку грубо швырнули жидкий бетон, шекочуще-колючими языками "бетон" потёк вниз, обволакивая кость; достигнув ступни, "бетон" застыл, образовав пудовый башмак.

Колено не гнулось, отяжелевшая нога тянула и тянула к земле, а порой выстреливала такой болью, что тело отрекалось от разума. Голова превратилась в распаренный и разбухший бочонок, и в нём варёными мальками плавали неясные мысли.

Тщетно пыталась Зоя подняться, цепляясь за ствол: руки стали чужими, они отказывались исполнять её желания.

Осознав, что встать у неё не получится, Зоя поползла. И тут руки и онемевшая нога предательски отрешались от её тела, лишь здоровая нога и плечи преданно служили, выкладывались за троих, продвигая жаркое тело вперёд.

А потом хлынул дождь. Он не принёс облегчения, напротив, он словно явился, чтобы ещё больше помучить Зою: передвигаться стало многосложнее, жар увеличился, голова-бочонок наполнился влагой и влёк к земле, сознание то выключалось, то включалось, точно некто баловался, как с выключателем настольной лампы.

В какой-то момент и помощники сдались. Они ещё по инерции продолжали вяло отзываться на веление разума, но толку от них было с гулькин нос.

И Зоя с ужасом поняла, что это всё. Сейчас отключится сознание, и она сдохнет здесь под проливным дождём как старая дряхлая собака.

И вырвался крик-вопль, израсходовав остатки сил:

– Господи! За что?!?

ГЛАВА 16

…Зоя пробивалась сквозь плотный обжигающий туман, который скорее походил на пар в русской бане. Правда, его было излишне много. Влажный и колкий как стекловата, он рвался с забавным чмоканьем и отваливался пластами, пропуская Зою. Видимость нулевая. Дышать было трудно, но терпимо, во рту пересохло так, что язык казался задубевшим куском крупной наждачки.

Далеко впереди слышался папин голос, он долетал эхом, угасая на излёте:

– Зоюшка, малышка, где ты? Сколько можно ждать?

«Иду, папочка, я иду!» – крик суматошно бился в горле как в жаркой трубе: горячие губы словно спеклись и не выпускали его наружу.

Внезапно она с удивлением почувствовала, что совершенно голая.

«Почему я голая? Я что из парилки не могу выйти?»

А в следующее мгновение она, будто действительно из парилки вывалилась в холодный предбанник. Здесь так же не видать ни зги. Мокрое тело охватило ознобом и стало трясти как в лихорадке.

«Папочка, где ты?!»

Но голос пропал. Ватная тишина давила на перепонки, отдаваясь острой болью в виски.

А потом где-то рядом заплакал ребёнок, и хоть слышимость была слабая, ясно, что это не младенец.

«Откуда здесь ребёнок? Чей? И где я, чёрт возьми?»

Зоя рванулась вперёд и мрак с треском, будто тряпичная занавеска разорвалась, выпустив на волю.

Плакала Танечка, совсем рядом по левую руку. Значит, всё, что было до этого-сон? Странный, однако, сон, почему папка меня звал? Как там бабушка говорила? Если во сне умерший зовёт, значит,…он почувствовал, что его забыли. Кажется, так. Но я никогда не забывала о папке. Разве что…этот кот вломился в моё сердце и потеснил папку на задник, а он решил, что его я забыла. Нет, папочка, нет! Я всегда тебя буду помнить. Ладно, об этом я потом подумаю, а что сейчас…

Свинцовые веки не желали подчиняться, впрочем, как и руки. Похоже, часть сна всё же действительность: и жар тела, и сухость во рту и мрак. А ещё здесь как и во сне она была голая, более того как младенец завёрнута тесно в пелёнки и упакована в спальный мешок. Зачем? Почему? Что было до этого? Дождь, я искала мобильник, потом, кажется, упала… И всё, дальше горячий мрак.

–Таня,– казалось, позвала громко, но услышала лишь приглушённый стон.

Плач прервался, он перешёл в частые всхлипывания. По створке спёкшихся губ ударили капли, живительные капли, они размочили губы, уменьшили их жар. С минуту Зоя глотала жадно падающие капли, чувствуя, как они благотворно действуют на всё тело: притухает внутренняя горячка, кожа перестала зудеть, полегчали веки. И наконец, со второй попытки удалось открыть глаза, но слёзная пелена мешала что-либо увидеть. Проморгалась – слёзная пелена щекотно стекла на виски, вернув глазам их дар – видеть.

Таня сидела рядом у изголовья на свёрнутом в рулон спальнике. Личико её слегка осунулось, налёт бледности изборождён ручейками слёз, они растекались по всему лицу, как вешние ручейки.

– Таня, ты плачешь?

– Я не плачу, я реву,– захлюпала носом Танечка.

– Что случилось?– Зоя сделала попытку высвободить руку, но запеленали её добротно: все попытки оказались напрасны.

– МамЗоя ты лежи, не дёргайся. ДяБоря сказал тебе рано ещё вылезать.

«Видимо я что-то сломала, когда упала. Да, кажется, коленом ударилась…Чёрт, как чувствовала, что эта затея обернётся неприятностями. Ну, Люська, зараза, я тебе устрою «троянскую лошадь»…»

– МамЗоя тебе ещё водички накапать?

Зоя скосила глаза в направление, куда глянула Танечка: над головой, прикреплённая к стенке палатки висела пластиковая бутылка с водой, от пробки вниз тянулась странная конструкция из палочек с желобками, она обрывалась как раз на уровне губ Зои.

«Так ты ещё и изобретатель…лесной кот»,– невольно усмехнулась про себя Зоя.

– А ты чего ревёшь?

Танечка на время укротившая слёзные потоки, вновь отпустила их на волю.

– Вот почему,– вскинула руки так, чтобы Зоя хорошо рассмотрела, не поворачивая головы.

О, Боже! Зою тряхнуло как от удара током: кисти рук Танечки были зажаты лубками и аккуратно забинтованы.

– Нас…затоптали слоны?

– Какие слоны?– не приняла шутку Танечка, затрясла головой, разбрызгивая слёзы.– МамЗоя ты же не головой стукнулась, у тебя просто крупаслёзное воспаление…

– Какое? Может, скрупулёзное?

– Ну, так я и говорю, крупаслёзное. Не цепляйся к словам. Ты даже больная всё равно зануда…

– Ну, хорошо, хорошо, успокойся. Больно ручкам?

– Уже нет, только тепло и щекотно.

– Тогда почему плачешь?

– Реву я, реву,– настойчиво поправила Танечка.– Потому что мне стыдно…ой как стыдно, я думала вспыхну и сгорю как…как…– рыдания усилились и слова просто захлебнулись от потока слёз.

Спустя минуту Танечке всё же удалось взять себя в руки, сквозь поредевший поток слёз, мокрые слова вырывались из плена и тяжко падали на спальник Зои:

– Я…я захотела в туалет, но руки…руки… А он снял с меня трусики и держал как маленькую…Он всё ВИДЕЛ И СЛЫШАЛ, мамЗоя…Мне так стыдно…я не могу на него смотреть, мне хочется в землю зарыться…глубоко, глубоко…Как мы теперь будем дружить? Как, мамЗоя?

– Да, Танюш, плачевная наша доля. Мне тоже надо реветь белугой и зарыться поглубже: твой друг дважды меня раздевал до гола и тоже, между прочим, всё видел…

– Ну, как ты не понимаешь мамЗоя,– дёрнулась Танечка, вновь захлюпав носом.– Не понимаешь ты меня…Ты взрослая, и он взрослый,…а я…я ребёнок, мне стыднее…

– Наверно ты права, я давно забыла, как быть девочкой. Ну, всё, всё, хватит слёзы лить, расскажи, что я проспала.

Когда дяБоря ушёл, и Танечка осталась одна, когда усилился дождь, она вдруг поняла, что ощущение романтики, «как в кино», улетучилось, а на смену пришёл страх. Танечке ужасно страшно стало одной в хижине, и она сломя голову кинулась в дождь. Видимость была плохая, но она надеялась, что по памяти быстро достигнет цели. Где-то на полпути неожиданно споткнулась и неудачно упала. Только пытаясь подняться, поняла, что с руками что-то не так. А следом за осознанием резанула боль.

А тем временем дяБоря наткнулся на Зою, которая уже потеряла сознание. Принёс в палатку. Снял с неё всю мокрую одежду и завернул Зою в одеяло. Затем зажёг спиртовую горелку и поставил греть воду. Когда вышел на улицу, чтобы найти нужную траву, то либо услышал крик Танечки, либо почувствовал, что с ней случилась беда. В общем, вскоре Танечка лежала рядом с мамЗоей так же закутанная в одеяло. А дяБоря носился как заведённый. Пока Танечка, кусая губы чтобы не кричать от дёргающей боли, одновременно боролась с подступавшей сонливостью, дяБоря притащил какие-то листочки и корешки, всё тщательно обмыл и бросил в котелок с кипящей водой. Пока варился «суп» дяБоря сделал лубки и зафиксировал кисти Танечки, а перед этим сделал болючий укол – шприц и ампулу нашёл в аптечке. Заглянув в лицо дяБори, Танечка увидела, что он очень переживает случившееся, и не просто переживает, а ему тоже больно. И Танечка как могла, сдерживалась от стонов, даже пыталась шутить: ерунда всё это, просто ушибы, мало ли у неё было ушибов, всё заживает как на кошке. ДяБоря соглашался, через силу улыбаясь. Потом боль отступила, но не исчезла совсем: она просто стала маленькой и саднящей, как от заусенца. Танечка ещё некоторое время сопротивлялась натиску сонливости, но силы оказались неравные. Уже засыпая, рывками, она увидела, как дяБоря обнажил мамЗою и стал всё её тело обмазывать зелёной кашей и обматывать бинтами как мумию.

Когда Танечка проснулась, дождя уже не было. За палаткой светло, но это ещё был не день, а ранее утро. Танечка чувствовала себя неплохо, если не считать щекочущего зуда в кистях рук. Вот тут ей и захотелось в туалет. Выйти вышла, а дальше хоть плачь. И она заплакала тихо правда, но дяБоря услышал. Он быстро подошёл и сразу всё понял. И сделал всё так, будто Танечка совсем маленькая девочка…Потом Танечка сгорая от стыда вернулась в палатку, закуталась в одеяло и плакала беззвучно. Она не хотела, чтобы её плач опять услышал дяБоря. Он и не услышал, потому что был поглощён мамЗоей: делал укол, щупал лоб, смачивал губы травяным настоем. А потом сказал Танечке, чтобы она следила за мамЗоей, смачивала губы жидкостью из бутылки, которую дяБоря подвесил у неё над головой: нужно было только одну щепочку слегка тронуть и капельки из бутылки начинали бежать по желобку. И ещё сказал, что если мамЗоя проснётся, то препятствовать её желанию выбраться из спальника. Тогда он и обмолвился, что у мамЗои крупаслёзное воспаление и её надо срочно в больницу. Спросил про телефон. Когда Танечка перепрятывала мобильник, думала, что потом легко найдёт, но сейчас почему-то, как ни старалась, не могла вспомнить, куда положила. ДяБоря вздохнул, ободряюще улыбнулся: