Текст книги "Никакого Рюрика не было?! Удар Сокола"
Автор книги: Михаил Сарбучев
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Все знают, насколько прочны грунтовые пешеходные дорожки. Их не размывают дожди и с трудом распахивает трактор. В Гатчине, на берегу Черного озера, уже более 220 лет (построен в 1799 году архитектором Н. А. Львовым) стоит землебитный Приоратский дворец. За свою долгую жизнь он ни разу не реставрировался. В дни Великой Отечественной войны здесь шли ожесточенные бои. От снарядов и авиабомб рушились даже массивные каменные постройки, а этот замок выстоял. Русский архитектор сумел подобрать такой состав землебита, что он до сих пор соперничает с железобетоном.
«Колодцевая» технология возведения стен сохранилась до наших дней, только функцию деревянной опалубки теперь выполняет кирпичная кладка, а так называемая «забутка», или заполнение полостей, осуществляется посредством бетонной смеси (часто с крупным камнем или щебнем).
Дерево, кстати, тоже подбиралось не лишь бы какое, а малогорючее и не слишком поддающееся гниению, например осина, которая и сегодня считается наиболее пригодным материалом для колодезных срубов. В деревнях можно услышать прибаутку «Осина не горит без керосина».
Так что, по большому счету, различие между каменным укреплением и древо-земляным с точки зрения возможностей для отражения агрессии очень невелико. Древо-земляная крепость даже имеет определенные преимущества: она быстрее возводится. Посетите музей ВОВ на Поклонной горе. Там значительная часть экспозиции уделена полевым укреплениям: траншеям, блиндажам и пр. На табличке у каждого экспоната указано время, требуемое для постройки, и число военных строителей. Счет времени идет на часы, потребность в людях – до двух-трех десятков. И, если внимательно присмотреться, можно увидеть много общего между этой технологией и той, которую я описываю. Только в XX веке укрепления зарывались в землю, а в X – возвышались над ней. Стоит ли говорить, что «технологии» ведения войны за десять столетий сильно изменились, но даже сейчас «древо-земляная» крепость не потеряла значения. Единственное существенное преимущество камня – долговечность.
Итак, каменные крепости возводили далеко не сразу вовсе не потому, что камень класть не умели, и не потому, что эта технология «пришла к славянам из Европы» (вариант – из Византии!), а потому, что потребности не было. Когда же появлялась необходимость не просто решить конкретную тактическую задачу, а обосноваться на века, когда крепость приобретала ключевое значение, становилась опорным пунктом княжества, точкой притяжения купцов и мастеровых, тогда возводился каменный город, причем все больше на месте древо-земляного. Действительно, внешнюю оболочку можно поджечь, но, во-первых, не искрой от ZIPPO «со стразой», а во-вторых, никакой безоговорочной победы это не даст. В крепости обычно имелись специальные команды, поддерживающие внешний периметр в состоянии надлежащей влажности, а выгорание даже значительной части опалубки еще не гарантировало обрушения стены. Если же враг повреждал стену настолько, что ее следовало отремонтировать, находились бригады плотников, которые, как только опасность захвата исчезала, восстанавливали исходное положение за пару недель. Появление каменного кремля означало отнюдь не освоение прогрессивных технологий, а повышение статуса города (например, переезд княжеского двора).
Таким образом, по древним следам каменной кладки (при правильной ее датировке!) можно догадаться, какой город доминировал в то или иное время. Так, согласно ПВЛ первый каменный дом в Киеве (причем именно жилой дом, «терем») был построен в 945 году, то есть в год смерти сына Рюрика – Игоря. «идѣже есть дворъ демьстиков за св. Бцею над горою двор теремный, бѣ бо ту терем каменъ»18 («Позади Десятинной церкви Святой Богородицы был теремной двор, и там каменный терем»). Исследователи считают остатками этого терема обнаруженные в 1907–1908 годах бутовые кладки, развалы камней и плинфы (керамические напольные плиты; от греч. πλίνθος – «плита»), что само по себе еще не является доказательством. Надо полагать, стены церкви Пресвятой Богородицы на тот момент были деревянными. Почему же русы так халатно относились к собственной безопасности: терем – каменный, а крепостные стены деревянные?
В Киеве перед археологами вообще встает множество вопросов, способных поставить в тупик. В культурном слое IX–X веков остались буквально отдельные камни, и с их датировкой есть серьезные проблемы. Судить по ним о постройках очень затруднительно. Некоторые историки считают это следствием того, что русские феодалы не любили жить в каменных постройках (?!). Такие вот они русские феодалы – все не как у людей. Кстати, саму Десятинную церковь, если верить источникам, спустя почти полстолетия все-таки решили возвести из камня и даже вызвали для этого «мастеры из грек». Культурный слой XI–XII веков сохранился лучше, так что архитектура времен Ярослава Мудрого изучена достаточно полно. Конечно же, следует упомянуть киевский Софийский собор, возведенный в 1037–1044 годах и хорошо сохранивший под достройками первоначальные формы. Он подробно исследован учеными. Но и здесь не обошлось без споров. Одни специалисты обнаруживали в соборе традиции деревянного зодчества, другие отрицали это, некоторые отмечали близость к романской архитектуре, но все сходились на мысли, что аналогов киевскому собору в мире нет.
Как бы то ни было, упомянутая церковь Пресвятой Богородицы простояла почти 250 лет, пока в 1240 году (в том же, когда «просвещенные» немецкие рыцари возвели деревянную крепость в Копорье) далекие предки Тараса Бульбы не выжгли Киев подчистую [1] . Этот год стал переломным в истории города. Каким таким напалмом жгли казачки Мать городов русских, что оказались напрочь уничтожены все каменные постройки, – тайна сия велика есть. Но серьезные находки, свидетельствующие о величии города, появляются лишь после этой даты.
Теперь обратимся к легенде об Аскольде, о том, как он плыл на лодьях по широкому Днепру, и о том, как в одном из поселений, расположенных на высоком правом берегу, люди, которые вышли ему навстречу, на вопрос «Кто вы и чей это град?» ответили: «Град сей Киев, а платим мы дань хазарам». Да, получается история-то вполне достоверная. Киев на момент появления дружины Аскольда был относительно небольшим полянским поселением, Аскольд, взяв его под защиту, присоединил к тогдашней Руси и «остался княжить в Киеве».
Об Аскольде, как и о Рюрике, до нас дошло не так уж много свидетельств. Летопись упоминает еще и некоего Дира, хотя в большинстве источников, которые повествуют о воинских подвигах дружины, отправленной Рюриком на Царьград, командир у нее один. Вот что пишет один из наиболее авторитетных советских исследователей Киевской Руси Б. А. Рыбаков: «…личность князя Дира нам не понятна. Чувствуется, что его имя искусственно присоединено к Оскольду, потому что при описании их совместных действий грамматическая форма дает нам одиночное, а не двойное число, как это должно было бы быть при описании совместных действий двоих лиц»19. Возможно, имеет место, как и в Иоакимовской летописи, ошибочное прочтение имени Аскольд/Оскольд/Скальд – Hoskuldr (Аскольд + Дир). Было бы чрезвычайно интересно провести раскопки в Угорском урочище, где, по легенде, находится могила одного из первых правителей Киева. Возможно, они дали бы какие-то ответы. Но место это так активно застраивалось и перестраивалось аж с XV века, что рассчитывать на сенсацию не приходится.
С Аскольдом еще больше тайн, чем с Рюриком. Если о последнем мы хотя бы можем с определенной долей уверенности сказать, что он варяг (не до конца понятный этноним, но есть основания полагать, что он тождественен этнониму «рус», подробнее об этом читайте ниже), то про Аскольда ничего не известно. Неясны и его взаимоотношения с Рюриком. Во 2-й Псковской летописи, довольно поздней, сказано: «А князи вта лета бяху на Рускои земли; От Варяговъ 3 князя, первому имя Скалдъ, а дроугому Дир, а третьему Рюрик…»20 Но в ПВЛ встречается такой пассаж: «И бяста у него два мужа, не племени его, но боярина»21. Имена бояр летопись не указывает, но по контексту (поход на Царьград, княжение в Киеве) принято считать, что это Аскольд и Дир. В то же время в ПВЛ говорится, что после смерти Кия, Щека и Хорива их потомки княжили у полян: «И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженьє в Поляхъ». Вообще-то, странно, что вот так, «с улицы» пришел некто (а ведь по Днепру, наверное, не только лодьи Аскольда плавали) и ему говорят: «Нами некому править, но дань мы платим. Сможешь доказать, что ты круче, – будем платить тебе». Для того чтобы с тобой так разговаривали, нужны основания. Какие?
В сентябре 1835 года на сцене московского Большого театра состоялась премьера оперы «Аскольдова могила». Автор музыки Алексей Николаевич Верстовский – видный чиновник от культуры. (Употребляя слово «чиновник» в данном случае, я не имею в виду ничего плохого. В России XIX века вполне встречались честные чиновники, озабоченные делами государственной службы, и служба Верстовского, как оказалось по факту, была русской культуре только на пользу.) Его можно отнести к композиторам-романтикам наряду с Карлом Вебером, Феликсом Мендельсоном-Бартольди, Робертом Шуманом, ранним Вагнером. Автор либретто – тоже человек не случайный: известный историк, маститый писатель, директор московской Оружейной палаты Михаил Николаевич Загоскин. Очень грустно, что его имя у широкой российской публики ассоциируется не с 29 томами романов, повестей, рассказов и пьес, а с несколькими проходными строками из гоголевского «Ревизора»:
«Анна Андреевна. Так, верно, и «Юрий Милославский» ваше сочинение?
Хлестаков. Да, это мое сочинение.
Марья Антоновна. Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение.
Анна Андреевна.Ну вот: я и знала, что даже здесь будешь спорить.
Хлестаков.Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.
К сведению, «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» – первый русский исторический роман, одна из популярнейших книг в России XIX века: только при жизни автора она издавалась восемь раз. Роман был переведен на шесть иностранных языков. Но мы предпочитаем изучать историю по Пикулю и Радзинскому…
Кстати, «Аскольдова могила» выдержала более 400 представлений и, пожалуй, была самой популярной русской оперой XIX столетия. Тема для нее, можно сказать, выбрана «опасная». В опере сталкиваются и борются две культуры: языческая, ассоциирующаяся почему-то с Аскольдом, и, как несложно догадаться, поздняя христианская. В наши дни оба автора, весьма вероятно, пилили бы лес где-нибудь в Мордовии или как минимум выплачивали бы солидные штрафы. Однако сейчас речь не об этом, а о том, что для Загоскина (вернее, для его героев) Аскольд был язычником, но не был варягом. Неизвестный (язычник) противопоставляет «Аскольдовы времена» эпохе воцарившегося христианства, при этом «варягов» он также не жалует.
Конечно же, оперу, как и ее литературную основу, нельзя считать историческим документом, но определенные стереотипы восприятия она передает. А эти стереотипы вполне поддаются исследованию.
Попробуем предположить, что Аскольд сам из полян либо из какого-то народа, более близкого и понятного полянам, чем варяги. Почему он похоронен в Угорском урочище? Та же ПВЛ сообщает, что в те времена в Киеве обитали угры, и как раз это урочище было местом их «компактного проживания». За эту тему (Аскольд – мадьяр) охотно ухватился Длугош, который, безусловно, руководствовался очевидной политической подоплекой. Но что, если часть дружины Рюрика действительно составляли финно-угры? В ладожских курганах ведь присутствуют финские захоронения, хотя и не столь многочисленные, как славянские и скандинавские.
Вероятно, Аскольд считался Рюриковым наместником, но то ли попытался затеять свою, независимую от Рюрика, игру, то ли просто «зарвался», как нередко случается. Зачем-то же Олег показывал ему Игоря – сына Рюрика? Это весьма логичное действие по тем временам: вот, смотри, твой сюзерен, легитимный наследник престола, а ты думал, что Рюрик погиб, не оставив наследника, и теперь ты сам по себе? Нет, дорогой, власть крепка, и будь добр ей подчиниться! А не подчинился – вот тебе сталь промеж ребер! И тут Олег произносит сакраментальную фразу: «И сѣде Олег княжа въ Киевѣ, и рече Олегъ: «Се буди мати градомъ руськимъ»22. Странное заявление после убийства местного князя, тем более что «города русские» уже вполне себе существуют. Зачем им «мать» задним числом? А вот если речь идет об изменении статуса города, о его включении в империю на равных правах с другими, и даже более того, на неких исключительных правах – фраза становится более понятной. Ход совершенно закономерный – перенос столицы поближе к геополитическим интересам князя. Не то же ли сделал в свое время Петр Великий? («Отсель грозить мы будем Византии!»)
При таком раскладе Аскольда можно считать первым «самостийным украинцем», павшим для «священної причини незалежності».
В 1982 году отмечалось 1500-летие Киева. Большую роль в обосновании этой даты сыграли работы цитируемого выше академика Б. А. Рыбакова, в чьих благих намерениях сомневаться не приходится. Но тут я позволю себе употребить еще одну гоголевскую фразу: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Антинорманизм, унаследованный Борисом Александровичем от Ломоносова, сыграл злую шутку: споря с теорией пришлых варягов, он волей-неволей «удревнил» Киев. По мнению другого не менее уважаемого историка, профессора Л. С. Клейна, Рыбаков «…углубил Киев на полтысячелетия (приписав его основание к концу V в.), хотя как археолог он должен был бы знать, что в Киеве нет славянского культурного слоя древнее IX в.»23.
Вынужден с ним согласиться. Хотя… смотря что считать моментом основания? Если надежные свидетельства о первом поселении, то тут археологи, наверное, докопаются до верхнего палеолита.
Как странно получается: только что я доказывал невероятную древность русского государства, а тут вдруг «оттяпал» полтысячи лет у Киева. Разве древность Киева не лучшее доказательство величия триединой русской нации: великороссов, малороссов, белорусов? Увы, нет, и ниже вы поймете почему. А пока замечу лишь одно: ложь и подтасовки в науке никогда не приводили к благу, какими бы светлыми идеалами ни руководствовались фальсификаторы.
Впрочем, на Киеве свет клином не сошелся. Сам Киев, может, и не такой уж древний, но в IX веке упоминается как минимум два десятка русских городов: Русса, Галич, Туров, Изборск, Новгород, Полоцк (этот еще и с Киевом посоперничает в части «столичности»). Вспомним, что Всеслав Брячиславич не считал Киевский престол завидным приобретением [2] . Особняком в этом списке стоит Гнёздово (легендарный Великоград) – уникальный археологический памятник, свидетельствующий о крупном поселении, даже о своеобразной «городской агломерации» недалеко от современного Смоленска (интересно сходство с названием польского города Гнезно, где работал Воланский). Агломерация Гнёздово занимает примерно 16 га, вокруг находится 1500 сохранившихся курганов и несколько древних поселений. По мнению археологов, раньше число курганов достигало 4000. Из городов северной Европы только Хедебю (24 га) был крупнее: Бирка – 13 га, Дублин – 12 га, Рибе – 10 га, Гданьск – 1 га. В X веке Гнёздово уже являлось большим многолюдным не только торговым, но и ремесленным городом на пути «из варяг в греки». Он располагался на волоке из Каспли в Днепр, в землях кривичей. Отсюда легко было попасть как в Черное, так и (по Западной Двине и Ловати) в Балтийское море. Антинорманисты почему-то всеми силами стремятся опровергнуть довольно очевидный факт: Русское государство развивалось по вектору Северо-Запад – Юго-Восток, Северо-Запад – Юг. Степи, населенные воинственными кочевниками, не лучшее место для установления государственности. Для колонизации (обложения данью) – еще куда ни шло.
В 1919 году академик А. А. Шахматов [3] выдвинул гипотезу, в которой связал князя Аскольда с Южным Приильменьем (его центром является Старая Русса). Согласно этой гипотезе Русса была первоначальной столицей Руси. (Вообще, черт возьми, логично: Русса – столица русов.) Где-то в 40-х годах IX века началось движение «скандинавской» Руси на юг, приведшее если не к основанию Киева, то по крайней мере к изменению его статуса и к формированию нового регионального центра.
Между тем с Киевом, вернее с его основателем Кием, связана еще одна легенда, имеющая отношение к предмету моего исследования. Этимология имени «Кий» возводилась ко многим языкам. Наиболее авторитетными считается его происхождение от славянского слова, означающего «палица, дубина, боевой молот» (ср.: «киянка»). Глагол «ковать» образовался от того же протокорня. В восточно-финском языке это слово может означать… змею. Ближайшая аналогия в северно-европейском эпосе – бог-кузнец Тор, который также выступает как змееборец. Согласно легенде, приводимой Рыбаковым, Кий побеждает змея, берущего с города дань девушками… Погодите-ка, где-то этот сюжет уже встречался! Да-да, «Чудо о змие» Святого Георгия, оно самое. Но подвиг Кия отличается тем, что он не символичен, а максимально конкретен и привязан к земле в прямом и переносном смыслах. Победитель запрягает змея в плуг и пашет землю, после чего появляется гигантская борозда – «Змиевы валы». Так называется обширная сеть реально существующих по сей день древних сооружений, которые находятся на берегах притоков Днепра южнее и преимущественно юго-западнее Киева. Специалисты относят их примерно к V веку нашей эры. Считается, что это сеть оборонительных сооружений, защищавших от кочевников, хотя их расположение – параллельно Днепру по линиям «Житомир – Фастов – Обухов», «Радомышль – Боярка – Украинка», «Бердичев – Белая Церковь – Корсунь-Шевченковский» – несколько обескураживает. Удар кочевников ожидался с территории современной Румынии или в те годы, получается, со стороны Римской (Византийской) империи (?), при этом обширные территории левобережья, собственно степь, населенная кочевниками, оставалась неприкрытой.
В северорусском эпосе встречается аналогичный эпизод. Змей, опрокинутый Никитой Кожемякой, молит о пощаде и предлагает разделить «землю поровну». Богатырь сковал соху в 300 пудов, запряг в нее змея и провел борозду от Киева до моря (вспомним, что Γεώργιος – это «земледелец»); затем, деля море, он убил змея и утопил его труп. Какой обширный материал предоставляет нам легендарный сюжет «о Змие»!
На гербе Киева изображен воин с мечом, ассоциирующийся с архангелом Михаилом. Но изображение архангела очень позднее – XVII век. Раньше на гербе современной столицы Украины был лук. Лук, конечно, тоже оружие, а рука, которая его держит, предполагает воина, но это совсем другой сюжет, имеющий отношение к польской шляхте. Лук также встречается на гербах Полтавы, Пинска, Пирятина и др. Но и он появился много позже описываемых событий. Самая ранняя киевская печать с надписью Sig Capi civita terra kioviae [4] датируется 1500 годом. Более половины тысячелетия прошло. Что же было до лука? Ведь что-то определенно было…
Те варяги звались русь…
– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету!
М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита» (1929–1940)
В мироощущении людей нашего времени самый надежный способ заткнуть рот нежелательному свидетелю – убить его. Мертвые молчат. Но иногда они способны многое рассказать, особенно в случаях, когда другие свидетельства потеряны либо уничтожены.
Русские курганы изобилуют свидетельствами и свидетелями, причем свидетелями резкими, непримиримыми. Им подчас невозможно возразить. Их обличения точны и быстры, как удар меча. Но тени прошлого говорят лишь с теми, кто хочет слышать, а ситуация такова, что как раз слышать-то их не хотят. Полемика о курганных раскопках не выходит за рамки узкого круга ученых. Государство от этой темы практически устранилось: кому нужны какие-то язычники, тем более «члены НАТО»? Другое дело – царская семья! Тут потребовалось мобилизовать всю мощь научного знания, хотя захоронение в Петропавловском соборе носило скорее символическое значение.
А и правда, зачем ворошить столь далекое прошлое? Какое значение оно имеет для государственности российской? Но тут встает вопрос не о прошлом, а о будущем. Самый важный вопрос: кто мы? Если мы потомки гордых воинственных варягов, сумевших возвести города, смиривших морскую стихию, основавших в непроходимых русских лесах цивилизацию, которая через тысячелетие шагнула к звездам, – будущее у нас с вами одно. Если же мы духовные наследники Византийской империи, павшей под копытами воинов ислама, – будущее совсем другое. Ну а если мы «варвары, люди второго сорта, почти что звери» – третье. Можно встретить и такое суждение: «Был знаком с воспитанниками детдома, которые не знали своих родителей, но это не помешало им стать приличными людьми, а многие из тех, кто изучил свою генеалогию до запятых, – конченые подонки». Повторюсь, дело не в прошлом. Дело в будущем. В том, какие координаты задавать. Можно стать мощной экономической и политической державой, войти в состав которой будет вожделенной мечтой половины мира. А можно – только чтобы не походить на Америку – ориентироваться на феодальные порядки, фундаментализм и диктатуру. И, чтобы не было повадно смотреть «как там у них», опустить железный занавес. Между тем слово «европеец» в нашем ментальном поле уже становится едва ли не бранным. Даже термин придуман – «вестернизация». В частности, Александр Елисеев в книге «Русские в СССР. Потерпевшие или победители» умудряется объявить элиту романовской эпохи «вестернизированной».
Возможно, Азия таит в себе неиссякаемый кладезь духовности и техник левитации, но старт Гагарина начинался в Пенемюнде, Попов оспаривает авторство «беспроволочного телеграфа» с итальянцем Маркони, а отнюдь не с Авиценной, Ломоносов основывает Московский университет после обучения в Магдебурге, а не в Синьцзяне. Давайте вычеркнем из нашего сознания все эти «бездуховные», «западные», «пидерастические» штуки?
Но наука – именно наука, а не «интуиция» и не «голоса с небес» – говорит совсем другое. Вычеркнув из русского сознания Европу, мы вычеркнем себя. И сотни мертвецов готовы свидетельствовать. Возразить им мы не сможем. Они – «сущие во гробех», выходит, живее всех живых.
Традиционно считается, что период варяжского присутствия на Руси был очень коротким – одно-два поколения. Затем они все «рассосались». Начиная с 90-х годов XX века специалисты попытались критически оценить материалы раскопок – без политического заказа на антинорманизм, а восприняв это как исключительно научную задачу. С рядом публикаций, вызвавших заметную реакцию не только в научной среде, выступила, в частности, сотрудник Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамеры) РАН, кандидат исторических наук С. Л. Санкина. Так, в статье «Роль скандинавского компонента в формировании средневекового населения русского Северо-Запада и Севера» (2005) говорится: «Сейчас не остается сомнений в том, что скандинавы участвовали в формировании населения северных и северо-западных территорий Древнерусского государства. Подтверждена скандинавская принадлежность антропологического типа населения из могильника на Земляном городище Старой Ладоги, двух групп из курганного могильника Куреваниха-2 на реке Мологе, а также могильников Канарщина, Шпаньково и Новое Заречье на Ижорском плато. Датируются эти материалы в целом XI–XIII вв. (то есть гораздо позже времени, которое историки обычно связывают с присутствием варягов на Руси. – М. С.). Рассматриваемые группы Приладожья, Ижорского плато и Русского Севера на протяжении нескольких поколений сохраняли антропологическое, возможно, и этническое своеобразие. На примере материала из Старой Ладоги и Куреванихи-2 установлено, что внутри этих групп происходило смешение с преобладающим населением указанных регионов…»24
Следует отметить важный момент: уже в те времена наблюдалась довольно четкая дифференциация по способу погребения. Скандинавы, балты практиковали, как правило, «огненное погребение» в лодье, а христиане – классическое христианское погребение в гробах без предметов. Этим обусловлена проблема недостаточной репрезентативности выборки в ряде случаев. После огненного погребения мало что остается для последующих краниологических исследований. Помимо «измерения черепов», которое советская публицистика так не любит, существует множество позиций, на основании которых содержимое кургана можно идентифицировать по этническому признаку: детали погребального обряда, предметы, надписи и пр. В X–XI веках скандинавские вещи появляются в могильниках всего юго-восточного Приладожья, в Новгороде, Пскове и их окрестностях, в верховьях Западной Двины, в Белозерье, Полоцке, Владимирском и Суздальском ополье, в Чернигове и его окрестностях, даже в Киеве– самой южной точке русского государства. Они встречаются также в Гнёздовском могильнике и могильниках Ярославского Поволжья. Игорь Павлович Шаскольский [5] систематизировал археологические источники, связанные с норманнским вопросом, и достаточно убедительно установил степень культурного влияния норманнов, отразившегося в погребальном комплексе некоторых могильников средневековой Руси. А надо сказать, что в советское время придерживаться «особого мнения» в норманнском вопросе было небезопасно. Шаскольский считал, что наибольшее основание для поисков скандинавских черт в антропологическом облике населения дают могильник в урочище Плакун близ Старой Ладоги, Шестовицкий могильник недалеко от Чернигова, Киевский некрополь, курганы Ярославского Поволжья и Гнёздовские курганы.
В середине XX века курганы севера Руси привлекали внимание ряда исследователей (В. В. Седов25, Г. Ф. Дебец, Г. П. Зиневич, Т. И. Алексеева). Их выводы во многом противоречат тезисам Санкиной, однако дают почву для чрезвычайно интересных сопоставлений. Спор в основном ведется о степени ассимиляции. Так, большинство советских ученых настаивают на том, что «норманны» были представлены лишь в определенных социальных нишах (военное сословие, чиновничество) и очень мало взаимодействовали с земледельцами и ремесленниками. Наряду со скандинавским присутствием фиксируется и германское. Правда, исследователи оговариваются, что определять тип как «германский» (и всё!) не вполне корректно, поскольку внутри этого типа имеется довольно много групп. Вспомним, что по поводу «германцев» пишет Петухов, а также о том, что в ряде византийских источников некоторые славяно-русские племена названы «германцами», – и картина станет куда понятнее.
Например, Т. И. Алексеева, прочно стоявшая на позициях антинорманизма, тем не менее писала: «Изучение антропологического комплекса в староладожской серии на фоне изменчивости признаков в германских группах позволяет сделать заключение о германской принадлежности этой серии… хотя трудно сказать, в какой германской группе можно найти ей прямую аналогию. Таким образом, антропологические материалы свидетельствуют о пребывании норманнов в Старой Ладоге. <…>
Для ответа на вопрос о влиянии норманнов на антропологический облик населения Киевской Руси мы располагаем краниологическими данными из Шестовицкого могильника и Киевского некрополя. Черепа из Шестовицкого могильника Г. П. Зиневич относит к славянским, однако археологический комплекс дает основание предполагать их германскую принадлежность. Краниологическая серия из Шестовиц недостаточно репрезентативна (всего 20 черепов), но все же антропологические ее особенности указывают на связь с норманнами: относительная низкоголовость и высокоорбитность выражены очень сильно. По другим пропорциям лицевого отдела серия сближается со славянами. Здесь явно наблюдается смешение германских и славянских черт. В некрополе Чернигова эти особенности не отмечаются.
Киевский некрополь дает значительный краниологический материал, но так как он происходит из раскопок, произведенных в прошлом веке, дифференцировать его по обряду погребения (в деревянных гробах, в грунтовых могилах или в срубных гробницах) сейчас невозможно. Поэтому я была вынуждена сопоставить суммарную серию из Киевского некрополя с германцами. Это сопоставление дало поразительные результаты – ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева (выделено мной. – М. С.). Таким образом, следует признать, что в составе дружины киевского князя норманнов было чрезвычайно мало, коль скоро никаких следов их в антропологическом облике населения города не обнаружено»26.
Сказанное может также косвенно подтверждать версию о позднем присоединении Киева и о его роли в политическом устройстве «варяжской» Руси. Оставляя в стороне полемику о глубине и социальной базе проникновения скандинавской культуры и скандинавской крови, отметим лишь один важный факт: в Киеве скандинавов было мало либо почти не было, зато в Новгороде, Ладоге, Полоцке и даже близ Ярославля – более чем достаточно. Причем речь идет преимущественно о погребениях «элитарных»: военных, государственных и пр. Это говорит о том, что «норманны» вплоть до XIII века, то есть до первых попыток создать единое централизованное государство, оказывали значительное влияние на формирование государственности на Руси.
В ПВЛ содержится такая фраза: «Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзи зовутся свие, друзи же урмане, анъгляне, друзи гъту, тако и си» («Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти прозывались»)27. Интересно, что карта, приводимая Санкиной, подтверждает присутствие всех перечисленных народов. Есть большой соблазн связать «готландцев» с голландцами, но скорее имеется в виду племя, населявшее в то время остров Готланд, – готы. Англяне – это тоже не современные «англичане», а датские племена англов, обитавшие на юге полуострова Ютландия, которые, конечно же, в известной степени повлияли на формирование этнотипа населения Британии. Собственно, отсюда и «англосаксы». А далее мы сталкиваемся с трудностью. Куда отнести слово «варяг»? Что это, этноним? Название воинской касты, полиэтничной изначально? Некое собирательное обозначение группы племен (есть квазиэтнонимы, которыми называют вроде бы очевидное понятие: «африканцы», «латиноамериканцы», «азиаты», «тюрки» (о них, родных, чуть ниже), – но которые по существу не обозначают ничего)?
