Текст книги "Паруса смерти"

Автор книги: Михаил Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Вы уверены, что это лучший способ выяснения отношений?

– Не увиливайте, а то я решу, что вы не только обманщик, но и трус. Да защищайтесь же! Одно дело – выдать кусок переплавленного серебряного песка за испанский галион, груженный серебряными слитками, другое дело – скрестить клинки с человеком, который не привык отступать.

Шарп сделал такой яростный выпад, что Олоннэ пришлось отскочить в сторону. На лице его застыла гримаса, по которой было видно, что этот урок фехтования сейчас явно некстати.

– Послушайте…

– Еще одно слово – и я заколю вас.

С огромной неохотой Олоннэ вытащил шпагу. Зазвенела сталь. Шарп наседал или думал, что наседает. Ботфорты сражающихся подняли облако пыли. Из привратницкой выглядывали испуганные слуги.

Аккуратно отбивая удары ирландца, Олоннэ медленно отступал в глубь лавровишневой аллеи. Не под натиском противника, а лишь для того, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

Шарп не был полным идиотом в фехтовальном деле, очень скоро, даже несмотря на свое бешеное возбуждение, он понял, что противник не желает по-настоящему сражаться. Ирландец вдруг остановился и, размазывая пот и пыль по красному лицу, спросил:

– Что с вами? Я не вижу в вас желания убить меня. Объясните, в чем дело!

Олоннэ облегченно опустил клинок.

– Если я вас убью, как я смогу с вами поговорить?

– О чем же вы желаете разговаривать?

– О делах, в высшей степени вас касающихся.

Капитан Шарп на мгновение задумался:

– Что ж, убить вас я всегда успею. Сделаю вам честь – выслушаю сначала.

– Я всегда считал, что вы умный человек, рад, что не ошибся.

– Хватит знаков вежливости, говорите!

– Не здесь же. Сейчас сюда прибегут стражники, слуги наверняка уже известили его высокопревосходительство. Хорошо ли мы будем выглядеть?

Ирландец огляделся и вставил шпагу в ножны.

– Пожалуй, вы правы. Уйдемте из этого цветника, поищем другое ристалище.

– Я знаю одно замечательное место.

И они оказались на втором этаже «Красной бочки», в отдельном кабинете, специально предназначенном для укромных переговоров. На столе мгновенно оказалась бутылка рому, свиные котлеты, блюдо с зеленью.

Капитан Шарп ни к чему и не подумал прикоснуться.

– К делу, – сказал он.

Олоннэ потянулся за бутылкой.

– Нет, нет, сначала объясните, что у вас была за причина к прекращению поединка. Надеюсь, она будет достаточно уважительной, иначе я сочту себя вдвойне оскорбленным.

Француз поднял руки, как бы желая сказать, что причина важнее некуда.

– Так не тяните.

– Я начну несколько издалека.

– С грехопадения нашего прародителя?

– Нет, точка отсчета ближе. Помните нашу первую встречу, во время обеда у губернатора?

Шарп усмехнулся:

– Она была не только первая, но и единственная. А сегодняшняя может стать последней.

– Мне бы очень не хотелось, чтобы так случилось.

Олоннэ все-таки налил себе и собеседнику рома.

– Сейчас я вам объясню, почему затеял с вами ссору тогда. Я вам позавидовал. Да, да, не удивляйтесь. Я увидел, какими глазами смотрела на вас мадемуазель Женевьева. Вы были герой, вы были великолепны. И в сердце моем зашевелилось темное чувство. Я должен был любым способом нарушить ваше триумфальное вторжение в ее сердце, никакого другого пути для этого, кроме того, что я избрал, у меня не было. Сейчас, хотя, наверное, слишком поздно, я прошу у вас прощения.

Беседа свернула в столь неожиданную сторону, что ирландец растерялся. Он еще не перестал ненавидеть этого синеглазого дьявола, но ему уже захотелось, чтобы он был прав.

– Выпьем, – предложил Олоннэ.

Поскольку ничем другим Шарп не мог проявить свое зарождающееся дружелюбие, он торопливо поднял бокал. Ром ринулся по жилам.

– Я придумал невероятную басню, которую нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть, тем самым поставил под сомнение ваш подвиг.

– Ну уж подвиг.

Олоннэ понял, что пересаливает. Надо или тоньше льстить, или больше выпить.

– Своим хитрым ходом я многого достиг. Чтобы разрешить как-то наш спор, господин де Левассер вынужден был одолжить мне денег на подготовку корабля. Дальше – некоторое стечение обстоятельств, немного храбрости и сметки, и я сделался богат.

Теперь Шарп наполнил бокалы.

– Да, вы добились многого.

– Я сделался не только богат, но и знаменит.

– И в этом пункте не стану с вами спорить.

– Зачем спорить, когда можно выпить.

– Рому.

Капитан Шарп выпил и помотал головой.

– Но что с того, – очень аффектированно вздохнул Олоннэ, – я ведь все равно несчастен.

– Почему?

– И деньги и слава – вещи слишком ненадежные. Я тому ярчайший пример. Теперь я разорен, а репутация моя сильно подмочена.

– Все, что вы говорите, – чистая правда, – с чувством сказал пьяный ирландец.

– Но не о деньгах и даже не о славе я жалею. Я жалею о том, что совершил тот подлый поступок, о том, что зря вас обвинил в глупости.

– Зря-а.

– Ведь она все равно осталась ко мне холодна.

– Кто?! – В лице Шарпа проявилась попытка понять, что ему говорят.

– Кто она? Вы еще спрашиваете! Мадемуазель Женевьева. О чем я вам толкую уже битый час.

Рыжий капитан откинулся на спинку своего массивного деревянного стула и удивленно открыл рот. Если бы напротив него сидел современный дантист, он пришел бы в ужас от состояния его зубов.

– И вы тоже, Олоннэ?

– Что вы имеете в виду под словом «тоже»?

– Тоже влюблены в мадемуазель Женевьеву?

Олоннэ горько покачал головой:

– Да. Страстно, безнадежно, но, в отличие от вас, без надежды на взаимность.

Рот Шарпа медленно, как створки раковины, закрылся. Свет понимания в его глазах сменился тусклым тлением тоски.

– Взаимность? Какая там взаимность! Она только что выставила меня вон. Без объяснений. Целую неделю мы ворковали, как голубки, я выполнял все ее прихоти, даже совершенно дикие. Вообразите, я стихи наизусть учил.

Зачем мне сердце грустью своей томишь?

Немило то ни вышним богам, ни мне,

Чтоб жизнь вперед меня ты кончил.

Ты моя гордость, краса, оплот мой!

Но если б раньше смерть унесла тебя,

Моей души часть, с частью другой зачем -

Себе мил, уже калека -

Медлить я стал бы?

– Не стал бы, – подтвердил собеседник.

– Этот Гораций из меня все жилы вытянул!

Владелец трактира, принесший вторую бутылку рома, не знал, что и думать. Два свирепых корсара, о которых было известно, что при первой встрече они сойдутся в смертельной схватке, сидят почти в обнимку и читают стишки.

– Гораций – это, конечно, страшно, ничего не могу сказать. Но вот тот факт, что она выгнала вас без причины, вспылила, накричала, – это обнадеживающий факт.

– Мне так не кажется.

– Верьте мне. Женщина не выгоняет только тех, к кому она равнодушна. Вот у меня с ней отношения абсолютно ровные. Я ее обожаю, она меня презирает.

– Это неприятно.

– Еще бы. А все эти вспышки, слезы, обвинения – оборотная сторона объятий и поцелуев.

– Очень хочется верить.

– Хочется? Верьте. Может быть, вы сами виноваты в ее капризах.

– Каким это образом? Все выполнял, все, вон даже Горация учил, куда уж дальше.

– Надо выполнять не то, что женщина требует, а то, что она хочет. Требовать она может хоть Горация, хоть звезду с неба, а желать при этом жарких объятий и зверских поцелуев.

Шарп задумчиво выпил полный стакан рома.

– Пожалуй, имеет смысл вам поверить. Ходит о вас молва, что вы большой специалист по части женской души. И даже тела. Завтра же наброшусь на нее в парке.

Олоннэ предупреждающе поднял руку:

– Не спешите, так можно все испортить. На таких девушек, как мадемуазель Женевьева, грубые приемы могут оказать и обратное действие.

– Так что делать? – почти заныл Шарп.

Собеседник сделал вид, что задумался, потом сказал как бы сквозь задумчивость:

– Сейчас, несмотря на всю ее тягу к вам, положение ваше почти безвыходное.

– Я завтра…

– Могу спорить, что, если вы завтра к ней явитесь, она вас даже не примет. Но у меня есть способ вам помочь.

Несчастный влюбленный затравленно поглядел на человека, навязывающегося в спасителя:

– Насколько я понимаю, вы предлагаете помощь.

– Несмотря на весь выпитый ром, вы не утратили способности соображать.

– Хорош бы я был на своем месте, когда бы терял голову от рома.

– Пожалуй, верно, – усмехнулся Олоннэ.

– Говорите ваше условие.

– Оно простое: вы разделите со мной командование в походе на Маракаибо.

Капитан Шарп некоторое время молчал. Он обдумывал сказанное. Сразу с нескольких точек зрения.

– Вы мне кажетесь умным человеком, господин Олоннэ. Хоть и несчастным. Как же вы могли рассчитывать, что я соглашусь на такое условие? Зачем мне делиться с вами половиной маракаибских богатств? Так или иначе я найду подход к мадемуазель Женевьеве, ведь, в конце концов, любит она меня, а не вас.

– Вас, вас.

– Вы говорите так, будто знаете что-то такое, чего не знаю я.

Олоннэ встал:

– Итак, вы не согласились?

– Разумеется, нет.

– Тогда позвольте откланяться. И пожелать успеха в обоих делах – и в ограблении Маракаибо, и в покорении мадемуазель Женевьевы.

Капитан Шарп остался сидеть за столом в пьяной, а значит, особенно мучительной растерянности.

Придя к себе домой, Олоннэ потребовал у Роже перо и бумагу. Быстро набросал короткое письмо.

– Отнесешь в губернаторский дворец.

– Кому?

– Мадемуазель Женевьеве. И постарайся, чтобы оно попало к ней незаметно.

Роже поскреб пальцами седые кудри. Задание было не из самых простых.

Текст письма не является секретным. Есть даже возможность привести его полностью:

«Умоляю о встрече. О. «.

Глава четвертая

В разгар полуденного зноя политый потом и присыпанный белой пылью ирландец явился все-таки за помощью к французу, блаженствовавшему в прохладном полумраке своего дома.

Капитан Шарп был человеком прямым, он не любил увиливать и притворяться.

– Вы оказались правы, Олоннэ.

В ответ на это хозяин дома предложил гостю охлажденного, насколько это было возможно, отвара из листьев винной пальмы.

– Вчера вы пили ром, сегодня нужно пить это.

Ирландец с отвращением покосился на придвигаемую к нему чашу.

– Вы скажите лучше, ваше прежнее предложение остается в силе?

– Да. Если делите со мной командование в этом походе, то еще до отплытия я сделаю вас мужем мадемуазель Женевьевы.

– По рукам.

– Тогда садитесь и пишите.

– Что?

– Письмо его высокопревосходительству. Письмо это должно содержать ваше желание, нет – требование, чтобы мне наравне с вами было предоставлено право руководить походом на Маракаибо.

– Давайте бумагу.

– Роже!

Негр стоял за дверью с деревянным подносом, на котором лежали все необходимые письменные принадлежности, и появился мгновенно.

– Какое счастье, что вы грамотны, – сказал Олоннэ, когда капитан Шарп уселся к столу.

– Что вы имеете в виду?

– Что возникли бы дополнительные трудности на пути к нашей общей цели.

– Оставим это. Диктуйте!

Когда соответствующее послание было отправлено в губернаторский дворец, Олоннэ сказал:

– Это не все.

– Говорите, что нужно делать. Я вступил на этот путь и, значит, пойду по нему до конца.

– Сейчас вы отправитесь на свой корабль.

– Я и так собирался это сделать.

– И переименуете его.

– Пере… не понимаю.

– На борту вашего корабля должно быть написано «Месть». Название «Эвеланж» придется соскоблить. Временно. И не будем далее это обсуждать.

Капитан Шарп погрыз кончик пера, которым только что написал письмо губернатору.

– Насколько я понимаю, это не последнее ваше пожелание, да?

– Вы приведете в порядок кормовую каюту.

– В какой порядок?

– Я знаю, что такое кормовая каюта на корсарском корабле, она должна превратиться в место, где можно принять девушку из приличной семьи.

– По-ни-ма-а-ю.

– Понимайте быстрее. Все должно быть готово к сегодняшнему вечеру. И последнее. У вас есть на судне человек, который бы прилично говорил по-французски?

– Я, например.

Олоннэ раздраженно поморщился:

– Вы не годитесь. Найдите другого умеющего. Впрочем, нет, у меня появилась хорошая мысль. Роже!

Негр вновь явился почти мгновенно:

– Слушаю, господин.

– Ты лично передавал письмо мадемуазель Женевьеве?

– Из рук в руки.

– Это хорошо. Вы возьмете его с собой, капитан.

– Зачем мне ваш слуга, у меня есть свой. И потом, что это за письмо, которое…

– Вы задаете вопросы, ответ на которые не приблизит вас к заветной цели.

Ирландец обиженно закряхтел, хотел было вспылить, но передумал.

– Собирайся, Роже, ты отправишься с капитаном Шарпом. Когда явится мадемуазель Женевьева, ты встретишь ее и проводишь в кормовую каюту. Понял?

– Понял.

– Надень свой парадный сюртук. Все! С этой частью дела мы закончили. Отправляйтесь.

Капитан Шарп отложил перо, взял со стола свою роскошно украшенную перьями шляпу и направился к выходу. Стоя в дверях, спросил:

– А кому, собственно, будет мстить эта «Месть»?

– Очень скоро вы все поймете. Да, я забыл сказать главное. Как только мадемуазель Женевьева окажется на борту корабля, вы, Шарп, немедленно выходите в море и останавливаетесь на рейде.

Сумерки. Глухой закоулок сада. Отчаянно пахнут туберозы. Сталкиваются в воздухе трели цикад. Звезды наливаются соком. За стеной подстриженных кустов легкие, торопливые шаги.

– Я здесь, – чуть слышно сказал Олоннэ.

Шаги замерли. Пришлось двинуться к ним навстречу и обойти башню молодого кипариса. Вот и Женевьева.

Она стояла неподвижно, сложив руки на груди. Глаз не видно.

– Это вы? – спросила она.

– Это я, – сказал он.

– Что вам нужно от меня?

– Всего лишь сказать несколько слов.

– Вы же знаете, что я вам не поверю.

– Знаю. И знаю почему. Вы считаете меня омерзительным чудовищем, негодяем, подонком и…

– И этого достаточно.

– Вот в этом разница между нами.

– Какая разница?

– Вы способны иронизировать, а я ко всему отношусь слишком серьезно. Слишком.

– Что с вами, вы сегодня слишком не похожи на себя.

– Чтобы проводить такие сравнения, нужно очень хорошо знать человека.

– О да, вы правы. Ведь вы столь загадочны, капитан Олоннэ. Имя ваше окутано облаком тайны. Никто не знает, откуда вы пришли и кто вы такой на самом деле. Испанцы вас боятся, отец мой вас обожает, женщины бредят вами и кончают жизнь самоубийством в ваших объятиях…

– Женевьева, – тихо сказал Олоннэ.

Она замерла, таким необычным, таким проникновенным был этот голос.

– Женевьева!

– Что? – ответила она, с трудом преодолев спазм в горле.

– Я вас люблю.

Обрушилось молчание. Опять на первый план выступили цикады и горькорыдающий запах тубероз.

– С того самого мига, как вас увидел. Ссору с этим рыжим ирландцем я затеял только потому, что мне показалось, что вы посмотрели на него благосклонно. Как я только его не убил в тот день! И вся моя дальнейшая жизнь – лишь попытка приблизиться к вам, что бы вы ни думали по этому поводу.

– Может быть, я и поверила бы вам, не будь того злосчастного эпизода… Я ведь сама явилась к вам, сама приблизилась, что же вам помешало… – Дыхание девушки зашлось, она никак не могла набрать воздуха в грудь.

Олоннэ всплеснул в отчаянии руками и сделал шаг навстречу Женевьеве. Она отступила.

– Как вы не понимаете: это была ловушка!

– Ловушка?

– Разумеется, разве вы не слышали рассказов о том, что произошло потом возле моего дома? Там собралась толпа. Спрашивается, кто ее привел? Заклинаю вас всеми святыми, взгляните на это дело объективно. Кто-то из ваших домочадцев или слуг проследил за вами и дал знать влиятельному недоброжелателю господина де Левассера, что его дочь находится в доме кровавого корсара, бывшего буканьера. Этот недоброжелатель не мог упустить подобный случай. Он собрал толпу остервенелых католиков и направил к моему дому. Этому человеку очень нужно было подорвать репутацию вашего отца, и это бы ему удалось, если бы я не повел себя так, как я себя повел. Понимаете? Спасая отца, я нанес рану дочери.

– Какое-то очень сложное объяснение.

– Зато единственное. Я был как в горячке, мне нужно было в считанные минуты придумать способ спасения. Только потом, когда все кончилось, я понял, как оскорбил вас.

– И не попытались объясниться!

– Я знал, что вы мне не поверите.

– Я и сейчас не склонна верить.

– Вот видите, а тогда, когда еще не затянулась рана обиды, на что я мог рассчитывать? Я решил уйти в море в надежде, что время остудит пламя вспыхнувшей ненависти. Но я ошибся. Я понял, что проиграл, что собственными руками сломал свою судьбу, истребил свое счастье. Я впал в отчаяние, и даже корсарское счастье отвернулось от меня.

– Что же вас заставило сегодня написать мне?

Олоннэ опустил голову. Он боялся, что даже в ночи хищный блеск синих глаз выдаст его.

– Я понял, что теряю вас. В городе так много говорили о вас и капитане Шарпе…

Женевьева улыбнулась, ей приятно было осознавать, что она все рассчитала верно, приятно было считать себя победительницей.

– И тогда я решил совершить последнюю попытку. Знаю, что шансов у меня нет, но я никогда бы себе не простил, если бы не попытался.

Снова в наступившей тишине зазвучали цикады.

Бледно-огненный край луны появился над «панцирем Черепахи», как еще называли Тортугу.

Легкий порыв ветра явился в ночной сад; испуганно зашелестела лавровишневая аллея.

– А если я соглашусь? – спросила Женевьева чужим от сумасшедшего волнения голосом.

Олоннэ поднял голову, но не открыл глаза.

– Что же вы молчите? Или вы опять начнете спасать репутацию моего отца?!

– Я переживаю мгновения счастья. Вряд ли когда-нибудь в жизни мне предстоит что-нибудь подобное.

– Так вы…

– Да, я предлагаю вам бежать со мной.

– Бежать?

– И прямо сейчас. Вас что-то смущает?

– Сказать по правде… Но зачем именно бежать, не лучше ли пойти к моему отцу и все ему рассказать?

– Этим мы все погубим.

– Откуда вы знаете?

– Я уже обращался к нему, он указал мне на дверь. Теперь, стоит вам заикнуться о нашей любви, он запрет вас на замок, а потом насильно выдаст замуж за ирландца.

– Папа никогда так со мной не поступит.

– Возможно, вы знаете своего отца лучше, чем я, но в любом случае – стоит ли рисковать? Когда вы будете у меня на корабле, ему некуда будет отступать, даже если бы он и захотел.

– У вас же нет корабля!

– До вчерашнего дня не было. Теперь есть. И называется он «Месть».

– Какое странное название!

– После того что испанские собаки сделали с экипажем моего прежнего корабля, это название самое уместное. Но я чувствую, Женевьева, вас что-то смущает.

– Н-нет, – с некоторым усилием сказала девушка.

– Тогда все просто. Сейчас вы вернетесь в дом, возьмете с собой самые необходимые вещи и с верной служанкой отправитесь в гавань. Вы легко найдете мой корабль, он стоит у основного пирса. Вас встретит мой слуга Роже.

– Я все поняла. Но мой отец… может быть, мне оставить ему записку?

Олоннэ на мгновение замялся:

– Очень короткую. Напишите, что просите у него прощения, и все. Никаких имен и прочего, вы меня понимаете?

Олоннэ подошел к девушке вплотную и осторожно взял за руки.

– Понимаю, – тихо ответила она.

Медленно наклонившись, капитан поцеловал дочь губернатора в теплые губы.

– А эта девушка…

– Какая девушка?

– Шика. Вы очень любили ее?

Олоннэ снова поцеловал Женевьеву.

– Я совсем ее не любил. Это она любила меня. В тот день я к ней даже не прикоснулся. Я предпочел ее убить, но не изменить своей любви.

Голова Женевьевы шла кругом, ее и пугало то, что говорил этот человек, и льстило ей. В состоянии легкой, приятной горячки она отправилась готовиться к побегу.

Глава пятая

Приступ ярости у господина де Левассера уже прошел, унеся с собою все силы. Губернатор сидел в крайне неудобной позе в кресле и тупо смотрел перед собой. Он был без парика, без камзола, в расстегнутой рубахе и рассеянно теребил пальцами седую шерсть у себя на груди.

В таком состоянии застал его Олоннэ, войдя в кабинет. Губернатор неприязненно посмотрел на него, его горю не нужны были свидетели. К тому же он еще не решил, как себя вести в этой ситуации. Еще слишком свежи были в памяти унижения, пережитые им во время предыдущего – мнимого – бегства Женевьевы. Может быть, и сегодняшняя выходка – всего лишь шутка из того же разряда.

– Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, что осмеливаюсь… – осторожно начал гость, предупредительно при этом кланяясь.

– Ну, раз осмелились, так продолжайте.

– Дело в том, что мне все известно.

– Что именно, черт побери!

– Что мадемуазель Женевьева и капитан Шарп…

– А откуда вам это известно?! Вас что, тоже известили письменно?!

– Вот по поводу источника я и пришел с вами поговорить. Если принять надлежащие меры, то наверняка удастся избежать ненужной огласки. Надо представить все не как бегство, а как заранее запланированную и согласованную с вами прогулку, вы меня понимаете?

– Вас-то я понимаю, я не понимаю Женевьеву, это меня и мучает больше всего. Я и так был согласен на этот брак. Раз у них все так славно складывается – пусть! Но зачем было убегать?!

Олоннэ пожал плечами:

– Может быть, она все же боялась, что вы ей откажете.

– Но ведь она могла со мной поговорить, а она мне не сказала ни слова! Она не знала, что я не против, но могла бы спросить.

– Да, странно.

– Более чем. И этот рыжий негодяй, его действия для меня вообще загадка. Он не мог не видеть, что я отношусь к нему благосклонно, почти по-отечески, я доверил ему план похода на Маракаибо. Какие ему еще были нужны доказательства моего расположения? Кретин! Дверь открыта настежь, но в нее все равно нужно вломиться!

Губернатор снова принялся расцарапывать свою грудь, преодолевая приступы удушья.

Олоннэ поправил перевязь, на которой держалась его шпага, и сел поудобнее.

– Но, взглянув на это непредвзятым, не отцовским, так сказать, глазом, нельзя не заметить, что все устроилось самым удачным образом.

– Что? – болезненно и недоуменно искривилась физиономия губернатора.

– Молодой человек и девушка страстно влюблены друг в друга, родители в принципе не склонны препятствовать их браку. Они воссоединяются. Что тут плохого? Правда, делают они это способом, вызывающим определенные нарекания. Но не следует ли им это простить?

Господин де Левассер, нахмурившись, задумался и потом вдруг саркастически усмехнулся:

– Мне казалось, что вы-то как раз должны были бы быть огорчены случившимся.

– Я…

– А вы проявляете столько великодушия, что это вызывает подозрения. Впрочем, объяснение, кажется, есть.

Губернатор взял со стола лист бумаги.

– Вот это письмо. Ирландец просит включить вас в экспедицию, даже частью власти готов поделиться. Как я понимаю, вы продали мою дочь ему в обмен на это право.

Олоннэ резко встал:

– Не говоря уже о том, что данное предположение для меня оскорбительно, оно не имеет под собой никаких оснований. Как я мог «продать» то, что мне не принадлежит? Вы сами имели честь наблюдать, как относится ко мне мадемуазель Женевьева.

– Почему же он тогда ходатайствует о вас? – Губернатор потряс письмом в воздухе.

– Я просто убедил его, что одному ему не справиться.

Увлекшийся было разговором господин де Левассер снова опал в кресле.

– Шарп жаден, как и все вы, не думаю, что есть на свете слова, при помощи которых его можно уговорить добровольно отказаться от половины добычи. Но это сейчас меня мало интересует.

– Извините, ваше высокопревосходительство, но я все еще жду.

– Чего это вы ждете?

– Когда вы спросите меня, откуда я знаю то, что я знаю.

– Ну и?..

– Мне все рассказал падре Аттарезе.

– Эта старая ехидная лиса! Как же, во-первых, он мог узнать? А кроме того, я не верю, что такой человек может проговориться. Да и где вы с ним могли увидеться, капитан?

– В церкви. Я католик, как вам известно.

– Ничего мне не известно.

– Сегодня, явившись в храм – иногда даже у меня возникает в этом потребность, – я заметил там несомненное оживление и определенного рода суету.

Губернатор, не скрываясь, зевнул:

– И что?

– Я расспросил служек и узнал от них, что идет подготовка к очень пышному венчанию. Замуж готовится выйти девушка из самого благородного семейства. Она, правда, протестантка, но, как говорится, Париж стоит мессы!

– Какой еще Париж! – махнул рукой его высокопревосходительство, но тут же на его лице появилось озабоченное выражение.

– А капитан Шарп, между прочим, тоже католик.

В глазах губернатора загорелись тревожные огоньки, он зашевелился в кресле, как будто оно внезапно стало неудобным.

– Так вы хотите сказать, что они бежали только потому, что желают венчаться по римскому обряду?

– Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. А к падре Аттарезе неплохо бы присмотреться повнимательнее. Насколько я могу судить, он скрытно, осторожно, но весьма упорно противодействует вам на Тортуге. Католиков на острове большинство, и духовную власть над ними имеет именно он. Пока все спокойно в Старом Свете, тихо и у нас. Но стоит открыться военным действиям, он сможет принести немалый вред, ибо в глубине души не может не сочувствовать своим единоверцам, плавающим под пурпурно-золотым католическим флагом короля Испании. Он больше, чем кто-либо другой, заинтересован в том, чтобы внести раскол в семью губернатора Тортуги. Он лишит вас дочери, причем под самым благовидным предлогом. А все знают, что для вас Женевьева.

– То, что вы говорите, капитан, сильно смахивает на горячечный бред, но вдруг вы правы?

– Надо что-то предпринять.

– Что? По вашему лицу я вижу – кое-какие мысли у вас уже есть.

– Надобно пресечь его вредоносную деятельность на нашем острове.

– Как же это сделать, ведь ничего не доказано на что я могу опираться, кроме ваших слов?

– Доказательства я вам добуду. Неопровержимые. А пока следует помешать ему в том деле, что он наметил на самое ближайшее время. То есть бракосочетанию мадемуазель Женевьевы с капитаном Шарпом. В данном случае протестантский храм предпочтительнее католического. Я думаю, что ирландец достаточно разумен, чтобы согласиться с этим утверждением. Причем хлопоты по этому делу я готов принять на себя. Я немедленно отправлюсь на встречу с падре Аттарезе. Если вы, конечно, дадите мне такое повеление.

– Повеление-то я вам дам, но в вашем тоне отчетливо звучит претензия на что-то большее.

– Ваша проницательность всегда восхищала меня. Для того чтобы результативно шантажировать этого хитрого и лукавого человека, мне потребуется письмо от вас.

– Что еще за письмо?

– Просто бумага с вашим личным губернаторским вензелем, а в бумаге будет написано, что мне предоставляются особые полномочия для расследования некоего дела, имеющего государственное значение. Можете не опасаться, во вред вам или Франции, Боже упаси, я эту бумагу не употреблю. Более того, я немедленно верну ее вам, как только моя миссия будет окончена.

Губернатор позвонил в колокольчик и велел лакею принести бумагу и перо.

– Как, вы говорите, должен выглядеть этот текст?

Падре Аттарезе поливал герани, украшавшие подоконник большого сводчатого окна в его комнате. Увидев капитана Олоннэ, неторопливо приближающегося к дому, он расстроился. Вид закоренелого грешника, входящего под церковные своды, должен был бы обрадовать пастыря, но не обрадовал. Тем не менее он встретил его самым любезным выражением, которое мог сообщить своей острой сморщенной физиономии.

Служка внес на серебряном подносе две чашки дымящегося шоколада и тонкогорлый кувшин с ключевой водой.

– Так пьют шоколад испанцы, – заметил Олоннэ, занимая предложенное кресло.

Хотя в этой фразе не было ничего, казалось бы, особенного, падре почувствовал резь в желудке.

– Испанцы научились этому обычаю у мавров, – зачем-то стал оправдываться старик и тут же мысленно выругал себя за это.

Олоннэ широко улыбнулся:

– Пусть так, во всяком случае, я явился сюда не для того, чтобы дискутировать на кулинарные темы.

– А какие темы вы собираетесь подвергнуть дискуссионному исследованию?

Капитан отхлебнул шоколада:

– Горячий.

– Можно подождать, пока остынет, – тихо заметил старик. Резь в желудке все усиливалась.

– Не будем мы ничего ждать, нет у нас вечности в запасе. Я вам сейчас расскажу о кое-каких своих наблюдениях, а мы потом вместе обсудим, что нам делать дальше.

Падре с трудом собрался с силами и глухо пробормотал:

– Ну что ж, попробуем.

– По моему разумению, падре, вы шпион. Разумеется, шпион испанский. Ибо никаких других здесь быть просто-напросто не может.

Падре усмехнулся; хотел иронически, но получилось как-то саморазоблачительно:

– Бред!

– Сами знаете, что нет. Я долго за вами наблюдаю. Вы человек умный и хитрый, сами вы ничего не предпринимаете лично. У вас много помощников. Я разглядел. Они не так хитры и скрытны, как вы, кроме того, они вынуждены что-то делать, а значит, как-то себя обнаруживать.

– Это все общие слова. С таким же успехом вы смогли бы обвинить в шпионаже любого другого человека на острове.

Олоннэ снова попробовал отхлебнуть шоколада:

– Все еще горячий.

– Наберите сначала в рот немного холодной воды, а потом осторожно отхлебывайте.

– Если я наберу воды, мне трудно будет разговаривать. Итак, вы говорите, что мои подозрения беспочвенны?

– Более чем.

– Ладно, я назову вам несколько имен. Леконтель, рыботорговец. Мишо, работорговец, большой негодяй и весьма уважаемый прихожанин. Гужо…

Падре тоже взял в руки чашку, но ему было явно не до шоколада.

– Можно называть любые имена, но…

– Шика.

– Проститутка, причем мертвая, господин Олоннэ. Кроме того, есть все основания подозревать, что она умерла не своей смертью.

Аттарезе думал, что нашел способ перейти в контратаку, но он глубоко ошибался.

– Вы намекаете, что я ее убил?

– Намекаю.

– Вы правы, я это сделал, мне пришлось это сделать, чтобы спасти честь одной молодой особы из хорошей семьи. Но интересно не то, от чего умерла эта мужелюбивая дура. Занимательно то, что она сказала мне перед смертью. Вы, наверное, уже позабыли, что такое женщина в постели, а я вам напомню: то, что она способна скрывать под воздействием самой жестокой пытки, она легко выдает, оказавшись в волнах страсти. Вы меня понимаете?

Падре молчал, раздувая бледные ноздри.

– После того что она мне поведала, у меня словно глаза открылись. Все мелкие наблюдения и подозрения слились в одну живую, логичную картину.

– Вы можете говорить все что угодно, вам все равно ничего не доказать.

Олоннэ встал, потянулся, несколько раз присел, разминая ноги.

– Ну вот, главное состоялось.

– Что вы там болтаете, господин капитан?!

– Вы ведь только что признались, что мои подозрения справедливы.

Падре заставил себя глотнуть шоколаду, а потом и допить всю чашку.

– Считаете, что проговорился? Считайте. Но, видит Бог, вам все равно ничего не доказать. Слова и живой шлюхи стоят недорого, а уж мертвой…

– Считаете себя неуязвимым? Напрасно. Взгляните на эту бумагу.

Сеньор Аттарезе взглянул. У него прошла резь в желудке, он вообще перестал чувствовать свое тело. Нечем было дышать, и на некоторое время утратилась способность думать.

– Сегодня же я отдам распоряжение, и господа Леконтель, Мишо и некоторые другие будут арестованы. К завтрашнему утру они расскажут все, что знают, и даже то, чего не знают. Что будет дальше, как вы думаете?