Текст книги "Паруса смерти"

Автор книги: Михаил Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Капитан взял в руки корзину, повертел в руках, чем-то она ему, видимо, напоминала направленный против него заговор – так же плотно сплетен.

– Где Воклен?

– Он там следит, как развиваются события. Это он меня сюда послал.

– Знаешь что? – Олоннэ мощно растирал пальцами подбородок.

– Что, капитан?

– Вот тебе деньги, возьмешь в конюшне мою лошадь, коляска тоже там.

– Вы предлагаете мне бежать?

– Поедешь в «Жареный фрегат» и привезешь мне сюда одну шлюху.

Роже растерянно посмотрел в сторону закрытых дверей дома. Воистину вкусы капитана поразительны. Ему мало одной женщины, подавай вторую. И это в такой момент!

– Чего ты ждешь?!

– Бегу, капитан.

На обратном пути в затемненную комнату Олоннэ придумал, что ему делать. Приступ растерянности прошел. Если даже имел место.

– Что случилось? – прозвучал недовольный и заносчивый голос Женевьевы. Таким тоном обвиняют в увиливании от поединка.

– Сейчас здесь будет много гостей.

– Каких еще гостей, что вы задумали?!

– Каких именно, не знаю, и не я виновник того, что они здесь появятся.

– Я ничего не понимаю, говорите яснее.

– Кто-то на рыночной площади объявил, что вы находитесь здесь. С какой целью, надеюсь, объяснять не надо? Насколько я понимаю, они явятся сюда, чтобы публично вытаскивать вас из моей кровати.

– Что за дичь?!

– В общем-то да. Но если разобраться, здравый смысл здесь есть.

– Какой тут может быть здравый смысл?!

– То, что можно уличной шлюхе, то не позволено символу невинности и благопристойности.

– Вы говорите так, будто рады, что дела обстоят именно так!

Олоннэ налил себе рому.

– Люди часто не прощают другим того, чего не замечают в себе. Кроме того, в этой истории имеется кто-то, кто хорошо подогревает смутное недовольство, тлеющее в душах этих оборванцев. Это враг, и враг сильный, раз он сумел этих бессмысленных скотов сделать врагами господина де Левассера.

Заламывая руки, Женевьева ходила из угла в угол комнаты.

Капитан спокойно наблюдал за ней.

– У нас есть выход, – вдруг заявила она.

– Выход?

– Именно. Когда они все сюда явятся, можно сказать, что мы обручены. Чему вы улыбаетесь?!

Олоннэ действительно широко улыбнулся:

– Никто не поверит, все сочтут это заявление попыткой спасти положение, только и всего. Кроме того, господин губернатор не в курсе такого неожиданного поворота, он не сумеет нам достойно подыграть. Даже если его не хватит удар от такого известия.

– Но…

– Но пусть даже кто-то и поверит в то, что мы говорим правду, репутации губернатора такое «обручение» лишь повредит. Слишком силен запах скандала в этой истории. Таким образом, тот, кто хочет навредить вашему отцу, добьется своей цели. Вы ведь, насколько я понимаю, не желаете неприятностей отцу.

Женевьева остановилась, прижавшись лбом к притолоке.

– Должен же быть выход!

– И должен быть, и есть.

Она резко обернулась к Олоннэ:

– Говорите же скорей!

Капитан подошел к сундуку, занимавшему один из углов комнаты, открыл его, вынул оттуда несколько принадлежностей мужского туалета.

– Здесь все, что нужно. Панталоны, сюртук, чулки, башмаки. Переодевайтесь.

– ?

– Если стало известно, что вы здесь, значит, за вами следили. Если следили, значит, видели в вашем маскарадном наряде.

– А, понимаю, понимаю.

– Надеюсь, никто не обратит внимания на скромно одетого юношу, покидающего мой дом.

– Я отправлюсь домой? – неуверенно спросила Женевьева, взвешивая В руках тяжелые, грубые башмаки.

– Именно, и мы договоримся с вами, что сегодняшнего посещения не было. Забудем о нем. Так будет лучше для всех, поверьте мне.

– Приходится это делать.

Стоило одной женщине покинуть жилище капитана Олоннэ, там сразу же появилась другая. Роже великолепно выполнил данное ему поручение. И главное, быстро. Не успел он распрячь лошадь, как перед воротами появились первые представители портовой депутации. Босоногие, в белых полотняных штанах и широких соломенных шляпах. Был здесь кое-кто из завсегдатаев кабаков, они покинули места привычного увеселения, услышав о том, в каком необычном развлечении есть шанс принять участие. Довольно много было женщин. Разных – от почтенных матерей семейств до самых непрезентабельных шлюшек.

Присоединились к толпе даже некоторые матросы «Этуали». Они не лезли на первый план, а готовились позлорадствовать издалека. А может, и позавидовать. О мадемуазель де Левассер мужская половина населения Тортуги была высокого мнения.

– И если нашему капитану удалось взять на абордаж такую шхуну, то я снимаю перед ним шляпу, -говорил коренастый небритый плотник, на голове у которого вместо шляпы красовался замызганный красный платок.

Предводительствовали этим всплеском народного удивления, любопытства и гнева трое или четверо агентов падре Аттарезе. Они изо всех сил старались разгорячить шествие.

И вот все скопились, постепенно просочившись, во дворе дома. Переглядывались, перемигивались, отпускали подходящие и не подходящие к случаю замечания. Так могло бы продолжаться довольно долго, если бы вдруг из дома не донесся стон. Это был звук, в происхождении которого невозможно было ошибиться.

Находившиеся во дворе на мгновение коллективно замерли. Все-таки по дороге сюда им приходилось бороться с чувством неловкости, и оно не рассеивалось полностью под воздействием болтовни нескольких святош из церкви падре Аттарезе. А вдруг там внутри ничего особенного и не происходит?

Но когда из дома донеслись звуки, могущие происходить только от взаимных и страстных ласк мужчины и женщины, в настроении собравшихся произошло изменение. Теперь стало ясно – преступление налицо.

Да еще какое!

Хороша девственница!

Жители южных стран возбуждаются легко и быстро. Несколько десятков человек, собравшихся во дворе дома капитана Олоннэ, пылали пламенем сопереживания тому, что творилось в полумраке его комнаты.

Достаточно было одного агрессивного крика, чтобы началось то, что задумал хитрый католический священник. Но толпа получила неожиданный удар с тыла.

Явился господин де Левассер.

Прочитав злополучное письмо, он велел немедленно заложить карету и примчался к месту преступления.

Он был без парика. Лицо каменное. По вискам сочились струйки пота. Он нес в руках шпагу, держа ее за ножны.

Возможно, на его месте разумнее было остаться во дворце и там дождаться исхода дела. Незачем выставлять на всеобщее обозрение свой позор. Но не таков был его характер, чтобы усидеть на месте.

Собравшиеся молча расступались. Все понимали, что попасть под горячую руку губернатора – смерть.

В установившейся, таким образом, тишине еще слышнее стали звуки, производимые внутри капитанского дома. Там явно бушевала чья-то нечеловеческая страсть. Вопли такой откровенности и силы оглашали обожженный смущением воздух, что его высокопревосходительство остановился.

У самого порога, но остановился.

На своем длинном корсарском веку он видел многое. Видел расчлененные трупы, оторванные руки, видел людей с полностью содранной кожей, видел… Да что там говорить! Но сейчас он боялся войти внутрь, ибо не представлял, что суждено ему увидеть на этот раз.

Думать он мог только о том, какому виду казни подвергнет этих бесстыжих любовников (если только он вообще мог о чем-нибудь думать).

Наконец стало ясно, что творящемуся в доме сексуальному безумию подходит конец.

Толпа за спиной губернатора начала потихоньку гудеть. Господин де Левассер вытер кружевным манжетом заливавший глаза пот.

Наконец прозвучал финальный взвизг, вопль, стон, рык, хрип.

Тишина.

Губернатор снова вступил в борьбу с соленой волной, заливавшей глаза.

Гудение людских голосов у него за спиной вдруг прекратилось.

– Ах! – выдохнуло сразу с полсотни ртов.

На пороге дома появился капитан Олоннэ. Он был по пояс гол и весь лоснился от пота. Руки его возились с завязками панталон. Увидев собравшихся, он искренне удивился.

Господин де Левассер попытался вытащить свою шпагу из ножен, но понял, что руки его не слушаются. Тогда он проверил, слушаются ли губы.

– Где она?

– Там, – кивнул Олоннэ в сторону двери, из которой только что появился.

С трудом переставляя налившиеся смертельной тяжестью ноги, губернатор двинулся в указанном направлении. За ним последовало сразу человек десять, с трудом удерживаясь от того, чтобы не обогнать его высокопревосходительство.

Таким образом, сразу дюжина пар глаз увидела жуткое зрелище. На широком ложе капитана в серых холмах потного белья в нелепой позе лежала Шика. Горло у нее было перерезано, правой рукой она сжимала бритву Роже.

– Какое страшное самоубийство, – сказал капитан Олоннэ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Дон Ангерран де ла Пенья чувствовал себя очень плохо. Он полулежал в широкой постели, приложив к левой стороне груди смоченное в воде полотенце. На прикроватном столике теснилась целая батарея разного рода пузырьков, в них были лекарства, призванные облегчить мучения губернатора Кампече. Врач, их доставивший, боялся показываться на глаза дону Ангеррану, потому что лекарства эти никакого действия не оказывали.

Душно, очень душно было в губернаторской спальне. Не хватало воздуха даже большим, оплывшим свечам, даже цикадам, треск которых казался слишком замедленным и обессиленным.

– Будет шторм? – заговорил Тибальдо, камердинер дона Ангеррана, вглядываясь в темноту тропической ночи.

– Позови его, – негромко сказал лежащий.

– Кого? – удивился камердинер.

– Врача. Пускай пустит мне кровь, иначе я не доживу до рассвета.

Через некоторое время в тускло освещенной спальне появился худосочный безбородый старик. В руках он держал большой медный таз. За ним шел Тибальдо с приспособлениями для отворения крови.

Врач виновато улыбался.

Камердинер зевал.

Когда первая струя черной губернаторской крови ударила в медное дно, за окном послышалось глухое отдаленное ворчание – сошлись два невидимых небесных гиганта. Скользнула вниз огненная нитка.

– Я же говорил, что будет шторм, – счел нужным заметить Тибальдо.

Но дон Ангерран его уже не слышал, как не слышал и шума начинающейся грозы – он спал.

– Полнокровие – бич нашего времени, – осторожно заметил доктор, выходя в прихожую.

Сон губернатора оказался не слишком долгим. Едва запели птицы в освеженном ночным ливнем саду и начала рассеиваться дымка над бухтой Сан-Марианна, рука камердинера легла на потное плечо дона Ангеррана.

Тот кое-как разлепил глаза. Ему было лучше, но все же еще нехорошо.

– В чем дело?

– Капитан Пинилья, сеньор.

– Пинилья?

– Он говорит, что у него важнейшее известие.

Капитан был начальником береговой охраны. Злой как собака, хитрый как лиса, выносливый как мул. Неужели он и этой ночью таскался по берегу? Дон Ангерран всегда считал себя ревностным служакой, любил повторять, что «мы созданы для службы, а не служба для нас», но в присутствии этого иезуита в мундире чувствовал себя бездельником.

– Пусть войдет.

Губернатор постарался придать своему телу положение, хотя бы отчасти соответствующее его нынешнему званию. Поправил колпак на голове.

Зря старался, потому что капитан Пинилья выглядел ужасно: мундир и лицо в грязи, ботфорты вообще ни на что не похожи.

– В чем дело? – счел нужным заметить лежащий.

– Олоннэ, – только и смог проговорить капитан.

– Что Олоннэ? Где Олоннэ? В каком смысле Олоннэ? Потрудитесь говорить яснее!

Капитан махнул рукой в сторону побережья:

– Его корабль потерпел крушение. Он со своими людьми на берегу. В трех милях отсюда.

Дон Ангерран сел в кровати.

– Тибальдо, тревога, – тихо сказал он.

«Этуаль» не пережила ночного шторма. За три недели плавания в Гондурасском заливе она утратила часть своих прекрасных мореходных качеств, не идеально слушалась руля, что и привело в конце концов к роковым последствиям. Этот шторм, как и все тропические шторма, налетел слишком внезапно. Несмотря на героическое сопротивление стихии, она, стихия, победила. Особенно сильной волной, вдруг появившейся на траверсе судна, «Этуаль» была перевернута, мачты переломились как тростинки. С задранным к черному небу килем корабль удачливого капитана Олоннэ проплавал недолго, а потом пошел ко дну вместе со всей добытой за три недели испанской добычей.

Но судьба в последний момент сжалилась над французами, наверное, ей показалось, что она наказывает их слишком сильно и слишком внезапно. Она решила немного порезвиться с ними и подсунула песчаную отмель. Вконец измученные неравной борьбой с водяными валами моряки кое-как выползли на берег, где и остались лежать.

В таком состоянии их сначала застал сон, а потом нечеловечески бдительный капитан Пинилья.

К тому моменту, когда корсары продрали глаза, в зарослях, начинавшихся шагах в пятидесяти за полосою белого песка, накопилось до сотни испанских пехотинцев. Они насыпали порох на полки своих аркебуз в радостном предвкушении удачной, а главное, безопасной охоты – выброшенные на берег морские разбойники были фактически безоружны.

– Пора, – сказал дон Ангерран, глядя из-под руки, как ползают по ярко-белому полю неловкие черные фигурки.

Капитан Пинилья отдал приказ, испанцы решительно ринулись в атаку.

За последние десятилетия подданные его католического величества столько унижений снесли от разного рода джентльменов удачи, так часто оказывались битыми и обведенными вокруг пальца, что накопившаяся в их душах ненависть просто не поддается описанию. Представившийся им случай отомстить они использовали в полной мере. Это была резня – и примерная и беспримерная одновременно. Интересно, что даже в таком безнадежном положении корсары умудрялись оказывать сопротивление, пуская в ход вытащенные из-за голенища ножи, подвернувшиеся под руку палки и просто зубы.

Около десяти человек оставил дон Ангерран на поле боя. Но эти потери были ничто в сравнении с пятьюдесятью убитыми корсарами и восемью взятыми в плен.

Олоннэ при первом взгляде на появившуюся из прибрежных зарослей шеренгу солдат сразу понял, в чем дело. Сила в этой ситуации помочь не могла, рассчитывать оставалось только на хитрость.

Капитан размышлял всего лишь несколько мгновений, потом вытащил из-за пояса чудом сохранившийся там нож и занялся делом. Он лежал в небольшом углублении, скрытый от испанцев корневищем вывороченной ветром пальмы. В этом своем ненадежном убежище он устроил парикмахерскую. Испанская атака – самое время, чтобы побриться!

Послюнив как следует переносицу, он освободил ее от волос, избавив свою внешность тем самым от одной из основных примет Олоннэ. После этого он добрался ползком до ближайшего корсарского тела, распорол ему живот и обильно измазался чужой кровью. Но этого было мало, чтобы надежно притвориться мертвым. Капитан стащил с себя остатки рубахи и лег на спину рядом с человеком, кровью которого он только что воспользовался в маскировочных целях. Приставил нож справа к груди так, чтобы острие попало в углубление между третьим и четвертым снизу ребром, и сильно надавил на рукоять. Нож вошел всего на два пальца, но теперь капитан Олоннэ выглядел настоящим мертвецом.

Завершил он свой маскарад вовремя. Испанцы покончили с теми, кто сопротивлялся, и начали разбредаться по берегу в поисках тех, кого надлежало добить.

– Олоннэ, ищите Олоннэ! – требовал дон Ангерран.

Он понимал, что без головы со сросшимися бровями его победа будет далеко не полной.

Вскоре капитан Пинилья доложил ему в некотором смущенье, что Олоннэ не найден.

– Где же он может быть?! Может быть, удрал в заросли? Обыщите, обыщите все!

Капитан Пинилья сказал, что в зарослях его быть не может, ибо он в самом начале приказал оцепить берег, ужу не проскользнуть.

– Ну так где он тогда, если его нет ни в зарослях, ни на песке? – раздраженно брюзжал губернатор, тяжело передвигаясь от одного корсарского трупа к другому.

– Он в море, – убежденно заявил капитан Пинилья.

– В море?

– Именно, ваше высокопревосходительство, – должен же был кто-то утонуть во время шторма, так и не добравшись до берега? Не может же Господь всю работу по истреблению этих французских гиен возлагать исключительно на нас, кое-что можно передоверить и морской стихии.

Дон Ангерран угрюмо посмотрел на своего подчиненного.

– Никогда не замечал в вас стремления выражаться столь вычурно, господин капитан.

– Победа окрыляет даже в поэтическом смысле.

– Ну, окрыляет так окрыляет, а похоронную команду вы сюда вышлите.

– Да крабы их растащат по косточкам за неделю.

– Чтобы эта пакость смердела в получасе езды от моего дома? Ни в коем случае! Пришлите сюда людей, обязательно. Пересчитайте, сколько здесь корсарских трупов, пусть столько же будет и могил. Может статься, эти могилки нам еще сослужат службу.

Капитан Пинилья не мог себе представить, какая может быть польза от мертвых корсаров, но счел за лучшее не спорить с его высокопревосходительством.

Рана в боку Олоннэ почти не беспокоила, он промыл ее водой, залепил кашицей из коры рапангового дерева и из остатков рубахи смастерил повязку. Хуже было с обожженной кожей – два часа пришлось проваляться под прямыми лучами карибского солнца. Шевельнуться было невозможно, все время кто-то из испанцев находился рядом. На животе и груди образовалось несколько больших волдырей, так что когда Олоннэ натягивал на себя колет, снятый с убитого испанца, то шипел от боли. Еще хуже оказалось с сапогами – малы! Пришлось проделать отверстия для пальцев.

До вечера Олоннэ просидел в зарослях. Видел прибытие похоронной команды. Следя за действиями гробокопателей, он все время что-то шептал. То ли считал, то ли молился.

Когда стемнело, Олоннэ вдоль берега двинулся к городу. На голове у него красовался пехотный испанский шлем, в руках – тесак, за поясом – несколько ножей. Днем его вид, возможно, вызвал бы подозрение у бдительного алькальда, но ночью, особенно издалека, он вполне походил на стражника.

Полная яркая луна повисла над Санта-Марианной. Отчетливо были видны белостенные дома, зато пролегавшие меж ними улицы напоминали раны с запекшейся кровью. Искрилась водная гладь бухты. Рисовались на фоне темно-синего неба силуэты судов, замерших у причала, высилась четырехбашенная громада недостроенного форта.

Капитана Олоннэ интересовала тюрьма этого замечательного романтического городка. По опыту он знал, что испанцы, как правило, строят подобные заведения неподалеку от кордегардии – помещения для стражников. Ту же, в свою очередь, – рядом с губернаторским дворцом, чтобы в случае нападения на его высокопревосходительство стража могла как можно быстрее прийти ему на помощь.

Что же касается дворца, то ошибиться невозможно – вот он. По пояс утонувший в волнах густой, облитой лунным светом растительности. В широких окнах горит свет, мелькают человеческие тени, доносится тонкое бренчание мандолин, слышится смех.

Олоннэ криво ухмыльнулся:

– С праздником, господа.

С этими словами он вошел под арку городских ворот. Клюющий носом стражник поднял на него с трудом раскрывшийся пьяный глаз и рассеянно спросил:

– Это ты, Антонио?

Капитан Олоннэ владел испанским языком не в такой степени, чтобы поддержать разговор на сложную, интеллектуальную тему, но произвести несколько звуков в подтверждение того, что он именно Антонио, ему удалось.

Стражник вздохнул и стал собираться с силами для другого, наверное, более каверзного вопроса. Почувствовав это, переодетый француз начал изображать мертвецки нетрезвого испанца. Поскольку в этот день вино в городе лилось рекой, стражник легко поверил в его игру.

– Да ты, братец, пьян! – укоризненно сказал он. Человеку, еле-еле стоящему на ногах, всегда приятно увидеть человека, который еще пьянее его.

Одним словом, первое препятствие было пройдено.

Вообще в испанских поселениях в Новом Свете жизнь была намного угрюмее и чопорнее, чем в поселениях французских и английских, не говоря уже о тех местах, где обитала вольница «берегового братства». Олоннэ рассчитывал столкнуться с вымершими улицами, наглухо закрытыми дверьми, стражниками на каждом углу. Ему повезло (если забыть о том, что явилось причиной этого везения): сегодня Санта-Марианна была не похожа на себя.

Не прошло и четверти часа, как он определил, где томятся пленные корсары. Об этом ему рассказали сами испанцы – два развеселых солдата у входа в кордегардию. Они с огромным увлечением, перебивая друг друга, описывали те пытки, которым будут завтра, перед повешением, подвергнуты безбожные морские разбойники. Во всех деталях этой кровавой словесной каши Олоннэ разобраться был не в состоянии, но суть дела уловил.

Оставшись в тени большой, раскидистой магнолии, он начал присматриваться к тому, что происходило в расположенных перед ним зданиях.

Хлопали двери, гремели победные песни. Кто-то спал, свесившись из окна на улицу. Испанцы обнимались, целовались, пили прямо из кувшинов.

Целью наблюдений корсара было определить, какие именно двери ведут в тюремное помещение.

Удалось это сделать с точностью, только подсмотрев процедуру смены караула. Она состояла в том, что четверо не до последней степени пьяных носителей кирас и аркебуз вышли с победными кличами из караульного помещения и прошествовали в дальний угол двора. Там один из них постучал прикладом в устроенную в каменной стене дверь и громко произнес несколько слов, игравших роль пароля по всей видимости.

Дверь отперлась, изнутри появился прежний наряд, тоже из четырех человек состоящий. Наскоро вручив вновь прибывшим связку ключей, освобожденные из тюрьмы охранники кинулись наверстывать упущенное.

Где находятся пленные, теперь было ясно, оставалось только придумать, как воспользоваться этим знанием.

Олоннэ попытался припомнить слова пароля, но потом плюнул на это занятие – произношение непременно выдаст. Необходимо что-то другое.

В голову ничего не приходило.

Может быть, попытаться выкрасть одного из пирующих в кордегардии негодяев и заставить его произнести нужные слова перед дверью? Олоннэ еще не успел до конца додумать эту мысль, а она ему уже разонравилась. Сколь бы ни превосходил трезвый человек пьяного, он не в состоянии справиться с целой толпой пьяниц.

Положение рисовалось безвыходным. Но тут капитану, готовому прийти в отчаяние, на помощь явилось вино, или, вернее сказать, вызываемое им действие.

Заскрипели петли тюремной двери, и на свободу выбрался один из стражников, только что заступивших на безрадостный пост. Ему приспичило облегчить свой мочевой пузырь, санитарные условия узилища не позволяли сделать это внутри.

Поняв, какой оборот приобретают события, Олоннэ еще глубже вжался в магнолиевую тень.

В этот момент на стол губернатора как раз подали поросенка в сметанном соусе, и изрядно нагрузившиеся гости, принадлежащие к сливкам местного общества, встретили его появление нестройным, но восторженным гулом.

Вслед за свиньей явился капитан Пинилья, видимо потративший слишком много времени, чтобы привести себя в порядок после приключений прошлой ночи и сегодняшнего утра. Он был в голубом мундире, дорогом парике, кружева его манжет благоухали, так же как отвороты дорогой голландской рубахи.

Капитан, безусловно, был героем дня, поэтому губернатор пригласил его занять место рядом с собой. Отвечая на приветствия и восторженные жесты кроткой улыбкой, Пинилья пересек залу и уселся в предупредительно пододвинутое лакеем кресло.

Губернатор, не вставая – опять проклятая подагра, – произнес тост в его честь. Бокалы с малагой и хересом вознеслись над столом.

Капитан был на вершине блаженства, хотя изо всех сил старался этого не показать.

– Клянусь всеми святыми, покровительствующими нашему королевству и особенно его новым землям, что сегодняшний день войдет в историю. И войдет как день славы испанского оружия. Олоннэ мертв!

– Олоннэ мертв! – подхватил весь стол.

Дон Ангерран де ла Пенья отхлебнул из своего бокала, а потом швырнул его в стену. Кое-кто из гостей попытался последовать его примеру, но предупредительно поднятая рука губернатора остановила эти попытки. Дон Ангерран был рад победе над французским разбойником, но не до такой степени, чтобы дать переколошматить весь свой венецианский сервиз.

Капитан был полностью погружен в пожирание сочной поросятины, когда дон Ангерран спросил у него, все ли в порядке на берегу.

– Конечно, все сделано так, как вами было приказано: вырыли в песке ямы, вбили деревянные палки. Я решил, что крестов эти собаки не заслужили.

– То есть все в порядке? – переспросил губернатор, как будто в тайной надежде или в тайном страхе услышать другой ответ.

Стражник устроился у стены, инстинктивно стараясь держаться в тени. Это устраивало Олоннэ. Он вытащил из-за пояса нож, огляделся – не видим ли кому-нибудь – и на цыпочках бесшумно приблизился к справляющему малую нужду испанцу.

Занес нож.

В этот момент в кордегардии грянули припев знаменитой песни:

У нас вина полно и вволю хлеба,

Над всей Кастилией безоблачное небо.

Как бы удостоверяя эти слова, Олоннэ нанес удар.

Испанский пьяница скончался мгновенно.

Олоннэ вытер нож о его мундир, но прятать не стал. Быстрым шагом он пересек освещенную часть двора и постучал в тюремную дверь, откройте, мол.

Изнутри послышался хриплый, полусонный голос:

– Это ты, Педро?

Антонио я уже сегодня был, подумал капитан и применил прием, уже использовавшийся им при проникновении в город. Издал несколько нечленораздельных звуков и шумно икнул.

– Сейчас, Педро, сейчас, – ответили с той стороны двери, – никак не разберусь с проклятыми ключами.

Когда дверь все же распахнулась, Олоннэ, не раздумывая ни секунды, нанес удар. Лезвие, по всей видимости, попало испанцу в глаз, и с диким воплем он отступил в глубь тюремного помещения, схватившись руками за лицо. На его крик появился еще один стражник с факелом и глупым вопросом:

– Ты что, палец себе прищемил, а?

Эти слова стали последними, что суждено было произнести кастильскому остроумцу. Олоннэ убил его ударом в левую часть груди, и так быстро, что факел не успел упасть на пол и был подхвачен нападавшим.

Пораженный в глаз стражник затих в углу.

Посветив себе захваченным факелом, Олоннэ отыскал на полу связку ключей, без них было не открыть камеры.

В этот момент явился последний страж. Он оказался еще пьянее своих коллег, поэтому соображал куда медленнее, чем они. Охранник умер так быстро, что не успел даже сказать какую-нибудь глупость перед смертью.

Подняв повыше факел, капитан огляделся. Комната тюремной стражи по количеству валяющихся трупов, конечно, уступала белому песчаному пляжу, но тем не менее являла собой впечатляющее зрелище.

Олоннэ запер входную дверь, чтобы не привлечь случайных посетителей, подошел к тому испанцу, который впустил его внутрь, и, присев на корточки, полоснул ножом по горлу. На всякий случай. Если ему самому сегодня утром пришла идея притвориться мертвым на песчаном берегу, почему этому охранку не могло прийти в голову то же самое?

Так, теперь ключи.

– Успокойтесь, ваше высокопревосходительство, все в полном порядке, клянусь стигматами святой Береники, – улыбнулся капитан Пинилья, поедая сладкий картофель. – Не считать же неприятностью простую ошибку в счете.

Дон Ангерран поперхнулся:

– Какую ошибку?

– Ну, помните, вы велели мне пересчитать мертвых корсаров, прежде чем отправляться за похоронной командой.

– И что же вы? – спросил губернатор, и его тон сделался почти зловещим.

– Разумеется, выполнил ваше приказание. Перед этим приказал вырезать пятьдесят семь бамбуковых шестов, чтобы отметить места погребения. Так вот, после того как мы всех французских собак закопали, один шест остался неиспользованным. Я думал, что ошибся коррехидор [12]12
  …что ошибся коррехидор… – Коррехидор – королевский чиновник в феодальной Испании, выполнявший судебные и административные функции в городах и провинциях.


[Закрыть], пересчитал могилы, и, странное дело, пришлось признать, что это я ошибся в счете. На берегу оказалось всего лишь пятьдесят шесть корсарских трупов. Лучше бы я, конечно, ошибся в другую сторону, но думаю, и то, что случилось, не трагедия.

Чем дольше капитан Пинилья говорил, тем меньше был уверен в правоте своих слов. Потому что, пока он разглагольствовал, физиономия дона Ангеррана меняла свою окраску. Когда она сделалась окончательно темно-багровой, капитан смолк. Смолкли и все остальные за столом.

Ощущение праздника куда-то исчезло.

В наступившей тишине раздался голос безбородого доктора, сеньора Хесуса:

– Странно, клянусь мучениями святого Себастьяна, но у меня случилось что-то в том же роде.

Губернатор тяжело поворотил к нему отягченную приливом крови голову и спросил глухо:

– Что именно? Что именно случилось?

Сеньор Хесус, почувствовав, что нарождающийся губернаторский гнев вот-вот обрушится именно на него, потерял дар речи.

– Говорите, дьявол вас раздери, иначе придется изменить нашему обыкновению! Не вы мне, а я вам пущу кровь.

– Меня… меня известили, – залепетал доктор, – на берегу погибло семеро наших солдат, но когда я зашел в мертвецкую, что при госпитале Святой Бригиты, там наличествовало всего лишь шесть тел.

– Кому могло понадобиться мертвое тело? – удивленно прошептал кто-то из гостей.

– А может, этот пехотинец ожил и пошел к себе в казарму. Такие случаи бывали.

Дон Ангерран массировал глазные веки одной рукой, другой держась за сердце.

– Что за глупости вы говорите, мертвые люди не оживают! – продолжился спор за столом.

– Оживают, – мрачно вмешался в него губернатор, – только не люди, а такие дьяволы, как Олоннэ.

– Олоннэ утонул в море, – осторожно попытался напомнить капитан Пинилья.

– Лучше бы вы утонули! – заорал на него губернатор. После этого он сделал глоток вина и объявил: – Олоннэ жив. Более того, он переодет испанским пехотинцем. Молите Бога, чтобы он скрывался где-нибудь в джунглях, подальше от Кампече. Лично я верю в худшее – он здесь, в городе, может быть, он даже неподалеку от этого дома. Может быть, он даже в этом доме.

– Но для чего ему это?! – раздалось несколько одинаково недоумевающих голосов.

– Что тут непонятного?! Он собирается отомстить за то, что мы сделали с его командой.

Капитан Пинилья отодвинул тарелку, он обиделся на губернатора за пожелание утонуть и теперь счел возможным возразить ему:

– Но нужно быть безумцем, чтобы в одиночку напасть на целый город, где столько народу, где, наконец, три сотни солдат.

– Не-ет, он не безумец, к сожалению, не безумец.

– Единственный относительно разумный поступок, который мог совершить Олоннэ в сложившейся ситуации, – это нападение на тюрьму.

– На тюрьму?!

– Вы не забыли, ваше высокопревосходительство, что у нас под замком находятся восемь корсаров?

– Да на кой черт они ему сдались, если они под замком?

– Насколько я слышал, в корсарской среде принято вызволять друг друга, даже иногда рискуя собственной жизнью. Обычай странный, но имеющий место быть. А кроме того, в освобождении этих восьмерых есть и практическая для Олоннэ польза. Он может, пользуясь покровом темноты и всеобщим пьянством на берегу, захватить небольшое судно и выйти на нем в море.