Текст книги "«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века"
Автор книги: Михаил Кром
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
9 апреля 1538 г., на шестой день после смерти правительницы, кн. И. Ф. Овчина Оболенский был схвачен: по словам Летописца начала царства, он был «пойман» «боярским советом князя Василия Шуйского и брата его князя Ивана и иных единомысленных им без великого князя веления, своим самовольством за то, что его государь князь великий в приближенье держал» [795]795
ПСРЛ. Т. 29. С. 32.
[Закрыть]. Постниковский летописец добавляет важную деталь: бывший фаворит был посажен в ту же палату [796]796
Эта палата, как сообщает Летописец начала царства, находилась «за дворцом у конюшни» (ПСРЛ. Т. 29. С. 32).
[Закрыть], где ранее сидел в заточении кн. М. Л. Глинский. «И тягость на него, железа, ту же положили, что и на Глинском была. Там и преставися» [797]797
ПСРЛ. Т. 34. С. 26. По словам Летописца начала царства, Ивана Овчину уморили «гладом и тягостию железною» (ПСРЛ. Т. 29. С. 32).
[Закрыть]. Таким образом, расправа с любимцем великой княгини Елены носила характер мести, а среди единомышленников Василия и Ивана Шуйских можно, не рискуя ошибиться, назвать родню юного Ивана IV по матери – князей Глинских.
Вместе с князем Иваном Овчиной была арестована его сестра, мамка юного Ивана IV Аграфена Челяднина: ее сослали в Каргополь и там постригли в монахини [798]798
ПСРЛ. Т. 29. С. 32.
[Закрыть]. В описи царского архива XVI в. упоминается «указ о княж Ивановых людех Овчининых и Ографениных» [799]799
ОЦААПП. С. 29 (ящик 121).
[Закрыть]: речь, по-видимому, шла о роспуске дворов опальных брата и сестры и об освобождении их холопов.
Устранение ключевых фигур из окружения покойной правительницы сопровождалось также амнистией заключенных. Постниковский летописец сообщает об освобождении бояр Юрия Дмитровского, а также бояр, дворян и детей боярских Андрея Старицкого [800]800
ПСРЛ. Т. 34. С. 26. Если верить Постниковскому летописцу, бояре князя Юрия Дмитровского были освобождены уже в день смерти Елены Глинской (см.: Там же).
[Закрыть]. Кроме того, тогда же, в апреле, на свободу вышли князья Иван Федорович Бельский и Андрей Михайлович Шуйский; они были возвращены ко двору (великий князь, по словам Летописца начала царства, «очи свои им дал видети») и пожалованы боярством [801]801
ПСРЛ. Т. 29. С. 32.
[Закрыть].
Некоторые знатные узники, не дожившие до весны 1538 г., удостоились посмертной реабилитации: новые власти позаботились об их душах. Так, князь Михаил Львович Глинский в июне 1534 г., незадолго до ареста, передал Троице-Сергиеву монастырю на помин своей души сельцо Звягино; когда князя постигла опала, оно было отписано на государя. И вот 6 мая 1538 г. Некрасу Офонасьеву, который ведал этим сельцом, была послана указная грамота от имени Ивана IV с предписанием – отдать Звягино троицкому игумену с братией [802]802
ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 527. Л. 230.
[Закрыть]. Таким образом, воля покойного была выполнена.
Апрельские события 1538 г. уже давно в историографии именуются «переворотом» [803]803
Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 80 (в другом месте своей книги Смирнов называет события 1538 и 1540 гг. «боярскими переворотами»: Там же. С. 93); Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 249.
[Закрыть]. Использование этого термина имплицитно подразумевает сравнение придворной борьбы конца 30-х гг. XVI в. с «классической» эпохой дворцовых переворотов в России второй четверти XVIII в. И хотя между этими эпохами, разделенными двумя столетиями, различия очень велики, нельзя не заметить и некоторые черты сходства, делающие уместным, на мой взгляд, использование термина «дворцовые перевороты» применительно к рассматриваемому нами здесь периоду. Неслучайно новейший исследователь эпохи «дворских бурь» 1725–1762 гг., И. В. Курукин, относит появление самого феномена дворцовых переворотов ко времени образования единого государства на рубеже XV–XVI вв., а в качестве характерного примера приводит переворот 1542 г. [804]804
Курукин И. В. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровской России, 1725–1762 гг. Рязань, 2003. С. 52.
[Закрыть], о котором пойдет речь ниже.
Централизация страны, сосредоточение всей полноты власти в руках государя «всея Руси», начало формирования придворного общества, появление фаворитизма – все эти черты, присущие уже изучаемой эпохе, в более развитых формах были свойственны и Российской империи XVIII в. Речь, таким образом, идет не об отдельных сходных явлениях, а о единстве внутренней природы самодержавной монархии на разных этапах ее эволюции.
И. В. Курукин видит важную особенность переворотов XVI в., отличающую их от подобных потрясений последующих столетий, в том, что они не были направлены против особы царя, воспринимавшейся как сакральная фигура [805]805
Там же. С. 52–53.
[Закрыть]. Однако это утверждение можно принять только с существенной оговоркой: «природный» государь мог не опасаться за свою жизнь и власть лишь в том случае, если не было других легитимных претендентов на престол. Как мы помним, в декабре 1533-го и в апреле – мае 1537 г. опекуны юного Ивана IV всерьез считали, что, пока хоть один из удельных князей остается на свободе, «государству» под юным великим князем «крепким» быть нельзя. Та же ситуация повторилась позднее, в 1553 г., во время болезни царя Ивана, когда часть придворных решила предпочесть ему князя Владимира Старицкого [806]806
О событиях марта 1553 г. см.: Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 264–286; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 407–417; Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 109–115.
[Закрыть].
Поскольку к началу 1538 г. династической проблемы («стараниями» Елены Глинской и ее фаворита) уже не существовало, описанный выше апрельский переворот (как и последующие придворные потрясения) лично Ивану IV ничем не угрожал. Но многие другие признаки «классических» дворцовых переворотов были налицо: насильственный захват власти, физическая расправа с противниками, раскол придворной элиты на враждующие группировки и длительная политическая нестабильность.
* * *
И. И. Смирнов полагал, что апрельский переворот 1538 г. «был произведен блоком основных княжеско-боярских группировок: Бельских и Шуйских» [807]807
Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 80.
[Закрыть]. Однако применительно к весне указанного года говорить об этих группировках еще преждевременно: летописи впервые упоминают о «вражде» бояр кн. Василия и Ивана Васильевичей Шуйских с князем Иваном Федоровичем Бельским и его сторонниками лишь в связи с событиями октября 1538 г. [808]808
ПСРЛ. Т. 29. С. 34.
[Закрыть]Пресловутые боярские группировки не были некой постоянной и неизменной величиной: они то возникали, то распадались, а состав их менялся в ходе придворной борьбы. В момент смерти правительницы и расправы с ее фаворитом боярская среда еще сохраняла некое подобие единства, и поэтому можно согласиться с А. А. Зиминым, отметившим – в полном соответствии с летописными свидетельствами, – что «переворот 1538 г. был совершен „боярским советом“, т. е. основной массой боярства» [809]809
Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 249.
[Закрыть].
Действительно, освобождение опальных и расправа с ненавистным временщиком отвечали интересам многих придворных кланов: не только Бельских и Шуйских, но и Глинских (отомстивших за гибель своего главы – князя Михаила Львовича), и ряда других. Если верить Ивану Грозному, вспоминавшему в послании Андрею Курбскому о «нестроениях» времени его сиротского детства, заметную роль в событиях весны 1538 г. играл боярин М. В. Тучков. Ему царь приписывает не только «надменные словеса» по адресу только что скончавшейся великой княгини Елены, но и соучастие в расхищении ее казны: «И казну матери нашей перенесли в Большую казну, неистово ногами пхающе и осны колюще, а иное же разъяша. А дед твой [Курбского. – М. К.] Михайло Тучков то и творил» [810]810
ПГК. С. 27 (Первое послание Грозного Курбскому, 1-я редакция).
[Закрыть]. Поскольку казначеем в 1538 г. был Иван Иванович Третьяков [811]811
Упомянут в качестве казначея в грамоте Симонову монастырю от 6 июля 1538 г.: АФЗХ/АМСМ. № 57. С. 62–63.
[Закрыть], то описанный царем перенос казны покойной великой княгини в Большую казну не мог происходить без его участия.
Однако ревизия итогов правления Елены Глинской была далеко не полной. Показательно, в частности, что, освободив бояр и дворян Андрея Старицкого, новые правители не выпустили из заточения вдову и сына покойного удельного князя: они оставались под арестом до декабря 1540 г. [812]812
ПСРЛ. Т. 29. С. 39; Т. 34. С. 26.
[Закрыть]Этот факт косвенно указывает на то, что устранение возможного претендента на престол вполне отвечало интересам великокняжеского боярства, хотя последнее было, конечно, не прочь переложить всю ответственность за гибель братьев Василия III на покойную правительницу и ее фаворита. Более того, по позднейшему утверждению Ивана Грозного, бояре «дворы, и села, и имение дядь наших себе восхитиша и водворишася в них» [813]813
ПГК. С. 27 (Первое послание Грозного Курбскому, 1-я редакция).
[Закрыть]. В частности, на дворе Андрея Старицкого поселился кн. В. В. Шуйский [814]814
«А князь Василей Шуйской на дяди нашего княж Андрееве дворе учал жити…» (Там же. С. 28).
[Закрыть]. Так что, вероятно, амнистия князя Владимира Андреевича и его матери Евфросинии откладывалась еще и потому, что новые владельцы не хотели расставаться с имуществом, конфискованным у старицкого князя.
Между тем юный государь, которому к описываемому времени не исполнилось еще и восьми лет, по-прежнему нуждался в опеке. «Вакантное» место опекуна поспешил занять князь Василий Васильевич Шуйский. 6 июня 1538 г. он женился на двоюродной сестре Ивана IV Анастасии Петровне [815]815
ПСРЛ. Т. 29. С. 32. Анастасия была дочерью крещеного татарского царевича Петра (Кудайкула) от брака с сестрой Василия III – великой княжной Евдокией (о свадьбе Кудайкула-Петра с Евдокией в 1506 г. см.: ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 2).
[Закрыть]. Этот неравный брак (жених был намного старше невесты) призван был легитимизировать притязания новоиспеченного родственника великокняжеской семьи на роль опекуна при малолетнем государе.
Позднее Грозный жаловался в письме Курбскому на то, что «князь Василей и князь Иван Шуйские самовольством у меня в бережении учинилися, и тако воцаришася» [816]816
ПГК. С. 27 (Первое послание Грозного Курбскому, 1-я редакция).
[Закрыть]. Под «бережением» в данном случае исследователи справедливо понимают опеку над юным великим князем [817]817
Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 81, прим. 13. В переводе Я. С. Лурье и О. В. Творогова данная фраза звучит так: «…князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились» (ПГК. С. 137).
[Закрыть].
Но если даже «государыня великая княгиня Елена», как мы уже знаем, не обладала всей полнотой верховной власти, то мог ли на это рассчитывать боярин кн. В. В. Шуйский? Как показали дальнейшие события, ряд влиятельных лиц при дворе не желали считаться с присвоенным себе новоявленным «правителем» правом выносить решения от имени великого князя. Для установления своего господства Шуйским пришлось прибегнуть к силе.
За полгода, прошедшие со времени апрельского переворота, государева Дума пополнилась четырьмя боярами и двумя окольничими. Весной, как уже говорилось, высшим думным чином были пожалованы только что освобожденные из заточения князья И. Ф. Бельский и А. М. Шуйский. В июне 1538 г. окольничим назван Степан Иванович Злобин [818]818
Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV–XVI веках // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 57 (со ссылкой на посольскую книгу сношений с Крымом: РГАДА. Ф. 123. Кн. 8. Л. 494 об.). С. И. Злобин ошибочно назван у Зимина «Семеном».
[Закрыть]. В августе того же года впервые упоминается с боярским званием кн. Михаил Иванович Кубенский [819]819
РК 1598. М., 1966. С. 94.
[Закрыть]. Этим пожалованием он, очевидно, был обязан своему младшему брату – дворецкому кн. Ивану Ивановичу Кубенскому, который входил в описываемое время в число самых влиятельных лиц при дворе и, видимо, сумел поладить с новыми временщиками Шуйскими. Об этом можно судить по следующему эпизоду.
22 сентября великий князь отправился в традиционную поездку на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Из сопровождавших его лиц летописец называет только четверых: брата – князя Юрия Васильевича, бояр кн. Василия и Ивана Васильевичей Шуйских, а также дворецкого кн. Ивана Кубенского [820]820
ПСРЛ. Т. 29. С. 33–34.
[Закрыть].
Августовский разряд 1538 г., в котором кн. М. И. Кубенский впервые назван боярином, интересен также тем, что в нем в качестве воеводы большого полка упомянут кн. Юрий Васильевич Глинский [821]821
РК 1598. С. 94. Необычность этого назначения состояла еще и в том, что кн. Ю. В. Глинский оказался как бы «дополнительным», четвертым воеводой в большом полку. Как можно понять, он нес службу при первом воеводе (т. е. главнокомандующем) – князе И. Ф. Бельском (см.: Там же).
[Закрыть]. Это означает, что негласный запрет на занятие воеводских и придворных должностей, действовавший в отношении братьев великой княгини Елены в годы ее правления, теперь был снят и перед дядьями Ивана IV открылась перспектива ратной службы, а в дальнейшем они, будучи ближайшими родственниками государя, могли надеяться и на вхождение в Думу.
В том же августовском разряде впервые с чином окольничего упоминается Иван Семенович Воронцов, а его брат Федор именуется углицким дворецким [822]822
РК 1598. С. 95.
[Закрыть].
В октябре 1538 г. впервые упоминается с боярским чином двоюродный брат князей Василия и Ивана Васильевичей – кн. Иван Михайлович Шуйский [823]823
Чумиков А. Акты Ревельского городского архива // ЧОИДР. 1898. Кн. IV: Смесь. С. 4. В августе 1538 г. кн. И. М. Шуйский еше не был боярином (РК 1598. С. 95).
[Закрыть]: легко догадаться, кому он был обязан этим пожалованием.
Но честолюбивые планы вынашивали и другие знатные лица. Боярин кн. И. Ф. Бельский, вернувшись в сентябре с ратной службы из Коломны, где он возглавлял большой полк [824]824
Разряды датируют «роспуск з берегу больших воевод» сентябрем 1538 г.: РК 1598. С. 95.
[Закрыть], стал добиваться думных чинов для своих протеже – князя Юрия Михайловича Голицына и Ивана Ивановича Хабарова. Эта попытка встретила решительное противодействие со стороны Шуйских, и в результате разгорелась описываемая многими летописями «вражда», или «нелюбие», между боярами [825]825
ПСРЛ. Т. 8. С. 295; Т. 29. С. 34; Т. 34. С. 26; и др.
[Закрыть].
Об обстановке, сложившейся при московском дворе к осени 1538 г., накануне решающего столкновения между боярскими группировками, красноречиво свидетельствуют слова архитектора Петра Фрязина, бежавшего в это время в Ливонию и давшего там подробные показания.
Сохранился отрывок следственного дела о побеге Фрязина: он дошел до нас в составе документов Посольского приказа [826]826
РГАДА. Ф. 141 (Приказные дела старых лет). Оп. 1. 1539 г. Д. 1. Документ опубликован (с отступлениями от текста оригинала и ошибочной датой «1539 г.»): АИ. СПб., 1841 Т. I. № 140. С. 202–204.
[Закрыть]. Кроме того, сравнительно недавно в Шведском государственном архиве в Стокгольме эстонским исследователем Юрием Кивимяэ были обнаружены новые материалы о пребывании беглеца в Ливонии [827]827
Kivimäe J. Petr Frjazin or Peter Hannibal? An Italian Architect in Late Medieval Russia and Livonia // FOG. 1996. Bd. 52. P. 21–28. См. также: Кивимяэ Ю. Петр Фрязин или Петр Ганнибал? Итальянский архитектор в позднесредневековой Руси и Ливонии // Крепость Ивангород: Новые открытия. СПб., 1997. С. 236–245.
[Закрыть]. В совокупности эти источники проливают новый свет на биографию известного зодчего и военного инженера, с творчеством которого историки архитектуры связывают строительство церкви Вознесения в Коломенском (1532 г.), Китай-города в Москве (1535 г.) и Себежской крепости (1535 г.) [828]828
Сводку данных о деятельности Петра Фрязина в Московском государстве см.: Подъяпольский С. С. Итальянские строительные мастера в России в конце XV – начале XVI века по данным письменных источников (опыт составления словаря) // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 226, 228.
[Закрыть]. В Ливонии мастер назвался «Петром, сыном Ганнибала» (Peter Hannibal) и сообщил, что родом он из Флоренции [829]829
Kivimäe J. Petr Frjazin or Peter Hannibal. P. 23.
[Закрыть].
Пьетро Аннибале (так, вероятно, на самом деле звали итальянского архитектора) был прислан в Россию римским папой и провел, по его словам, на великокняжеской службе 11 лет. Последней работой, которую он выполнил, стало строительство (или ремонт) стен Себежской крепости. Оттуда он с толмачом и проводниками отправился в Псково-Печерский монастырь; выехав из монастыря, Петр со спутниками – то ли намеренно, то ли сбившись с дороги, – пересек ливонскую границу и оказался в крепости Вастселийна (нем. Нойшлосс, в розыскном деле: «Новой городок»). Было это, по-видимому, в первых числах октября 1538 г. [830]830
Как отметил И. И. Смирнов, в розыскном деле сказано, что в Изборск Петр Фрязин прибыл в субботу «перед Покровом Святой Богородицы», что соответствует 30 сентября 1538 г. ( Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 80, прим. 9). На следующий день, т. е. 1 октября, он посетил Печерский монастырь и, выехав оттуда, вскоре оказался в ливонском «Новом городке» (АИ. Т. I. № 140. С. 202).
[Закрыть]
Из Вастселийны беглеца перевезли в резиденцию епископа – г. Дерпт (Юрьев). Здесь Петр дал подробные показания, а на вопрос о том, почему он покинул великокняжескую службу и приехал в Ливонию, ответил так: великий князь, к которому он прибыл от римского папы «послужити годы три или четыре», удержал его у себя силой; «и нынеча, как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешней мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь, того деля есми мыслил отъехати проч(ь), что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство…» [831]831
Цитирую по рукописи: РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1539 г. Д. 1. Л. 4. В публикации 1841 г. текст передан неточно: АИ. Т. I. С. 203.
[Закрыть].
Приведенная характеристика положения дел в Москве после смерти великой княгини Елены заслуживает подробного комментария. Несомненно, перед нами одна из самых выразительных оценок политического кризиса в России конца 30-х гг. XVI в., причем принадлежащая современнику. В чем же конкретно проявлялись великие «мятеж и безгосударьство» в Русской земле, отмечаемые Петром Фрязиным? Прежде всего – в своеволии бояр при малолетнем государе, следствием чего стало «великое насилье» и отсутствие «управы», т. е. защиты и правосудия для кого бы то ни было. Кроме того, в придворной среде царит раскол: «промеж бояр великая рознь». Таким образом, показания бежавшего в Ливонию итальянского архитектора свидетельствуют о том, что со смертью правительницы придворная иерархия лишилась верховного арбитра, способного поддерживать хотя бы относительную политическую стабильность. Претендовавший на лидерство князь Василий Васильевич Шуйский даже после того, как породнился с великокняжеской семьей, не мог добиться подчинения от своей «братии» – бояр. Новые конфликты и, в отсутствие других аргументов, рост насилия были неизбежны.
Особого внимания заслуживает употребленное Петром Фрязиным слово «безгосударьство»: было бы ошибочным, на мой взгляд, понимать его в расширительном смысле, как синоним полной анархии и паралича государственного управления. Подобному предположению противоречат и некоторые детали, содержащиеся в самом «деле» о побеге итальянского мастера: он был послан «на государеву службу на Себеж» казначеем И. И. Третьяковым и дьяком Одинцом Никифоровым; ему были даны «списки городовые» и проезжие грамоты, его сопровождал толмач, по пути следования предоставлялись провожатые и подводы [832]832
АИ. Т. I. С. 202.
[Закрыть]. Налицо, таким образом, нормальное функционирование государственных служб. Можно предположить, следовательно, что политический кризис охватил далеко не все сферы жизни в великом княжестве Московском; вероятно, ряд структур управления не был им затронут. Эту важную проблему мы подробно рассмотрим во второй части данной книги.
С гораздо большим основанием употребленное в розыскном «деле» слово «безгосударьство» стоит понимать буквально – как отсутствие государя, его недееспособность. Нужно отметить, что в текстах конца XV–XVI в. «государьство» нередко означает личность государя, его власть и достоинство. Так, в известном эпизоде осени 1477 г., когда Иван III стоял с войском под Новгородом, а горожане пытались выторговать у него хоть какие-нибудь уступки, великий князь, по словам летописца, ответил им: «…вы нынеча сами указываете мне, а чините урок нашему государьствубыти, ино то которое государьство мое?» [833]833
ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 317. Подробнее см.: Кром М. М. Рождение «государства»: из истории московского политического дискурса XVI века // Исторические понятия и политические идеи в России. XVI–XX века: Сборник научных работ. СПб., 2006. С. 54–69.
[Закрыть](выделено мной. – М. К.).
Еще выразительнее пассаж из первого послания Грозного Андрею Курбскому: вспоминая, как однажды князь Андрей Шуйский со своими сторонниками, явившись в столовую избу, прямо на глазах великого князя схватили Ф. С. Воронцова и пытались его убить (речь идет о событиях 1543 г.), царь с негодованием восклицает: «И тако ли годно за нас, государей своих, души полагати, еже к нашему государъствуратию приходити и перед нами сонмищем июдейским имати…» [834]834
ПГК. С. 29 (текст 1-й редакции).
[Закрыть](выделено мной. – М. К.). Очевидно, что под «нашим государьством» Иван Васильевич в данном случае имел в виду себя.
Таким образом, «безгосударьство», на которое сетовал итальянский зодчий, означало неспособность малолетнего государя взять под контроль придворную элиту, положить предел боярской розни и насилию. В этом заключалась первопричина «мятежного» состояния страны: современный исследователь вполне может согласиться с такой оценкой, данной очевидцем событий.
Как сложилась дальнейшая судьба Петра Фрязина (Пьетро Аннибале), остается неясным. Он безуспешно просил дерптского епископа пропустить его через Ливонию. Русская сторона настойчиво требовала выдачи «изменника», но было ли это требование выполнено, по недостатку данных сказать невозможно [835]835
См.: Kivimäe J. Petr Fijazin or Peter Hannibal. P. 28. Судя по письму маркграфа Вильгельма герцогу Альбрехту Прусскому от 26 ноября 1538 г., на момент отправки этого послания адресату беглец находился еще в Дерпте (GStAPK. Herzogliches Briefarchiv, D, № 993). Более поздних известий о нем пока не обнаружено.
[Закрыть].
Однако вернемся к ситуации осени 1538 г. Развязка назревавшего придворного конфликта произошла в октябре. Ранние летописи очень лаконично сообщают о происходивших тогда событиях. Так, в Воскресенской летописи под 7047 г., без указания месяца и числа, говорится только о «вражде» князей Василия и Ивана Шуйских с кн. Иваном Бельским и об убийстве по повелению Шуйских дьяка Федора Мишурина [836]836
ПСРЛ. Т. 8. С. 295.
[Закрыть]. Причину вражды разъясняет Летописец начала царства: оказывается, гнев князей Шуйских был вызван тем, что «князь Иван Бельский советовал великому князю, чтобы князь великий пожаловал боярством князя Юрья Голицына, а Ивана Хабарова околничим. А князя Василия да князя Ивана Шуйских не бяше их в совете том, и они начаша о том вражду велику держати и гнев на Данила на митрополита и на князя Ивана на Бельского и на Федора на Мишурина» [837]837
ПСРЛ. Т. 29. С. 34.
[Закрыть].
Выясняется, таким образом, что, хотя кн. И. Ф. Бельский и был, видимо, главным ходатаем за кн. Ю. М. Голицына (Булгакова) и И. И. Хабарова, активную роль в этом деле играли также митрополит Даниил и дьяк Федор Мишурин. Поскольку пожалование упомянутых лиц готовилось без ведома и согласия братьев Шуйских, последние усмотрели в этом угрозу своему влиянию при дворе и ответили репрессивными мерами: «И за ту вражду, – продолжает свой рассказ Летописец начала царства, – поимаша князя Ивана Бельского и посадиша его на княж Федоровском дворе Мъстиславского за сторожи, а советников его розослаша по селом, а дьяка Федора Мишурина казниша смертною казнью, отсекоша главу ему у тюрем оквтемврия 21 дня в понедельник» [838]838
Там же.
[Закрыть].
Из этого сообщения выясняется, что одним из союзников Шуйских был кн. Федор Михайлович Мстиславский (на дворе которого первоначально содержался под арестом кн. И. Ф. Бельский), что неудивительно: он приходился свояком князю Василию Васильевичу Шуйскому, они были женаты на сестрах – дочерях царевича Петра [839]839
О браке кн. Ф. М. Мстиславского с Анастасией Петровной, племянницей Василия III, см.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 128. Вероятно, княгиня Мстиславская была старшей из дочерей царевича Петра. Ее младшая сестра, тоже Анастасия, как уже говорилось, была выдана в июне 1538 г. замуж за кн. В. В. Шуйского.
[Закрыть].
Кто же были разосланные по селам «советники» кн. И. Ф. Бельского, которых Летописец начала царства не называет по имени? Некоторые подробности содержит приписка в Синодальном томе Лицевого свода: здесь сказано, что «князя Ивана Федоровича Белскаго поимаша и посадиша его за сторожи на его дворе, а боярина Михаила Васильевича Тучкова сослаша с Москвы в его село» [840]840
ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 98, правый столбец, прим. 3.
[Закрыть](выделено мной. – М. К.).
Видимое противоречие между летописными сообщениями о месте заточения кн. И. Ф. Бельского можно попытаться примирить, если предположить, что первоначально боярин был заключен под стражу на дворе кн. Ф. М. Мстиславского, а затем переведен на его собственный двор: едва ли «гостеприимство» союзника Шуйских простиралось столь далеко, чтобы содержать узника в своем доме в течение многих месяцев (кн. И. Ф. Бельский был освобожден в июле 1540 г. [841]841
ПСРЛ. Т. 29. С. 37.
[Закрыть]).
В позднем летописании можно заметить особое внимание к роли боярина М. В. Тучкова в событиях 1538 г. Так, составитель Царственной книги делает его, наряду с кн. И. Ф. Бельским, одним из главных действующих лиц в конфликте с Шуйскими из-за раздачи думных чинов: согласно этой версии, «князь Иван Бельский да Михайло Тучков советовали великому князю, чтобы князь великий пожаловал боярьством князя Юриа Михайловичя Голицына, а Ивана Ивановича Хабарова околничим». Соответственно и гнев Шуйских, которые «того не восхотеша», обратился на митрополита Даниила, кн. И. Ф. Бельского, Михаила Тучкова и дьяка Федора Мишурина [842]842
ПСРЛ. Т. 13, ч. 2. С. 432.
[Закрыть].
Ссылка в деревню положила конец долгой карьере боярина М. В. Тучкова: возможно, он прожил еще несколько лет, но к активной деятельности уже больше не вернулся. Точная дата смерти Михаила Васильевича неизвестна, а данные источников о его судьбе после 1538 г. противоречивы. В Троицкой вкладной книге 1673 г. есть странная запись под 7048 (1540) г.: «48-го году июня в 19 день дали вкладу Василей да Михайло Васильевы дети Тучкова по отце своем Василье денег 50 рублев» [843]843
ВКТСМ. С. 60.
[Закрыть]. Между тем, как отметил С. О. Шмидт, М. В. Тучков, по имеющимся данным, был единственным сыном В. Б. Тучка и не имел брата Василия. По весьма вероятному предположению исследователя, переписчик вкладной книги, возможно, ошибся, и следует читать «Василий и Михайло Михайловы дети Тучковы», так как М. В. Тучков действительно имел сыновей Василия и Михаила [844]844
Шмидт С. О. Новое о Тучковых (Тучковы, Максим Грек, Курбский) // Исследования по социально-политической истории России: Сборник статей памяти Бориса Александровича Романова. Л., 1971. С. 132, прим. 26.
[Закрыть]. Добавлю, что в таком случае и окончание фразы нужно исправить: «…по отце своем Михаиледенег 50 рублев».
Если это предположение верно, то получается, что М. В. Тучков умер не позднее июня 1540 г., когда сыновья дали по его душе вклад в Троице-Сергиев монастырь [845]845
Путаница в научной литературе по вопросу о дате смерти М. В. Тучкова усугублялась тем, что приведенная выше запись в Троицкой вкладной книге долгое время была известна исследователям по копии, имевшейся в архиве С. Б. Веселовского. В этой копии запись, возможно вследствие описки, была датирована 19 июня 7058 (1550) г.; на этом основании А. А. Зимин полагал, что М. В. Тучков умер «вскоре после 19 июня 1550 г.» (см.: Зимин А. А. Состав Боярской думы. С. 51, прим. 116; Его же. Формирование боярской аристократии. С. 240). Публикация текста Троицкой вкладной книги в 1987 г. рассеяла это недоразумение.
[Закрыть]. Во всяком случае, к февралю 1547 г. старого боярина уже определенно не было в живых, поскольку на свадьбе Ивана IV важная роль дружки царской невесты была поручена (вместе с кн. И. И. Пронским) сыну Михаила Васильевича – Василию Тучкову [846]846
ДРВ. Изд. 2-е. Ч. XIII. М., 1790. С. 30. На этот факт впервые обратил внимание Н. Е. Носов, полагавший, что М. В. Тучков умер вскоре после 1538 г., см.: Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений. С. 221, прим. 285.
[Закрыть].
Возможно, опала постигла также кн. Ю. М. Булгакова-Голицына и И. И. Хабарова. Во всяком случае, оба «виновника» октябрьского инцидента исчезают из разрядов после августа 1538 г. (когда они служили воеводами в Серпухове): первый – до апреля 1540 г., а второй – до июня 1543 г. [847]847
РК 1598. С. 95, 99, 106. В других источниках имя И. И. Хабарова встречается раньше: 5 июня 1541 г. он в качестве тверского дворецкого выдал (вместе с рязанским дворецким В. М. Тучковым) меновную грамоту старцам Троицкого Павлова Обнорского монастыря, см.: Каштанов С. М. ИРСИ. Прил. III. Док. № 10. С. 152. О дате грамоты см.: Стрельников С. В. Землевладение в Ростовском крае в XIV – первой трети XVII века. М.; СПб., 2009. С. 83 и прим. 353.
[Закрыть]
Но самым жестоким образом из всех противников Шуйских был наказан дьяк Федор Мишурин. По сообщению Постниковского летописца, «лета 7047-го октября 21 день бояре поимали диака Федора Мишурина на княж Андреевъском дворе. Платье с него ободрали донага, а его вели до тюрьмы нага, а у тюрем ему того же часу головы ссекли» [848]848
ПСРЛ. Т. 34. С. 26.
[Закрыть]. Из послания Грозного Андрею Курбскому мы знаем, что на дворе Андрея Старицкого жил кн. Василий Шуйский, считавший себя главным опекуном юного государя, и это обстоятельство объясняет место действия произошедшей кровавой драмы. Можно предположить, что дьяк явился к могущественному боярину с каким-то докладом и был здесь схвачен по приказу Шуйских дворянами и детьми боярскими великого князя [849]849
В Синодальном томе Лицевого свода говорится, что «повелеша Шуйские и иные бояре великаго князя диака Федора Мишурина ободрати на своем дворе великого князя княжатом и боярским детем и дворяном и нага положили на плаху и повелеша его убити» (ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 98, правый столбец, прим. 3).
[Закрыть]: «…и на том дворе, – с возмущением писал позднее царь, – сонмищем июдейским отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина, изымав и позоровавши, убили» [850]850
ПГК. С. 28 (Первое послание Грозного Курбскому, 1-я редакция).
[Закрыть].
В чем причина столь жестокой расправы с ближним дьяком, пользовавшимся доверием Василия III, а затем Елены Глинской? Согласно продолжению Хронографа редакции 1512 г., «бояре казнили дьяка Феодора Мишурина, без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела» [851]851
Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. С. 288.
[Закрыть]. Это, однако, мало что объясняет в конкретной обстановке осени 1538 г. В частности, хотелось бы понять, почему казнь дьяка носила подчеркнуто позорящий, бесчестящий характер.
Возможно, дело заключалось в том, что, по представлениям придворных аристократов во главе с князьями Шуйскими, худородный дьяк слишком много о себе возомнил, вмешавшись в процедуру раздачи думных чинов, что являлось прерогативой государя и его знатных советников. Подвергнув Федора Мишурина публичному унижению, бояре как бы восстанавливали привычную для себя иерархию. Вместе с тем казнь влиятельного дьяка сняла еще один барьер на пути дальнейшей эскалации насилия при московском дворе.
Расправа с князем И. Ф. Бельским и его сторонниками стала последним значимым событием в жизни князя В. В. Шуйского: в конце октября 1538 г. он скончался, приняв перед смертью монашеский постриг [852]852
Во вкладной книге Троицкого монастыря записан 1 ноября 1538 г. вклад князя Ивана Васильевича Шуйского (100 рублей) «по брате своем князе иноке Варламе», см.: ВКТСМ. С. 75. В Воскресенской летописи известие о смерти кн. В. В. Шуйского помещено сразу после сообщения об убийстве дьяка Ф. Мишурина с датировкой: «того же месяца» (ПСРЛ. Т. 8. С. 295), – следовательно, относится к концу октября. В Постниковском летописце кончина князя Василия Васильевича датирована ноябрем (ПСРЛ. Т. 34. С. 26).
[Закрыть]. Бразды правления перешли в руки его брата Ивана.
