Текст книги "Мы с тобой Макаренки"

Автор книги: Михаил Лезинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава одиннадцатая НОВОЕ В СТЕПНОМ ПЕЙЗАЖЕ

И снова тянется вереница дней, наполненных зноем, и снова Мартьянов вышагивает вдоль линии. Ничего как будто не изменилось в степном пейзаже, и в то же время появилось в нем что-то новое. Но что? Ах да! Столбы! Несколько месяцев тому назад их не было. Черные, пропитанные креозотом, они пунктиром поделили степь пополам, и солнечные лучи, прежде чем достигнуть высохших трав, цепляются за аптечно-белые изоляторы и отражаются в фарфоре сотнями, тысячами новых солнц.

Еще издалека Игорь замечает Митрича и Лукьяненко, они работают почти рядом. Мартьянов спешит к ним – ему надо с ними поговорить. У Лукьяненко узнать новости о Наташе, – он вчера сам видел, как Генка Сафонов передал Жоре письмо и при этом посмеивался, «дескать, ловко ты у начальника деваху отбиваешь, парень не промах!» А кроме этого, надо перевести Лукьяненко на денек копать котлован под анкерную опору.

И с Митричем надо поговорить по-мужски, серьезно. Неужели он не видит, что она над ним смеется?! Надо сказать ему все, как другу.

Игорь на секунду остановился, словно размышляя, к кому первому идти, и, решившись, направился к Лукьяненко.

…Лукьяненко сидит прямо на земле, облокотившись о столб. Он читает Наташино письмо. Который раз он его перечитывает, и ему кажется, что он знаком с этой девушкой по крайней мере целую вечность. Ее деловые, суховатые письма звучат для Жоры музыкой. Еще бы, ведь идет разговор о театре. Всерьез!

«…недавно посмотрела в Драматическом «Четвертый» Симонова и Володинскую пьесу «Моя старшая сестра». Вещи совершенно разные. И оба раза я ждала гораздо большего. В «Четвертом» драматургия на протяжении всей пьесы – не подкопаешься. Чувствуется, что написано это рукой мастера, более того – рукой именно Симонова. И тема, и психологический рисунок, все важно, но… чего-то нет.

Ушла из театра и думала: в чем дело? Игра? Не совсем ровная, правда, но – хорошая в общем. Потом, знаешь, сама собой всплыла аналогия. Ты смотрел фильм «Мир входящему»? Он волнует, и очень, но… В тот раз я довольно скоро поняла, в чем это «но»: у этого фильма другой адрес. Его надо показывать немцам. А «Четвертый» надо показывать американцам. И то и другое страшно агитирует за мир. Надо ли нас за мир агитировать?

Что касается «Старшей сестры», тут дело сложнее. Пьеса в двух актах. После первого во мне бушевал океан страстей: это целый фейерверк проблем, мыслей, чрезвычайно смелых, очень острых и до того современных, что хотелось закричать: «Да, да, это же именно так, черт возьми! И у меня так!» И вдруг… Вдруг мы отключились и перестали понимать, что происходит. Действие катилось себе дальше, а мы остались на полустанке последней драматургической находки. А какая великолепная была заявка! И какая тонкая, талантливая игра актрисы – главной героини…

Кстати, постановка обоих спектаклей – великолеганая. У Товстоногова бездна вкуса: все предельно выразительно, но лаконично и строго… Послать бы наших, севастопольских, немного поучиться…»

Странно все-таки получается: до получения этого письма Жора имел совершенно иное мнение об этих спектаклях.

«Старшую сестру» и «Четвертый» Жора принял целиком и полностью со всеми плюсами и минусами. Впрочем, минусы он еще не научился различать. И только сейчас, перечитывая Наташино письмо, он удивился тому, что вполне разделяет ее точку зрения. Он мысленно возвращается к спектаклям и видят их вновь, видит по – Наташиному.

«…в «Комедию» не попасть. Особенно на «Веселого обманщика ».

Не может попасть в «Комедию». Жора уверен, если бы он сейчас был в Ленинграде, он бы обязательно достал билеты на «Веселого обманщика». И они бы с Наташей…

– Читаешь? Я его поставил на изоляторы, а он вместо дела письма читает, – притворно возмутился Мартьянов, неожиданно, во всяком

случае для Жоры, появляясь около лежащего столба.

От неожиданности Лукьяненко вздрогнул, но не растерялся и ответил с достоинством:

– Не читаю, а перечитываю, Игорь Николаевич. Вместо отдыха. Положен пролетариям отдых ?

– По твоей конституции положен.

– Не по моей, а по Конституции Союза Советских Социалистических…

– Тоже положен, – засмеялся Игорь, – не смею спорить. От бати письмо получил?

– От Наташи Скворцовой, – деланно равнодушно произнес Жора, – знаете такую девушку?

– От Наташки?! Ну?! – притворно удивился Игорь, делая вид, что ему ничего неизвестно о существовании письма.

– Вот вам и ну! – торжествующе произнес Лукьяненко. – Между прочим, тут и про вас написано. Прочитать?

– Конечно.

Жорж выбрал, как ему казалось, соответствующую для чтения позу и прочитал, выделяя голосом наиболее яркие места:

– «…а этому шухбму шухарЮ скажи…» – Это про вас, Игорь Николаевич.

– Читай, читай, – перебил его Игорь, – не отвлекайся.

– «… а этому шухбму шухарю скажи…»

– Это ты уже читал, – поторопил Мартьянов, – переходи дальше.

Но Жора не собирался спешить. Он еще раз с выражением прочитал «шухого шухаря» и спрятал письмо в карман.

– Дальше я расскажу своими словами… Обижается на вас Наташа, Игорь Николаевич. Сколько времени от вас ни духу ни слуху.

– Так ведь некогда, ты сам видишь, – стал оправдываться Игорь, – ты ей напиши, что…

– Я вас покрывать не собираюсь, – не совсем вежливо перебил его Жора. – «Некогда!»

– Лучше уж скажите, что не хотите писать. Только надо сказать об этом прямо, а то ведь девчушка ждет…

…Волкова Мартьянов застал За странным Занятием. Волков гонялся за куропатками. Коричневые птицы удивленно косятся на своего преследователя, а когда тот пытается схватить одну из куропаток за крыло, лениво отбегают в сторону, и снова лукавые черные точки с любопытством следят за пыхтящим человеком. От бега Митрич дышит, как паровичок средней мощности.

Перед ним, словно из-под земли, появился Мартьянов и, смеясь, сказал:

– Развлекаешься? Теперь я знаю, с кого Лукьяненко берет пример.

Митрич увидел Игоря и весь как-то съежился. Создалось впечатление, что он даже поубавился в росте.

– Чего тебе? – хмуро выдавливает он из себя.

– Птичек ловишь? – Игорь старается не замечать, каким тоном с ним разговаривает Волков. Мало ли что с ним могло случиться! Может, голову солнцем напекло.

– Ловлю. Нельзя, что ли?!

– Нет, почему же, наверное, можно. Я не охотник и правил не знаю.

– А раз не знаешь, то и не лезь, – грубит Митрич.

Игорь вчера по чисто служебным делам заходил в палатку к Светлане и был там не меньше, чем полчаса. Может быть, поэтому так раздражен сейчас Митрич?!

– Что с тобой, Гришка? – Мартьянов недоуменно пожимает плечами. – Не с того бока проснулся?

Со мной ничего. Что со мной может случиться? На себя лучше посмотри, – советует Митрич.

– Гришка, я тебя не узнаю. Давай начистоту, – решительно говорит Мартьянов. – За последнее время ты стал раздражительным, избегаешь почему-то меня. В чем дело, скажи!

– Тебе до меня дела нет. Говори, чего пришел? – уклоняется от ответа Волков.

– Влюбился? – ставит Мартьянов вопрос ребром.

– Это мое личное дело, – отвечает Митрич, а про себя думает: «А сам-то ты для чего к Светлане в палатку захаживаешь, по каким,

интересно, производственным вопросам?»

– Эх, Гришка, Гришка, закрутит она тебе голову и бросит. Ей не привыкать в любовь играть. Постарайся выбросить ее из сердца,

пока не поздно. Как другу говорю: забудь ее, – убеждает Игорь Волкова.

Если бы на месте Игоря был человек пожилой, много повидавший в

жизни, то он наверняка поостерегся бы говорить о любви таким тоном и тем более давать советы. Но Мартьянов – человек, не искушенный в жизни и говорит всегда то, что думает. Высшая из правд есть прямота, – думает он, и ему кажется, что поступает он всегда согласно этому золотому закону. При этом Игорь, конечно, не помнит, что Наташа до сих пор ждет от него откровенного письма. Правдивого письма.

– Подумай, Гриша, над моими словами, – голос у Мартьянова суровый. Игорю кажется, что именно таким голосом и надо резать правду-матку в глаза.

Митрич угрюмо смотрит на Игоря и столь же угрюмо роняет тяжелые слава:

– Не лезь в душу!

– Гришка…

– Отойди от меня, прошу.

Игорь больше не произносит ни слова и уходит. К Митричу– тотчас подбегает Лукьяиенко.

– Что ты надутый такой? – спрашивает он у Волкова. – Нахлобучку получил? Не дрейфь, со всяким бывает…

– Почему он таким стал? – поднимает Митрич на Жору печальные глаза.

– Кто? – не понимает Жорж.

– Да Игорь,.. Почему он таким стал?

– Каким? – недоумевает Лукьяненко. – По-моему, он парень ничего, – отвечает Жора и смотрит на Митрича непонимающими глазами.

Он действительно не понимает, почему задан вопрос. Да и сам Волков не совсем четко понимает смысл своего вопроса. Когда в обычные житейские дела вмешивается любовь, то многие понятные вещи становятся непонятными. Впрочем, часто бывает и наоборот.

Глава двенадцатая ФЛАГ В СТЕПИ

Огромная деревянная конструкция, в точности копирующая букву «А», покорно лежала у свежевырытого котлована. Игорь взглянул на нее, прикинул в уме вес и вздохнул, скрывая за вздохом многое. Его мучили мысли: " Сумеет ли бригада в темпе воткнуть тяжеловесную опору? Или все-таки придется дожидаться машины? "

Обычно опоры сложной конструкции устанавливаются специальными подъемными машинами, но сейчас такой не было. На тревожный звонок Игоря в Севастополь ответили; «… Все подъемные механизмы на строительстве горной троллейбусной трассы. Обходитесь собственными силами ».

Вот Мартьянов и старался обойтись «собственными силами». Другого выхода не было. План есть план, как ни крути, а выполнять его надо.

– Ну что там? – Игорь с трудом оторвался от своих дум, которые только чересчур горячий оптимист назвал бы веселыми. – Скоро фундамент будет готов?

Фундаментом монтажники называли деревянный брус-пасынок, который крепится к стойке опоры проволочным бандажом. Фундамент – очень важная часть опоры, и не будь его, огромный анкер мог бы опрокинуться от натяжения проводов или порывов ветра. Привязку фундаментов всегда поручали самым опытным монтажникам. Сейчас этим ответственным делом занимался Волков. На вопрос Игоря Митрич не замедлил ответить:

– На турецкую пасху будет сделано. Мартьянов не знал, когда наступает турецкая пасха, но ответом вполне удовлетворился. По совести говоря, он ему и не нужен был, этот ответ, – фундамент привязывался у Игоря на глазах, а сколько для этого потребуется времени, ему было известно.

Пока Волков колдовал над пасынком, Синельников, Лукьяненко и Снегирев подчищали котлован. Жорж по привычке зубоскалил:

– Да, товарищ Птичкин-Снегирев, дал ты тогда класс… – Жора вздохнул и покачал головой.

– Какой класс? Когда? – осторожно спросил Снегирев, ожидая подвоха.

– Как? Забыл уже!-воскликнул Лукьяненко.-Помнишь, как ты подпоил меня однажды? Тебе тогда еще сэр Синельников по мозгам дал?

– Пошел бы ты к черту, – засмеялся Снегирев.

Лукьяненко счел нужным возмутиться:

– Олег! Олег! Ты слышал, этот юноша послал меня к черту?!

– А куда бы ты хотел?! – полюбопытствовал Синельников.

– Ага, – зловеще протянул Лукьяненко, – ага, значит и ты, Олька, настроен против меня?! – Жора выпрямился и заправил в штаны

выбившуюся рубаху. – Рогатки ставите на моей ясной и прямой дороге?

– Это твоя-то дорога прямая и ясная?! – удивился Синельников.

– А то чья же!

– Ха!

– Без «ха», пожалуйста. Я, Оленька, артист. Уточняю – артист…

– Погорелого театра, – добавил Снегирев и прибил рукою свои волосы-антенны.

Лукьяненко тотчас повернулся к нему и, саркастически улыбаясь, сказал:

– Сомневаетесь, товарищ Птичкин? Хорошо! Я предоставлю вам возможность убедиться в этом, – и, выпрямляясь, добавил, – завтра же! А вы, – повернулся он к Олегу. – Синельников, кажется, ваша фамилия?

– Ну Синельников, – согласился Олег.

– Так вот, товарищ Синельников, я, конечно, преклоняюсь перед вашими могучими ручками, перед вашим неиссякаемым комсомольским авторитетом, но и вам, товарищ комсомольский бог, не понять моей сложной артистической натуры. Я, Оленька…

– Ты на лопату-то не забывай нажимать,– перебил его Синельников, – а то на языке далеко не уедешь.

Лукьянанко хотел что-то ответить, но в это время над ними раздался бас Волкова:

– Эй вы, говорящие экскаваторы! Кончай трепологию, фундамент подвязан. Вылезай!

… Острия ухватов врезались в дерево, выдавливая креозот. Анкерная опора, вздыхая металлическими сочленениями, медленно оторвалась от земли и остановилась в нерешительности, словно обдумывая, подниматься ей выше или по-прежнему оставаться на земле. Но обратного пути для нее не было, к анкер, поколебавшись, поднялся еще на сантиметр.

Игорь продолжал командовать. От четкости команды зависело многое:

– Мало-помалу вира-й! Синельников, Лукьяненко, уприте ухваты в землю, экономьте силы!

Поколебавшись, анкер вновь поднялся на несколько сантиметров.

– Волков! Снегирев! Наперехват! Не зевай… И… раз… и два… и три… – улетали в зной степи слова команды. – Мало-помалу… и… раз…

Нещадно палит солнце – наверное, синоптики отметили, что за последние двадцать лет такой температуры воздуха здесь не наблюдалось. Mapакутский ветер вместо прохлады обжигает, а если бы сейчас пошел дождь, то это бы, наверное, был кипяток. Все живое спряталось в тень, лишь монтажники заняты своим делом да высоко, в неестественной синеве неба, лениво парит степной орел, выискивая жертву. От пота лица монтажников блестят, словно смазанные вазелином.

В напряженной работе время летит незаметно. Вот уже и вершина анкера приподнялась над землей, образовав в основании острый угол. Острый угол означает половину выполненной работы.

– И… раз… и… два… Шабаш! Перекурим, братцы!

– Вот это, я понимаю, команда! – обрадовался Лукьяненко и первым воткнул свой ухват в землю.

Остальные тоже ничего не имели против такой команды и последовали Жоринюму примеру.

– А времени сейчас сколько?! – вдруг спохватился Лукьяненко. – Мы же обед прохлопали! Игорь Николаевич!

– С обедом придется повременить, Жора. Наша машина в Евпатории, да и анкер нельзя бросать незакрепленным, – разъяснил положение вещей Игорь. – Потерпим?

– Ну что ж, потерпим, – вздохнул Лукьяненко. – Знал бы, с собой что-нибудь прихватил. Знаете, как с сытым брюхом хорошо работается?! Как ты мыслишь насчет жратвы, Снегирь?

«Насчет жратвы» Снегирев не возражал.

Синельников со своей стороны тоже сказал пару добрых слов о куске черного хлеба с солью.

– Что касается лично меня, – мечтательно произнес Лукьяненко, – то я бы с удовольствием проглотил пару бычков в томате – чудесная рыбка! И у кого только Митрич научился ее приготовлять?!

– Это хорошо, что без обеда, – вдруг сказал Снегирев, – пусть Жорка малость поголодает. Может, языком поменьше трепать будет?

– Перекурили? – прервал разговор Мартьянов. – Еще разик нажмем!

… Анкер кряхтит и охает, как столетний старик с прокуренными легкими. Железные стяжки жалобно стонут, недовольные непосильной тяжестью. Пуды пропитанной антисептиком сосны давят анкер к земле. Только воля коллектива, только упорство людей, надеющихся друг на друга, заставляют махину из дерева и железа подниматься все выше и выше. Стоит только одному человеку «сачкануть» – и это незамедлительно скажется. На секунду Игорь представил себе, что может быть, если Лукьяненко,..

«…предостерегающе качнулась верхушка. Люди в страхе бросились прочь. Огромная тень буквы «А» вырастает с космической скоростью. Тень– громадина догоняет монтажников. Мозг не успевает осознать случившееся, как раздаются стоны и треск. Анкерная опора рассыпается на части. И все из-за…»

Игорь торопливо гонит прочь некстати нахлынувшие мысли. Взгляд сам по себе останавливается на Лукьяненко.

Жорж работает, как пишут в газетах, с огоньком. Его красная многострадальная рубаха насквозь промокла от пота. Нельзя сказать, что он полюбил эту тяжелую физическую работу, но Жоре было радостно сознавать, что Мартьянов не замечает, не видит сейчас различия между ним и Синельниковым. Оба они орудуют ухватами, и от обоих в одинаковой степени зависит безопасность товарищей. Сознание своей ответственности заставляет его еще сильнее сжимать шест ухвата. Да и в самбм трудовом процессе Лукьяненко стал улавливать определенный смысл, скрытый раньше от него туманом дешевых острот и привычной праздностью. Лукьяненко стал понимать, что работа – это не только отбытие «от» и «до», не только утомительное времяпрепровождение и получение зарплаты – но и радость. Обыкновеннейшая человеческая радость! Радость вперемешку с сознанием собственной силы и могущества.

И кажется Жоржу: отпусти сейчас монтажники анкер, – он удержит его один.

Пастухов бы назвал это явление переоценкой ценностей. И это было бы верно. Сам Лукьяненко об этом думал также. Только мысль в его сознании оформилась чисто по-лукьяненски: «работают не только лошади».

– Еще мало-помалу вира! Поднажми! Так! Еще! Хорошо!

Ригель наполовину вошел в яму, и Митрич ломом ударил по нему. Анкер вздрогнул, как человек, и грузно осел. Опасность миновала.

– Еще нажми! И… раз… и два.,. Засыпай!

Минута… другая… третья, и монтажники, утирая горячий пот, всматриваются вверх. Там, на самой макушке, уже успел облюбовать себе местечко козодой.

– Ишь ты, устроился!-засмеялись ребята.

– Эх, отметим! – вдруг завопил Лукьяненко и по-обезьяньи стал карабкаться по столбу.

– Куда?! – закричал Синельников. – Без «когтей» ?!

– Сейчас же назад!-приказал Мартьянов.

Но Лукьяненко не слышал. Он лез все выше и выше. Испуганный козодой взмахнул крыльями и улетел, а на его месте стал устраиваться Жорж.

Но что он собирается делать? Почему он раздевается?!

Лукьяненко стянул с себя рубаху, несколько раз махнул ею у себя над головой и стал накалывать ее на штырь молниеотвода.

Шаловливый ветерок тут же подхватил ее, и импровизированный красный флаг затрепыхал над степью.

Снизу грянуло «ура». Довольный Лукьяненко, обняв столб руками и ногами, съехал вниз.

Игорь подошел к нему и сказал, как ему самому показалось, сердитым голосом:

– Ты что, на скандал хочешь нарваться?! Ишь храбрый гусак, лезет на такую высоту без когтей и ремня. Чтоб это было в первый и

последний раз! Понял?

– С полуслова, – весело ответил Жорж.

– А сейчас, – Игорь посмотрел на голый лукьяненский живот, весь в коричнево-черных потеках креозота, – живо мыться! Креозот очень ядовитый. В один момент кожа слезет, будешь, как баран облезлый. Хочешь быть бараном?

– Что вы? – притворно испугался Жора.

– То-то же, – засмеялся Игорь, – живо мыться!

– Слушаюсь, товарищ командир, – ответил Жора и стал снимать штаны,– хлопцы, кто мне польет?

Желающих полить нашлось много.

Глава тринадцатая ПИЩА В ПРЯМОМ СМЫСЛЕ И ПИЩА ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЙ

– Хорошо! Ох, до чего ж хорошо!

Снегирев направляет носик огромного алюминиевого чайника то на спину, то на бока, то на шею Лукьяненко.

– Ой, не могу! Вот молодец! Вот уважил мою старость, – стонет довольный Жора и, не щадя себя, бьет ладонями по разгоряченному

телу.

Но вдруг струйка воды прервалась.

– Ты что? – заволновался Лукьяненко. – У меня мыло в глазах. Лей.

Но Снегирев не торопился выполнять просьбу. Он ладонью защитил глаза от палящего солнца и всматривается вдаль.

– Кажется, машина? – неуверенным голосом сказал он.

– Где?! – встрепенулся Мартьянов.

– Да лей же ты, – взмолился Лукьяменко. – Игорь Николаевич, скажите ему.

– Лей, лей, – сказал Игорь и, раздумывая, произнес, – да, кажется , точно машина. Но откуда? И к кому? Наша вернется не раньше, чем к вечеру.

– Наверное , колхозная, – высказал предположение Снегирев.

– Наверное, – согласился Игорь.

– Ой, глаза выедает! Колька!

– Да замолчишь ты, наконец, со своими глазами? – засмеялся Снегирев и вылил Жоре на шею весь чайник воды. – Видишь, колхозницы едут, а ты шумишь.

Лукьяненко поспешно промыл глаза и посмотрел в сторону, указанную Снегиревым.

– Здорово! – обрадовался он. – Где моя помада? – И Жора стал торопливо просовывать ногу в зауженную штанину. – Не иначе,

жратву везут? – сказал он. – Снегирь – гопака!

Машина приближалась. Теперь ни у кого не возникало сомнений, что «газик» едет к ним. К кому же еще?! Только вот зачем?

Но раздумывать было некогда.

Подъехав, машина затормозила. Из кузова выпрыгнул незнакомый мужчина с залихватскими усами, а из кабины показался шофер, тоже незнакомый, и… Скрипичкина.

– Светлана! – радостно улыбаясь, пробасил Волков. – Какими судьбами?!

Подошел Мартьянов. На лице его недоумение.

– Светлана Ивановна?! Сюда? Зачем?

– Как зачем? – возмутилась Светлана. – Что это еще за вопросики? – Светлана говорила и улыбалась. Ей по душе были добрые улыбки и всеобщее внимание. – Как зачем? – повторила она. – Давно обедать пора, а они тут со своим начальником на солнышке прохлаждаются. Порядок это или нет?! А ну, живо снимайте бидоны с машины!

– Что я говорил?! Харчи!-завопил Лукьяненко, – Жозефинка! С меня поцелуй. Договорились?

– На черта ты мне сдался, толстогубый, – кокетливо повела плечами Светлана, – вот если бы Митрич … Ну, ну, я пошутила. Тоже мне парень, краснеет, как девушка.

Митрич ничего не ответил, только вздохнул и полез в кузов снимать бидоны.

– Принимайте!

Лукьяненко в предвкушении обеда улыбался, показывая всем тридцать два здоровых зуба и неотмытый живот.

– Теперь, братцы, живем!

– Налетай, пока горячо! – зычно крикнула

повариха, стараясь, чтобы в голосе звучала медь, – кто опоздает, тот одну воду глотает!

На солнце блеснул алюминий черпака и ярко-красный лак маникюра. (Как Светлана умудрялась здесь, в степи, делать маникюр, – это ей одной было известно.)

– Где же вы машину достали, Светлана Ивановна? – подавая свою миску, спросил Мартьянов.

– Стану я доставать, сама приехала. А подробности, товарищ начальник, можете выяснить у председателя колхоза Козули. Вон он стоит.

Только сейчас Мартьянов вспомнил о незнакомом усаче и торопливо направился к нему.

– Вы будете Козуля? – Игорь протянул руку.

– Не Козуля, а Зозуля, Сергей Федорович, – протягивая ответно свою руку, проговорил тот. – Ваш подшефный, Кровно заинтересован в знакомстве.

– Очень приятно. Игорь Николаевич Мартьянов.

– Приятно не приятно, но только давно мы с вами должны были познакомиться, товарищ Мартьянов. А то что ж это получается – линию для кого тянете? Для нас. А к нам до сих пор ни ногой! Как это прикажете понимать?

Игорь взглянул на председателя, и ему стало смешно. Он первый раз видел Зозулю, но представлял себе его почему-то именно таким. Запорожские усы, солидное брюшко, видимо, любит выпить пару-тройку пива, бойкая скороговорка и хитрющий пронзительный взгляд.

– Да все некогда, – стал оправдываться Мартьянов, – то то, то это, смотришь, день и прошел. День мал, Сергей Федорович.

– Понятно, – Зозуля взглянул на свежеврытый анкер и улыбнулся. – Столбик-то, скажем, сегодня ставили?

– Только что, – ответил Игорь, вертя в руках пустую миску.

– Нелегкий труд?

– Да уж конечно, – усмехнулся ничего не понимающий Мартьянов.

– Вот видите, – Зозуля радостно рассмеялся, словно чему-то обрадовавшись, – а к нам, скажем, пришли бы, мы б облегчили ваши труды.

– Как так?! – удивился Игорь. – Вы – волшебник?

– Никакого волшебства. Все очень просто. Мы можем людей вам подбросить сколько требуется, вот вам и легче будет. Арифметика!

А-а, – засмеялся Мартьянов, – действительно, арифметика. – Перво-наперво, – продолжал Зозуля, – держите с нами тесную связь. -И Сергей Федорович стал пояснять, что могут извлечь монтажники из личного контакта с колхозниками.– А продукты?! Да мы ведь завалить вас можем продуктами! Ешь не хочу! Скажем, зелени какой, редисочки там и прочее бы подкинули. КефалькоЙ бы обеспечили. Как у вас, уважают кефаль?

Подошли монтажники и прислушались к разговору. Зозулины слова явно пришлись всем по душе.

– Вот разговор истинно делового человека! – воскликнул Жора.

– Редиска со сметаной – мое любимое блюдо, – добавил Синельников.

– Как видите, мы за личные контакты на самом высшем уровне, – засмеялся Мартьянов и шутливо добавил: – Где же вы раньше были,

наш добрый гений?

– Не такой уж я и добрый, Игорь Николаевич. А что людей обещаю дать да продуктишками обеспечить, так от этого нашему колхозу одна выгода.

– Как так?!

– А вот так! – В председательских глазах забегали хитринки. – Мы вам отпустим, скажем, по старым деньгам на тысячу рублей, а

вернем тоже тысячу, но только уже в новых бумажках. Не сразу, конечно, – поспешил добавить Зозуля, – а в перспективе, так сказать. Уразумели?

– Не совсем. Может, поясните?

– Что ж, поясню. Если я вам людьми буду помогать, линию, скажем, на месячишко раньше срока сдадите?

– Само собой разумеется.

– Вот видите! А для нас лишний месяц с электричеством – это дополнительные деньги в кармане. Электродоение наладим, электрообмолот и прочее.

– Да за электричество же платить придется! – воскликнул Игорь.

– Все подсчитано в бухгалтерии. Через три года мы полностью расплачиваемся за монтаж линии, а там мелочи – копейка киловатт.

Перспективно?

– Вполне, – подтвердил Игорь.

Удовлетворенный ответом, Зозуля продолжал:

– Керосиновые лампы сразу побоку, изничтожим их как класс, и сразу появится электронастроение. Моральный фактор тоже надо учитывать!

Монтажники рассмеялись, а Игорь оказал.

– Ничего не скажешь, все учтено. Даже электронастроение! Мы б никогда до этого не додумались.

– То-то же, уважаемые! – и снова председательские глаза хитро заблестели. – Надо уметь из всего извлекать выгоду!

– Вот дает! – вслух удивился Лукьяненко неумолимой председательской логике. – Одним словом, бизнес.

– А по-моему, насчет выгоды вы перегнули малость. Выгода – это что-то от старого мира, – подковырнул председателя Мартьянов,-•

так сказать, родимые пятна капитализма.

Зозуля расхохотался.

– Да какие там пятна! Выгода-то, скажем, не пану Зозуле будет, а тебе, мне, в перспективе, конечно, колхозу, государству. В общем масштабе. Уразумели?

– Со школьной парты.

– И слава богу. Понятливые люди – моя слабость. – Председатель стал подкручивать пышные усы. – А покуда – да побачення! -

и Зозуля дал знак шоферу.

Машина уехала. Монтажники вернулись к бидонам, около которых теперь орудовал Волков. Вернулись за добавкой.

Скрипичкина, увидев, что Мартьянов остался один, подошла к нему.

– Что же вы голодный стоите, Игорь Николаевич?

– Отвлекся, Светлана Ивановна. Зозуля голову забил.

– Вот вам второе, ешьте. А щи вы прозевали. Иди знай, что вы не ели, – возмутилась Светлана, – хорошо, что второе еще есть.

Игорь взял миску с кашей из рук Светланы и стал есть. Светлана внимательно смотрела, как он ест. Игорь проголодался не на шутку. Когда миска опустела, девушка спросила, кивнув в сторону только что уехавшей машины:

– Наверно, в колхоз приглашал?

– Приглашал. Кое-что из продуктов обещал подбросить, но главное, людьми помочь.

– И меня приглашал. Только насовсем, – вдруг сказала Светлана. – В клубе работать. Самодеятельность у них не в норме, так он все допытывался, не сумею ли я ее оживить.

– Ну и что? – поинтересовался Игорь. – Что вы ему ответили?

– Что подумаю над его предложением.

– Что ж, думайте. Петь в хоре всегда легче, чем вставать в шесть утра. Лично я советую вам серьезно отнестись к предложению Зозули, – со скрытой издевкой сказал Мартьянов.

– Эх вы! – внезапно вспыхнула Светлана, и на ее глазах заблестели слезы. – За что вы меня так ненавидите, Игорь Николаевич?!

– Я?! Вас?!

– Меня, – кивнула она головой.

– По-моему, у вас нет повода. Я… я даже немного лучше отношусь к вам, чем ко всем.

– Правда?! – обрадовалась Светлана. – А я думала, что … Хотите почитать записки? В стихах!

– Какие записки?

Переход Светланы от грусти к веселью был таким резким, что Игорь не мог сразу сообразить, о чем речь,

– Вот они, – девушка протянула Игорю пачку исписанных листков, – каждый день нахожу их у себя в палатке, – с гордостью добавила она. – Почитаете? Или вам они и так знакомы?

– Давайте прочту, если доверяете, – Игорь развернул первый попавшийся под руку листок. Это было ии больше, ни меньше, как…

«Послание к любимой"

Когда мне хочется кричать, а не писать,

На стены лезть, людей других пугая, –

То тихий призрак Ваш

в душе моей опять

Улыбчиво и робко возникает.

О! Как открыть мне

Ваших

дум тайник? То вы смеетесь, то опять

серьезны…

Я б к сердцу Вашему

устами рифм

приник,

Я б ухом строк подслушал

Ваши грезы!

Скажите, в сердце Вашем

есть секрет?

И только я один, наказанный поэт,

Все формулы души опять понять не в

силах…

Простите.

Ваше сердце бередя,

Я затолкал любовь в рифмованную

строчку.

Над птицами страниц всю душу отведя,

Я ставлю прозаическую точку.

Уважаемая Светлана! Я думаю, что Вы своим чутким сердцем догадаетесь, кто автор этих строк? А если нет…»

Подписи не было. Но Игорь сразу же узнал руку поэта-любителя. Ошибка исключалась. Дошло до стихов– значит, дело гораздо серьезней, чем мог предполагать Игорь. «Эх, дружище!»

– И вы не знаете, кто автор этих посланий? – осторожно спросил Игорь, возвращая записки.

– Не-ет, не знаю, – каким-то присмиревшим голосом ответила Светлана и внимательно посмотрела на Игоря.

– Даже не подозреваете? – продолжал допытываться Мартьянов, с сожалением отмечая, что о любви Митрича Светлана действительно даже не догадывается, вернее, не хочет догадываться. Судя по всему, Волков ей безразличен.

– Мне почему-то казалось, что это вы писали, Игорь Николаевич, – тихо сказала Светлана и опустила голову…

Игорь нахмурился, – только этого еще не хватало, – и резко ответил:

– Да было б вам известно, я не пишу стихов.

– Значит, не вы?-горько вздохнула Светлана. – А кто же тогда? – проговорила она, словно раздумывая вслух.

– Не знаю, – схитрил Игорь, – но если вам это необходимо знать, я постараюсь отыскать поэта.

Светлана несколько секунд тупо смотрела на бумажки, зажатые в кулаке, затем упрямо проговорила:

– Значит, не вы. Ошиблась. Ничего особенного не произошло – я часто ошибаюсь, Игорь Николаевич! Ну да хватит! Расхныкалась, – прервала она себя, – хныкалка, – и, круто повернувшись, Светлана побежала к бригаде.

Игорь посмотрел ей вслед и покачал головой:

«Сумасшедшая какая-то! Вобьет себе в голову черт знает что и сходит с ума! Или я чего-нибудь не понимаю?!»

Игорь тряхнул головой, словно собираясь этим движением отогнать прочь мысли, не относящиеся к работе, и тоже направился к монтажникам. С ребятами он всегда чувствовал себя лучше.