Текст книги "Ущелье алмасов (Худ. М. Рудаков)"

Автор книги: Михаил Розенфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

«Алмас!.. Алмас!..»

Пустыня. Тишина. Нежная рябь на песчаных холмах и сияющее до боли в глазах яркое синее небо. Медленно двигался автомобиль, словно не решаясь расставаться с горами, и путники, скованные щемящим я томительным чувством, хранили молчание.

Тяжело вздыхая, ученый наконец перестал смотреть на скалы и обратился к геологу:

– Наступило время, друг мой, раскрыть вам тайну алмасов, поведать о том, что я видел в Долине Смерти и в Пещере Снов. Но прежде я приведу небольшую историческую справку. В одном из маньчжурских городов… Но вы не слушаете меня?..

– Остановитесь! – встревоженно приказал Висковский. – Мне кажется… летят самолеты!..

И действительно, три самолета, по виду бомбардировщики, появились с востока и через несколько минут закружили над автомобилем.

– Несомненно, за нами, – убежденно сказал В сковский. – Едем обратно! Посмотрим.

С самолетов заметили маневр «доджа», и тотчас все три бомбардировщика тоже повернули к горам.

– Ясно… Все понятно, – решил Висковский. – Продолжайте ехать. Старайтесь как можно дальше отъехать от гор. Я остаюсь.

– Один? Я не позволю, – запротестовал профессор, – покинуть одного! Никогда…

– Нет времени для споров, – повелительно прервал его геолог, – гоните сейчас, же изо всех сил. Я должен остаться!

Джамбон, как огорченный ребенок, обиженно моргая глазами, по-детски раскрыл рот и уже не мог говорить. Он лишь умоляюще протягивал руки, надеясь задержать геолога.

– Бесценный, друг, – бормотал он дрожащими губами, – сделайте милость, объясните, что вы задумали? Вы погубите себя!

– Я остаюсь, – легко отстраняя руки ученого, категорически повторил Висковский. – Успокойтесь и поезжайте, иначе вы погубите всех нас… Так нужно.

– Я догадываюсь, – вмешался в разговор нахмурившийся Телятников. – Если необходимо, оставайтесь. – Кинооператор вынул револьвер и добавил: – Будьте спокойны, в случае чего я от вашего имени…

– Спрячьтесь, немедленно спрячьтесь в машину! Постарайтесь лишь оттянуть время часа на два-три, больше ничего от вас не требуется. Никакой стрельбы.

– Но если «геноссен»…

– Тем более… Ни в коем случае. Пусть делают с вами что хотят. Главное – оттяните время.

– Есть! Заговорим! Можете не сомневаться – вы же знаете мой замкнутый характер.

И автомобиль с недоумевающим, растерянным Джамбоном помчался вперед. Самолеты бреющим полетом понеслись вслед за «доджем». Висковский лег на горячий песок и лежал недвижимо до тех пор, пока окончательно не затих рев моторов. Внимательно прислушавшись, не возвращаются ли самолеты, Висковский убедился, что пилоты его не заметили, и только тогда он побежал к горам. Не более чем через час он был у пропасти.

Изнывая от усталости и жажды, геолог опустился на землю.

– Лю Ин-син! – сложив рупором ладони, закричал он, свесившись над пропастью. – Лю Ин-син! – Крик прозвучал слабо в пустынном пространстве, и Висковский потерял надежду, что его услышат.

Дым, еще недавно тянувшийся из ущелий, исчез. Геолог понял: партизаны заметили аэропланы и погасили огни. Тогда он принялся бросать в пропасть камни. Тяжелые камни, падая, точно таяли в воздухе, беззвучно пропадая в бездне.

«Очутившись в одиночестве, – рассказывает Висковский, вспоминая настоящий эпизод, – и не слыша ответа на свои крики, я чуть было не раскаялся в том, что покинул автомобиль. Один в песках! Один в таинственных, безлюдных песках пустыни, за пределами Монголии, в краю, который никому не принадлежит! Я был песчинкой на колоссальном географическом „белом пятне“. „Что, если, – подумал я, – никто не откликнется? Сумею ли я добраться до нашей машины и спастись?“ И я безостановочно бросал камни в пропасть…»

Рука наткнулась на теплые упругие мешки. Вскочив на ноги, Висковский сосредоточенно, уставился на запакованные парашюты, и, не зная еще, что предпринять, обдумывая возникшую мысль, он почти бессознательно поднял второй мешок и отстегнул пряжки – на песок выпал спутанный ремнями твердый зеленый брезентовый ранец. Держа в руках предмет, похожий на автомобильную подушку, Висковский напряженно вспоминал. Он никогда не прыгал с парашютом. Он не успел. В прошлом году весной он посетил только один раз аэроклуб. В Ленинград приехал работавший два года на Колыме товарищ; три дня веселился с ним Висковский, разъезжая по дачам знакомых, пропустил два урока, и его перевели во вторую очередь. Затем экстренная экспедиция в Казахстан. С какой ненавистью сейчас он вспоминал граммофон в лесу, где они, хохоча, танцевали, спотыкаясь о пни!

Что же объяснял инструктор? К чему этот ранец и пряжки? Закрыв глаза, Висковский представил лужайку, на которой собрались будущие парашютисты, и даже вспомнил лицо инструктора. Застыв в напряжении, боясь шелохнуться, геолог механически вскинул ранец за спину и щелкнул карабинами, которые туго вошли в алюминиевые пряжки. Опоясанный диковинной упряжью Висковский шагнул к обрыву. Он нерешительно посмотрел на большую квадратную рукоятку. Вытяжное кольцо? На секунду ему показалось невероятным, почему этот квадрат называют «кольцом». Но это несомненно вытяжное кольцо. Отойдя назад, Висковский, вцепившись в рукоятку, разбежался и прыгнул в пропасть.

«Я думал, – рассказывал нам геолог, – что разорвется сердце, так вдруг стеснило грудь; я задохнулся, в глазах перевернулись небо и скалы. Я падал, как подстреленная птица, и, сильно дернув рукоятку, не верил, что парашют раскроется. Может показаться бессмысленным, но в ушах у меня ясно прошипел граммофон, тот граммофон, что играл в лесу… Длинное полотнище выскользнуло из-за спины, и над головой распахнулся огромный купол. Рывок меня отбрасывает в сторону. Никогда в жизни я так не торжествовал, как в ту секунду. Когда натянулись стропы, мне показалось, что по ним в руки мои переливается необычайная, могучая сила…»

Плавно раскачивались черные скалы. Висковский быстро опустился в мрачную теснину. Отстегнув парашют, геолог оглянулся по сторонам. Под отвесной скалой, в диком, первобытном мире, закрывая небо, в темноте сбились острые валуны высотой в три человеческих роста.

– Лю Ин-син! – как и прежде, закричал Висковский и, не слыша ответа, пополз на четвереньках.

Ноги застревали в расщелинах, острые камни ранили, раздирая руки. Геолог упорно переползал через валуны, и вскоре скалы раздвинулись.

Перед Висковским раскрылась широкая, светлая долина. Обрадованный геолог сделал движение, намереваясь бежать, но остался в прежнем положении. Странный вид поразил его: кости, груды костей и человеческих черепов лежали на земле, а вдалеке долина, казалось, была покрыта глубоким снегом. Не зная, идти ли дальше или искать другого пути, Висковский повернулся и невольно отпрянул назад. У подножия горы, в пещере, горела свеча. В следующую минуту из пещеры вышел сгорбленный человек. Покрывало на плечах, серые мохнатые сапоги… И сразу Висковский узнал старика.

– Хэ Мо-чан!.. Где Лю Ин-син? – порывисто спросил геолог. – Проведи меня.

Вместо ответа Хэ Мо-чан приложил палец к губам и, указывая на пещеру, где горела свеча, приказал молчать. Но Висковекому некогда было раздумывать над словами старика. Надеясь кого-либо застать, помимо Хэ Мо-чапа, он вбежал в пещеру… и отпрянул назад.

На соломенной цыновке у плоского камня при свете восковой свечи, сгорбившись, сидел необычайный человек. Обросший волосами, в мохнатых шкурах, он был похож на дикого зверя. Услышав шум шагов, он повернулся и в страхе ощерил рот. В дрожащей его руке дергалась кисть, которой он до того что-то писал на распростертом по камню пергаменте. В ужасе страшный человек отбежал в глубь пещеры.

Крепкие, жилистые руки схватили Висковского и заставили выйти из пещеры.

Смертельно испуганный Хэ Мо-чан, глотая воздух, разводил руками и, задыхаясь, повторял:

– Алмас!.. Ам-моно… Алмас!..

С горы торопливо спускался Лю Ин-син.

Два пленника

Оставим геолога в долине – судьба его больше не вызывает беспокойства – и поспешим в пустыню, к автомобилю, который, вопреки приказанию Висковского, вместо того чтобы развить предельную скорость, в самом непродолжительном времени замедлил ход, потом безнадежно остановился. Самолеты, снижаясь, пошли на посадку, и «додж», быстрый, проворный «додж» Телятникова, стоял как вкопанный у песчаного бугра. В радиаторе вскипела вода.

Три самолета сели не далее чем в ста метрах от «доджа», и спустя пять минут Телятников оповестил Джамбона:

– Идут. Семь или восемь человек. Профессор, как быть? Что вы им сегодня предложите взамен чудесной антилопы?

Восемь одинаково одетых в комбинезоны спутников окружили автомобиль. Из среды прибывших на самолетах людей вперед вышел коренастый, низкого роста человек в военной куртке. Скуластое лицо японца вежливо улыбалось, и на превосходном русском языке, любезно раскланявшись, он поздоровался с нашими путешественниками. Он превосходно владел чужим ему языком, только немного запинался на букве «л», выговаривая ее почти как «р».

– Не станем представляться друг другу, я командир этого небольшого отряда. Очевидно, – сказал он, – вы догадываетесь о нашей цели.

– Нисколько, – столь же учтиво ответил Телятников. – Может быть, господин Крюгер прислал с вами одолженный им бензин?

Довольный собой, Телятников был рад случаю изумить летчиков дипломатическими способностями. Заговорив, он не мог удержаться, чтобы полностью не развернуть перед ними своего блестящего дара.

– Я восхищен, – продолжал он, припоминая читанные им интервью, – я потрясен искусством господина Крюгера, сумевшего улететь на простом бензине! Я заключаю, что он предпочитает старые конструкции или является изобретателем моторов, работающих на тяжелом топливе.

– О, вы как раз затронули центральную тему! Пилот воспользовался всем вашим запасом. Не будете ли вы столь любезными осведомить нас, откуда вы достали бензин в пустыне?

– Предусмотрительность, – нагло рассмеялся в лицо незнакомцу Телятников. – Я всегда имею обыкновение брать с собой лишние талоны, и у ближайшей колонки…

– Довольно, – перебил маленький командир. – Вы были у бандитов!

– Бандиты? – запальчиво бросил Джамбон. – Бандиты обычно нападают на мирных путешественников, обирают и оставляют на голодную смерть.

– Бандиты, – как бы не слыша слов Джамбона, повысил тон командир, – в течение года скрываются в горах. Нам это доподлинно известно. Вы были у них. Вы нам составите услугу и укажете ход!

– О чем речь? – с нескрываемым притворством переспросил кинооператор. – Мы совершали прогулку по пустыне и никого, кроме Крюгера и животных, не встречали.

– Партизаны! Нас интересуют партизаны!

Джамбон, не давая Телятникову ответить, шагнул к командиру и высокомерно-резко заявил:

– Я был… я был у партизан. Что вам угодно?

– Я в высшей степени рад вашей искренности…

– Что вам угодно, спрашиваю я!

– Укажите нам…

– С завязанными глазами, – перебил командира профессор, – с закрытыми глазами нас провели в ущелье, но… но если бы я видел ход, клянусь честью, я все равно не сказал бы вам!

Джамбон гордо выпрямился, не подозревая, какие последствия будут иметь его слова.

Не меняя выражения лица, человек в военной куртке снова задал вопрос кинооператору:

– Где ваши остальные спутники?

– Сколько сейчас времени? – вместо того чтобы ответить, в свою очередь спросил Телятников. – Не откажите сказать, который час?

– Семнадцать часов шесть минут, – удивленно посмотрел на часы военный. – Почему это вас интересует?

– Я боюсь, не опоздал ли наш друг на футбол. Начало ровно в пять. Вы любите футбол?

– Предупреждаю вас, молодой человек, – заметно раздражаясь, пригрозил командир пилотов, – дело серьезнее, чем вы предполагаете. Упорство вынудит нас прибегнуть к репрессиям. Немедленно отвечайте: сколько вы видели партизан, сколько у них коней, каково состояние вооружения и запасов продовольствия? Даю вам слово, что вы будете неприкосновенны и свободны, если ответите на вопросы.

– В таком случае, можете сейчас же распрощаться с нами. Вы ничего не узнаете.

– Я уверен в обратном…

– Напрасно, – делаясь серьезным, уверил Телятников. – Напрасно задерживаете и себя и нас.

– Ответите, повторяю вам, ответите! Предлагаю первый вопрос. Подумайте. Будет поздно.

– Полковник или кто вы там по чину, не упускайте из виду главного обстоятельства: перед вами гражданин СССР.

– Каждый ответит за себя, – промолвил командир и сделал знак сопровождавшим его пилотам.

Кинооператор, с минуты на минуту ожидая нападения, предусмотрительно прислонился к автомобилю. Пилоты, выслушав непонятный кинооператору приказ, направились к «доджу», и, лишь только они приблизились, Телятников сорвал с машины массивный штатив:

– Разойдитесь! У меня еще три ноги.

Отскочив назад, Телятников тотчас раскаялся в своей ошибке. Летчики захватили Джамбона и потащили его за собой. В ярости вспыльчивый кинооператор, забыв наставления Висковского, ринулся на помощь ученому. И мог ли он поступить иначе? Налетев на пилотов, Телятников с размаху ударил штативом первого попавшегося под руку, затем, уже не разбирая, кружа над головой тяжелым треножником, как легкой бамбуковой палкой, бил кого попало, Сшибая противников с ног, нанося страшные удары, кинооператор во весь голос орал:

– Подходите! Получите! Я покажу вам непревзойденные американские кадры!

Выстрел прогремел над ухом. Маленький командир, опустив револьвер, как ни в чем не бывало хладнокровно заметил:

– Превосходные удары. Браво! Браво! Однако таким образом вы не спасетесь. Советую вам, сдавайтесь.

Спокойный голос полковника заставил Телятников а опомниться. Четыре человека поднимались с песка.

– Положите штатив.

– Смешной малютка! – двинулся к нему Телятников.

Незаметно подкравшись сзади, летчик, приемом джиуджитсу дернув его за руку, опрокинул на спину.

– Смеется последний, кажется так говорит ваша русская пословица? Займемся стариком, – сказал военный, – он скорее всех расскажет.

Сдерживая стоны, хромая, избитые Телятниковым люди обступили Джамбона.

– Гамак! – приказал, командир. – Извините, господин профессор, но мы вынуждены применить свои средства.

Летчики сняли с автомобиля толстые шесты и воткнули их глубоко в песок. Привязав руки профессора к двум шестам и ноги к штативу, они вырыли под ним песок и сложили для костра доски ящика. Джамбон повис в воздухе.

– К сожалению, в походной обстановке мы не можем устроить более, усовершенствованный гамак. Но вам так прохладно. Я прикажу зажечь огонь.

– Ли Чан, – простонал ученый, – где ты, мой Ли Чан? Знай, – с трудом выговаривая слова, промолвил он, – когда четыреста с лишним лет назад Колумб открыл Америку, на одном из островов матросы увидели подвешенные на сваях сетки. То были постели дикарей. Аборигены называли их гамаками. Первое индейское слово, которое усвоили моряки, было «гамак». Сейчас я слышу его из уст современных людоедов..

* * *

Над пустыней летел самолет Крюгера. В четыре часа дня Ван Дзе-лян увидел горы и жестом указал немецкому пилоту направление. Не прошло и двух часов, как Ли Чан, молодой китаец и Граня увидели автомобиль. Но… радость их мигом сменила тревога. Невдалеке от автомобиля стояли три самолета.

– Я ни в чем не повинен, – скрывая улыбку, сказал Крюгер, – они полетели на своя инициатива, они должен был ждать меня и пришел первый к ваш брат…

Ли Чан, дотронувшись до локтя Грани, знаком попросил ее, чтобы она приказала Крюгеру пойти на посадку.

Крюгер охотно выполнил это поручение. Самолет, покружив над ровной площадкой, сел в трех километрах от автомобиля Телятникова. Два китайца, крепко связав Крюгера, бросили его на песок и вместе с Граней побежали к автомобилю…

Что же происходило сДжамбоном и Телятниковым?

Пытка продолжалась.

– Господин профессор, мне горестно прибегать к крайним мерам. Я жду… – несколько раз повторил полковник.

– Крепитесь, профессор! – крикнул Телятников. – Помните, вас называли братом.

– Ли Чан… Мой бедный Ли Чан, – закрыв глаза, обрывающимся голосом сказал Джамбон, – помнишь тонконогих дзеренов? Никогда не трогай нежных антилоп и… и… без пощады, без сожаления уничтожай этих зверей…

– Отменю, моментально отменю приказ. Дайте слово… – как бы жалея старика, попросил командир, – или сейчас зажгут…

Не закончив фразы, командир умолк. Вздрогнув, летчики побросали доски ящиков.

Гул самолета! Пораженный командир тревожно поднял голову, но тотчас успокоился:

– О, да ведь это Крюгер! Обождем немного – может быть, вы станете сговорчивей со старым приятелем. Вот он идет на посадку.

С полчаса полковник выжидал.

– Однако странно, – пробормотал он. – Почему Крюгер не опустился рядом с нашими самолетами?.. Нечего терять время, – немного погодя решил он. – Разложить огонь! Крюгер придет в разгар великолепного зрелища. Развести огонь под гамаком.

Пилоты кинулись с досками ящиков к профессору.

– О, мой Ли Чан! – вскричал Джамбон. – Ты не увидишь моей кончины, Ли Чан!

– Я здесь, мой старый господин! – раздался голос Ли Чана из-за бугра, и через секунду он сам появился на вершине. – Я здесь, Джам… – И с револьвером в руках он ринулся вниз.

– Взять! – взревел полковник. – Взять их!

Следом за Ли Чаном бежали Граня и Ван Дзе-лян.

Граня подбежала к связанному брату.

– Русалка! – ликующе закричал Телятников. – Ты?

– Дай твои руки!

Внезапно лицо Телятникова перекосились. К ужасу сестры, он крикнул:

– Отойди! Не смей прикасаться! Иди к ним, ты им… сестра и подруга. Не смей, я честный гражданин Советского Союза!

– Что с тобой, Андрей?

Возле связанного Джамбона происходила жестокая борьба. Два китайца, перебегая с места на место, отстреливались от японских пилотов.

– Метко стреляй, мой Ли Чан! – торжествующе кричал Джамбон, качаясь на вытянутых руках. – Уничтожай хищников!

Неизвестно, чем бы кончилась неравная борьба, как вдруг за барханами послышались глухие звуки, точно из гор надвигался гром дальней грозы.

За холмами взметнулись тучи песка. В неудержимом урагане, в разрастающемся гуле донеслись протяжные крики, и люди в комбинезонах вместе с начальником, не задумываясь, помчались к самолетам.

Грохот выстрелов, топот коней, и с криком, стоя на стременах, проскакали всадники.

Мимо промелькнули пики, лицо Лю Ин-сина, тонкая фигура Лю, и Телятников услышал голос Висковского:

– Держитесь, друзья!

Конец приключений и тайна Алмасов
(Вместо эпилога)

Конец приключений… Однако, прежде чем приступить к эпилогу, мы должны, как на экране кино, представить утро следующего дня в пустыне.

Яркое, жгучее солнце, волнистые песчаные барханы. Два автомобиля готовы в путь, и все пассажиры на местах. Гудки, ликующие протяжные гудки. Толпа всадников, окружавших автомобили, взмахивает нагайками и уносится к горам.

Старый Лю Ин-син выхватывает из-за спины винтовку и три раза стреляет в воздух, затем и он скачет за умчавшимися друзьями. На минуту у автомобиля остается Лю. Она, печально улыбаясь, смотрит на Телятникова и, качая головой, тихо произносит:

– Москау!..

И все сидящие в автомобилях как бы сговорившись, рассеянно смотрят в сторону. Висковский, спохватившись, лезет в мешок и выволакивает двух волчат.

– Я сохранил для вас, – говорит он Гране.

А Телятников страдающе оглядывает свой беспомощный «додж».

– Лю, – говорит он, – у меня не осталось даже твоей фотографии. Но… но я никогда не забуду тебя…

– Москау, – отвечает Лю.

– Увидимся ли мы?

И опять Лю повторяет:

– Москау.

Но вот, встрепенувшись, словно сбрасывая печаль, китаянка взмахивает нагайкой, конь взвивается на дыбы, девушка запевает песню, ту самую песню, на звуки которой, как зачарованный, так недавно лунной ночью шел по пустыне Андрей. И она исчезает вслед за ускакавшими всадниками.

Гудок. «Бьюик», наполненный бензином японских самолетов, медленно трогается с места. В «додже» – один Телятников. Он нехотя поворачивает руль, едет за товарищами, но все время оборачивается и смотрит на горы…

В заключение приведем отрывок из последнего письма, полученного нами от Висковского:

«Ознакомившись с рукописью очерков, сделанных вами по моему рассказу и дневникам, – пишет он, – я благодарю вас за то, что вы соблюли все условия, поставленные мной, и пропустили ряд моментов, какие сейчас не могут быть опубликованы.

Совершенно правильно поступили вы, не задерживая внимания читателя на обратном нашем пути. Он закончился благополучно, свидетельством чему служит наша встреча в Ленинграде. Излишним было бы рассказывать, как поступили партизаны с воздушными налетчиками. То личное дело Лю Ин-сина и его товарищей.

…Легенда об алмасах, оказывается, имеет свое твердое основание. Джамбон, получивший в Пещере Снов многовековый пергаментный свиток, сейчас занят расшифровкой исторической записи – своего рода летописи одного маньчжурского селения. Передаю ее, как слышал от Джамбона. Не помню названия города, но оно приведено во „Всеобщей географии“ Элизе Реклю. Много сотен лет назад правитель Китая сооружал возле этого города гигантскую крепостную стену. В проломе древней стены и сейчас существует маленький храм, знаменитый по легенде, получившей широкую известность во всем Китае. В страшных мучениях селяне, превращенные в рабов, годами возводили вал и стены. Одна крестьянка, принеся мужу обед, нашла его труп между телами умерших. Она разбила себе голову о камни, и стена обрушилась. На храме, построенном в честь женщины, похороненной рядом с мужем, высечена надпись: „Эта женщина всегда будет чтиться в памяти людей, а император Цзинь достоин вечного проклятия“.

В старинной рукописи приводятся описания крестьянских волнений в том районе, откуда исходит легенда. Одно из селений, трудившееся на постройке Крепостных стен, взбунтовалось и целиком ушло в горы. Предводитель восставших провел их в недоступные ущелья. Возможно, с годами они одичали и, выходя и пустыню в звериных шкурах, своим видом пугали кочевников. Историю горных людей написал сам вожак, которого селяне похоронили в пещере Долины Смерти. Профессор видел почетный памятник, высеченный в камня, и в гробнице лежал этот пергаментный свиток.

Одного из последних алмасов в Пещере Снов видел профессор Джамбон, а затем и я. Это он показал партизанам ход в недоступные, загадочные ущелья. Во всяком случае, из-под пера профессора выйдет изумительный труд.

Джамбон, быстро оправившийся от переживаний, собирался приехать отдыхать в СССР, в Крым.

С Телятниковым я, к сожалению, не встречаюсь.

Он получил выговор на фабрике за опоздание и отрабатывает утраченное время беспрерывными командировками.

Зиму я проведу в Ленинграде».

Далее следуют дела личного порядка.

Но что для нас осталось совершенно непонятным – это последние строки письма, вернее приписка:

«Граня шлет вам привет. Если будете в Ленинграде и зайдете ко мне, она будет очень рада принять вас. В случае моего отсутствия (командировка или экспедиция) она вам скажет, где я нахожусь».

Итак, попрощаемся с четырьмя путешественниками из Желтой пустыни, а тому, кто взял на себя приятный труд передать их приключения, остается самое легкое – дописать одно только слово: «конец».

Москва, 1935.