Текст книги "Вторая жизнь Наполеона"
Автор книги: Михаил Первухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
XI
Расправа с побежденными. Vae victis! Черные полки будущего. Наполеон собирается в поход на страну Матамани
Утром, когда в розовых волнах тумана всплыл огненный шар солнца, островитяне могли привести в известность результаты ночного боя и первой африканской победы бежавшего из плена императора Наполеона. Результаты эти были поразительны: из островитян оказались убитыми только двое, да человек пять раненых, из которых один опасно.
Зато из кафров континента лишь немногие уцелели от бойни. Убитых пулями и картечью было мало: действие артиллерии было более устрашающим, чем активным. Но зато поработали косиньеры и другие милиционеры: в разных местах по берегу и в кустах валялись грудами трупы врагов, убитых ударами топоров, дубин и ассегаев.
В общем из трех сотен напавших на остров кафров уцелело едва двадцать пять человек, – да и тех островитяне пожелали немедленно принести в жертву богу богов, грозному Килору.
Но уцелевших от бойни кафров Наполеон немедленно обратил на общественные работы, а нескольких в собственные милиционеры.
На удивленный вопрос Костера, не рискованно ли это, Наполеон ответил, пожимая плечами:
– Вздор! Солдат теряет свою индивидуальность, как только он становится частью целого, как только он входит в полк. Весь секрет в том, чтобы на первых порах избегать посылать новобранца против его же сородичей. Я делал так: испанцев посылал против немцев, немцев против итальянцев, итальянцев против испанцев, поляков против русских, русских против испанцев. И ставил их на самые опасные места. И видели бы вы, с каким остервенением они грызли друг другу горло…
И при этих словах зловещая улыбка промелькнула по устам императора. Снова из-под личины обыкновенного смертного выглянул сверхчеловек, для которого человеческая жизнь имела только одну ценность: из стольких-то человеческих жизней можно слепить один полк, бригаду, корпус.
Ни единому из нападавших ночью на остров обитателей континента не удалось уйти от рабства. Допрос пленных выяснил, что разбойничья экспедиция была вызвана самыми низменными побуждениями. На континенте имелся отнятый у островитян «немой Килору», у островитян завелся новый, живой Килору, пришедший с моря, и это могло отразиться на уменьшении доходов от притока пилигримов. Поэтому кафры племени Матамани порешили или похитить у островитян их сокровище, живого Килору, или уничтожить его.
Те же пленные показали, что, по условию с их главными вождями, не принимавшими в походе участия, по взятии острова, отряд должен был послать на континент вестников с извещением о ходе дел. Узнав об этом, Наполеон заволновался:
– Значить, нам надо немедленно идти в поход, – решил он.
– Зачем? – удивился Джонсон. – Что нам нужно на континенте? Ведь, залезая в эти трущобы, мы только откладываем в долгий ящик наше собственное освобождение.
Наполеон насупился.
– Адмирал Джонсон! – сказал он сухо. – Я считал вас за более умного человека, чем вы оказываетесь на самом деле! Я именно хочу проложить путь к свободе. Как мы можем уйти с острова? Куда? Есть ли у нас для этого какие-либо средства? Если мы воспользуемся пирогами кафров, то ведь для дальнего плавания эти суденышки абсолютно не годятся. Выходить с ними в открытое море является верхом неблагоразумия.
– Мы могли бы идти вдоль берегов, – проворчал Костер.
– А что мы найдем на берегах? – осведомился Наполеон.
– Какие-нибудь европейские фактории!
– Чьи, например?
– Ну, португальцев.
– И как поступят с нами португальские власти, когда узнают меня?
Джонсон и Костер в замешательстве молчали.
– Они арестуют всех нас, – продолжал Наполеон. – Вам, конечно, ничего особенного не грозит. В лучшем случае – несколько месяцев тюрьмы. А мне – возвращение на остров Святой Елены, откуда во второй раз уже не убежишь…
Костер и Джонсон озадаченно переглянулись. Если Наполеон будет освобожден с острова Святой Елены и доставлен к его друзьям, где он найдет безопасное убежище, – они, Костер и Джонсон – станут миллионерами. Если бегство не удастся, они не получат почти ничего. А на организацию побега Наполеона, они затратили несколько лет собственной жизни, да и денежные затраты их были весьма значительны.
– А что мы будем делать на континенте? – полюбопытствовал Костер.
– Пройдем до Гуру, столицы Матамани. Посмотрим там, что это за штука такая – «немой Килору». Матамани – целый народ, а не клан, как на острове. Умело действуя, мы станем во главе этого народа, организуем его военные силы, образуем форменную армию в несколько тысяч человек, победим соседей или заключим с ними мирные трактаты, распространим свои владения на юг и на север и на восток. Тогда…
– Словом, вы хотите сделаться императором Африки? – перебил Костер.
– Отчего нет? – ответил серьезно Наполеон. – Черный континент в свое время был колыбелью человеческой культуры. Если вы вспомните, например, историю Египта… Шампольон очень много рассказывал мне о жизни фараонов… Все несчастья Африки заключаются в том, что ее население разбито на множество племен, враждующих друг с другом. Если кому-либо удастся объединить и примирить, хотя бы путем жестоких кар, эти племена, Африка представит грозную, политическую силу. И это – в интересах самого же африканского населения. Если бы я в самом деле сделался императором Африки, я позаботился бы о том, чтобы прекратилась торговля рабами, чтобы уничтожен был вывоз их в другие страны. Это позор для всего человечества…
Подумав немного, Наполеон продолжал:
– Вообще – у меня много проектов, о которых я думал и раньше, в дни молодости… Удивляюсь, что другие не додумались до этого. Но они додумаются. Они додумаются. Это – неизбежно, потому что это естественно. Судан – это человеческий океан. Конго – другой. Там можно навербовать миллионы, вы понимаете это, господа, миллионы беззаветно храбрых солдат. А Абиссиния, эта таинственная страна чернокожих христиан, где каждый человек прирожденный воин, где люди в бой идут как на пиршество, где, умирая, поют гимны смерти…
Ост-индская компания уже имеет полки сипаев. Придет день, когда чернокожих, сипаев или аскари будут иметь все европейские великие державы. И как интересны будут тогда бои!..
Вожди будут швырять один полк черных против другого. Белые солдаты будут образовывать только кадры инструкторов, офицеров-командиров, да, пожалуй, еще кавалерию. Негры, говорят, плохие кавалеристы. Но и это, может быть, требует проверки. Наконец, для кавалерии можно брать арабов. Мамелюки Египта показали-таки себя моим генералам! Это настоящие черти.
– Позвольте! – перебил размечтавшегося Наполеона Костер. – Это все хорошо! Но у нас имеются непосредственные задачи!
– То есть, разрешение вопроса, как нам выбраться отсюда? К разрешению этого вопроса мы приближаемся, перебираясь с острова, на континент. Во-первых, там мы все будем в большей безопасности, чем на острове, который уже два раза подвергался нападению, и куда очень легко может высадиться десант англичан…
Словно для того, чтобы придать словам Наполеона особое значение, когда он произнес эту свою речь, расставленные в разных местах острова, пикеты дали условленными криками знать, что к острову приближается европейское военное судно.
Приняв известные меры предосторожности, Наполеон и его спутники принялись с берега наблюдать шедшее к острову судно. При помощи подзорных труб не представилось ни малейших затруднений в определении национальности судна. Это был великолепный палубный фрегат, с несколько грузным корпусом и слишком тонкими мачтами.
Шло судно под английским военным флагом.
Долго наблюдал Наполеон за эволюциями судна. Он видел, как, подойдя на расстояние не больше километра от острова, фрегат почти мгновенно убрал все свои паруса, как из шлюзов упали в воду тяжелые якоря и как с крон-балок были спущены четыре лодки, наполненные вооруженными людьми.
Труба выпала из задрожавших рук Наполеона. Лицо побледнело. Глаза округлились.
– Проклятие! – стоном вырвалось из его побелевших уст. – «Беллерофон»!..
Да, это было, в самом деле, то судно, на борту которого впервые испытал унижение плена свергнутый император французов.
Это был стошестидесятипушечный английский фрегат «Беллерофон».
– Бежать! Снова бежать! – почти крикнул Наполеон.
Покуда четыре шлюпки с «Беллерофона», медленно и осмотрительно совершая промеры, приближались к острову, весь поселок опустел. Островитяне испытывали инстинктивный ужас перед европейцами, и «богу богов Килору» не представилось ни малейших затруднений заставить всех негров уйти вглубь острова, забиться в чащу, куда английские матросы вряд ли рискнули бы забраться.
Из своего убежища Наполеон сумрачным взором наблюдал за тем, как четыре шлюпки пристали к берегу, как матросы рассыпались по береговой полосе и забрели даже в поселок.
Убегая, островитяне увели с собой внутрь всех животных, и унесли наиболее ценное имущество, включая пленных. Но кое-что из живности поневоле осталось в пределах поселка, и Наполеон видел, как моряки гонялись за полудикими тощими свиньями и кололи их кортиками, чтобы, освежевав, отвезти на судно.
– Они ищут не меня, – пробормотал он успокоенно. – Им нужна свежая провизия и вода! Больше ничего.
В самом деле, запасшись дешево доставшимся мясом и налив водой бочки, моряки вернулись к фрегату, который, постояв еще немного, поднял якоря, распустил паруса и гордо поплыл к югу.
Опасность нового плена для императора миновала. Он мог приступить к осуществлению своих сложных планов завоевания Черного континента…
XII
Наполеон берет город Гуру. Дерикур водружает знамя на крыше храма «немого Килору». Разгадка тайны «немого Килору». Мистер Костер и Сальватор отправляются в Европу посланниками Наполеона
Опять ночь. Но на этот раз не ночь на острове Мбарха, а на африканском берегу.
В довольно бурную погоду два десятка пирог с кафрами с острова промчались через пролив, отделявший остров от материка, прошли довольно значительное пространство вдоль берега, нашли устье реки с болотистыми берегами, в тинистых водах которой имелось неимоверное количество крокодилов, поднялись вверх по течению реки, пользуясь сильным приливом, и высадили людей выше негритянского города Гуру в стране Матамани. В ту пору Гуру, типичный южноафриканский поселок из полутора тысяч хижин, по форме напоминавших жилища термитов или гигантские ульи с коническими крышами из соломы, насчитывал до пятнадцати тысяч обитателей, и, значит, при надобности, мог выставить в бой до трех тысяч воинов. Нападение на Гуру было большой дерзостью со стороны Наполеона, вся «африканская армия» которого насчитывала не больше ста человек. Но Наполеон верил в свою звезду и верил в свои силы…
Незадолго до рассвета его отряд подошел на самое близкое расстояние к первым хижинам Гуру.
Грохот пушечных выстрелов разбудил обитателей Гуру. Едва они выскочили из своих обиталищ, как огненные змеи принялись вылетать из находившегося над поселком леска. Эти змеи, а по-европейски – боевые ракеты, изготовленные собственноручно Наполеоном и срывавшиеся со специальных ракетных станков, падали на улицы Гуру, переполненные испуганными кафрами, и, падая, взрывались с оглушительным треском, осыпая окрестности тучами искр, зажигая соломенные крыши хижин. Почти одновременно в десяти местах Гуру вспыхнул пожар, пожиравший убогие хижины негров, как кучи сухой соломы.
В диком ужасе все население устремилось к стоявшему несколько в стороне большому зданию. Это был храм «немого Килору».
И, вот, когда обитатели Гуру с воплями и стонами добежали до храма, чтобы в нем искать убежища, чтобы молить «немого Килору» вступиться за них, защитить от неведомого страшного врага, – двери храма распахнулись, вся внутренность его озарилась зловещим багровым светом, и на пороге храма показался… Килору! Оживший Килору! Воскресший Килору!
Бог богов, мстительный и беспощадный громоносный Килору! На нем была черная треугольная шляпа и серый сюртук. Но он глядел на замершую от ужаса толпу сверкающим взором, и его правая рука делала повелительный жест, который был понят кафрами: Килору приказывал всем пасть ниц и воздать ему божеские почести.
И кафры повалились ниц. Они лежали, не смея подняться, не смея взглянуть на ожившего Килору. А другие кафры, спутники Наполеона, обходили один квартал Гуру за другим, и среди лежавших на земле обитателей злополучного города отбирали знатнейших и старейших в качестве заложников.
На ветвях огромного баобаба, стоявшего рядом с храмом Килору, качалось около двадцати трупов. Это были вожди Гуру, жрецы храма «немого Килору», и сам «вождь вождей» и «отец ста», одноглазый кафрский царек Мха Гуру, тот самый, по инициативе которого остров Мбарха дважды подвергся нападению.
Завоевание царства Мха совершилось с молниеносной быстротой и не представило для Завоевателя ни малейших затруднений, не потребовало никаких жертв.
Мог стать жертвой своего боевого пыла только один человек из отряда Наполеона, шевалье Дерикур: он тайком смастерил из какого-то тряпья довольно громоздкое трехцветное знамя и намеревался водрузить его на верхушку самого высокого здания Гуру, то есть, на крышу храма «спящего Килору». Как шевалье ухитрился вскарабкаться на эту острую коническую крышу и добраться до ее вершины – история не знает. Но воткнув свое гордое знамя в соломенную крышу, тарасконец провалился сквозь слой соломы и упал внутрь храма с порядочной высоты.
Его величайшим счастьем было то обстоятельство, что в том месте, куда он упал, на полу храма лежала груда толстых ковров, смягчивших падение. Все-таки, шевалье, упавший с высоты в добрых десять метров, несколько минут лежал без сознания. А когда он очнулся, то в испуге вскочил и заорал благим матом: в двух шагах от него на каменном пьедестале стоял… император Наполеон, с грозно сверкающим взором и повелительно протянутой вперед рукой.
Это и был «немой» или «спящий» бог богов, Килору.
На обрубке дерева, на котором помещались ноги этого Наполеона, или этого Килору, как будет угодно читателю назвать его, имелась блестящая, отлично начищенная медная лента, а на ней выгравированная черная надпись, гласившая:
«Император Наполеон. Двухмачтовый бриг. Порт Гавр».
Попросту говоря, это была носовая деревянная статуя Наполеона, грубо вырезанная из дерева и еще более грубо раскрашенная эмалевыми красками. Такими фигурами европейские моряки всех времен с незапамятной древности, чуть ли не со времен смелых мореплавателей финикиян, любили украшать носовые части своих судов.
Деревянный Наполеон в полтора человеческих роста величиной служил носовой статуей двухмачтового французского коммерческого брига «Император Наполеон», приписанного к Гаврскому порту. Бриг этот несколько лет благополучно рейсировал в водах Атлантического океана и был достаточно известен на островах Вест-Индии.
Летом 1812 года он вышел из порта Сан-Пьер на острове Мартиника, намереваясь плыть в Марсель, – и с тех пор о нем не было никаких вестей. Имея в виду, что через полторы недели после отплытия его с Мартиники разыгралась сильная буря, погубившая множество судов, можно предположить, что судно это было потоплено разъяренными волнами вместе со всем экипажем, или разбилось о какой-нибудь пустынный берег. Морские течения долго носили туда и сюда обломки несчастного судна, сделав из них для себя игрушки, а волны бережно баюкали деревянную статую Наполеона, и бури пели ему свои грозные песни, пока не выбросили статую на отлогий песчаный берег африканского острова Мбарха.
Остальное понятно: идолопоклонники кафры, обитатели острова, найдя статую, просто решили, что это – грозное и таинственное божество Килору и, поместив статую в храме, принялись воздавать ей божеские почести. Обитатели континента отняли «немого Килору» у островитян. Случаю угодно было, чтобы «Анна-Мария» принесла к тем же берегам самого Наполеона, бежавшего из плена. И естественно, что островитяне, увидев экс-императора французов, обнаружили в нем сходство с его статуей, а потому и порешили:
– Это «говорящий Килору». Он вернулся к людям, которые так почитали его.
Наполеон, который в высшей степени обладал качеством великих кондотьеров – умением использовать в своих выгодах все благоприятные обстоятельства, учел, какие выгоды представляет для него мистицизм кафров и обожание «немого Килору». При нападении на город Гуру он с небольшим отрядом пробрался к храму, где лежала статуя «Императора», предоставив недурно знавшему артиллерийское дело Джону Брауну напугать обитателей Гуру при помощи ружейных выстрелов и «огненных змей». Заняв храм «немого Килору», Наполеон выждал момент, когда кафры ринулись к алтарю «немого Килору», и, осветив храм бенгальским огнем из запасов той же «Анны-Марии», разыграл вышеописанную сцену, которая имела неописуемый успех.
Не вдаваясь в подробности, историк должен отметить, что с этого дня Наполеон сделался властелином Гуру и всех обитателей страны. Если он еще и не сделался, как мечтал, императором Африки, то начало для этого было положено: теперь наполеоновским владением стал край, насчитывавший двести километров береговой линии и до трехсот километров в глубь страны. Это был край, пространством превышавший, пожалуй, Апеннинский полуостров. Но все население этой страны, этой «первой африканской империи Наполеона», исчислялось скромной цифрой в сто тысяч человек, рассеянных по непроходимым лесным дебрям, и среди болот.
Весть о том, что Гуру, на четверть истребленный огнем, стал добычей «живого Килору», с невероятной быстротой разнеслась по всей стране Матамани, вызывая и тревогу и острое любопытство. Отовсюду к столице края потянулись своеобразные делегации, шедшие для того, чтобы проверить слух о появлении «живого Килору» и заручиться его благоволением.
Не теряя минуты напрасно и проявляя поразительную, нечеловеческую деятельность, Наполеон принялся за реорганизацию своего нового владения, набирая первым долгом внушительную армию. У всех его спутников было дел, как говорится, по горло: приходилось работать, не покладая рук.
Для всех было ясно, что Наполеон готовится привести в исполнение какой-то грандиозный план. Но в чем состоял этот план, никто не знал, кроме него самого да доктора Мак-Кенна.
Одновременно с организацией сил нового африканского королевства Наполеон не оставлял идеи изыскания и других способов спасения и возвращения в Европу.
Через месяц после того, как Наполеон сделался королем страны Матамани, в том же самом «храме немого Килору» как-то раз ночью с вечера и до рассвета шло таинственное совещание, в котором приняли участие Наполеон, Мак-Кенна, Костер, Джонсон и Джон Браун.
На этом совещании было принято одно весьма важное решение.
– Да, – сказал, поднимаясь и расхаживая по храму, Наполеон, – это будет самое лучшее. Но кто возьмет это на себя? Послать Бена и Дана?
– Ни в коем случае! – возразил Мак-Кенна. – Во-первых, это малокультурные люди, во-вторых, нельзя на них положиться: они честны, но пьют. Чтобы они могли выполнить поручение, их необходимо снабдить деньгами и притом деньгами большими. Кто поручится, что, добравшись до цивилизованных стран, они не поддадутся соблазну вкусить от всех благ жизни? А закутив, они способны в пьяном виде проболтаться и погубить все дело. Нет, ни Бену, ни Дану такого деликатного поручения давать нельзя.
– Отправляйтесь вы, Мак-Кенна! – предложил Наполеон.
Мак-Кенна вскинул свой взор на Наполеона, как будто желая сказать что-то очень резкое, но ограничился тем, что произнес:
– Я должен оставаться с вами, сэр. Этого требуют ваши интересы.
– Вы думаете, я так болен? – осведомился Наполеон.
– Нет! Этого я не думаю! – ответил хирург. – По ваше здоровье все-таки оставляет желать лучшего. Медик должен всегда быть у вас под рукой.
– Тогда остается отправить Джона Брауна, – задумчиво вымолвил Наполеон.
– Невозможно! – хором откликнулись Джонсон, Костер и Мак-Кенна.
– Почему?
– Он слишком простодушный парень. У него могут выпытать тайну нашего пребывания.
– Но кого же, кого? – спросил Наполеон.
– Отправляюсь я, – поднялся Костер. – И возьму с собою Сальватора. Вдвоем мы добьемся цели.
Подумав немного, Наполеон вымолвил:
– Пусть будет так. Готовьтесь в путь, адмирал Костер! И скажите моему флигель-адъютанту Сальватору, что он будет сопровождать вас. Судьба Наполеона, быть может будет в ваших руках…
В первых числах ноября месяца 1821 года, шедшее вокруг Африки английское торговое судно «Юнона» увидело нырявшую в волнах пирогу с десятком гребцов негров. Кто-то подавал с кормы пироги сигнал, махая белым платком.
Командовавший «Юноной» капитан Вильям Симеон из Лондона, завидев пирогу, взялся за подзорную трубу.
Через полчаса на борт «Юноны» поднялись двое белых. Один был старик лет шестидесяти, другой юноша семнадцати лет с красивым смуглым лицом и блестящими глазами.
Когда старик передал капитану Симеону плату за проезд до Капштадта, лицо моряка просветлело.
– Ваши имена, джентльмены? – спросил старика капитан, пока привезшая к «Юноне» двух новых пассажиров пирога отходила от борта брига.
– Томас Линч, сэр! Плантатор из Бразилии, – рекомендовался старик. – Мой спутник – мой слуга, неаполитанец Сальватор Сартини.
– Как вас черт занес сюда?
– Потерпели крушение. Шхуна «Филадельфия».
– Странно, как негры не съели вас.
«Плантатор» пожал плечами.
Бриг продолжал свое плавание.
