Текст книги "Иной цвет"

Автор книги: Михаил Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Дня через два начну работать.

– Где?

– В одном тут месте. Место неплохое. Очень хорошее! Смогу по пятьсот-семьсот процентов плана давать.

– Это где же? – спросил отец.

– Контролером в трамвайно-троллейбусном управлении. Я ведь сразу безбилетников вижу. Они почти все одинакового цвета...

– Вот только сунься в трампарк! – отец схватил газету и быстро начал ее складывать.-Нашелся контролер! Только попытайся. Я тебе дам семьсот процентов! Ишь!.. Где полегче ищет. Пальцем указывать! Завтра-послезавтра поезжай на обследование. Неизвестно, что с глазами сделалось,– а он сидит. Контролер! Чего ждешь, спрашивается? Пока отслоение сетчатки в глазах начнется? Или глаукома, или совсем перестанешь видеть? Так? Уж ведь и ешь в темных очках.

– Ну, отец, хватит,-сказала мать.-Он и сам не рад. А ты, Костя, об этом подумай, что отец говорит.

Сложив газету, пожалуй, уже в шестнадцать раз, отец поспокойней сказал:

– Пора тебе всю эту чепуху бросить. Хватит носиться! Все без толку. Не школьник уже.

– Клюквенный кисель будешь есть? – вмешалась бабушка.

– Конечно! Три стакана.

Бабушка налила киселя полный стакан и, вопросительно взглянув на меня, сказала:

– Ишь, какой красивый!

– Да, красивый,-кивнул я, глядя на серое содержимое стакана.

– А то чего это тебе,– совсем спокойно сказал отец,-по базарам ходить, редиску покупать. Не старик же ты, Костя, не пенсионер. Стыдно самому, наверное...

– Все, отец, верно говоришь. Пора мне взяться за ум. Извините, скоро приду...-вставая из-за стола, торопливо проговорил я и вышел.

Из автомата снова позвонил Ларисе. Она была дома. Я сказал, что, несмотря на поздний час, хотел бы ее увидеть и поговорить кое о чем совершенно неотложном...

Еще издали я увидел золотисто-лимонное пламя.

Она сидела в покривившейся беседке неподалеку от своего подъезда.

– Костя, еще что случилось? Ты даже напугал меня.

– Да ничего такого особенного и не случилось...-рядом с Ларисой садясь на скамейку, вздохнул я.-Понимаешь, наверное, ерунда какая-то это мое цветовидение. И нечего мне больше медлить. Надо на обследование ехать. Дело в том, что я в кино сегодня ходил, ну и, кажется, выяснил самое главное...

– Ну так и что?– сердито спросила Лариса.

– Лариса, как ты думаешь, если по правде сказать, нормальный я или нет?

Она рассмеялась:

– Ну, конечно,-до этой минуты!.. Да что случилось-то?

– Кажется, никакие такие цвета я не вижу, а выдумываю.

– Выдумывал?..– нахмурилась Лариса.– Так кажется тебе или ты выдумывал? Выдумывал, чтоб людей удивить, что ли? Чтоб поразить меня, да? Зачем?

– Да не шуми ты. Выдумывал и выдумываю невольно!.. Сегодня вечером я звонил тебе. Не дозвонился и пошел в кино. Фильм старый, черно-белый еще. Интересный. И вот, представляешь, где-то с середины сеанса персонажи на экране стали появляться слегка расцвеченными... Сначала-никакого цвета. Но как только я вспоминал, узнавал, кто это, какую роль играет, так сразу же во всей его фигуре проявлялся его особенный цвет.

– Мне это, Костя, не страшно. Честное слово. И ты меня не пытайся испугать такой ерундой.

– Я и не пугаю...-хмыкнул я.-Но ведь фильм-то был не цветной. Значит, я сам...

– Ах, Костя! Какой же ты счастливый,-засмеялась Лариса.– Всем темно, а тебе светло.

– Ты напрасно иронизируешь,-мрачно сказал я.-Выходит, что вообще все я как бы сам и "расцвечиваю", сам, от себя, наделяю цветом, в том числе и Ниготкова... Значит, одни сплошные ошибки были у меня...

– Сплошные?..– встав со скамейки, не то удивилась, не то возмутилась Лариса.-А я?.. Как же ты обо мне все точно узнал и верно увидел? Или все выдумал?.. Может быть, Костя, ты и взаправду ошибся. И я никакая вовсе не золотистая и не лимонная.

– Нет, я не ошибся,-твердо сказал я.

Мы с Ларисой никак не могли расстаться и проговорили еще часа три...

Домой я отправился в половине первого ночи.

Пошел кратчайшей дорогой – через туннель под железнодорожными путями.

Уже подходя к туннелю, я в его светлевшем, едва различимом противоположном прямоугольнике увидел розовато-фиолетовую фигуру. Этого и следовало ждать!

Не останавливаясь, я продолжал свой путь. Было совершенно очевидно, что идти обратно нельзя.

Я оглянулся: метрах в семидесяти за мной следовали две фигуры-одна сиреневая, другая-сизовато-терракотовая.

Я прошел через весь туннель и остановился в тени высокой железнодорожной насыпи.

Трое сразу же подошли и остановились в пятисеми метрах от меня – один спереди, двое других сзади, в тени. Нельзя сказать, что тут была тень, что с этой стороны насыпи было темно. Просто здесь было иное освещение.

Слева с пепельно-зеленоватой насыпи, поросшей высокой редкой травой, торопливо спускался, почти сбегал четвертый тип – какого-то непостижимо оранжево-фиолетового цвета. Уж мне-то было известно, что такого цвета быть не может, но отделаться от ощущения, что я вижу оранжево-фиолетовый цвет, я не мог.

Тот, которого я увидел первым, фиолетовый, сказал:

– Парень, дай прикурить. Спички есть?

– Я не курю,– еще не решив, что предпринять, как можно хладнокровней ответил я.

– Не ври, не ври!..-ласковым голосом остановил он меня, как бы нехотя приближаясь ко мне.Покуриваешь ведь...

Они все трое негромко, невесело засмеялись. И смех их был такой же, как у тех в лесу: трусливый и вместе с тем издевательски жесткий, смех равнодушный и блудливый.

– А ну-ка, посмотрим, какой ты куришь табачок. Где у тебя кармашки? Ну-ка, ну-ка...

Он полез к моим карманам. Не прошло и минуты, как я их увидел.

Нет, они не медлили. Могло только показаться, что они совсем не торопились.

Из туннеля вынырнула ничем не примечательная "Волга".

Машина резко, бесшумно тормознула.

– Зосимыч!-негромко крикнул сбежавший с насыпи оранжево-фиолетовый.-За тобой легковая тянется...

Из туннеля выскочил "Москвич". Не знаю, почему не крикнул я сидевшим в нем людям. Или не сообразил, или постеснялся показать себя трусом?

Что было дальше, я не совсем четко помню. Они меня крепко держали, быстро подталкивали, едва ли не волокли к своей машине. И непрестанно, хитроумно били,-так что я не падал, но по временам у меня захватывало дух и в глазах темнело.

Как вдруг около самой машины они меня оставили, а сами куда-то бросились.

Из туннеля ослепительно сверкнули две фары.

До меня тут же донеслись чьи-то веселые, озорные слова: "Ребята, наших бьют!"

Раздался хохот.

Кто-то забарабанил по кабине грузовика.

Три моих преследователя мигом вскочили в автомашину, и через несколько секунд след их простыл.

Четвертый, оранжево-фиолетовый тип, тот, который был в стороне, на четвереньках стал подниматься обратно по насыпи...

Ко мне мигом подбежали человек десять незнакомых мне молодых людей. Кто-то из них помог мне. Я поднялся.

Начинал накрапывать едва заметный дождик.

– Кто они такие?-спросил меня самый оживленный и, наверное, самый смелый парень. Он, как мне показалось, никогда не унывал и поэтому-то был красно-оранжевого цвета, скорее даже огненный.

– Не знаю...-сказал я.-А вы кто такие?

– Мы строители,– синевато-зеленая девушка ладонью поправила косынку на голове.-Домой едем; Со второй смены.

Почти все ребята были всевозможных зеленых, синеватых и оранжевых оттенков.

– За что они тебя так? – спросил меня огненно-цветный парень.

– Не знаю. А может, и знаю... Не нравлюсь я им.

– Ребята,– сказала синевато-бирюзовая девушка,-его надо до больницы довезти. Мало ли что...

– Довезем! Вот ребята из погони вернутся и поедем.

– Нет,-сказал я,-пойду домой. В больнице мне делать нечего.

Минут через десять, громко говоря, к нам подошли двое, а потом еще двое из числа этих же ребят.

– Ну что, Роман? – спросил огненно-цветный одного из подошедших.

– Жаль, ну и жаль-не догнали. Хотел бы я его схватить за шиворот. Это они его так уделали? Завтра, парень, будешь цветной, как картинка. А мы за тем персонажем около километра бежали. И не догнали!..

– Вы поедете или пешком пойдете?!-злился высунувшийся из-за приоткрытой дверцы шофер с аккуратненькими усиками.

– Мы, Владислав, ночевать тут будем! – крикнул шоферу огненноцветный парень.– Глуши свою хлопушку!

Бурно обсуждая случившееся, все в один миг взобрались в кузов. Протягивая сверху руки, говоря что-то шутливое и привычное, парни помогли взобраться смеющимся девушкам. Мы сидели на дощатых лавках, прибитых к прямоугольной раме. Я почему-то оказался в середине, смотрел и прислушивался к этому деятельному, веселому народу.

По просьбе ребят шофер сделал крюк и довез меня чуть ли не до самого дома.

ПРИЗНАНИЕ ЭГОИСТА

На следующий день я с утра занялся всевозможными примочками, чтоб хоть немного устранить с лица, говоря языком моей профессии, хроматическую-контрастность, а попросту-синяки.

Потом я пошел в ближайший автомат, чтобы позвонить Ларисе.

Я уже набрал на диске номер, как вдруг какой-то бурый, со слабым сливяным оттенком сорокалетний коротыш открыл дверь и попросил меня потесниться,

– Вы чего лезете?-спросил я.-Чего надо?!

– Парень, надо поговорить. Недолго...

Он сунул левую руку в карман.

Упершись в автомат спиной, я руками и одной ногой толкнул его с такой силой, что дверь будки распахнулась, ударилась и из нее со звоном полетели стекла. Трубка вырвалась из рук и разбила боковое стекло.

Незнакомец исчез молниеносно.

Мне все эти дьявольские шутки уже изрядно надоели.

Часов в одиннадцать я пошел в милицию и обо всем рассказал. Там решили "фиолетовыми ребятами" заняться. Мне обещали помочь. Попросили в ближайшие дни допоздна нигде не задерживаться и никуда не уезжать...

Я был зол на вчерашних своих обидчиков.

После обеда я взял свой портфель и отправился в универмаг, в хозяйственный отдел. Надо было купить электроплитку, так как газовую магистраль со дня на день должны были отключить на продолжительный ремонт.

Эх, если б появился хоть один фиолетовый! Уж я схватил бы его за шиворот – и будь что будет.

Я купил электроплитку и вышел из универмага.

Теперь мне предстояло уплатить за пользование электричеством.

Я шел по солнечной улице и был очень внимателен.

Вокруг шли зеленоватые люди. И только некоторые имели оттенки бирюзового, красноватых и золотисто-оранжевых цветов-такие, какие, по большей части, имели дети.

Вот прошла с улыбкой на счастливом лице золотисто-персиковая девушка. Она кого-то любит.

Вот по той стороне улицы с рулоном в руке быстро шагает ярко-смарагдовый, волевой энтузиаст. Скорее всего, это изобретатель.

Навстречу возбужденному эрудиту плавно плывет толстая фисташковая женщина. Она кому-то сострадает, одобряет чей-то поступок. Она...

Но вот с другой стороны улицы, наискось от цветочного магазина мчится канареечно-желтый толстоватый себялюбец. Он в сверхмодных одеждах. В руках у него букет синевато-зеленых цветов. Не знаю, может быть, у него даже имя было Нарцисс...

Себялюбец пересекает улицу.

Такая случайность!

Навстречу канареечному, порывистому себялюбцу на середину улицы выбегает длинноногий соломенно-желтый эгоист.

Я засмеялся, стоя на бордюре.

Они готовы были столкнуться.

Все бибикало, неслось и теснилось к тротуару... Я перестаю улыбаться. Челюсть моя отвисает, потому что я предчувствую печальный финал.

В последнее мгновение себялюбец сделал что-то вроде пируэта, увернулся...

Эгоист же был сбит.

Он лежал в трех метрах от эпицентра, вгорячах пытаясь подняться. Я бросился к нему, едва ли не на спине дотащил до края тротуара.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я его. Прикрыв глаза, как бы сосредоточиваясь на глубокой мысли, он вдруг возмутился:

– Неужели он не мог меня объехать?!

– Успокойтесь, вам вредно волноваться,– легонько похлопал я его по плечу и под голову, на которой неприятно рассыпались длинные, хилые волосы, положил свой портфель. Я попытался расстегнуть ему пояс, но он отшвырнул мою руку. Хотел расстегнуть тугой ворот рубашки, он возмутился:

– Не прикасайтесь к горлу!

– Врача, скорую вызвали?-спросил я.

– Да, побежали звонить,-успокоили меня.

– А то он уже катастрофически меняет цвет...– неосторожно заметил я.

– Цвет?.. Значит, это конец!-широко открыв глаза, проговорил несчастный и вдруг ужаснулся: – Это же он! Опять он!.. Константин, я боюсь вас! Пощадите же!

– Вы меня знаете?-удивился я.

– И знаю, что эту уличную катастрофу устроили вы!

– Да вы с ума спятили! Причем здесь я? Я стоял на бордюре.

– Многие стояли на бордюре... Стояли, да не так и не для того!..обидчиво прошептал он, становясь сизо-буланым...-Мы все знаем, Константин.Он помолчал.– Но я до конца хочу быть правдивым. Все скажу!.. И тогда ночью в лесу, несмотря на кромешную тьму, вы все видели. Я знаю. Но за что вы меня там ударили?

– Так это были вы?-поразился я.-Тот, бурофиолетовый, гонявшийся за мной, как бык?..

– Второй раз,– страдальчески поморщился пострадавший,-вы склоняетесь надо мной. А в третий?.. Над моим телом?

Его лицо передернулось.

– Следовательно,-уточнил я,-там был не Ниготков?

– Нет. Был я, Игорь Словесный. Игорь Тимофеевич... И другие. Константин, заклинаю вас, не губите меня. Пощадите!..

– Между Ниготковым и вами, Игорь Тимофеевич, есть что-то общее. Почему ночью в лесу я вас принял за Ниготкова?

– Мы двоюродные братья...

– Вы двоюродный брат Ниготкова?

– Сожалею об этом! – искренне воскликнул он.-Я с ними хочу порвать. Навсегда! Я решил... Порву! И с братом...

Словесный закрыл глаза, сжал тубы.

Я обратил внимание, что он еще быстрей начал утрачивать соломенно-желтый цвет, когда сказал, что боится меня. Он становился все более и боле пепельным и уже почти сливался с асфальтом. Так вот почему он был соломенно-желтым, а не фиолетовым: он решил с "ними" порвать!

– Скажите же о Ниготкове самое главное! попросил я.– Говорите!

– Не могу...-с трудом разжал он губы.– Язык не поворачивается. Я с ними порвал – и довольно этого... Они тогда мне...

Он действительно боялся меня. И только значительно позже стало известно, какое именно заблуждение руководило всем его не совсем понятным поведением.

В нем появился настороживший меня сливяносизый оттенок.

– Ну хорошо, Константин,..-внутренне с чем-то согласившись, прошептал он и тут же тоном, заключающим в себе все значения жизни и смерти, тихо, с сожалением воскликнул:-Какой там Константин!.. О, я знаю, кто вы!.. Почему вы видите в темноте? Никто не видит. А вы видите. Почему?

– Я потом вам все расскажу, Игорь Тимофеевич!

– Нет, слушать нечего... Ты – антихрист. Вот ты кто! Я знаю. Мы знаем... Вот как ты появился...

– Ахинея это, товарищ Словесный! Элементарная чепуха. Лучше сразу говорите о Ниготкове. Ну же!

– Только ради собственного спасения...-не открывая глаз, в странном волнении проговорил он и замолчал.

– Не хотите говорить-ну и-не говорите! Вам же хуже будет,– грубовато встряхнул я его за плечо.

– Да, да!.. Они сегодня...– медленным и основательным движением ладони стерев со лба липкий пот, забормотал Игорь Тимофеевич.-Они сегодня совершат... Они поедут за медом. На пасеку... И он с ними... Любит он сладкий мед!.. Нет, нет! -вдруг прошептал он и в знак отрицания замотал головой и вскинул над собой руки.-Нет! Что это я говорю?.. Нечего мне сказать... Ну что вам всем от меня надо?! Что? Уберите меня от него! Пусть уйдет и не мучает!

– Вы посмотрите-вот прилип!-с возмущением сказала надо мной какая-то женщина.-Человека сбили, а он привязался с разговорами!..

Осуждающе заговорили и другие.

Неожиданно голова Словесного повернулась набок. Казалось, он потерял сознание. Лежал с открытыми глазами и молчал.

Да, он хотел сказать еще что-то, но так и не решился. Будучи по натуре двойственным, Игорь Словесный, очевидно, часто так поступал в критических ситуациях. Получалось, что он как бы что-то и сказал мне, тем самым вроде бы сняв с себя половину вины, и в то же время как бы ничего определенного мне не сообщил и тем самым снимал с себя ответственность за мои выводы.

После короткого молчания я просил Словесного:

– Скажите, где эта пасека, Игорь Тимофеевич!..

Он лежал с закрытыми глазами и молчал. В его пепельно-сизом цвете появились песочные тона. Помоему, Словесный слышал меня.

Надо мной раздался отчетливый голос:

– Извините!

Я поднял голову. К нам склонялся высокий молодой милиционер.

– Вы медик, брат?-спросил он меня.

– Нет...

– А, тоже пострадавший... Прошу встать, если можете. Граждане, прошу всех отойти!..

– Скорая помощь! -громко сказал кто-то.

Я отошел в сторону.

Вдоль улицы, в который раз уж, порывом, сметая бумажки, подул ветер. В небе клубились предгрозовые тучи. Дождь мог пойти с минуты на минуту. Я отправился домой.

Еще недавно я мучился в догадках: какое преступление эти фиолетовые совершили-какое-нибудь бандитское нападение, поддельные деньги, грабеж, мошенничество?..

Теперь же, после слов Словесного, все как будто прояснялось: с какой-то пасеки могло быть совершено крупное хищение меда. Мед, мед... Все-таки была в этом "меде" какая-то фальшь!..

Мне бы надо было обо всем просто-напросто сообщить в милицию. Но я не очень-то торопился. По правде сказать, мне хотелось самому схватить Ниготкова за руку.

Короче говоря, с этого часа из-за ложных представлений и своей самонадеянности я начал совершать ошибки.

Из автомата позвонил Ларисе. Она была дома.

Мы договорились с ней встретиться в четыре часа у кинотеатра "Аленка".

Позвонил на фабрику Вадиму Мильчину, чтоб и он принял участие в поимке Ниготкова. Но ведь была суббота! Я помчался к Вадиму домой. Дома его не было. Оставил записку и с одного края города помчался на другой, к кинотеатру "Аленка".

Я ждал Ларису на скамейке. Она что-то не приходила. Напротив меня останавливались и катили дальше трамваи. Вдруг на остановке среди ровной и спокойной цветовой гаммы пассажиров появилось яркое пятно. С передней площадки прицепного вагона среди прочих пассажиров сошел мужчина в широченных, наверное, чесучовых одеждах, в соломенной шляпе. Он был фиолетового цвета!

Я быстро подошел к нему и резко спросил:

– Извините, ваша совесть чиста?

– Нет,– ничуть не удивившись вопросу, коротко. сказал он, придерживая от порывов ветра свою шляпу.– Не чиста. Это точно.

– Почему? Можете сказать?

– Вот как!..-попытался он сдвинуть на затылок свою соломенную шляпу.Первый раз в жизни-и попался. Извините, товарищ контролер! Вот первый раз надел новый костюм-и оказался без копейки. Забыл взять деньги и пока по карманам искал, "зайцем" две остановки проехал. Вот и решил до третьей, хоть и тяжеловато, пешком дойти. А как вы догадались?

– По выражению...

– Извините, а где это вас так... побили? И как можно: по лицу?..-с болью в голосе проговорил он.

– На службе... В бункер упал,– промямлил я.

– Надо бы поосторожней,-сморщился он.– Так нельзя!

– Извините...-сказал я.

– Да что уж вы! Всего доброго.

Я вернулся к скамейке и сел, склонившись к коленям. Мне было стыдно как-то, очень неприятно.

Ветер все усиливался. Дул порывами. Серые тучи разлетались. Солнце то пряталось, то выходило из-за туч, все освещая.

Сияя золотисто-лимонным пламенем, пришла подгоняемая ветром Лариса.

– Здравствуй, опечаленный адмирал!-с веселыми искорками в голосе, насмешливо проговорила она.– Скажи, будет ли буря?

– Привет,-склоняясь еще ниже, ответил я.– Буря будет обязательно.

Она села рядом со мной.

– Ну, что загоревал? Корабли разметало по морю? А?..

Наверно, только что читала книгу. Она постоянно играла какую-нибудь роль-или тех героинь, о которых только что вычитала в книжке, или копировала знакомых женщин.

– Ну, наплакался?

Я выпрямился, откинулся к спинке скамейки.

– Ой, ужас! Побит?.. Синяки... И какие это дети отколошматили тебя?

– Дети?..-вдруг вспылил я и, не задумываясь, сказал:-Лариса, твой дядя Ниготков, очевидно, вор!

– Очевидно?..-сердито спросила она.-А для нас это не очевидно! И с чего ты это взял? Я запрещаю тебе так говорить о нем!

– Ниготков ворует мед! Лариса, а вашей семье Демид Велимирович мед приносил?

– Да, приносил! И я его ела. Ворованное такое сладкое! – съязвила она.

– Когда приносил?

– В прошлом году! Все?

– Мед был ворованный...

– Какой ужас... Значит, мы опозорены? Ах, Костя, что мы должны сделать? Я сейчас же пойду и все расскажу маме.

– Сколько он вам меду привозил?

– Две банки. Но ведь мы же не знали, что он его украл!

– Банки большие были?

– Да,-кивнула она.-Трехлитровые.

– Ну, это ерунда!..

– Правда, Костя?-улыбнулась она.

– Конечно. Вот сегодня они хотят похитить с пасеки побольше... Может, несколько тонн.

– Какой кошмар! И это Демид Велимирович!.. А нам сказал, что мед от бабки Анисьи, от его матери.

– А где она живет?

– В деревне Подлунной. Это километрах в трехчетырех от станции Остинки...

– Остинка?!. А, знакомая станция!-почти что злорадно воскликнул я.-Все складывается как нельзя лучше. Вот оно что, оказывается!.. Вот оно что!

– Там и пасека есть,-продолжала Лариса. – Подлунная на этом берегу, а пасека на другом...

Я достал сигареты, закурил.

– Ты бы лучше не курил!-после молчания сказала Лариса.

– Почему?

– Ну, потому что не умеешь.

– Ты знаешь,-сказал я,-хочу я Ниготкова сам за руки схватить. А то все думают, я к нему придираюсь... Это ведь его друзья так меня разукрасили.

– Ах, вот оно что! – она кулачком стукнула себя по колену.-Ну, Ниготков!..

– Лариса, поедем в эту самую Подлунную. Сейчас же,– решительно сказал я, поднимаясь со скамьи.

– Зачем это?.. Да и поздно ведь, Костя.

– Ерунда! До Остинки на электричке-полчаса. Поезжай сейчас же домой. Возьми какую-нибудь пустую банку с авоськой. Поедем в гости к бабушке Анисье. Вроде бы за медом. Может быть, вначале ты одна к ней зайдешь. Там увидим... Посмотрим, что там делается.

– Еще и вор! – возмущалась Лариса.– Посмотрю, какие у них будут лица!.. Костя, а может быть, завтра утром нам поехать?

– Все произойдет сегодня...

Мы договорились с Ларисой встретиться в скверике у кинотеатра.

Я посадил ее на трамвай, а сам пошел в гастроном. Купил сыру и конфет. Из магазина направился к кинотеатру.

Лариса меня уже дожидалась. Рядом с ней на скамейке, завязанная в авоське, стояла стеклянная трехлитровая банка.

–Дома никого нет,-вздохнула она.-Дядю Демида мне просто противно видеть, но я поеду с тобой. Оставила записку, что поехала с тобой, Костя... Что до заката вернусь.

– Лариса! Кто тебя просил с этой запиской!.. Только сорвешь мне операцию...

Минут через пятнадцать мы на такси домчались до вокзала. Четко, ритмично под нами застучали колеса электрички.

ИИТЬ-ПAУТИИКА

В Остинке ветер был тише. А может, просто к

вечеру он везде стал стихать. Было очень хорошо. Вокруг лес. Не жарко.

Последние белые облака в синем небе таяли, и казалось, что они плывут не к горизонту, а в синюю высь летнего вечера.

Перед дорогой в Подлунную мы присели на скамеечке у вокзала.

– Ну, а на пасеку ты пойдешь?-спросила меня Лариса.

– Конечно!.. Сначала посмотрим, что делается в Подлунной,у бабки Анисьи.

– Знаешь, Костя, бандитов ты можешь ловить хоть всю ночь, но только с вооруженным милиционером. Ты же обещал мне! Ну, и где он? Очень нужно, чтоб они тебе голову отвернули.

– Да,-согласился я,-пора о них сообщить...

Почему-то весь пыл с меня слетел. Мне уже совсем не хотелось, на ночь глядя, ехать на эту пасеку. Ну, доберемся мы до нее... А там Ниготков бочки с медом катает, а его друзья на левый грузовик воск плитами укладывают. Как же! Торопят друг друга, шепчутся, говорят: побыстрей надо, а то часа через два-три на пасеке со своей девчонкой Дымкин появится. Уж тогда нам несдобровать... Как же еще!

Здание милиции находилось недалеко от вокзала. Оно мне памятно было с той передряги в остинском лесу.

Мы вошли в коридорчик. Я постучал в дверь.

– Я не пойду...-отстранилась Лариса.

– Входи,– я открыл перед ней дверь.

Мы вошли. За столом сидел лейтенант Горшин. Конечно, я узнал его. Позади, слева от него, стоял небольшой открытый сейф. Внимательно на нас глядя, Горшин левой рукой укладывал в него какую-то папку.

– Я вас слушаю,-сказал он.

– Мне нужен милиционер,– сказал я,– желательно вооруженный.

– Что случилось? Садитесь.

– Пока ничего... Но может случиться.

Мы с Ларисой сели на диван.

– Вам известно, что должно что-то произойти?

– Трудно сказать... Кажется, должно,– сдержанно проговорил я.

– Что, где? Когда? – поднялся Горшин.

– По-моему,-сказал я,-на пасеке, недалеко от деревни Подлунной должна произойти кража.

– Мой дядя,-уверенно сказала Лариса,-хочет украсть несколько тонн меда. Он уже однажды приносил нам ворованный мед.

– Откуда вам известно, что он хочет красть?

– Он сказал...-кивнула Лариса в мою сторону.

– А вам откуда известно? – спросил меня Горшин.

– Мне сказал Словесный Игорь Тимофеевич. Его сбили мотороллером... Он меня боится.

– Почему он вас боится?

– Потому что я в темноте вижу, как днем. Вот они и боятся меня.

– Та-ак!..– расслабившись, откинувшись к спинке стула, проговорил Горшин.– А вы, девушка, тоже в темноте видите?

– Нет, Костя один такой. Больше таких людей на свете нет. Он один,-прошептала она.

– Товарищ Горшин, неужели вы совсем не узнали меня?-спросил я лейтенанта.-В лесу-то не так давно эти ребята пытались нас с Мильчиным схватить...

– А, художники? – воскликнул Горшин.– Ну все, ясно! А то гляжу, и никак не могу вспомнить: лицо знакомо, но при каких обстоятельствах... Так в темных очках и ходите? Дымов, по-моему?..

– Дымкин, Костя,-уточнил я.

– Ну, как у вас со зрением?

– Все так же: по цвету вижу,– хвастливо ответил я.

– И вы, Константин, предполагаете, что крупное хищение меда должны совершить эти... Какого они цвета-то?

– Ниготкового, такого сиреневато-фиолетового. Но, конечно, не все и не всегда,– пояснил я.– Ниготков с сообщниками... Кстати, Игорь Словесный был тогда с ними в лесу, когда они пытались поймать меня и отвертеть мне голову.

– И он сегодня на ваших глазах попал в уличную катастрофу?

– Да! И вроде бы потерял сознание. Но я что-то не верю ему.

Горшин быстро, кратко записал суть нашего "сигнала" и снял трубку.

– Алло! Катя? Двенадцатый...-Он помолчал.– Горшин беспокоит. Слушай, Руслан, я тебе так и не дам отдохнуть сегодня!..-он засмеялся. – Буквально сейчас получил сигнал. Вот тут у меня двое молодых людей сидят. Один из них Дымкин, Костя. Помнишь, художники?.. Да, да. Есть предположение, что готовится крупное хищение меда с пасеки... Да, с пасеки! Но, по-моему, тут дело не медом пахнет. Так что, давай-ка, Руслан, пока что к Сташкову наведайся. Надо срочно прозондировать, как там у него на пасеке... Темкин? С минуты на минуту вернется. Да, да! А я пока предприму все, что необходимо... И Темкин подключится. Приходи!

Горшин положил трубку.

Не проговорили мы и десять минут, как вошел смарагдовый, почти что изумрудный старшина огромный сухопарый парень.

Горшин представил нас друг другу и коротко рассказал старшине Руслану Кукшицкому обстоятельства дела.

Скоро за окном затарахтел подкативший мотоцикл.

– А, вот и Темкин! Прекрасно! – сказал Горшин.– Костя Дымкин, вы пока что останетесь здесь, в Остинке. Вроде бы связным, поскольку вам, кажется, известны кое-какие подробности. Ты, Кукушицкий, на пасеку!

– А мне, товарищ лейтенант, больше ничего и неизвестно. Не больше, чем теперь вам.

– А этого ни мы, ни вы не знаем: кому больше, кому меньше. Тут это и выяснится.

– Нет,– возразил я,– лучше мне быть в Подлунной, на берегу реки. Пасека там рядом и эти типы едва ли Подлунную минуют.

– Хорошо,-кивнул Горшин.-Но самому не мудрить. В Подлунной тебе любой поможет. Если что-звони. Там может появиться какой-нибудь незнакомец... Как, по цвету сможешь что-нибудь определить?

– Конечно, смогу.

– Подожди, тебя подвезут туда. Старшина Кукушицкий, задание ясно?

– Так точно! Почти все ясно, а в остальном разберемся.

– Дорогой все объяснишь Темкину. Давайте: мигом в Подлипки через мост – к пасеке!

Мы с Ларисой вышли на улицу, а Горшин еще что-то говорил Кукушицкому и Темкину.

Мы медленно пошли и совсем неожиданно оказались на краю этого небольшого городка. Какая-то женщина объяснила мне, что от Остинки до Подлунной всего километра четыре. "Молодые!-поощрительно воскликнула она,-не успеете оглянуться, как там будете!.."

Был теплый безоблачный вечер и пройти четыре километра по летней лесостепной дороге, которая причудливо вилась среди холмов, было одно удовольствие.

Небольшая деревенька Подлунная тянулась вдоль оврага, по которому протекала худосочная речушка. Одним, расширенным, словно устье, концом деревенька упиралась в берег большой реки.

Мы с Ларисой остановились неподалеку от дома бабки Анисьи, матери Демида Ниготкова. Я сел на скамейку у чьих-то ворот, а Лариса с банкой пошла к дому.

Я видел, как она подошла к калитке... Да, это в том дворе все время лаяла собака... Когда Лариса подошла, собака залаяла еще сильней и тут же лаять перестала. Узнала Ларису, подумал я. Но Лариса почему-то стояла у калитки, потом вернулась ко мне.

– Дома у них никого нет,– сказала она.– Все закрыто, даже ставни... И собака на цепи...

– Ну конечно! – заключил я.– Все они уже делом заняты. Мед качают!.. Да, сейчас самое бы время на пасеке оказаться!..

Мы пошли вниз, вдоль оврага, по почти не заселенной его стороне.

Я поглядывал по сторонам, надеясь увидеть, как где-нибудь промелькнет человек "околониготкового" цвета.

Оказались на высоком берегу.

Перед нами текла широкая река. Вокруг было пустынно, тепло и тихо. От какого-то отдаленного дома доносилась песня. Там же громко разговаривали и смеялись мужчины.

На противоположном берегу далеко во все стороны, с прогалами, раскинулся смешанный лес.

Неподалеку внизу купались трое мальчишек. Весело говорили там о чем-то своем, смеялись и кричали.

Один из них вышел на берег, стал одеваться. Путаясь в рубашке, то и дело поглядывая в нашу сторону, напрямик спросил:

– Будете на тот переправляться?

– Надо бы,-сказал я.-Да только с вашей помощью...

– Ну, давайте побыстрей!-скомандовал мальчишка.– Не мешкайте. Вот к лодке идите...

– А обратно потом перевезете?-спросила Лариса.

– Если не ночью,-пошутил мальчишка.-А ночью сами переплывете.

– Ну, минут через сорок или через час,-сказал я.

– Ладно...

Скоро мы были на правом берегу. Мальчишки рассказали нам, как пройти до пасеки, пожелали счастливого пути.

Мы вошли в лес.

Старая, поросшая низкой и очень густой травой дорога мало-помалу поднималась вверх. Освещенные вечерним солнцем хризолитовые вершины деревьев были неподвижны. Ультрамариновые стволы, голубые и синие сучья, казалось, застыли в неподвижном вечернем зное. Лес вокруг был не высокий и не густой, в основном лиственные деревья. Но кое-где среди полян высились и огромные одиночные сосны и ели.

Чем дальше от реки мы уходили, тем больше вокруг сновало вермильонового цвета пчел. Везде, и близко и далеко, метались ярко-зеленые и какието огненноцветные бабочки. На ветвях порхали и над травянистыми пространствами пролетали светящиеся птицы...