Текст книги "Договорное право. Книга первая. Общие положения"

Автор книги: Михаил Брагинский

Соавторы: Василий Витрянский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Глава IV.
Договор-правоотношение

1. Договор в системе вещных и обязательственных правоотношений

Гражданские правоотношения принято делить по различным признакам. При этом, как правило, на основе двучленной формулы. Из всех видов образованных таким образом пар «вещное – обязательственное» имеет особое значение. Это связано с тем, что в отличие, например, от такого, как «имущественное – неимущественное» или «абсолютное – относительное», рассматриваемое деление позволяет в одно и то же время индивидуализировать вещные и обязательственные правоотношения, вещные и обязательственные права, а равно вещные и обязательственные нормы, составляющие в совокупности одноименные институты.

Деление на «вещное» и «обязательственное», которое берет начало в римском праве, сохранило значение прежде всего в законодательстве континентальных стран. И если в кодексах, построенных по институционной системе (пример – Французский гражданский кодекс), это деление проявляется не столь явственно, то в кодексах, использовавших пандектную модель (от Германского гражданского уложения и до кодексов Российской Федерации), оно имеет основополагающее значение. Речь идет о том, что один из центральных разделов гражданских кодексов Российской Федерации составляло «Обязательственное право» с его обширным правом договорным.

Вместе с тем ГК 1922 г. имел и весьма емкий раздел «Вещное право», который объединил право собственности, право залога и право застройки.

В Кодексе 1964 г. по ряду причин, скорее идеологических, чем юридико – технических, вещное право было сведено к праву собственности. Но уже в действующем Кодексе вещное право оказалось восстановленным. При этом соответствующий раздел (раздел II ГК) в состав незамкнутого перечня вещных прав включал право собственности, а с ним и права пожизненного наследуемого владения или постоянного (бессрочного) пользования земельным участком, сервитуты, хозяйственного ведения и оперативного управления имуществом. Соответствующая статья ГК (ст. 216) сделала этот перечень незамкнутым, открытым.

Обязательственное право в новом ГК составляет содержание уже двух разделов ГК, один из которых посвящен общим положениям обязательственного права, а другой – отдельным видам обязательств.

Вместе с тем деление на «вещное» и «обязательственное» приходится проводить применительно и к другим институтам ГК. В частности, оно должно найти отражение в будущей третьей части Кодекса. Имеются в виду один из самых древних институтов – «наследственное право» и один из самых новых – «интеллектуальная собственность» («исключительные права»).

Смысл любой классификации состоит в конечном счете в том, что соответствующее понятие относят к определенной группе. При этом учитывается, что оно обладает родовыми признаками этой группы и одновременно то, что в нем отсутствуют родовые признаки, присущие другим группам.

Однако так обстоит только в принципе. На практике приходится часто сталкиваться с тем, что определенное понятие в одно и то же время обладает набором свойств (признаков), присущих разным группам. А в результате наряду с основными, давшими название всему делению группами, появляется еще одна, смешанная.

Для сферы гражданского права наиболее убедительно это было показано в литературе применительно к абсолютным и относительным правоотношениям (правам)[412]412
  См.: Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М.: Юриздат, 1940. С. 23 и сл.; Иоффе О.С. Советское гражданское право. 1958. С. 75 и сл.; Райхер В.К. Абсолютные и относительные права // Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института. Вып. I. 1928. Д.М. Генкин, выступавший за деление прав на абсолютные и относительные, поскольку это имеет «весьма существенное познавательное значение» (Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М.: Госюриздат, 1961. С. 46), вместе с тем сопровождал указанные им различия обоих видов прав оговоркой «как правило» (см., например, там же. С. 43). А обычно выдвигаемый в качестве основного признак абсолютных правоотношений – любой и каждый обязан воздержаться от нарушения моего права оценивал как искусственную конструкцию. При этом он ссылался на то, что «едва ли гражданин, не искушенный в премудростях тонких цивилистических концепций, поймет, что он состоит в правовом отношении с неизвестным ему лицом, обязывающем его воздерживаться от нарушения неизвестной ему сферы отношений собственности неизвестного ему лица» (там же. С. 37–38).


[Закрыть]. Примером смешанной группы при таком делении может служить доверительное управление. Имеется в виду, что отношения между доверительным управляющим и его контрагентом – учредителем управления носят относительный характер. Однако благодаря тому, что доверительный управляющий осуществляет по отношению к переданному имуществу правомочия собственника (ст. 1020 ГК), соответствующее правоотношение приобретает черты абсолютного.

Учитывая возможность существования смешанных правоотношений, О.С. Иоффе полагал, что деление на абсолютные и относительные правоотношения «носит в высшей степени условный характер»[413]413
  См.: Иоффе О.С. Советское гражданское право. 1958. С. 75.


[Закрыть]. И все же, несмотря на резко негативное отношение к указанному делению, О.С. Иоффе признавал его практическое значение, поскольку закон формулирует различные правила для абсолютных и относительных правоотношений, вследствие чего «такая классификация имеет под собой определенные разумные основания»[414]414
  См. там же. С. 75–76.


[Закрыть].

Сходная ситуация характеризует и деление правоотношений на вещные и обязательственные. В самом общем виде различие между ними усматривают в том, что вещные права имеют своим предметом вещь, носят абсолютный характер, будучи связаны с вещью, следуют за ней и, наконец, предполагают активность носителя права и одновременно пассивность тех, кто ему противостоит. Для обязательственных правоотношений характерно то, что их предметом служит действие определенного лица (должника), они являются относительными, следуют за должником и предполагают активность этого последнего, противостоящего управомоченному лицу – кредитору.

Часть складывающихся в гражданском обороте правовых связей действительно отвечает перечисленным признакам либо вещных, либо обязательственных правоотношений. И все же едва ли не большинство гражданских правоотношений является смешанными – «вещно – обязательственными».

Существование таких правоотношений подтвердил в работе, написанной на основе уже действующего Кодекса, Ю.К. Толстой. Автор вначале выделяет признаки, индивидуализирующие вещное право. Имеется в виду «бессрочный характер, объектом является вещь; требования, вытекающие из вещных прав, подлежат преимущественному удовлетворению по сравнению с вытекающими из обязательственных прав; вещному праву присуще право следования, вещные права пользуются абсолютной защитой». Вслед за этим, прослеживая один за другим проявления каждого из этих признаков, Ю.К. Толстой убедительно доказывает, что могут существовать вещные правоотношения, лишенные каких-либо из указанных им признаков, как, и напротив, обязательственные, которым такие вещные признаки присущи[415]415
  См.: Гражданское право. СПб., 1996. С. 286.


[Закрыть].

Такой же позиции еще ранее придерживался О.С. Иоффе. Отвергая в принципе деление прав на вещные и обязательственные со ссылкой главным образом на то, что ко времени издания его работы Кодекс фактически свел все вещное право к одному лишь праву собственности, О.С. Иоффе указал на следующее: «Мы не будем касаться вопроса о том, в какой мере подобная классификация гражданских прав оправдана теоретически, в какой степени приведенные признаки действительно позволяют отграничить друг от друга права вещные и обязательственные» (Иоффе О.С. Советское гражданское право. 1958. С. 76).

На первый взгляд может показаться, что наличие смешанных правоотношений вступает в противоречие с существующим разделением вещного и обязательственного права в ГК. Однако, как признавал М.М. Агарков главным образом на примере, связанном с парой «вещные – обязательственные» и другой парой – «абсолютные – относительные правоотношения», соответствующее смешение касается исключительно правоотношений и не затрагивает существующего разграничения самих норм[416]416
  См.: Агарков М.М. Указ. соч. С. 31.


[Закрыть].

Проследить смешение вещного с обязательственным можно уже на примере основного обязательственного правоотношения – договорного.

Общепризнанно, что обязательство, в том числе порожденное договором, направлено на переход вещи от одного лица к другому. При этом указанный переход осуществляется в результате исполнения одним из контрагентов – должником – лежащей на нем обязанности. Так происходит в договоре купли-продажи, когда продавец во исполнение лежащей на нем обязанности передает имущество в собственность контрагенту – покупателю. Аналогичная обязанность может лежать и на обеих сторонах. Это имеет место, например, при договоре мены. Из данного договора вытекает обязанность каждой из сторон передать имущество контрагенту в собственность и корреспондирующее ей право – требовать предоставления эквивалента переданного имущества. Подобная конструкция целиком отвечает Бирлинговской концепции двух родов объектов правоотношений. В данном случае объектом первого рода служат действия обязанного лица, а роль объекта второго рода играет вещь, которая в результате такого действия должна быть передана (изготовлена и передана)[417]417
  О концепции объектов первого и второго рода (объекты первого рода – человеческие действия, а второго – вещи, на которые должны быть направлены указанные действия), в частности, см.: Иоффе О.С. Правоотношения по советскому гражданскому праву. Л.: Изд-во ЛГУ, 1949. С. 76 и сл.; а также: Агарков М.М. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть].

Однако не все договоры укладываются в указанную схему и далеко не всегда передача на основе договора вещи представляет собой исполнение обязательства должником. Определенное распространение получили договоры, которые самим фактом своего создания порождают у контрагента вещное право, прежде всего право собственности. В соответствующих случаях передача вещи происходит на стадии возникновения договора, а не его исполнения. Имеются в виду так называемые вещные договоры, объектом которых служат не действия обязанного лица, а непосредственно соответствующие вещи, как это вообще свойственно правоотношениям вещным[418]418
  В советской литературе о вещных договорах, т. е. о договорах, порождающих право на вещь не в результате действий обязанных лиц, как это имеет место, например, при подряде, купле-продаже и т. п., непосредственно упоминалось крайне редко (одно из таких упоминаний содержалось в учебнике «Советское гражданское право». Т. 1. М.: Юрид. лит., 1965. С. 439 (автор – Кабалкин А.Ю.)).


[Закрыть].

Вещный договор по своему характеру имеет некоторое сходство с реальными договорами. Именно таким договорам присуще отсутствие разрыва во времени между заключением договора и возникновением порожденного им вещного права. Таким образом, действия стороны, которые выражаются в передаче вещи контрагенту, являются разновидностью актов (действий), с которыми связано самое возникновение обязательства, а не его исполнение. Речь идет, таким образом, о невозможности ситуации, при которой вещь еще не передана, а договор уже заключен.

Рожденное из вещного договора право, в отличие от прав, возникающих из обязательственных договоров, имеет своим непосредственным предметом вещь. И как таковое это право является с самого начала не относительным, а абсолютным. Несомненный интерес представляют соображения, высказанные по поводу сущности такого рода договоров Г.Ф. Шершеневичем: «В громадном большинстве случаев договор направлен к установлению обязательственного отношения, так что договор и обязательство чаще всего находятся в связи как причина и следствие. Однако область договора выходит за пределы обязательственных отношений, как в свою очередь и обязательства могут иметь в своем основании не договор, а другой юридический факт, правонарушение, неосновательное обогащение. Договор лежит в основании брака, которым создаются права личной власти, в основании передачи вещи, которой создается вещное право (вещный договор), – такой договор обязательственного отношения не создает»[419]419
  Шершеневич Г.Ф. Курс гражданского права. Т. II. С. 72.


[Закрыть].

С изложенных позиций вызывает интерес продолжавшаяся на протяжении многих лет дискуссия о природе договора дарения. Так, в свое время К.П. Победоносцев усматривал смысл дарения в перенесении права собственности одним лицом на другое в момент достижения согласия сторонами[420]420
  См.: Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. II. СПб., С. 365.


[Закрыть]. Его оппонентом выступал Г.Ф. Шершеневич[421]421
  См.: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. Т. II. С. 127.


[Закрыть], утверждавший, что дарение не всегда совпадает с моментом соглашения и тогда между дарителем и одаряемым устанавливается обязательственное отношение. Совершенно очевидно, что такого рода возражения были им направлены на превращение дарения из реального в консенсуальный договор. Таким образом, оказывается, что и Г.Ф. Шершеневич, и все другие авторы, разделявшие его взгляды, считали, что в договоре дарения момент перехода права собственности не всегда совпадает с моментом достижения соглашения и тогда между дарителем и одаряемым устанавливаются обязательственные правоотношения. Но это-то как раз и присуще консенсуальному договору дарения в отличие от реального, который имел в виду К.П. Победоносцев.

В послереволюционный период вопрос о природе договора дарения обсуждался применительно к Гражданским кодексам 1922 г. и 1964 г. В первом из них указанный договор определен как «договор о безвозмездной уступке имущества». Обращая внимание на его особенности, К.А. Граве ограничился указанием на то, что этот договор является безвозмездным и односторонним. Вопрос о реальном или консенсуальном характере договора им не поднимался[422]422
  См.: Отдельные виды обязательств. М.: Госюриздат, 1954. С. 126.


[Закрыть].

Интересны в этой связи взгляды О.С. Иоффе применительно к тому же Кодексу 1922 г. Он обратил внимание на то, что если бы дарение было признано реальной сделкой, то речь пошла бы о весьма своеобразном договоре, который вообще не порождает никаких обязательственных правоотношений для его контрагентов. В самом деле, передача вещи означала бы совершение сделки, и потому никаких обязанностей для дарителя возникнуть не могло бы, а одаряемый также не является обязанным лицом «ввиду одностороннего договора дарения»[423]423
  См.: Иоффе О.С. Советское гражданское право. 1961. С. 126.


[Закрыть].

Как впоследствии доказывалось автором, подобный тупик образовался в связи с тем, что не была использована конструкция вещного договора. Все дело, в том, что вещный договор в принципе не предполагает какого-либо обязательственного правоотношения. Его функция ограничивается тем, что речь идет именно о договоре – сделке. И как таковой он не укладывается в рамки, обычные для классификации договоров. Это относится, в частности, к делению договоров – правоотношений (и только их!) на односторонние и двусторонние. Характеристика односторонности и двусторонности сделки (договора-сделки) имеет, как хорошо известно, совсем иное значение.

Кодекс 1922 г. фактически воспринял позицию Свода законов гражданских, который, подобно Французскому ГК (см. титул II книги III), вынес дарение за рамки договоров и рассматривал его как одно из оснований «приобретения и укрепления прав на имущество в особенности» (глава I раздела I книги 3 тома X части I).

Ситуация изменилась в ГК 1964 г. Имеется в виду его ст. 256, которая предусмотрела, что по такому договору одна сторона передает другой безвозмездно имущество в собственность. Заключение договора дарения тем самым связывалось с моментом передачи вещи.

Анализируя этот вариант дарения, О.С. Иоффе воспроизвел прежде всего собственную, относящуюся к периоду действия ГК 22 аргументацию против признания этого договора консенсуальным. Автор отметил одновременно и те трудности, с которыми пришлось бы столкнуться при отнесении дарения к числу реальных договоров. И именно тогда им был приведен ряд убедительных аргументов в пользу вывода о том, что дарение является вещным договором[424]424
  См.: Иоффе О.С. Обязательственное право. С. 396.


[Закрыть].

Спорным нам кажется лишь то, что О.С. Иоффе, как и К.А. Граве, считал необходимым при конструкции вещного договора отнести дарение к числу односторонних договоров. В подтверждение этого вывода приводился такой аргумент. Одаряемый становится собственником имущества, не принимая на себя каких-либо обязанностей перед дарителем, который в свою очередь уступет право собственности одаряемому, не приобретая каких-либо прав[425]425
  См.: Иоффе О.С. Обязательственное право. С. 395.


[Закрыть]. Однако приведенное положение позволяет, думается, лишь сделать вывод о том, что у дарителя при описанной модели дарения вообще не возникает никаких прав по отношению к одаряемому. Но остается выяснить, какие именно обязанности дарителя корреспондируют тому праву одаряемого, наличие которого позволило указанным авторам считать договор односторонним. Совершенно очевидно, что если речь идет «об обязанности передать дар», то тогда исключается полностью возможность использовать конструкцию вещного договора. Дарение превращается в обычный консенсуальный договор. Однако это заведомо не укладывалось в рамки, установленные Кодексом 1964 г. Таким образом, от конструкции одностороннего договора дарения приходится отказаться применительно к дарению по модели ГК 64.

Правовое регулирование дарения в действующем Гражданском кодексе РФ отличается существенными особенностями. Статья 572 (п. 1) ГК называет дарением договор, по которому «одна сторона (даритель) безвозмездно передает другой стороне (одаряемому) вещь в собственность». Указанная конструкция, в частности, обладает той особенностью, что отмена дарения невозможна (ст. 578 ГК). Налицо, следовательно, обычный вещный договор.

В то же самое время та же ст. 572 ГК называет дарением и такой договор, в котором одна сторона (даритель) безвозмездно обязуется передать другой стороне (одаряемому) имущественное право (требование) к себе или к третьему лицу либо освобождает или обязуется освободить ее от имущественной обязанности перед собой или перед третьим лицом. В этом втором варианте, при котором дарение носит консенсуальный характер, есть все основания рассматривать указанный договор как сделку (юридический факт) и как определенное обязательственное правоотношение. Важно подчеркнуть, что только при консенсуальном варианте дарение может считаться обычным односторонним договором[426]426
  Еще одна особенность консенсуального договора дарения состоит в том, что ст. 577 ГК допускает при указанных в ней обстоятельствах отказ дарителя от исполнения договора. В частности, выделена ситуация, при которой после заключения договора имущественное или семейное положение или состояние здоровья дарителя изменились настолько, что исполнение договора в новых условиях приведет к существенному снижению уровня его жизни.


[Закрыть]. В подтверждение этого есть смысл обратиться к гл. 32 Кодекса «Дарение». Все статьи этой главы, действительно посвященные содержанию договора (правам и обязанностям его сторон), относятся именно к консенсуальному договору дарения. Общими для консенсуального и вещного договора являются лишь статьи, в которых идет речь о возможности и порядке заключения договора, а также о случаях возврата дара. Общий для всех видов дарения признак выражен и в абз. 2 п. 1 ст. 572 ГК, который рассматривает дарение, предусматривающее встречную передачу вещи или права либо встречное обязательство, как мнимую или притворную сделку.

Существующие вещные договоры не укладываются, в отличие от реальных, в рамки обязательственных правоотношений и соответственно могут рассматриваться как один из случаев проникновения вещных элементов в обязательственное правоотношение.

Вещный договор отличается не только от консенсуальных, но, в конечном счете, и от реальных договоров. Имеется в виду, что реальные договоры относятся к категории обязательственных. Это означает, что такие договоры хотя и возникают с передачей вещи, но вместе с тем порождают обычное обязательственное правоотношение с наличием у сторон взаимных прав и обязанностей. Примером могут служить договоры ренты в различных их вариантах, а также договор перевозки.

Отмеченная тенденция к смешению вещных и обязательственных элементов не исчерпывается выделением вещных договоров. Это стало особенно ясным в период разработки проекта Гражданского Уложения в России. Одну из наиболее широких дискуссий вызвали две статьи проекта, в которых были выражены применительно к обязательствам черты, присущие вещно-правовым способам защиты. Речь идет о ст. 133 и 134 проекта[427]427
  Нумерация приведена применительно к проекту, внесенному в Государственную думу 14 октября 1913 г. В редакции 1 899 1903 и 1905 гг. это были соответственно статьи 120,98 и 1658, а также 121,99 и 1659.


[Закрыть]. Первая из них предусматривала, что «веритель в случае неисполнения должником обязательства, имеющего предметом передачу определенного имущества, вправе просить суд об отобрании имущества от должника и передаче ему, верителю». Вторая, которая подобно первой имела дело с конструкцией, обладавшей элементами вещно-правового характера, указывала на то, что «в случае неисполнения должником обязательства, имеющего предметом совершение действия, для которого не требуется личного участия должника, веритель вправе с разрешения суда совершить действие за счет должника. Разрешения суда не требуется, когда совершение верителем за счет должника действия представляется не терпящим отлагательства».

Одним из наиболее активных противников включения соответствующих норм был Н.И. Трепицын. Он утверждал, что тем самым составители проекта «вступили по этому вопросу на совершенно ложный путь (допустив в обязательствах принудительную передачу вещей. – Авт.)»[428]428
  Трепицын И.Н. Гражданское право губерний Царства Польского и русское. Варшава, 1917. С. 6–7.


[Закрыть]. Авторы проекта были обвинены в том, что они «совершенно неправильно приписывают обязательствам такую силу, которая принадлежит только правам вещным»[429]429
  Там же.


[Закрыть].

Сходные сомнения, но уже адресованные не авторам проекта Гражданского уложения, а Сенату, высказывал Г.Ф. Шершеневич. Смысл их сводился к следующему: «Так как активный субъект имеет право на действие пассивного субъекта, а не на его личность или волю, то он не может вынуждать исполнения при помощи собственных сил или при содействии правительственных органов»[430]430
  Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 441.


[Закрыть]. Соответственно в качестве особенности обязательственного права, в отличие от права вещного, было указано на то, что кредитор «имеет только право требовать от должника исполнения, с угрозой взыскать со всего его имущества ценность неосуществленного интереса»[431]431
  Там же.


[Закрыть]. Тем самым, в отличие от приведенных статей проекта, Г.Ф. Шершеневич также отвергал возможность обращения взыскания на имущество должника без его личного участия.

Противоположную позицию, направленную на поддержку проекта, занимал И.А. Покровский. По поводу приведенных взглядов он писал: «С этим мнением согласиться невозможно. Требования кредитора о передаче ему in natura купленной вещи, раз она находится в руках должника, или о передаче ему сданной квартиры, раз она еще никем не занята, опирается, конечно, не на его вещное право, которого у него нет, а на его обязательственное право, в силу которого должник обязан к такой передаче»[432]432
  Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 233.


[Закрыть].

Таким образом, прямой вывод из приведенного положения И.А. Покровского сводится к следующему: субъективное – обязательственное по своей природе – право способно к защите его с помощью средств, сходных с теми, которые применяются к такому же субъективному, но иному по своей природе вещному праву.

ГК пошел в соответствующем вопросе по пути проекта Гражданского уложения России. Имеется, в частности, в виду, что в гл. 25 «Ответственность за нарушение обязательств» содержатся две статьи: «Исполнение обязательства за счет должника» (ст. 397 ГК) и «Последствия неисполнения обязательства передать индивидуально – определенную вещь» (ст. 398 ГК). По своему содержанию они совпадают с теми, которые на этот счет содержались в приведенных положениях проекта Гражданского уложения России.

В рассмотренных выше случаях речь шла о возможности использовать вещные элементы в обязательственном правоотношении.

В современном гражданском праве в гораздо большем объеме, чем ранее, выражается одновременно прямо противоположная тенденция: в вещно-правовых конструкциях проявляют себя обязательственно-правовые элементы[433]433
  М. М. Агарков обращает внимание на то, что в древнейшем римском праве «обязательство тесно примыкало к вещному праву и представляло собой в потенции вещно-правовую зависимость личности должника и его имущества в целом» (Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940. С. 172). Там же (с. 26 и сл.) обращается внимание на присущее современному праву сближение вещных и обязательственных прав.


[Закрыть]. Это находит подтверждение, в частности, в основном вещно-правовом институте – праве собственности. Имеется в виду, что признание объектом соответствующего правоотношения «вещи» становится в ряде случаев слишком узким. Речь идет о том, что, хотя в принципе вещным правоотношениям присущи такие особенности, в частности, как следование права за вещью, а равно возможность использования таких средств защиты, как виндикационные и негаторные требования, эти же правоотношения могут включать в себя определенные права на действия второй стороны в них.

В Риме указанное обстоятельство выразилось прежде всего в расширенном представлении о понятии «вещь», которое охватывало, помимо собственно «вещи», также и права. Это, среди прочего, породило представление о делении вещей на res corporales (вещи телесные) и res incorporales (вещи бестелесные)[434]434
  К числу последних относились все права, кроме права собственности. Как указывал К.А. Митюков, «собственность, как самое полное право на вещь, отождествляемое со своим предметом, и сама получает вид материального предмета. Отсюда обычай говорить: „Это моя вещь, я приобретаю вещь, я имею вещь и т. п.“ (Митюков К.А. Указ. соч. С. 85).


[Закрыть].

Подтверждение того, что объектом права собственности или иного вещного права в ряде случаев служит обязательственное по своей природе право и тем самым создается конструкция «право на право», можно найти в ряде статей нового Гражданского кодекса. В частности, речь идет о таком общепризнанном объекте права собственности (вещного права), каким является имущественный комплекс – предприятие. Он включает, наряду с земельными участками, зданиями, сооружениями, оборудованием, инвентарем, сырьем, продукцией, те же «права требования, долги, а также права на обозначения, индивидуализирующие предприятие, его продукцию, работы и услуги (фирменное наименование, товарные знаки, знаки обслуживания) и другие исключительные права» (ст. 132 ГК). При этом именно в данном своем качестве предприятие выступает как объект договора продажи (п. 1 ст. 559 ГК)[435]435
  См. об этом, в частности: Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. М.: Юрид. лит., 1991. С. 135. Там же используется явно стоящая на рубеже обязательственного и вещного права конструкция «вещного права арендатора – землевладельца».


[Закрыть].

Следует отметить, что еще Гражданский кодекс 1922 г., определяя объекты права собственности, использовал термин «имущество», и только в некоторых статьях главы, посвященной праву собственности, специально говорилось о праве на вещь (ст. 66, 67 и некоторые другие). Употребление термина «имущество» позволило признать объектом соответствующего права допущенные к обращению ценные бумаги, в том числе и на предъявителя (см. примечание к ст. 60 ГК), распространить реквизицию и конфискацию собственности не только на вещи, но и на права и прежде всего на права требования, адресованные банку. При этом еще до принятия ГК 22 «красногвардейская атака на капитал», выразившаяся в национализации и муниципализации частной собственности и переходе соответствующего имущества в собственность государства, безусловно охватывала наряду с вещами и права. Последнее имело особое значение для национализации банков, под которой подразумевался переход в собственность государства, наряду с золотом, серебром, алмазами и бриллиантами, также и вкладов, акций и других обязательственного характера требований.

Интерес представляли и нормы Кодекса 1922 г., посвященные отдельным видам договоров. Так, в главе о договоре купли-продажи, целью которого был определен переход собственности, предметом договора называлось всякое имущество, не изъятое из гражданского оборота (ст. 181 ГК). При этом в отдельных статьях соответствующей главы специально подчеркивалось их распространение на вещь или даже только на индивидуально определенную вещь (ст. 191). Однако наряду с этим допускалась продажа в рамках одноименной главы «договорного требования или другого права» (ст. 202). Следовательно, как можно было сделать вывод из статьи, покупатель соответствующего права становился его собственником.

Интерес в этом смысле представлял и договор займа. Этот договор, обслуживающий основную массу отношений банка с клиентами, предусматривал переход денег или определенной родовыми признаками вещи в собственность. Однако одновременно допускалось оформление заемным обязательством отношений из купли-продажи, найма имущества или другого основания. К таким отношениям, в которых займодавец – кредитор, а заемщик – должник, в силу ст. 209 ГК применялись нормы о займе. Это давало возможность признать собственником заемщика и тогда, когда взаймы передавалась вещь, и тогда, когда предметом займа служило требование (например, при выдаче ссуды банком путем зачисления денег на счет заемщика).

Есть все основания полагать, что и в литературе периода действия первого Кодекса РСФСР, если не прямо, то по крайней мере косвенно, считалось допустимым отнесение к объектам собственности обязательственных прав. Это связано было, отчасти, уже с тем, что в ст. 10 Конституции СССР 1936 г. к числу объектов личной собственности граждан были отнесены наряду с трудовыми доходами, жилыми домами и подсобным домашним хозяйством, предметами домашнего хозяйства и обихода, предметами личного потребления и удобства также и «трудовые сбережения». Под последними, естественно, подразумевались главным образом деньги на счете в банке (в сберегательной кассе), а равно государственные облигации[436]436
  Интересно отметить, что именно такое понятие «сбережений» присуще и современному праву. Имеется в виду Закон от 24 февраля 1995 г. «О восстановлении и защите сбережений граждан Российской Федерации» (Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. №20. Ст. 1765). В нем «сбережениями граждан» названы вклады в Сберегательный банк (сберегательные кассы) либо в организации государственного хранения, а равно государственные ценные бумаги СССР и РСФСР.


[Закрыть]. Таким образом, речь шла об обычных обязательственных правах.

Обязательственные права входили и в состав объектов государственной собственности. Речь шла прежде всего о денежной части оборотных средств. При этом, как отмечал Д.М. Генкин: «Денежные средства хозоргана распадаются на эксплуатационные, предназначенные для оперативной деятельности, и средства капитального строительства. Эксплуатационные средства находятся на расчетном счете хозоргана в Государственном банке. Денежные средства, предназначенные для капитального строительства, находятся на особом счете в соответствующем специальном банке»[437]437
  Советское гражданское право. Т. 1. М.: Госюриздат, 1950. С. 299.


[Закрыть].

О сложности ситуации, с которой приходилось сталкиваться при определении правовой природы соответствующих объектов, можно было судить по известным положениям, высказанным А.В. Венедиктовым: «Понятие собственных оборотных средств в смысле Постановления СТО от 23.07.1931 не следует смешивать с понятием оборотных средств в их вещественной (натуральной) форме как совокупности имеющихся у хозоргана запасов сырья, топлива, материалов, полуфабрикатов, продукции, денежных средств и т. п. Правда, по отношению к денежным средствам, находящимся на расчетном счете хозоргана в банке, – в отличие от денежных средств, находящихся в тот или иной момент в кассе хозоргана, – понятие оборотных средств в их вещественной форме может быть применено лишь в самом широком или переносном смысле, поскольку с юридической точки зрения хозорган имеет лишь обязательственно-правовое требование к банку, но не вещное право на денежные знаки в натуре. Тем не менее денежные средства хозоргана в банке представляют собой определенную статью его актива, которой он вправе распорядиться и на которую может быть обращено взыскание его кредиторами. Из какого бы источника ни поступили те или иные денежные средства на расчетный счет хозоргана в банке, – за счет ассигнований из бюджета на пополнение собственных оборотных средств, или в качестве заемных средств с особого счета, отражающего задолженность хозоргана банку по срочным кредитам (ср. ст. 7 Постановления СТО от 23.07.1931), или в уплату за отпущенные хозорганом товары и т. д., – с момента их зачисления на расчетный счет хозоргана они являются его оборотными средствами в их вещественной форме, в указанном нами широком смысле этого понятия»[438]438
  Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. С. 478.


[Закрыть].

Кодекс 64 расширил случаи включения обязательственных элементов в состав определенных объектов собственности. В подтверждение можно сослаться на две включенные в него статьи, посвященные различным видам и формам права собственности. Так, вслед за ст. 10 Конституции РФ 1936 г. ст. 105 ГК 64 отнесла к числу объектов личной собственности граждан «трудовые сбережения». При этом не вызывало никакого сомнения то, что речь шла именно о вкладах граждан в сберегательную кассу[439]439
  См., например: Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР. М., 1982. С. 141. По поводу природы соответствующего объекта Комментарий к ГК (автор – Л.О. Ерошенко) отмечал: «Трудовые сбережения могут выступать в различном виде: денежных средств, ценных бумаг и т. д. Если денежные суммы внесены в кредитные учреждения, то гражданин приобретает обязательственное правомочие и может получить вклад по первому требованию, полностью или частично, лично или через представителя».


[Закрыть]. В еще большей степени обязательственные элементы выделялись в составе объектов собственности профсоюзных и иных общественных организаций. Речь идет о том, что в силу ст. 103 ГК 64 (имеется в виду ее первоначальный вариант) назывались в составе объектов собственности «культурно – просветительные фонды», которые, естественно, состояли практически исключительно из соответствующих целевых сумм на счетах в банке. Можно указать также на то, что в капитальном труде А.В. Венедиктова, предшествовавшем этому Кодексу, в числе отдельных объектов права государственной собственности были указаны «амортизационные фонды», «фонд директора предприятия», «хранящиеся в банках средства на счете капитального строительства», «средства, предназначенные на эксплуатационные цели» и т. п. При этом единственным способом разграничения такого рода средств служили различные по назначению банковские счета[440]440
  См.: Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. С. 376 и сл.


[Закрыть]. Соответственно предметом права собственности служили не деньги, а адресованные банку требования.

Во многих случаях применительно к объектам вещных прав используется термин «имущество» в значении, которое охватывает «вещи» и «права» (см., в частности, ст. 128 ГК). Поэтому весьма актуальным является замечание Р. Саватье: «По мере того, как в юридической технике начали появляться абстрактные имущества, первоначальный смысл „право собственности“ был в действительности расширен. Этим словом хотят продолжать обозначать совокупность наиболее полную и наиболее абсолютную всех прав, которые можно иметь в отношении вновь возникших бестелесных имуществ… Мы вынуждены говорить о праве собственности для того, чтобы указать на полноту прав…»[441]441
  Саватье Р. Теория обязательств. М., 1972. С. 90–91.


[Закрыть].