Текст книги "Друзья и звезды"

Автор книги: Михаил Веллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Относительно театра – тут есть прямое доказательство потребительства и халтуры. В театр люди ходят, люди наполняют театр! Но театр себя предал – боясь, что публика отойдет, что публика не заплатит тех денег, которые мы потратили и еще хотели бы заработать. Театр совершил очень большое предательство. Отчасти это из эгоистического самолюбия – потому что отсутствие цензуры, вместе с отсутствием редактуры, вместе с отсутствием какого бы то ни было воздействия на интеллектуальную часть общества, вместе с отсутствием обратной связи со зрителем – позволяет театру делать бог знает что. А так как это «бог знает что» тоже может отвратить публику, то в ход идут обертки, обертки, фантики, бантики и все то, что составляет такую ярмарку.

М.В.Я бы сказал: от Мейерхольда к дебильному упаковщику.

С.Ю.Вот именно ссылки на Мейерхольда… ссылаясь, многое губят.

М.В.Вы знаете, я не так давно узнал с изумлением, что в Древней Греции, в Афинах в частности, в ежегодные театральные дни, когда проходили состязания драматургов, трагиков, ну и комедиографов в последний день, – так не зрители платили, а им платили! Весь народ шел в театр и сидел там целыми днями, – а государство, полис, им за эти дни платило! За то, что они в этот день оставили другие дела, не работали: две драхмы, четыре драхмы каждому из казны. И вот они сидели и смотрели, а город платил, и все это шло из налогов.

С.Ю.Я не знал.

М.В.То есть разговоры о хозрасчетном театре – они ложны от рождения театра. Ибо древние греки примерно понимали, какова роль искусства – как воспитательная, государственная, так и эстетическая. Вот понимаете, что касается рынка, меня это просто поразило. Ну любовь к державе и воспитание граждан – немного выше рыночной прибыли!

Но скажите еще, пожалуйста, совсем о другом еще. Помнится, когда вам должно было исполниться (ну, все-таки уже не юный возраст) шестьдесят лет, какой-то телевизионщик (вот помнится мне так) брал у вас интервью в цирке, и вы еще прошлись колесом по ковру на арене. Это вранье или это было?

С.Ю.Я вам скажу. Это было. Что за телевизионщик, я помню. Это был Андрей Торстенсен – режиссер этого фильма.

М.В.Браво!

С.Ю.А снимались мы с Юрием Никулиным, моим старинным знакомым, учеником моей мамы и воспитанником цирка, которым руководил мой папа. Я его знал с военных лет, вернее, с первого послевоенного года – Юру Никулина. Он старше меня, он пришел с фронта, а я был школьником, но я его знаю с тех пор. И та наша встреча с ним была зафиксирована в этом фильме, и мы вместе вышли на манеж. И я тогда вспомнил все эти старые цирковые навыки, отчасти в благодарность цирку и в благодарность Юре.

М.В.Сколько вам лет-то было?

С.Ю.Когда мы встретились с ним тогда – шестьдесят лет. Совершенно точно.

М.В.С тех пор прошло, в конце-то концов, не так-то много лет.

С.Ю.Мы столько помним, столько вспомнили сейчас, что это одно из доказательств небессмысленности театра, небессмысленности.

Даже если он извратился, даже если он сам себя предал – но это тот театр, которому я отдал всю мою жизнь, он был и он остается, потому что люди это помнят, многие это помнят. Потому что есть люди, которые это помнят и чувствуют. Спасибо.

Виктор Суворов
Война стала для нас началом конца

Михаил Веллер.Как говорил мой отец – как только ты попал в армию, думать ни о чем больше не надо. Прикажут, положат, накормят. Не накормят – будешь жить некормленым. И всё объяснят.

Итак. Кто бы нам кое-что объяснил. Часто называется: шпион, враг народа, человек с двумя смертными приговорами, фальсификатор истории. Еще это называется: тот, кто перевернул всю советскую и российскую историю о Второй мировой войне. Еще это называется: историк и писатель – недоброжелатели норовят говорить Владимир Резун (Владимир Богданович), читатели и сторонники говорят – Виктор Суворов. Потому что если человек берет себе псевдоним, то его, ну, элементарно вежливо по этому псевдониму называть. Таким образом, мы разговариваем с автором многих книг, начиная от «Ледокола», который взорвал двадцать лет назад советское историко-литературное пространство, и временно кончая недавно вышедшей книгой «Кузькина мать», – с Виктором Суворовым.

Виктор Суворов.Да уж здравствуйте. Добрый день.

М.В.Так получилось, что мы уже давно пили брудершафт. Интересно, перешла ли на меня какая-нибудь маленькая часть смертного приговора?

B.C.Не все в дружбе должно быть пополам. Не посягай на собственность товарища, пока он тебе ее не предложил.

М.В.Посягаю на пользование ею, однако. Мы неоднократно говорили об истории выхода «Ледокола», сколько там было тиража в первом заводе-то? Ну озвучь сам.

B.C.Первый тираж был 320 тысяч, а потом был уже сразу миллион. Когда первый тираж печатали, уже слухи пошли, стали красть из типографии, книготорговцы стали скупать на корню, и уже в ходе печатания первого тиража стали сразу шлепать первый миллион.

М.В.Сколько же всего лет продолжалась работа над этой книгой? Вопрос не сильно умный, конечно, но знать-то интересно.

B.C.Работа над этой книгой продолжалась всю мою жизнь. И продолжается в настоящее время.

Дело в том, что мне всегда было что-то непонятно! Всю жизнь я всегда чего-то не понимал. И когда еще учился в первом классе, то учительница моя первая, Анна Ивановна, сказала, что нужно уважать участников Великой Отечественной войны. А на это я задал вопрос: а вот Гитлер был участником Великой Отечественной войны? Ну, она меня взяла за ухо (тогда не церемонились особенно) и потащила к директору. Вот, говорит, какой прохвостина, какие вопросы задает. Все возмутились, сбежались, стали кричать. Я чувствую, в стане моих врагов происходит противоречие. Одни кричат, что был Гитлер участником Великой Отечественной войны, а другие кричат, что не был он участником Великой Отечественной войны.

Я когда почувствовал, что битва уже у них разгорается, осторожно выскользнул оттуда. И пронес через всю жизнь непонимание этого, казалось бы, такого простого вопроса.

Гитлер был участником? Если он был участником Великой Отечественной войны, значит, и все эсэсовцы, и все гестаповцы, и вся верхушка тоже были. Если они – участники Великой Отечественной войны, то их нужно уважать, им нужно уступать место в трамвае и очередь за керосином. А если они не были участниками Великой Отечественной войны – то тогда тоже получается черт знает что. Мы воюем под Сталинградом – а там нет никаких гитлеровцев, потому что они не участники.

Так вот, работа продолжалась, какая-то глубинная, предварительная, вот эта мысленная, еще до того как я взял ручку. Всегда. Всегда и во всем, где было что-то, что-то, что-то непонятно.

А когда убежал, то в первую же ночь я сел писать эту книгу. Она имела в то время разные названия.

Хотел я уложиться в одну статью, но не получилось. Получилась одна статья, которая потребовала двух объясняющих статей. А те потребовали еще четыре. И так далее, так далее…

А когда книга вышла, она потребовала уточняющей книги, «День “М”». «День “М”» потребовал уточняющей книги снова, и еще.

И работа продолжается: бесконечная, бездонная, беспредельная работа.

М.В.У меня есть пара собственных схожих воспоминаний. Воспоминание первое – в тему твоему, просто картинка! Я собственными глазами в 85-м году на празднование сорокалетия Великой Победы на Нарвском вокзале видел плакат – «Привет освободителям Нарвы от немецко-фашистских захватчиков». Радостные люди таращились в окна и обменивались мнениями по поводу этой грамматической конструкции. Привет от захватчиков освободителям.

Вторая ассоциация. Когда-то, давно-давно, в 1981-м году мне пришла в голову идея, как устроен мир и человек в нем. И я написал двадцатистраничный рассказ под названием «Основная линия». Потом его расширил и переназвал «Линия отсчета». Его так никто и не напечатал. И слава Богу, потому что я его дальше расширил, потом еще расширил. В результате из него получилась восьмисотстраничная книга «Всё о жизни».

Но и это, как оказалось, – еще не всё о жизни. Потому что потом пришлось писать «Кассандру», потом пришлось писать «Человека в системе». И постоянно возникают еще какие-то, знаете, мысли по поводу.

Так что бесконечность любого добросовестного процесса, – она, конечно, понятна.

А вот слушай, вопрос именно тебе: ты – профессиональный военный с детских лет, сначала пацаненок-кадет, и далее, отличный курсант, чуть не самый молодой слушатель академии, сразу отправлен в элитную резидентуру, и так далее. Блистательная офицерская карьера. Я это упоминаю потому, что все эти наши записные официозные псевдоисторики и псевдопатриоты уныло поют, как «он плохо себя показывал, служба не шла, были нарекания», и прочая ложь наглая. Когда лейтенантика, армейского старлея без волосатой лапы, берут в Академию Генштаба, когда его сразу после окончания отправляют через ГРУ работать в Женеву, когда ему продлевают срок загранкомандировки раз и два, и представляют на очередное звание раньше выслуги, – это, конечно, лучшее признание самых высоких профессиональных способностей. В частности, способностей офицера как строевика раньше, так и разведчика-аналитика позднее.

Так вот, товарищ аналитик, сэр: почему, полагаешь ты, для людей всегда имела такое значение история войн? Ведь именно история войн составляет основу всех сочинений по мировой истории. И почему в нашей истории, советской второй половины XX века и ныне российской, имеет не просто большое, но все большее и большее значение история Великой Отечественной войны? Вот на твой взгляд профессионала?

B.C.Я сошлюсь на одного политика, которого звали Адольф Гитлер. Он сказал однажды, что годы, которые человечество провело без войны, – это пустые страницы истории. И не знаю, насколько он прав, но, наверное, рациональное зерно все-таки есть.

Когда мы вспоминаем историю – как мы учили в школе хронологию? Вот мы говорим: 1612 год, 1812 год, 1854-й. Опорные точки! Это столкновения цивилизаций, столкновения различных систем.

Вот пришел Мамай, или вот Куликовская битва. Это наши опорные точки, вокруг которых судьба страны вращалась, вокруг которых, наконец, совершалась вся история человечества.

Были еще и государственные перевороты, и смена правителей, так они тоже обычно связывались как-то с войнами. Завершается Первая мировая война – и идут смены правительств, перевороты, бунты, потому что происходит крушение империй. Российская империя рухнула, Австро-Венгерская империя рухнула, Германская империя рухнула.

Когда мы берем какой-то год, когда не было никакой войны, – тогда обычно и вспоминать как-то нечего.

Поэтому самая страшная война в истории человечества – Вторая мировая война. Ведь начиналась она как-то ни шатко ни валко – а завершилась она как война ядерная. Она завершилась как война с применением ядерного оружия! Американских атомных бомб против японских городов…

И это было предостережение товарищу Сталину, – и политический жест, и военный, и стратегический, и какой угодно. Так вот, та война явилась для Советского Союза чем-то ужасным. После нее наступила сначала медленная, а затем все более прогрессирующая деградация советского общества, которая и завершилась в 1991 году крушением Советского Союза.

Поэтому совершенно понятно стремление людей, людей самых различных политических взглядов, разобраться с историей, с происхождением, с результатами этой войны. Потому как, повторяю, – эта война явилась началом конца Советского Союза.

М.В.Тебе принадлежит фраза, формулировка о том, что в России в последние годы попытались приватизировать историю Отечественной войны?

B.C.Я так говорил, ну, и, наверное, не я один. Мысль очень простая, думаю, она пришла не только в мою голову. И я ни в коем случае не буду сейчас настаивать, что именно я первым это сказал. Потому как, может, кто-то и до меня об этом говорил. Но действительно тенденция такая существует.

Простой пример. Российский танк Т-34. Я читаю: «Российский танк Т-34». Я говорю: граждане, постойте, танк Т-34 создан в Харькове, а Харьков – это все-таки Украина! Не только какие-то политические группы пытаются приписать себе сорок пятый год! Но и государство, допустим, Российское государство говорит о том, что вот – Россия победила. Я говорю: граждане, но вот украинцы тоже там воевали, и белорусы, и татары, грузины все все-таки… Верховный главнокомандующий у нас был все-таки вот оттуда, грузин, понимаете.

Да, тенденция приватизации существует, но эта тенденция приватизации является извращением, искажением и фальсификацией истории.

М.В.Что касается фальсификации истории – очень интересная была попытка пару лет назад задвинуть эдакую статью чуть не в Конституцию. Комиссию парламентскую создали. По противодействию фальсификации истории. Формулировка была чудесная – в речах обычно концовку опускали. Противодействие фальсификации истории – запятая – порочащей не то взгляды, не то пожелания граждан, не то честь и престиж нашей Родины. То есть: фальсификация, которая служила к чести и престижу Родины, под эту статью не попадает, это можно!

Из твоих книг я узнал, что когда американцы вывезли массу немецких генералов к себе в 1945 году, дали им еду, содержание, жилплощадь, и устроили работать в Институт Второй мировой войны, который тут же и создали, – то там вышла «История Второй мировой войны» в ста томах. Правильно я помню или что-то наврал?

B.C.Нет, всё правильно. У японцев девяносто девять томов, у американцев уже совершенно невероятное количество томов. Вот был я недавно в Финляндии, так и финны тоже многотомную историю войны создали. Там количество томов я как-то не сосчитал, но показали мне официальной истории, так навскидку, двадцать – тридцать томов, наверное. Очень качественно, красиво издано. Всё очень с уважением, внимательно так. С почтением я отношусь к этой огромной, необходимой работе.

М.В.Мне только недавно пришла в голову очень простая мысль. Собственно, в Советском Союзе не было истории. Была политика, направленная в прошлое. У нас история всегда подменялась ретрополитикой. История предназначена была соответствовать задачам текущего дня.

Это относится хоть к древнерусской истории, хоть к современной.

Тогда становится понятнее, что военные историки – это прежде всего солдаты партии. Бойцы идеологического фронта. Раньше они были коммунисты, сейчас в основном члены партии «Единая Россия». Раньше выполняли заказ Главполитуправления, чей заказ они выполняют сейчас, я не знаю. Хотя нынче они несколько лояльней относятся к истине, чем тогда.

Вопрос: сколько людей (ты ж, наверное, интересовался) – сколько людей в России сегодня работает, скажем так, официально в области истории Второй мировой войны?

B.C.Эти цифры я приводил неоднократно, в моих книгах они встречаются. Сейчас боюсь в точном числе соврать. Но речь идет о сотнях и сотнях докторов, профессоров, чем-то заняты коллективы совершенно, я бы сказал, военного масштаба. Я бы сказал – батальоны и полки историков работают. Именно над данной темой – над Второй мировой войной.

И я бы даже сказал больше: не просто над темой Второй мировой войны. Потому как с 45-м годом в основном все ясно. Как и с 44-м, и с 43-м. Речь идет про 39-й и 40-й, и особенно про 1941 год.

И самое же интересное в том, что истории войны до сих пор нет! И вот это меня удивляет, это меня возмущает, это меня толкает на продолжение своей работы.

Вот смотри: при товарище Сталине историю нашей войны против Германии не писали. Вообще не писали такой истории! Просто была книга товарища Сталина о Великой Отечественной войне Советского Союза. Всё – точка.

Что это была за книга? Третьего июля 1941 года товарищ Сталин выступил по радио и сказал, что враг будет разбит и победа будет за нами. Вот это было его выступление. Затем шестого ноября 1941 года товарищ Сталин выступает на станции метро «Маяковская». Он сказал: «Победа будет за нами!» – повторил свои слова и сказал, сколько мы уже уничтожили врагов. Вот эти два выступления объединили в одну книжечку и быстро издали массовым тиражом. Потом товарищ Сталин выступал совсем немного в ходе войны. Эти выступления добавлялись. А потом в 1945 году, после Парада Победы, был большой прием, и товарищ Сталин поднял тост: «За здоровье русского народа!» И вот это все вошло в одну книгу. Ничего больше. Всё. И это была наша история.

Сколько у нас было танков, сколько у нас было самолетов? Об этом не сообщалось. Просто товарищ Сталин говорил, что самолеты у нас хорошие, но у Гитлера их больше, танки у нас хорошие, но у немцев больше танков. И всё.

После этого была написана история войны при товарище Хрущеве. Шеститомник – вот он передо мной стоит. После товарища Хрущева его стыдно показывать людям, этот шеститомник.

При товарище Брежневе написали вдвое больше томов. Вот. Двенадцатитомная история. После товарища Брежнева ее стыдно показывать и своим, и иностранцам.

И поздней предпринимались всё новые, и новые, и новые попытки. Однако ничего хорошего из этого пока не получилось. Нет, ты смотри! Прошло семьдесят лет с момента германского вторжения – а официальной истории – истории! – до сих пор нет.

М.В.Может, ты мне поможешь понять одну вещь, сам я ее не понимаю. Пару лет назад в прямом эфире я имел глупость и несчастье схлестнуться с так называемым профессиональным советским, а ныне профессиональным российским историком Юрием Жуковым. Не, не тот, который был знаменитый журналист-правдист, а калибром помельче, с его тезкой.

И вот историк с напором и самоуважением мне заявляет, что бомбардировщики, тяжелые четырехмоторные ТБ-3, которые первый дружественный визит нанесли куда? – в Италию к Муссолини, они вот зачем. Во-первых, показать японцам, что мы можем бомбить Токио. Если бы он померил расстояние от Владивостока до Токио, то понял бы, что для этого не нужны дальние бомбардировщики. Во-вторых, именно на этом рекордном самолете Чкалов прилетел в Калифорнию(?!). Как можно огромный ТБ-3, он же Ант-6, перепутать с одномоторным, рекордным, специально под дальние перелеты созданным Ант-25? И прилетел Чкалов не в Калифорнию (туда потом Громов летал), Чкалов долетел только до Ванкувера, самый север США, другой край…

Ты общался с историками несравненно больше меня. Каким образом возможно, что почтенный и известный доктор исторических наук, – причем он заявляет, что занимается этим периодом! – может нести такую чушь?.. Можешь ли ты, опытный и битый, это объяснить?

B.C.Допустим, объяснить это нельзя. Это можно только забыть, как страшный сон. Но его же все время крутят тебе заново!

Я в своих книгах привожу часто подобные или более вопиющие примеры.

Как-то открываю я книгу, которую написал Махмут Ахметович Гареев – генерал армии, заместитель начальника Генерального штаба по научной работе. И там написано: 38-тонные германские танки… 35-тонные и 38-тонные.

Я пишу: послушайте, граждане, ведь не говорим же мы: 150-килограммовый генерал. У каждого генерала есть имя, фамилия. Не говорим же мы – 200-килограммовый маршал, нет. И у маршалов есть инициалы хотя бы. Что это такое – «35-тонный танк»?

И по советской историографии, и по официальной, нашим учебникам, это проходило постоянно-постоянно. Допустим, академик Анфилов в своих творениях, один из главных моих противников: 35-тонные танки да 38-тонные танки. Тот же Махмут Ахметович Гареев, будучи генерал-майором, командовал учебной танковой дивизией, готовил танкистов. Неужто ему не интересно узнать, что же это за чепуха-то такая – «35-тонный танк»?

Было мне тринадцать лет, учился я в суворовском училище, и меня этот вопрос заинтересовал. Да что за чепуха-то такая? Наши академики, наши маршалы, люди с научными званиями пишут «35-тонное что-то», что за чепуха? Начинаю разбираться. Смотрю – ага, написано по-немецки: «танк 35 – скобку открыть – t – скобку закрыть». 35(t). Или «38 – скобку открыть – t – скобку закрыть». 38(t).

Ага… ведь какая-то чепуха здесь. Если 35-тонный танк, то зачем скобка здесь присутствует? Должно быть – 35t.

Начинаю разбираться вообще с германскими индексами танков. Вдруг смотрю: германский танк Т-34(r). Что это такое? Ага! Это наш родной Т-34, захваченный немцами, поставленный на службу Германией, а в скобочках обозначено буквой (r), что он русский. Они не говорили «советский». Ладно, мы им простим, у них все наше было «русское».

Смотрю дальше германские танки… Допустим, буква «а». Это что? А это захваченный английский танк. Для его обозначения в скобочках ставили букву (а). То есть они сохраняли родное название, марку страны производства, где он был раньше на вооружении. Плюс добавляли в скобочках букву, обозначая страну, откуда он вообще родом. И только!

Допустим, несколько итальянских танков было в Германии, – вот была буква (i) у них. Когда в Италии там что-то произошло, немцы захватили несколько итальянских танков.

Так что такое буква (t)? Оказывается – это чешский! Нет буквы «ч» в немецком языке и (t) – «Tcheshia» – это чешские танки. Никакие они не 35-тонные, и никакие они не 38-тонные. Это просто чешские танки образца 35-го и 38-го годов.

Встречаясь с такими перлами, я не удивляюсь тому, что Юрий Жуков рассказывал про бомбардировщик ТБ-3, на котором Чкалов летал в Калифорнию. За апельсинами.

М.В.Никуда не уходят два буквально вечных вопроса, которые волнуют самое широкое население, оно же – весь народ.

Вопрос первый, сокрушающий умы: что же случилось 22 июня 1941 года, почему мы отступали? Было много раз отвечено и описано – но большинство все равно не знает, не слышит.

Вопрос второй: могли бы мы выиграть войну сами, без союзников? Эта тема томит и волнует несколько меньше.

Вот на твой взгляд профессионала. Не того профессионала, который имеет корочки с чьей-то подписью и печатью, а того, кто десятилетиями занимается одним и тем же на максимальную глубину и в максимальном объеме. На этот твой взгляд, Советский Союз, если бы он не находился в дружбе и сотрудничестве с Великобританией и США (предположим, они были бы абсолютно нейтральны и к Германии, и к нам), мог бы выиграть войну? Или нет?

B.C.Прежде всего отвечаю на твой первый вопрос…

М.В.Нет, лучше сначала на второй. Он видится как-то более простым, посчитать можно, увидеть.

B.C.На этот вопрос у меня два ответа.

Номер один: если мы рассмотрим ситуацию с точки зрения того, что уже случилось 22 июня. Германия нанесла свой внезапный удар по Советскому Союзу. Германия разгромила первый стратегический эшелон Красной армии. Германия захватила 4 миллиона пленных, то есть всю предвоенную кадровую армию. Германия тут же разгромила второй стратегический эшелон, который тайно выдвигался из глубинных районов Советского Союза. Германия захватила 85 процентов советской военной промышленности. То есть если смотреть с точки зрения того, что действительно случилось 22 июня, то Советскому Союзу выпадала очень печальная судьба.

Потому как – возьмем один лишь момент – без алюминия, скажем, мы воевать не можем. В танке Т-34 блок цилиндров у нас из алюминия, а алюминий у нас в Запорожье, а Запорожье мы потеряли. Еще какой-то алюминий производился в Волхове, Волховская электростанция там строилась под алюминиевый комбинат, а немцы уже под Ленинградом. Без алюминия мы не могли бы делать самолеты. Без авиационного бензина не могли летать. И так далее. Пунктов много. В той ситуации, которая сложилась, Советский Союз выиграть не мог. Не мог.

Но если мы рассмотрим другу-ую ситуацию: Великобритания и США полностью нейтральны – а Советский Союз 6 июля 1941 года наносит сокрушительный удар по Румынии и по Германии. Вот тут Советский Союз выиграть мог бы без всяких проблем. Война была бы молниеносна, потому как без нефти воевать нельзя, а нефть находилась в Румынии. Румынию захватить – 180 километров до Плоешти. Нефть, которая ничем практически не была защищена.

М.В.Действительно начинать надо с начала. Я был не прав, пытаясь поставить вопрос, на мой взгляд, более локальный. О’кей, господин историк. Тогда – с начала.

Я рассказывал тебе, что когда-то давно-давно, в студенческие годы, читая книгу из серии маршальско-генеральских мемуаров, в суперобложках такие тома военно-зеленого цвета, сильно споткнулся раз. Это был Штеменко, «Генеральный штаб в годы войны».

Итак. На дворе вторая половина сентября 39-го. Они на «эмочке» с адъютантом, штабным офицером и водителем едут по освобожденной территории Западной Украины и Белоруссии. Стемнело, дождик пошел, заблудились. И дальше они остановили машину, на капоте расстелили карту, накрывая плащом, и стали светить фонариком, пытаясь определить, где они есть.

Вот далее идет фраза, которая меня ушибла. Я перестал читать и стал думать: «чтобы случайно не заскочить за демаркационную линию». То есть следовало из этого (ну прохлопала военная цензура!), что мы с немцами еще не встретились, а демаркационная линия на карте уже была.

Это означает: она была проведена до того, как мы в Польшу с востока зашли. Очевидно, она была и немцами проведена, чтобы они за нее тоже со своей стороны не зашли, чтобы потом мы с ними никак не сталкивались. То есть еще до первого сентября проведена, до начала войны? Это означает: что-то мы там такое слыхали про пакт Молотова – Риббентропа очень отдаленное. Что мы действительно с немцами предварительно разделили Польшу.

Вот для меня это было потрясение. Это не какие-то слухи, это «Записки заместителя начальника Генштаба в годы войны».

И сейчас, что касается начала, я не понимаю, как можно отрицать то, что условно называется «версия Суворова». Когда 19 июня на месте округов создаются фронты, когда поступает приказ штабы вывести в полевые командные пункты фронтов, когда (ну, по всем книгам прослеживается буквально) из поэтов и писателей готовят военных корреспондентов, – и кого ни раскрой и ни почитай: «Мы уже чувствовали, что скоро будет война». О каком можно говорить неожиданном нападении?

«Но это вот ведь всё бездоказательные теории, потому что документы не найдены», – говорят господа нынешние наши российские историки. Это все равно, что отрицать работу врача-диагноста, говоря: ну, какой же это диагноз, если посмертное вскрытие еще не завершено и эпикриз еще не подписан главврачом. То есть работа разведчика-аналитика отрицается в принципе. Вот ты достань документ – документу поверим, а то, что ты вскрыл дислокацию вражеских частей, – это не считается.

Можешь ли ты объяснить гражданам, что существует расположение частей: оборонительное и наступательное? Потому что большинство, по-моему, и этого не понимают.

B.C.Когда встретились Красная армия и германская армия в Польше, то граница наша получилась как бы волнистая такая. Как такие две шестерни – огромные зубья. Наши зубья резко вдаются в германскую территорию – а их зубья резко вдаются в нашу.

И вот у нас образовалось два грандиозных выступа в сторону Германии – Белостокский выступ и Львовский выступ. Там были сосредоточены колоссальные массы наших войск. Но то же самое и у немцев.

Вот если провести от Северного полюса прямую линию на юг вдоль советско-германской границы, то в некоторых местах немцы вокруг нас с трех сторон: немцы находятся севернее, немцы южнее, немцы западнее. А вдающийся в их расположение наш выступ забит нашими войсками.

И то же самое и у немцев: выступ в нашу территорию, с трех сторон, окруженный советскими войсками.

Войска сосредоточены в выступах. Вообще это называется плацдармы. И могут существовать только две ситуации, зачем они там. Для того, чтобы нанести удар в тыл противнику. Или же для того, чтобы получить удар себе в тыл. Вот и всё.

Началась война. И сразу же грандиозная советская группировка в Белостокском выступе попадает в окружение и рушится.

Этим летом я побывал в Белостоке, в Польше. Бродил по лесам, смотрел все это дело, просто чтобы своими руками пощупать, своими глазами посмотреть на это место. Там была спрессована колоссальная группировка войск с колоссальным количеством стратегических запасов: боеприпасов, топлива, медицинского, инженерного имущества, продовольствия, фуража. И она находилась изначально уже практически в окружении. Противник заходит, наносит удар нам в тыл и отрезает Западный фронт. Все. И все рушится сразу же.

То же самое Львовский выступ. Колоссальная группировка советских войск. Первая танковая группа наносит удар в наш тыл. И идет дальше, выходит на оперативный простор.

Такое расположение, такая группировка была смертельна для нас. Но и смертельна для немцев, если бы мы нанесли удар! Потому что они сами тоже находились в своих этих выступах и тоже были поставлены под разгром. Только у нас был второй стратегический эшелон, а у Гитлера второго стратегического эшелона не было.

Если бы Красная армия нанесла удар, то первый стратегический эшелон германской армии был бы разгромлен, а позади не было ничего. Кроме того, у Советского Союза был мобилизационный ресурс, сразу же началась мобилизация, которая увеличила Красную армию за первую неделю войны на пять миллионов. Кадровая Красная армия оказалась разгромлена, но у нас появляются новые и новые эшелоны. А у Гитлера всё уже было мобилизовано, и мобилизовать больше было некого.

Ситуация складывалась: кто кого первый ударит топором между ушей. И вот Гитлер ударил! Но мощь Красной армии была такова, что даже после совершенно смертельного удара – все равно Красная армия завершила войну в Кенигсберге, в Берлине, в Вене, в Будапеште, в Бухаресте.

М.В.Простой обыватель всегда задает простой вопрос, уже вечный вопрос: ну почему же, почему же Сталин, несмотря на донесения разведки, не верил, что Германия нападет на Советский Союз, хотя к войне вроде бы готовились?

B.C.На этот вопрос у меня достаточно простой ответ. Если сейчас мы с тобой представим себя в кабинете товарища Сталина. Вот мы сидим. И ты вот, допустим, товарищ Берия. А я возьму себе роль хозяина, вот у меня трубка в руке. Заходит начальник разведки, генерал-лейтенант Голиков Филипп Иванович, и говорит: товарищ Сталин, вот Гитлер решил на нас напасть!

Прежде всего я, товарищ Сталин, спрошу: а зачем? И действительно: а зачем?! А зачем? – вот это вопрос номер один.

Вопрос номер два – а способна ли Германия вести войну на два фронта? Откроем книгу, которая называется «Майн кампф». Вот она у меня, передо мной на русском языке. Издана перед войной по приказу товарища Сталина для высшего руководства. В момент перестройки, крушения Советского Союза, перепечатана. И в ней Гитлер прямо, ясно, конкретно говорит, что Германия воевать на два фронта не способна. Не может.

И тут, понимаешь, заходит ко мне начальник разведки и говорит: Германия воюет против Великобритании и не может ничего с ней сделать. В мае месяце англичане утопили германский линкор «Бисмарк». У Гитлера их два: «Бисмарк» и «Тирпиц», так одного уже утопили. Второй пока уцелел и прячется в фиордах. До конца войны будет там прятаться, иногда только, как мышка из норки, чуть высунется. А также Германия не способна защитить Берлин от британской бомбардировочной авиации. Англичане бомбят Берлин. Товарищ Молотов ездил туда по делам 13 ноября 1940 года, сели они там беседовать, а Черчилль наносит сверху бомбовый удар по Берлину. И Гитлер не может отразить этот удар.