Текст книги "Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы"

Автор книги: Михаил Хейфец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Его современники были, конечно, не против его идей о всеобщей любви, но – они слабо верили в их осуществление в нашем грешном мире. Немало есть свидетельств в Евангелиях, что некоторые вероучители сочувствовали проповеди Йешуа. «Книжник сказал Ему: „Хорошо, Учитель! Воистину сказал Ты, что один есть Бог и нет иного, кроме Его; и любить Его всем сердцем, и всею душой, всей крепостью, и любить ближнего, как самого себя, любовь есть больше всех всесожжений и жертв“. Иисус, видя, что он разумно отвечал, сказал ему: „Недалеко ты от Царства Божия“» (Мк, 12, 32–43). Другой эпизод – у Луки. Некий «законник» спросил: «А кто мой ближний?» Йешуа рассказал ему притчу о путешественнике, ограбленном разбойниками… Священник прошел мимо – не помог. Служитель Храма (левит) прошел мимо – не помог. А иноверец, самаритянин, проезжая мимо, сжалился – перевязал раны, привез в гостиницу и заплатил ее хозяину за цход за раненым. «Кто из этих трех был ближним попавшемуся разбойникам?» Тот сказал: «Оказавший ему милость». Тогда Иисус сказал ему: «Иди и поступай так же» (10, 37–38).

Рождался новый принцип морали: «Не судите, да не судимы будете. Оправдывайте и будете оправданы! Какой мерой отмерите вы, такой мерой отмерят и вам» (Лк, 6, 37–38). Само по себе это не было великой новостью: еще великий рабби Гиллель учил: «Не суди товарища своего, пока не побывал на его месте». Но Йешуа шел много дальше – он проповедовал истинную любовь именно и, в первую очередь, к грешникам! Когда фарисеи упрекали его за «дурное общество», в котором он предпочитал проводить дни, им было отвечено: «Во враче нуждаются не здоровые, а больные… Я пришел призвать не праведников, а грешников» (Мк, 2, 16–17).

Учение Йешуа было несомненно несоизмеримо – именно это слово и употребил Давид Флюссер – со здравым смыслом. И потому еврейские законоучители в массе своей его не могли поддержать. Ведь они – они отвечали за живой, существовавший народ…

Но они и не осудили его учение. Уже упоминалось о выступлении раббана Галиэля в Верховном суде в защиту апостолов, когда тот добился оправдания. Вот другой случай – когда перед Синедрионом предстал апостол Павел. «Узнал же Павел, что тут одна часть фарисеев, а другая саддукеев, и возгласил: „Мужи братия! Я фарисей, сын фарисеев, за чаяние воскресения мертвых меня судят…“ И, встав, книжники фарисейской стороны спорили, говоря: „Ничего худого мы не находим в этом человеке. Если же Дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу“» (Деяния, 23, 5–10). Позже римский офицер напишет правителю Иудеи об этом суде: «Клавдий Лисий – достопочтенному правителю Феликсу – радоваться!.. Я нашел, что обвиняют его в спорных мнениях, касающихся закона их, но что нет в нем никакой вины, достойной казни или оков» (там же, 29–30). Третий случай подобного типа описывает Иосиф Флавий. В 62 г. был обвинен в хуле на Синедрион (как можно понять текст, за обвинение Синедриона в убийстве своего брата) брат Учителя, глава иерусалимской христианской общины Яаков. Он (видимо, и еще несколько христиан) был казнен по еврейскому обычаю – забит камнями. Тогда фарисеи, члены Синедриона, обратились к светским властям с жалобой на незаконную процедуру вынесения приговора (видимо, без участия оппозиционных членов Верховного суда) – и первосвященник был по жалобе фарисеев лишен от сана.

* * *

Здесь, наконец, мы возвращаемся к главному сюжету, который занимает нас в истории Йешуа – к его суду и казни. Если фарисеи, принципиально расходясь с Йешуа во мнениях, не участвовали в организации судебного (а по мнению Флюссера – даже внесудебного) убийства – кто же тогда подготовил и организовал смертельную акцию и почему?

Давид Флюссер предполагает, что политическое преследование Йешуа начались еще в Галилее. Он цитирует Иосифа Флавия: «Вокруг Иоанна (Предтечи – М. Х.) собрались люди, воодушевленные его словами. Ирод же, боясь, как бы Иоанн, обладая такой силой убеждения, не поднял мятеж (казалось, по его совету люди сделают все), решил, что лучше предупредить события и покончить с Иоанном, не дожидаясь восстания, а не раскаиваться потом, если случится переворот. Заподозренный Иродом, Иоанн был отправлен в Махерон и там убит» (40) (евангельскую версию, завершающую сюжет, с Иродиадой и Шуламит (Саломеей) не стоит пересказывать). При чем тут, однако, Йешуа? Оказывается, рассказ у Матфея об этом историческом эпизоде начался с такого стиха: «В то время Ирод-четверовластник услышал об Иисусе и сказал служащим при нем: „Это Иоанн креститель, он воскрес из мертвых и потому чудеса делаются им“» (Мф, 14, 1–2). Т. е. мысль о воскресении праведника из мертвых, о сопровождающих его воскресение чудесах, заранее бродила в сознании иудеев, даже самых высокопоставленных властителей. Ироду-Антиппе могло показаться нужным избавиться от «воскресшего Иоанна», как было сделано с самим Предтечей, и он мог отдать нужный приказ. «В то время пришли некоторые из фарисеев и говорили Ему: „Выйди и удались отсюда: Ирод хочет тебя убить!“ И сказал им: „Пойдите, скажите этой лисице: `Се, изгоняю бесов и совершаю исцеление сегодня и завтра, а в третий день кончу. А впрочем, мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтоб пророк погиб вне Иерусалима. Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе`!“» (Лк 13 31–34). И – ушел он от Ирода в Иерусалим. Если суждено погибнуть от рук врагов, то пусть это свершится, как положено посланному Богом – в Иерусалиме. Это было предсказано еще в видении на горе Табор: в день Преображения Моше и Илия «говорили о его будущей кончине в Иерусалиме» (Лк 9, 31).

Реальная опасность в столице, на первый взгляд, была много меньше, чем в Галилее – под властью кровавого и подозрительного властителя. Да, у Йешуа возникали разногласия с местными богословами – в основном, из-за исцелений в субботу. Староста одной из синагог, «негодуя, что Иисус исцелил в субботу, сказал народу: „Есть шесть дней, в которые должно делать. В те и приходите исцеляться. А не в день субботний“. Господь сказал ему в ответ: „Лицемер! Не отвязывает ли каждый из вас осла или вола своего от яслей в субботу и ведет ли поить? Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана уже 18 лет, не надлежало ли освободить от уз его в день субботний“. И когда говорил он это, все противившиеся Ему стыдились» (Лк 13,14–17). Но подобные разногласия не грозили смертным приговором, и даже, видимо, судом тоже не грозили… Да, он совершал формальные правонарушения с точки зрения книжников – например, вернул зрение слепому в субботу – и не просто словом, на что как бы и вырвал у них согласие, но прямым действием: «Плюнул на землю, сделал из слюны мазь и наложил на глаза больному», тот прозрел. Но по сути современников-книжников пугала лишь необыкновенная мощь чудотворца (помните, и Шимон бен Шетах говорил чудотворцу Хони: «Если бы не был Хони, я бы подверг тебя херему (анафеме)»). Нечто подобное свершалось в отношении к Йешуа: «Принесли к нему парализованного… Видя их веру, Иисус сказал: „Сын мой, прощаются тебе грехи“. Тогда некоторые из книжников подумали: „Он кощунствует. Кто может прощать грехи, кроме Бога?“ Иисус же, угадав их мысли, сказал: „Что за мысли у вас в душе? Что легче сказать: „Прощаются тебе твои грехи“ или „Встань и ходи“. Знайте же, что человек имеет власть прощать грехи на земле. И он сказал парализованному: „Встань, возьми постель и иди домой!“… И все пришли в ужас и славили Бога за то, что он дал такую власть человеку“» (Мф, 9, 2–8) В принципе считалось, что болезни посланы сатаной за людские грехи, поэтому достаточно изгнать бесов – и человек выздоровеет. Йешуа же объявил, что Бог наделил его властью прощать даже такие грехи, которые не имеют отношения к самому прощающему. Он имеет право исцелять больного – за веру того! От этого, как было сказано, богословы могли приходить в ужас, но непосредственной угрозы жизни и свободе тут, по Флюссеру, никак не могло возникнуть.

Значит, возможно, виновна римская власть? Ей принадлежала светская компетенция в Иудее, в Иерусалиме особенно…

Но, по Флюссеру, Йешуа не представлял для Рима прямой опасности. Конечно, он объявил наступление нового Царства – вся проповедь всеобщей любви была возможна только в преддверии нового, наступающего Царства истины, Царства Бога. Оно казалось Ему совсем рядом, близким. Царство уже началось – с появления Иоанна, уже возникло движение к Богу, чтобы прорвать завесу, отделяющую людей от Него. «О Царстве можно сказать так: берет человек горчичное зернышко и сеет его в поле. И оно вырастет и превращается в дерево. И прилетают птицы и вьют гнезда в его ветвях» (Лк, 13 18–19). Тогда человеческие звания утратят силу, тогда последние станут первыми, а первые – последними… «Истинно говорю вам – мытари (сборщики налогов – М. Х.) и блудницы (проститутки – М. Х.) впереди вас войдут в Царство Бога» (Мф, 21 31–32). Сатана, владыка болезней, потеряет свою власть – и болезни уже стали исчезать по его, Йешуа, велению, ибо он ведет людей навстречу Царству Бога. А с приходом такого Царства – что ж, давно известно, что Римская империя как бы испарится сама собой…

Чужеземное (в частном случае, Римское) владычество над Израилем есть следствие греховности народа: «Если бы Израиль выполнял слова Закона, который ему дан, ни один народ и ни одно царство не властвовали бы над ним. Ведь что говорит закон? „Если дом Израиля будет нарушать Закон, то над ним будут господствовать народы, а если он будет соблюдать Закон, то отступят от него горести, утраты и печаль“» (Таргум Зах., 14, 9). Еще: «Кто берет на себя бремя Закона, облегчается ему несение бремени царств земных и тяготы путей сего мира. Но тот, кто облегчит себе бремя Закона – усугубятся ему бремя царств земных и тяготы путей мира сего» (Пиркей Авот). Отсюда возникла компромиссная позиция Йешуа в знаменитой истории с динарием кесаря. Деньги даны человеку кесарем и потому должны возвращаться ему же. Не служи одновременно Богу и богатству (маммоне), отдай властителю денег законную его долю в этом мире – и поспешай на суд к истинному Владыке Израиля…

Но тогда кто? Римляне все же казнили Йешуа… Давид Флюссер не отступает от традиционной для евреев версии прежних сказаний о рабби из Нацерета: он считает, что в этой гибели были повинны не иноземцы, не светские власти Рима, но те, кто названы им «храмовой», или «культовой бюрократией». Высшие служители Иерусалимского храма, окружающие трон первосвященника, – вот кто были истинными убийцами Йешуа!

Но если рабби был, по Флюссеру, невинен перед Законом, то – чем и как довел их до преступления (осуждение невинного есть грубое нарушение Закона?)

Храм считался оплотом саддукеев, самых образованных и самых информированных людей в еврейской элите. Они ведали про необъятную силу мировой империи, о которой простые люди не догадывались, они трезво взвешивали несоизмеримость народного сопротивления с гигантской мощью владычицы полумира и Средиземного моря. Саддукеи пытались хитростью и маневрами предотвратить народное восстание, ибо оно угрожало нации безумной катастрофой (каковая и случилась через 40 лет!). Как лица, постоянно сотрудничающие с ненавистным, жестоким, беззаконным оккупационным режимом, обитатели Храма находились в кольце народной ненависти, той ненависти, в которой – иногда и несправедливо – тонут любые коллаборанты. (А эти все, целиком, погибли через 40 лет, в дни Иудейского восстания). А на фанатичном-то Востоке такая ненависть – смертносный океан!

И вот является в их город издалека провинциал-галилеянин, чья ученость у знатоков Писания под большим вопросом (формального-то «диплома», смихи, у них он не получал!), с утопическим предсказанием скорого пришествия Царства, которого они, конечно, тоже теоретически ждут, в которое верят, но ясно, что на сегодня это лишь миф, мечта, облака в небе… Его встретили толпы обезумевших иерусалимских простолюдинов, крики «Осанна!», слышалось пение Псалмов на улицах, под копыта его осла бросают разные одежды (Мф. 21,11). Он является в родовую их вотчину, в Храм и учит там народ, как власть имеющий. Одного этого факта достаточно, чтоб столичные умники и знатоки текстов, с их обширными претензиями и наследственным выскокомерием, могли выскочку возненавидеть!

«Пришли опять в Иерусалим. И когда он ходил в Храме, подошли к нему первосвященники, и книжники, и старейшины и говорили ему: „Какой властью ты это делаешь? И кто тебе дал власть делать это?“ Иисус сказал им в ответ: „Спрошу и я вас об одном, отвечайте мне: тогда и я вам скажу, какой властью… Крещение Иоанново с небес или от человеков?“… И сказали … „Не знаем“. Тогда Иисус сказал им в ответ: „И я не скажу, какой властью это делаю“» (Мк, 11, 27–33).

Потом случилась известная история с изгнанием торгующих из Храма, и, по мысли Флюссера, более всего его ненавидели его за то, что он оказался прав – даже и в их глазах (потому что после его гибели они придумали-таки практический способ, как вынести торговлю, необходимую для свершения жертвоприношений, с самой территории Храма). И именно потому, верно, до смерти их напугало его обещание, когда они приступили к нему с новыми вопросами: «Каким знамением ты докажешь нам, что имеешь власть так поступать», а он ответил: «Разрушьте Храм сей, и я воздвигну новый за три дня» (Иоанн 2–19). По Марку и Луке, об этом зашла речь и потом, на суде, и лжесвидетели истолковали его слова (а, может, не лжесвидетели, замечу в скобках, может не солгали, а так услышали, так его поняли) как прямую угрозу Храму: «И некоторые, встав, лжесвидетельствовали… „Мы слышали, как он говорит: „Я разрушу Храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный““ (Мк 14–58). Элита Храма не могла не поверить ему – и потому-то и была безумно напугана! Храм – последнее, что оставалось у них в Иудее: вся периферия, весь город были уже захвачены сектантами разных фракций иудаизма, и вот явился чудотворец, который способен в три дня лишить их, аристократов нации, последнего достояния.

Они обратились за содействием к Пилату. „Римляне ревностно заботились об охране культовых сооружений на территории империи, – пишет Флюссер, – стало быть, в их задачу входило и избавление первосвященников от возмутителей спокойствия“ (41). По сведениям профессора, через тридцать лет жрецы Храма выдали римскому наместнику еще одного еврея, пророчествовавшего о гибели Храма, но тот римлянин правильно установил диагноз задержанного – душевное заболевание, и отпустил нового Йешуа (его звали бен Анан).

„Жители Иерусалима и начальники их… не найдя в нем никакой вины, достойной смерти, просили Пилата убить его“ – Флюссер считает, что в „Деяниях апостолов“ (13, 27) верно отражена историческая ситуация. Не нашли в нем вины сами – и попросили об услуге римлянина.

Кем же был этот римлянин, прокуратор Понтий Пилат?

Сохранилась его характеристика, данная последним царем иудеев Агриппой в письме к императору Калигуле (составлял письмо для царя, по видимому, Филон Александрийский, и потому оно найдено среди его сочинений): „Пилат по натуре упрямый, своевольный и грубый… Его злодеяния – взяточничество, насилия, грабежи, истязания, оскорбления, беспрестанные казни без приговора и бесчисленные невыносимые жестокости“. Несложно предугадать, какая судьба ждала еврея, попавшего на суд подобному наместнику.

Тем сильнее поразили современников явные колебания прокуратора при вынесении приговора. Сначала он вежливо отослал галилеянина, так сказать, в органы юстиции по месту свершения преступления – тетраху Галилеи Ироду-Антиппе. Мы-то знаем – Ирода интересовало одно: не воскресший ли это Иоанн? Убедившись, что перед ним другое лицо и вдобавок, что оно уже покинуло пределы его владений и более не опасно, он вернул арестанта Пилату. Чем последний остался очень доволен – „Деяния“ упоминают, что с того дня они подружились. Дальнейшие попытки прокуратора оставить Йешуа в живых, включая предложение амнистировать осужденного в качестве дара народу на Песах, тоже хорошо известны. Не буду их пересказывать, а изложу версию проф. Д. Флюссера.

Флюссер предполагает, что Пилат был вовсе не против в чем-то угодить жреческой элите в рамках выполнения своих прямых обязанностей. Но, помимо этого, у него имелись собственные интересы в Иерусалиме. Амнистия на Песах была привилегией римского наместника, но „по раввинской литературе мы знаем что такая амнистия чаще всего не свалилась с небес: ей предшествовали продолжительные хлопоты“ (42), отмечает Флюссер. У Пилата и первосвященника имелись разные интересы: Пилат, прежде всего, хотел казнить более опасного для него врага – боевика Варраву (Бар-Абу). А первосвященник был заинтересован в гибели Йешуа и в спасении, выражаясь в современных терминах, боевика-террориста: это сулило навар, авторитет у иерусалимской толпы. Толпа всегда предпочтет, уж если ей предстоит выбирать, героя, сражавшегося с врагом оружием в руках, а не какого-то бродячего проповедника. Жреческая верхушка сама побаивалась казни Йешуа: да, они хотели убить его, „но говорили: только не в праздник, чтоб нем сделалось возмущение в народе“ (Мф, 26, 5). А убийство-то происходило как раз в праздник… Первосвященник и его люди нуждались в тот момент маневре. Пилат же играл в другую игру, но – проиграл: вынужден был отпустить именно Варраву, на которого, в первую очередь, точил свои клыки, а Йешуа отдал палачам…

Флюссер напоминает, однако, что „Деяния апостолов“ в таком порядке перечисляют убийц:

„Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на помазанника его“ (Псалом, 2, 1–2). Ибо поистине собрались в городе сем на Святого сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским» (4, 26–27).

Еще одно любопытное замечание Флюссера – по поводу сохранившегося ответа Йешуа на следствии у первосвященника. Одно за другим проваливались попытки провести в Синедрионе обвинение – сначала в намерении разрушить Храм (Йешуа отказался подтвердить, а любая проверка, необходимая, согласно еврейской судебной процедуре (в случае отказа обвиняемого признать свою вину), выявила бы ошибку в показаниях свидетелей – Йешуа вовсе не угрожал разрушить Храм, а напротив, предложил вопрошавшим самим попробовать его разрушить, а тогда он восстановит Храм за три дня! Однако чтобы избавиться от ставшего в тягость возмутителя спокойствия, первосвященник решил «проработать» другой вариант. До него доходили слухи, что кое-кто считает этого Йешуа Мессией. А для римского (нееврейского!) суда это был достаточный повод для распятия. И он спросил обвинямого: «Скажи, не Мессия ли ты?» И Йешуа ответил: «Отныне Сын человеческий будет сидеть по правую руку Божественной силы». «Итак, ты Сын Божий? Он отвечал: „(Это) вы говорите, не я“. Он же сказал: „Какое еще нужно нам свидетельство? Ибо мы сами слышали из уст Его“» (Лк, 22, 69–72). Все – задача была выполнена: сам сказал!

Между тем, чисто юридически его, конечно, не могли осудить они сами. Евреи издавна верили в возможность того, что смертный может восстать из могилы и продолжить свою жизнь (Элияху, он же Илья-пророк, Моше, Иоанн). Нечто подобное ответу Йешуа на вопрос первосвященника говорили, например, про библейского Мелхиседека: в конце времен он восстанет и сядет возле Бога как судья. Потому им и пришлось не выносить приговор самим, а «поднялось все множество их, и повели Его к Пилату» (Лк, 23, 1)…

Далее – суд и казнь. «По пути римляне остановили Симона из североафриканского города Кирен и заставили нести Иисусов крест. Ничего необычного не было в том, что оккупационные власти призывали к трудовой повинности паломников, стекавшихся на на еврейские праздники» (42). Как странно звучит этот привычный нам термин «трудовая повинность» в тексте иерусалимского профессора.

Необыкновенный поворот в сюжете казни Йешуа зафиксирован автором в послесловии к его «Иисусу», написанном спустя четверть века – уже для русского издания. По словам Д. Флюссера, евангелист Марк принадлежал к чрезвычайно одаренным, к «убедительным» литераторам. Высокохудожественную натуру Марка увлек созданный им образ одинокого Йешуа, в разгаре мирской славы внезапно оставленного всеми – семьей, учениками, народом, идущего на казнь посреди неистовствующей, враждебной толпы и послушно принимающего смерть и муки, но не изменяющего собственному Божественному предназначению. Этот образ был написан биографом настолько мощно, настолько увлекает воображение читателей, что подобная фигура врезалась в память человечества на века. В том числе в воображение самого Флюссера. Особенно живым образ смотрится в нашу, «экзистенциальную» эпоху. Между тем, через четверть века Флюссер обратил внимание на описание казни другим евангелистом, Лукой: «И шло за ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о нем». Иешуа по пути на казнь говорил им: «Дщери Иерусалима! Не плачьте обо мне, но плачьте о себе и детях ваших…»… Потом казнь, знаменитое: «Отче, в руки Твои предаю дух твой». «И, сказав, испустил дух. Сотник же, видя происходящее, прославил Бога и сказал: „Истинно, человек этот был праведник“. И весь народ, сошедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (23, 27–29 и 42–45). Неправда ли, мало похоже на привычную нашему воображению картину убийства одинокого праведника, проклинаемого толпой?

Д. Флюссер на протяжении книги умело поворачивает привычные нам стереотипы жизни Йешуа в новых ракурсах, пользуясь новым прочтением и Евангелий, и «Деяний» и – раввинистической литературы. Для него рабби Иешуа из Нацерета был одним из великих сынов народа, судьба которого была трагически отторгнута от еврейства – подобно тому, как величайшего мудреца античного мира Сократа, отвергли и убили его же сограждане афиняне.

«Иисус был великим религиозным реформатором, оставаясь внутри еврейской религиозной традиции, но история распорядилась так, что христианское движение было выплеснуто из лона этой традиции» (43), – подвели черту в предисловии люди, сделавшие этот текст доступным для русского читателя – переводчик Б. Тищенко и редактор С. Лезов.