Текст книги "Меч"

Автор книги: Михаил Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Тюрингия, год 942 от Рождества Христова, август

Хвойный отвар не помог. И покой, который Гюнтер все же сумел обеспечить больным воинам – тоже оказался не в силах изменить что-либо.

Впрочем, капитан понимал, что иначе быть и не могло. Если бы болезнь лечилась так легко, не вымирали бы от чумы целые страны. Ведь другие, настоящие врачи, сведущие в лекарском деле куда больше, нежели безродный бродяга-воин, не сумели найти лекарств, где уж ему… Но Гюнтер боролся до конца. Целыми днями варил зелья, поил и кормил больных, водил их до ветра, подставлял ночные вазы тем, кто уже не мог встать. Когда не успевал – мыл обделавшихся. Наплевав на церковные запреты, хоронил умерших без отпевания, лишь бормоча над свежей могилой свежепридуманные молитвы…

Под дерновое одеяло ложились по очереди. Сперва воины, затем барон, затем селяне, приютившие обреченный отряд. Уговорить сервов уйти не удалось. Да и куда им было уходить? Бросить дома, хозяйство – невозможно для человека, живущего с земли. А выгнать мечами уже не хватало сил. Пришлым освободили четыре подворья с краю деревни.

Не помогло. Болезнь птицей перескочила через заборы и ухватила за горло всех. Умирали мужики, бабы, дети… Каждый день на погост волокли новые трупы, а Гюнтер варил всё больше хвойного отвара. И поил им больных и здоровых. Горькое зелье не помогло никому. Когда слег последний из селян, Гюнтер натаскал на кладбище дров и развел такой костер, что издалека его можно было принять за лесной пожар. Выкапывать тела не было ни сил, ни желания, и капитан решил, что большой огонь сможет прогреть землю достаточно, чтобы убить болезнь. Очередная глупость, придуманная уставшим рассудком. Или не глупость? Как знать…

Все, кто пришел с бароном фон Эхингемом, умерли Что продолжало держать Гюнтера в деревне, он и сам бы не смог объяснить. Но капитан не уходил. И продолжал ухаживать за больными селянами. Поил, кормил, обмывал… Варил отвар… Молился богу. В какой-то момент Гюнтер стал набожным католиком. Но по мере смертей сослуживцев, и крестьян, в особенности детей, вера снова ушла, сменившись ожесточением. Вернулся привычный цинизм, а в какой-то момент пришло убеждение: либо Бога просто нет, либо он очень большая сволочь. И еще неизвестно, что лучше.

В тот день, когда появились русы, в живых оставались лишь двое детей. Гюнтер сидел на бревне у входа в дом, где лежали больные, и размышлял. В их выздоровление капитан не верил. Детей он сожжет в этом же доме. Потом запалит деревню и пойдет в баронство Эхингейм.

Теперь, будучи рыцарем, он является вассалом покойного барона. Или его сына. В общем, пойдет и сообщит. А если малолетний барон возложит на капитана вину за гибель отца, что же, кинжал висит на поясе, а ударить себя в сердце сил хватит всегда. Новый рыцарский род смоет позор смертью. Жить Гюнтеру не хотелось.

Появившиеся конные окольчуженные воины навели капитана на еще более мрачные мысли. Верный клинок прыгнул в руку. Седлать коня некогда, но Гюнтер и пеший кое-что может. А умереть… Ему ли бояться?

Но пришедшие повели себя странно. Вместо того, чтобы испугаться чумы, спросили, остались ли в деревне выжившие. А потом сказали, что вылечат детей. Капитан не поверил, но махнул рукой и отошел в сторону. Нет смысла сражаться за жизнь детей, которые всё равно умрут через пару дней…

Дети не умерли. Зелья русов, в отличие от хвойного отвара, помогали. Пошедшие на поправку больные ехали сейчас в обозе отряда, который Гюнтер вел к замку Эхингейм. Вел добровольно, совершенно не представляя, спасители едут рядом или захватчики…

Замок барона не изменился. Только наглухо закрыты ворота, поднят мост, да на башнях лениво колышутся черные флаги. Стоило ли Вернеру умирать в безвестной деревушке, если чума явилась и сюда? Гюнтер приблизился к мосту, выискивая признаки жизни на стенах. Никого и ничего. Впрочем, это ничего не значит. Живые могут лежать без сил…

– Эй, в замке! – заорал капитан, остановив коня напротив поднятого моста. – Живые есть?

Живые были. Что подтвердила многоэтажная ругательная тирада, общий смысл которой сводился к пожеланию пришедшим валить ко всем чертям и побыстрее. И сдохнуть от меча, а не от чумы. Это если кто флагов не видит! Гюнтер легко опознал говорившего.

– Людвиг, – заорал капитан, – старая ты козложопая скотина! Открывай ворота! Я привел тех, кто умеет лечить чуму!

– Гюнтер? – из-за зубца куртины высунулась знакомая бородатая рожа. – А где барон? Или ты продался русам и врешь старым друзьям?

– Вернер мертв. А насчет захвата замка… Чего тебе бояться, Людвиг? Двум смертям не бывать. Если я предатель, умрешь от меча, а не от чумы. Тебе же лучше!

Впрочем, последний довод оказался излишним. Раздался скрип несмазанного ворота – старик уже опускал мост…

Кордно, лето 782 от Взятия Царьграда, грудень

Старик неторопливо открыл дверь, вошел, неодобрительным взглядом оглядел службицу, останавливая взгляд на цифрах учета, краской нарисованных на ножках столов, оборотных сторонах зерцал и прочих предметов и, не обнаружив непорядка, двинулся через хозяйство притихшей горничной к противоположной двери. В середине пути он резко тормознул, подошел к окну и спросил:

– Это что?

Палец старика уперся в горшок с невзрачным зеленым стеблем.

– Любавины Глазки, дедушка Жила! – испуганно пискнула девушка. – Мне девочки росточек дали. Он красивый будет! Просто я только сегодня высадила!

Старик покачал головой:

– Ты мне, Забава, зубы не заговаривай! – строго произнес старик. – Почему на горшке числа учета нет?

– Так я ж его из дома принесла! – глаза девушки наполнились слезами.

Забава прекрасно знала, что на старшего по хозяйству в Управе этот прием не действует. И никакой другой тоже. Но вдруг поможет?

– И что с того? – не меняя тональности, спросил стархоз. – Порядка не знаешь? Принесла, подпиши у начальства бересу, чтобы потребность подтвердить, зайди ко мне, получи число учета, стоимость проставь. В день оплаты тебе денюжки вернут, если горшок тут нужен…

– Ой, дедушка Жила, ему же две векши цена! Чтобы Буривоя Мстиславова из-за такой чепухи от дела отрывать!

– Вот ведь пигалица! – покачал головой старик. – Не чепуха то, а порядок! – он наставительно поднял вверх узловатый, похожий на дубовый сучок палец. – Сегодня горшок на учет не поставила, а завтра бересу скрытную в Терем прически [38]38
  Терем прически – парикмахерский салон.


[Закрыть]уволочешь! А какой вражина сопрет его, пока ты красоту наводить будешь?! – Теперь палец смотрел точно на девушку. – И не в том проблема, что береса важна, а то, что враг этот тебя пугать ей может, чтобы ты ему другие бересы носила. А всё с горшков неучтенных начинается!..

– Жила Каменев! – раздался из службицы голос воеводы. – Ты ко мне?

– А то ж! – отозвался старик.

– Тогда отпусти Забаву на волю и проходи. Она уже осознала свою ошибку и запрос на горшок сейчас сделает.

От заступничества начальства девушка ожила. Так быстро избавиться от стархоза, нашедшего непорядок, еще никому не удавалось. Старик мог часами распекать виновника, невзирая на его звания и заслуги. Однако от радости Забава допустила следующую ошибку.

– Я прямо сейчас напишу! – зачастила она. – Вы даже уйти не успеете! Прямо с собой заберете!

– Ишь, торопыга! – возмутился старик. – Совсем порядка не знаешь! Ты должна бересу ко мне вместе с горшком принести, там я горшок в книгу занесу, число учетное напишу, а потом уже и сажай в него свои глазки!

– Они не мои, они любавины! – чуть не плача прошептала горничная. – Их из горшка высаживать нельзя! Погибнут!

– Ладно, уговорила, – смилостивился Жила, – возьму на себя вину. Неси с цветком.

Великодушие стархоза настроение горничной не улучшило.

– Он же с землей! – убито сказала она. – Тяжелый! Четыре поверха вниз тащить, а потом обратно…

– А ты Добрю помочь попроси, – с улыбкой подсказал воевода, слушавший окончание разговора в дверях службицы. – Заодно и проверишь. Если парень ради тебя к Жиле Каменеву пойдет, значит, точно любит! – и, не обращая более внимания на зардевшуюся девушку, обратился к стархозу. – Проходи, губитель молодежных порывов, проходи. С чем пришел?

Старик неодобрительно покачал головой, но прошел в службицу. Не спрашивая разрешения, устроился за столом. Лютый вернулся на свое место.

– Ну? Рассказывай, что тебя из подвалов вытащило и аж на третий поверх привело! Не верю, что ты ради того поднялся, чтобы Забавины горшки считать!

Самый старый работник Управы ходить по лестницам не любил, это знали буквально все. И пользовались. Иногда, правда, попадаясь на горячем, как сегодня Забава.

– Распустил ты, Буривой Володимеров, молодежь! – проворчал Жила. – Совсем от рук отбились! А у меня уже сил нет по всей Управе за порядком следить. Выделяй оплату на помощника [39]39
  Выделить оплату на должность – открыть вакансию. Жила просит дополнительную ставку в штатном расписании Управы.


[Закрыть]мне. Буду внука на службу кликать, да дела передавать потихоньку.

Семейство Кремней было особым семейством. Во-первых, всех первенцев семьи звали либо Жилами, либо Камнями. И все они работали стархозами. Жилы в Скрытной Управе, Камни – в Теремной Страже. Когда кто-то из Кремней собирался на покой, он передавал дела внуку. Год-другой дед и внук работали вместе, после чего старик уходил. Судя по рассказам, ходившим по Управе чуть ли не со времен Вукомила, повадки стархозов были одинаковы во все времена. Занудливы Кремни были на диво, но и порядок в хозяйстве всегда был образцовый. Легко было посчитать, что служили стархозы по полтора-два обычных срока. Чем занимались остальные члены семейства, Лютый не ведал. Но если учесть, что семейное имя [40]40
  Семейное имя – фамилия.


[Закрыть]давно стало нарицательным…

– Выделю, не вопрос, – согласился Лютый. – Но это можно было по разговорнику решить. К делу давай.

– Ты меня просил склады наши просмотреть, – заговорил стархоз. – На предмет вещей непонятных и хранящихся не менее нескольких веков.

– Ну, про века я не говорил, – уточнил Лютый.

– На каждый предмет срок годности имеется, – назидательно сказал старик. – Как выходит он, так вещь списывается, и уничтожается, ежели другого приказа не поступает, – старик посмотрел на воеводу, проверяя, правильно ли тот понял. Потом продолжил. – Но порядок тот три века назад введен. До того какие-то вещи раньше списать могли, а какие-то и оставить. Так что всё, что младше трех веков, либо уничтожено давно, либо хорошо понятно и известно. Например, столу твоему восемьдесят три года. Хотя срок службы у него по бересам всего двадцать! Но ни один старший по Управе его выбросить не дает. И ты – тоже.

Жила обвиняющее уставился на начальника.

– Так удобный же, – улыбнулся Лютый.

– Во! – воскликнул стархоз. – А мне приходится каждый раз срок годности продлевать. Еще прапрадед мой в первый раз это делал! Но отвлеклись! Из старых вещей, что более трехсот лет на складе лежали, большинство списано давным-давно. И уничтожено, согласно порядка. Но кое-что осталось. В основном, чепуха бестолковая. Оружие всякое да доспехи. Сто лет назад всё это передали в Выставки [41]41
  Выставка – здесь музей.


[Закрыть]. А что в особо скрытном порядке хранилось – то в Особое Хранилище ушло.

Жила замолчал, налил себе воды из кувшина, степенно отпил и продолжил.

– Когда учет в машины счетные заводили, туда только то внесли, что на самих складах было. А старые книги не стали. Хотя и говорил я, что надо всё включить. Мало ли… Но молодежь, она ж вечно торопится. Хорошо, книги сохранились, глянуть можно, что и куда передавалось…

Лютый всем своим существом почуял удачу.

– Не тяни, Жила Каменев! Что нарыл?!

– В Центральную Выставку Кордно передали поддоспешники тканевые. Тридцать штук. Хранились с начала учета. Не менее пятисот лет. Странностей две. Что за ценность такая в поддоспешниках, что их в Скрытной Управе хранят? И почему ткань за такой срок не развалилась да не истлела?

Буривой потянулся к разговорнику.

– Погоди, – остановил его старик. – Не всё это. В Особхран передали предметы, проходящие в книге учета под непонятным названием. Настолько непонятным, что предок мой внешний вид в на полях описал. Предметы непонятного материала, в виде трех небольших капель, соединенных веревками. Два одинаковых, третий немного другой. А с ними коробочки с вставленной палочкой. И еще коробочки. Со странной поверхностью. Вот и всё. Больше ничего странного в Управе никогда не хранилось.

Жила опять потянулся к кувшину.

– А название непонятное произнести сможешь?

– Нет, не скажу. Но! – старик гордо посмотрел на воеводу. – Но я слова те записал, и в полном отчете тебе на читалку сбросил. В скрытном режиме. Если ко мне больше вопросов нет, то пойду. Надо еще с горшком неучтенным разобраться. И с хахалем Забавы твоей. Любит, не любит, а цветок ко мне тащить придется…

Но Буривой уже не слышал хозяйственника. Он обалдело глядел на экран читалки, где под шапкой бересы передачи большими буквами было написано:

«…

1. Рация с гарнитурой – 18 шт. Состояние неиспр.

2. Солнечные батареи – 21 шт. Состояние неиспр.

«

Книга

«Интересно, потомок, каким остался Фряжский поход в вашей памяти. Второй частью завоевательной войны? Или религиозной? А может глобальной целительской операцией? На самом деле в нем было всего понемногу. Или, если хочешь, всего помногу. Мы лечили и убивали. Спасали и уничтожали. Вытаскивали из небытия одни города и сравнивали с землей другие.

Мы двинулись широким фронтом. Основной удар был направлен на Магдебург. Туда, где сосредоточились остатки еще недавно великой армии. Где больше всего больных и больше всего врагов. Мы ждали серьезного боя. Однако Оттон ушел от города и увел войско. Совершенно безграмотное решение с военной точки зрения. Все еще имея немалое войско, опираясь на стены одной из лучших в Европе крепостей, он мог надеяться на победу. Но король руководствовался не военной выгодой.

Оттона разрывали на части внутренние разногласия. Набожный почти до фанатизма, но при этом крайне логичный, умный и рациональный монарх сдаваться не собирался. Однако у него обнаружилось слабое место. Младший брат. Бруно. Король не был готов пожертвовать идеей ради себя, жены, детей, остальных братьев и сестер. Наоборот, в дальнейшем бросил на алтарь войны их всех. Но Бруно – не смог. Брат болел, и вряд ли бы пережил осаду.

Найденный выход оказался вполне в духе императора Священной Римской Империи. Бруно попал в плен, но остался жив, а его старшие братья, коих чума пощадила, продолжили борьбу.

У франков было и еще одно преимущество. Отягощенные огромным обозом с лекарствами и лекарями, мы проигрывали в подвижности. Оторвавшись, саксонцы метнулись на юг и в Баварии перехватили силы Теркачу. Идея разбить мадьяр, идущих отдельной колонной была хороша, но измученной чумой армии подобное оказалось не под силу. Тем более, хитрые угры отлично усвоили царьградскую тактику Игоря. Ну и никого не лечили, а потому переигрывали франков в маневре …

Оттон завяз. Разбить противника не получалось, оторваться и уйти – тоже. Чем бы кончилось – неизвестно, но Серый, оставив Светлена с половиной войска охранять лекарей и развивать наступление на запад, с отборной дружиной рванул на перехват. Сошлись в историческом месте, под Аусбургом. Но в этой истории фортуна не пожелала улыбаться королю Германии.

Дальнейшее развитие боевых действий оказалось простым и скучным. Победный марш с классической зачисткой враждебных элементов. Оттон отступал туда, куда его пускали. С севера дорогу преграждал Светлен. С востока – Серый, а с северо-запада – неизвестно откуда взявшаяся армия викингов. Причем, не датчан, а свеев. Оставалась Италия, оплот католического мира.

Католические клирики – отдельная песня. Сколько было услышано рассказов о святых отцах, пытавшихся помочь умирающим людям. Сидящих у постелей смертельно больных. Успокаивающих страждущих. Своими, пусть бесполезными, но искренними методами борющихся с пришедшей бедой.

Такие были. Гораздо меньше, чем казалось из рассказов. Может, большинство умерло еще до нашего прихода, заразившись от тех, кого хотели спасти. Но скорее, подвижников изначально мало. Много их не бывает. А рассказы… Те, кто рассказывали не встречали святых, а только слышали о них. Причем, не из первых рук. Похоже, суть и приемы идеологической борьбы были хорошо известны Ватикану уже не первый век. Разве что название для понятия придумали позже.

Святоши, которые попадались нам, были другими. Они могли многое. Прочитать, вернее – проорать, с амвона полную ненависти проповедь про «богопротивных язычников». Предать анафеме всех, решившихся лечиться у «слуг дьявола». Поднять еле живых людей и, вооружив рогатинами и топорами, бросить против дружинной конницы «во имя Христа». Подбить на самосожжение. А то и просто подпалить ночью деревню со всех сторон, чтобы никто не мог уйти. Ну и, конечно, горящие «еретики» и «ведьмы». Кто сказал, что инквизицию создали в тринадцатом или даже в пятнадцатом веке? Она была всегда. С первых дней христианство боролось с инакомыслящими среди себя, не менее жестко и кроваво, чем с последователями других учений. А там, где есть борьба, есть и службы, ее ведущие. А сказки про более поздние века… Историю пишут победители.

Именно из-за них многие деревни приходилось лечить силой. Да и выжившие в них, по большей части, обладали врожденным иммунитетом. Или повышенной удачливостью, что во многом то же самое.

Вот чего святые отцы не забывали никогда – это подчистую вывезти имущество из вымерших замков и городов. Не всё, конечно. Самое ценное. Перехваченных обозов с драгоценностями хватило бы для покупки небольшого государства во главе с королем. А уж те «залежи», которые удалось захватить в Риме и по многочисленным монастырям и аббатствам…

С нашим появлением грабеж вымирающей Европы не только не прекратился, но и усилился. Теперь слуги господни не дожидались смерти хозяев ценностей, а «облегчали их страдания» при помощи ножа, меча или арбалета, благо соответствующие навыки и отряды воинов у монахов и епископов имелись.

А вот времени у них не оставалось. И потихоньку «папская гвардия» стекалась в Рим. Там эти отряды переформировывались и дополнялись подошедшими фанатиками. С подходом остатков армий Оттона, Гуго Великого и Людовика Заморского на Аппенинском полуострове собрались немалые силы. Зато остальная, уже не католическая, Европа находилась под нашим контролем…»

Милан, лето 6450 от Сотворения мира, серпень

Значит, вещих снов не бывает? И каким, скажите, тогда образом так получается?! Князей полная Русь. Плюнуть некуда, чтобы в какого князя или княжонка не попасть. Ну ладно, Святослав там, или дети Светлена. Они маленькие еще.

Олег Игоревич. Три месяца был Таматарханский, теперь Царьградский, завтра Багдадским станет. Или Римским. Куда папа пошлет. Перун с ним, нет его здесь и сейчас!

А остальные? Светлен гоняет тевтонов по невырубленным еще лесам Европы. Чего их там гонять? Щит к вратам Берлина не прибьешь. Красный флаг над рейхстагом не повесишь. Не построили еще рейхстаг. Да и Берлина тоже нет, одна деревня Кёпеник на островке стоит. И не построят, наверное. А если и соорудят что на этом месте, то будет Медвежий лог какой-нибудь. И армии германской уже нет. Остатки здесь, чуть южнее, пытаются перекрыть путь на Рим. Чего там гонять?

Ярослав умчался разбираться с отставшими обозами. Будто кого другого нельзя послать! Якобы проводит рекогносцировку поля предстоящего боя. Хотя последнему обознику ясно, что противник уклонится от сражения и будет драпать до самого Рима. Оттон не показал себя идиотом ни в прошлой истории, ни в нынешней. Прекрасно понимает, что без опоры на стены шансов у него нет.

А Игорь, который Рюрикович, он же Безжалостный? «Меня, Серый, вполне устроит, если ты заменишь Олега Вещего. Воевода полки водит, князь страной управляет!» Его, понимаешь, вполне устроит! Мне что, делать нечего, по всей Европе щиты приколачивать?! И переговоры всяческие вести с рожами, которые так и хочется в капусту изрубить…

Не можешь сам, пошли кого из детей или сводных братьев, у тебя их полная дружина обретается. Хотя нет, в нашей истории один послал ублюдка малолетнего в Новгороде на местном «столе» посидеть. Так посидел, что пришлось в прошлое идти, исправлять. Кстати, будущую полюбовницу Святославову так и не обнаружили. Отсутствуют в Киеве девочки с таким именем. Добрынь всяческих полно. Но ни один на гипотетического брата не похож.

Может, и вправду Малуша хазарского рода. Или, что еще вероятней, привезла девчонку с собой Ольга-Елена Болгарская из земель южных. Наплевать. Ленку мадьярам сплавили, хоть Теркачу и плюется, но пока не продал и в карты не проиграл. Небось, не так и плоха, как рассказывает. Хотя и выше четвертой наложницы не пускает. И правильно. Впрочем, там еще Ладослава Игоревна есть, та болгарке спуску не даст.

Хрен с ними, с незаконнорожденными. Но куда остальные подевались? Князья, княгини… Нет, спасибо! Только Галки Баграновой на этой встрече и не хватает! Тоже ведь княгиня древлянская, мать ее за ногу! Наземный покровитель «фиолетового спецназа». Оружие массового покрашения! Тогда уж лучше Неждану. Хотя… К тому же, Холанева – фигура непубличная. Так же, как ее муженек и Вукомил Батькович. Развели, понимаешь, секретность!

А Серому что делать, если давний сон воплощается в жизнь с пугающей точностью? Правда, журналистов сильно числом поубавилось. Шверттода не видать. Подох, наверное, «меч смерти» [42]42
  «Меч смерти» – дословный перевод фамилии Шверттод (Schwert Tod)


[Закрыть]от чумы в собственном замке, а то и в палатке под Магдебургом. Звиняйте, дядьку, выйшло як домовлялысь. «Большим железным грузовиком по хлебалу». Папист, небось, по ту линию фронта. Забыл про библейские заповеди и крутит любовь с феминисточкой из Венеции. А что ему остается делать? Мечом не владеет, с крестом на армию не попрешь… Черчилль еще не родился. Да и американец тоже. А паяца французского прирезала та самая особа, что явилась нонче на переговоры.

Зато это явление тут как тут. И отличается от себя приснившейся лишь двумя деталями: нормальной кожаной (мужской, конечно) одеждой вместо «бронированного купальника» и более чем странным цветом волос, за которые Инга Олафссон и получила прозвище Кровавая Голова. А так, ну один в один. Рост, фигура, черты лица, прищур глаз… Ну и привычки, конечно. Те самые, что по агентурной информации, дочка толстяка Карлссона не меняла с раннего детства.

Вспомнился разговор с Карлссоном.

– Нет, ну ты мне скажи, – вещал несчастный викинг, – как в семье мирного свейского херсара такая дочка уродилась?

– Какая такая? – уточнил Буревой, – Неужто воинственней тебя будет?

– А то! – вскинулся Олаф. – Нет, если топором помахать надо или хлебало кому расконопатить, то мы – всегда пожалуйста. Или я уже не Олаф Медведь?! Но это же пустяки, дело житейское. На рыцарей франкских сходить можем или город какой пограбить – тоже. Ну и отметить данное событие большим количеством сивухи. Это вообще святое! Викинги мы, в конце концов, или просто погулять вышли?

Карлссон остановился, чтобы приложиться к кружке с озвученным напитком. У слушателей появилось время обдумать его слова. В общем, никто и не удивлялся, что Олаф считает себя «мирным» и «невоинственным». По скандинавским понятиям.

– Но женщины, – продолжил викинг, – во всех поколениях моих предков вели себя правильно. Поперек мужа и отца слова не говорили, сивуху варили, как положено, детей рожали и воспитывали, пряли пряжу, свинок пасли. Все как положено! То есть, никаких дев-воительниц, обычные домашние хозяйки. И почему, спрашивается, дочка уродилась валькиренкой?

Карлссон горько вздохнул.

– Свиней пасти, надо сказать, не отказывалась. И разъезжала по всей деревне на самом большом хряке, к которому и мужики-то близко подходить побаивались. А вот за прялку ее никакими силами загнать не выходило. Вместо этого мальчишкам носы ломала да глазья подбивала. Драться научилась раньше, чем ходить. Жена ругалась сильно. А мне что? Даже хорошо. Бьет и пусть бьет. Мелким полезно. Известно же: нас… того, а мы крепчаем…

Новый вздох сопровождался новым глотком сивухи.

– А потом потребовала учить ее обращению с оружием. Ростом с лавку, а туда же. Абъёерн, старший мой, заявил, мол, не бабское это дело, так она палку, что вместо меча была, у него отобрала и ей же и отходила. Вот тут бы обеспокоиться, заволноваться, о будущем призадуматься. А я подумал, что большой беды не будет. И совершил большую ошибку! – викинг удрученно помотал головой. – Большому количеству народа это жизни стоило.

Карлссон с удивлением посмотрел на предательски пустую емкость и заорал:

– Ката! Бутыль давай!

Сосуд появился мгновенно, жена несчастного Олафа, в отличие от дочки, в валькирии не рвалась и хозяйкой была толковой.

– По четырнадцатой весне пришла пора замуж девку отдавать. И парень посватался хороший. А эта соплячка прясть не умеет, к свиньям и не подходит уже, на коне теперь ездит, а сивуху чаще пьет, чем варит. Да еще и отца родного не слушает. Замуж, говорит, не рвусь, одомашниваться не собираюсь, И вообще жених должен побить невесту в рукопашной схватке. А то что ж это за муж, который жену наказать не может!

– Побила? – поинтересовался Буревой.

– Как щенка малолетнего! – с нескрываемой гордостью заявил Карлссон. – Размазала сосунка по поляне, как масло по хлебу. И то верно, будут сосунки всякие мою дочку сватать! Сначала драться научись! С бабой совладать не в состоянии! Хлипкая молодежь ныне…

– И многие сватались? – с улыбкой спросил Серый.

– Да человек пять. Сопляки! Хотя кое-кто неплохим хирдманном считался. До сватовства!

Олаф задумался. На лице деланное расстройство переходило в законную гордость за дочку. Гордость требовалось подкрепить большим глотком…

– А дальше что? – поторопил Серый.

– Что дальше… – вздохнул викинг. – Ярл Харальд дальше… Вроде не молокосос уже, а туда же! «Жену можно и с оружием в руках наказать…». Отрыжка Локи! До такой глупости даже старый хряк не додумался. Дочка с первого же удара головенку дурную и развалила. А вторым, совсем отрубила. Был Харальд, а стало два раза по пол-Харальда. А фьорд его Инге отошел, как победителю… И два драккара с дружиной.

– И не роптала дружина? – уточнил Буревой.

– Не, считай, не роптала. Пара дураков не в счет, все одно в первом же бою сгинули бы. А Инга снарядила драккары да ушла в поход. Три года прошло. Или четыре…

– Что ж отпустил? – спросил Серый.

– Так не слушает же, – развел руками Карлссон. – Она же теперь эта, ярла. Или ярлиха. Инга Железный Клюв.

– Откуда прозвище пошло? – поинтересовался Ярослав.

– Дык я ей топорик сделал, – гордо произнес викинг. – Поуже обычного, под девичью ручку…

Больше Карлссон дочку не видел. Где она гуляла эти годы, неизвестно. Но прошлым студнем, наплевав на зимние шторма и гонимые теплым течением льдины, Инга Олафссон, по прозвищу Железный Клюв, проломив свежий лед, вернулась к родным берегам, ведомая тревожной вестью о неприятностях, постигших горячо любимого отца. Вести были взяты с бою у возвращающихся из-под Новгорода преследователей приглашенных Карлссоном переселенцев. Несчастных Рогнарссонов преследовал злой рок. Бедолаги задумали взять реванш у англов. И именно в это время Инга решила немножко погулять именно в этих местах.

Домой ярла вернулась на семи кораблях и, прояснив обстановку, ранней весной, привычно расталкивая льдины обшитыми медью носами дракарров, рванула в Ладогу, выяснять судьбу злосчастного папаши. Следует отметить, что, кроме повышенной воинственности, фрекен Олафссон отличалась умам и сообразительностью, а потому не полезла в драку, а начала с переговоров с новгородскими властями.

Кто же знал, доверяя пятой жене Светлена миссию противочумных прививок в Новгороде, что из этого выйдет! Галка, сверхответственно относившаяся к порученному делу, немедленно выловила заезжую командиршу и потребовала поголовной обработки ее личного состава. В самый разгар переговоров в город прибыла Неждана, и немедленно включилась в процесс, который продлился ровно сутки и получил неофициальное название «полет Валькирий».

– Никаких недоразумений, – докладывала Неждана. – Амбары не ломали. Терема не разносили. Чай не мужики грубые гуляли. А что Словенский Конец ночку не поспал, то исключительно по собственной инициативе. Мало ли кто звенит железом на улице. Девушки между стаканами сивухи искусством боевым бахвалятся. Не суйся, и не тронут!

– Наталья! – рявкнул Серый. – Ладно эта… стихийное бедствие! Но ты-то серьезная женщина! Тебя же специально учили пить и не напиваться! На хрена было через забор посадника на конях прыгать?! А народные купания в проруби зачем организовали?

– Это всё мы? – испуганно спросила Галка.

– Да?! – ядовито заявила Неждана. – А кто пробовал Ингу перепить? Это вам не ее папаша малохольный! Я за всю подготовку столько градусов в себя не влила, сколько за эту ночь! Скажите спасибо, что ни одного поединка не проиграла, уж больно хороша девка с топором!

– Неужто Ингу побила? – с уважением спросил Карлссон.

– Фигушки! – парировала поляница. – Ищи ей другого жениха. Ничья у нас!

– А перекрасили зачем? – спросил Буревой уже у Галки.

– Так это… – замялась Багранова и спряталась за мужа. – Получилось так. Я нечаянно… И я уже замужем!

– Зачем?

– Не помню, – прошептала «мавка», старательно наполняя глаза слезами.

Прием сработал безотказно.

– Да ладно вам! – вступился за жену Светлен. – Покрасила и покрасила! В первый раз, что ли?

– Где ты хоть такой цвет нашла?

– Не знаю, – опять потупилась Галка. – Краска та же была. У меня другой нет. И технология та же. Кажется. Не помню точно.

– Сивуха в краску попала, – сказала Неждана. – И огурчик.

– Какой огурчик? – рассвирепел Серый.

– Малосольный. С пупырышками, – пояснила поляница. – Я сначала хотела предупредить, но решила, что свейку сивухой не испортишь! Да и забыла, если честно.

В целом результаты «полета» были закономерны и положительны. К утру волосы Инги приобрели цвет свежей крови, к середине дня закончилась вакцинация свейских дружин, в ходе которой ярла поменяла прозвище, а к вечеру девушки протрезвели. Кроме того, новгородцы лишний раз убедились, что женским капризам лучше не препятствовать. Во избежание купания в проруби.

Дальнейшее пришлось выяснять людям Вукомила и Буревоя. Узнав, что любезный папенька теперь работает на Кордно и Киев, и искать можно где угодно, но в походе он участвовать будет, фрекен Олафссон загрузилась противочумной сывороткой и рванула обратно в Свеонию. Вместо того, чтобы силой переколоть свинопасов иголками, ярла начала торговлю «снадобьем Одина» по заоблачным ценам. Исключение составляли селения, готовые выставить драккар с дружиной в общий набег на «проклятых франков». Эти получали инъекции бесплатно. Торговый талант дочурки Карлссона прекрасно сочетался с военным. Свинопасы за прививками в очередь стояли. А в начале червня сотни драккаров викингов вошли в Сену. Инга Кровавая Голова решила поучаствовать в дележе Европы. Ну и отцу помочь по мере возможности.