Текст книги "Приключенья Стрельца (СИ)"

Автор книги: Михаил Корешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

   Деда Рома позвал на помощь – завис его компьютер «Apple». Маркина-младшего он с пелёнок звал внучком:

   – Как успеваемость, внучок? А то поколочу!

   Несмотря на звание деда Пинский был не намного старше отца. Отец говорил, что его дядю ещё в школе за учёность дразнили профессором; а заинтересовался он романистикой после факультатива по латыни в университете, плюс из-за своего имени Роман – от латинского Romanus, что означает «римский».

   – Я, оказывается, не Пинский, – забавлялся дед, – я Римский!

   По просьбе деда Маркин дополнительно установил на компьютере испанский текстовый редактор, и разъяснил основные операции с файлами. До этого у Пинского многое чудесным образом пропадало.

   Казачка оказалась права – профессор и Аннушка вместе не продержались. В квартире порхала теперь долговязая аспирантка с удлинённым лицом английской аристократки. Однако фото Аннушки в рамке всё также стояло на письменном столе. Маркин не задавал ненужных вопросов.

   Он допускал, был почти уверен, что кто-то сейчас с казачкой рядом; она одна, и кто-то должен согревать. Это нужно всем. И женщинам, думается, больше чем мужчинам. Систему надо прочищать.

   Он тоже не зарекался не встречаться ни с кем. Однажды даже попробовал – ведь клин клином вышибают – с гостьей со свадьбы очарованного своей кобылкой техника Вити. Так, ничего крутого...

   Он не ревновал, не завидовал другим мужчинам; необъяснимым образом чувствовал – он был для неё особенным.

   От нечего делать Маркин начал долбить диалектический и исторический материализм для кандидатского минимума. Он навестил отца – у него имелись собрания сочинений классиков марксизма, и попутно починил ему телевизор. Из отцовского магнитофона неунывающий баритон Элвиса Пресли уговаривал девушку – «Don't be cruel».

   Недавнее далёко, не будь ко мне жестоко...

   – Если есть время – бегай, – посоветовал отец. – С портативным приёмником на ремне, чтобы скучно не было. Я и то двенадцать кругов до работы вокруг квартала накручиваю, энергией заряжаюсь.

   Отец явно пытался его отвлечь. Вот он просит Маркина-младшего набрать ему с рукописи на компьютере кафедры первую главу учебного пособия для студентов. Отец как раз начал его писать.

   – Если наш компьютер свободен, можешь сидеть за ним сколько хочешь. Прикинь, что мы можем из него при этом объёме памяти и быстродействии выжать. И попутно напиши, пожалуйста, программку подсчёта амплитуд пиков на графике.

   А тут новая тема:

   – Лёня, через торгово-промышленную палату прибыл японский исследовательский микроскоп. Сопроводительная документация там же, в бюро переводов. Поехали, получим.

   Потом он, конечно, скажет – запусти, будь добр, прибор и проверь работу контро?ллера.

   – Глупая на фронте была, – говорила о себе мать, – не боялась, не верила, что могут убить или покалечить. Это теперь мне страшно.

   Её давняя подруга, военврач санитарного поезда, доставлявшая раненых в Семипалатинск, написала о кончине в Лиепае бывшего начальника госпиталя.

   – Ивана Харитоновича больше нет, – негромко сказала мать. – Многие уже... И мне тоже пора...

   – Мама, что ты такое говоришь!

   – Да я так, сынок. Просто задумалась.

   С Маркиным казачка была откровенна, доверяла, да и вообще не умела лгать, разве что не называла имён. По каким-то деталям, почти интуитивно, он решил, что к последней беременности может иметь отношение руководитель группы электриков, славный рубаха парень. На очередном производственном собрании Маркин нарочно сел рядом и потихоньку вывел беседу на казачку.

   – А, эта, – пренебрежительно усмехнулся дружище-электрик, – да она уже уволилась. Баба так себе, но при надобности сгодится; сиськи ничего, только на соске у неё волосы растут, фу-у!..

   Маркин пожалел, что затеял разговор. Ты, значит, и есть тот самый удалец. Имуществом пользовался, ожиданиям не ответил, отзыв отвратительный. Дерьмо. Улыбнулась человеку удача, а он...

   Ну, видел Маркин волоски на её левой груди, это не казалось ему недостатком. Просто её особенность, он даже не обращал на это внимания. Ему она была нужна целиком.

   Этот малый не понял главного – рядом женщина, с которой тепло. Специалист по соскам прицепился к волоскам, а её ноги не требовали эпиляции. У неё приятный, едва уловимый запах. Она раскрывалась навстречу как лотос, а покоритель сердец, считай, получил лишь частичное удовлетворение. Этот тип провёл с нею пару ночей и соскочил. А Маркин коснулся и примагнитился.

   Как она так опростоволосилась? Он, должно быть, месяца три кругами ходил, слюни пускал. Не устояла перед синеглазым, улыбчивым красавцем-славянином. А бабье лето шепчет – рожай или влюбляйся. С виду самодостаточная, уверенная в себе, а всё-таки баба; и на неё бывает проруха. Поди, серенады пел, зас..нец.

   Слушай, тебе же повезло с этим электрическим идиотом. Радуйся, Маркин. А то варила бы сейчас казачка семейные борщи.

   Он поднялся и пересел, улыбаясь себе.

   V. Японская вишня

   Казачка, по её рассказам, в сарафанном детстве ходила с компанией собирать степные тюльпаны. На Восьмое марта он принёс матери букет тюльпанов. Сознавал – хочет приблизиться к той голенастой девчонке с исцарапанными коленками и цветком в волосах. Матери нравилось пышное цветение пионов, но их ещё не было. Она ставила пионы в гостиной на каждый день его рождения. Раньше ему представлялось, что цветы дарят только женщинам. Может матери хотелось родить девочку?

   – Старшая медсестра нашей поликлиники, она ещё тебя нянчила, зовёт на свадьбу дочери. Не прийти – обидится.

   – Мама, я не собираюсь ни с кем знакомиться.

   – Можешь не знакомиться. Но пойдёшь?

   – Нет, скажи, срочно вызвали на работу.

   – Врать не буду. Скажу – не в духе.

   Маркину встретился инструктор его автошколы с мальчиком.

   – Внук? – кивнул на мальчика Маркин, пожимая руку.

   – Нет, сын, – слегка обиделся инструктор. – Я поздно отцом стал. Первая жена мне изменяла, со второй не было детей, а пацан с третьей. А ты не женат?.. Хочешь, с племянницей познакомлю?

   Сговорились они все, что ли?

   За окном начинали голубеть небеса.

   На компьютере отцовской кафедры шутники установили игру «Раздень девушку». Надо было молниеносно снимать с изображения девушки деталь одежды за деталью. Стоило задержаться, игра возвращалась к началу. Никто на кафедре не смог увидеть её обнажённой, поэтому к ней прилипло прозвище «Железная Дунька». Со злости на эту холодную бездушную особу Маркин с пятой попытки умудрился её раздеть. Она не произвела на него должного впечатления. Зря старался, провокация – просто тело, плоть, мясо. Кого тут раздевать...

   В вечернюю смену он сидел за своим рабочим столом и вдруг почувствовал, что в дверном проёме кто-то есть. Он обернулся и обомлел – казачка стояла на пороге в светло синем плаще и с улыбкой смотрела на него. Она вернулась.

   Он подошёл к ней, взял за руку, чтобы она не исчезла, и поцеловал, ощущая свежий вкус её рта. Да, она.

   Казачка пояснила – дочка захотела приехать, повидать прежнюю школу и подружек. Он понял второй смысл – она приехала к нему. Негромко назвала адрес подруги – двумя улицами дальше своего бывшего дома – и ушла. У казачки, конечно, отсутствовал пропуск на телецентр, но для неё это не было препятствием.

   Он чувствовал на лице её чистое дыханье. Не мог ждать, всё валилось из рук.

   Почти в полночь осторожно постучал в дверь. В единственной комнате спала дочка. Одинокая подруга предусмотрительно ушла. Уединились на кухне. Не зажигали свет, чтобы не потревожить малую. Сначала гладили друг друга, затем обнаружилось, что на дощатом полу много места. Он всё боялся, что ей жёстко, подкладывал руки, себя, куртку.

   Потом купил постель, а наутро закатывал рулоном под кухонный стол.

   Значит, не зря зацвела перед телецентром нежно-розовая японская вишня.

   Мать, как обычно, Маркина чувствовала, и неожиданно предложила:

   – Раз твоя подруга приехала, зови в гости. Будем знакомиться.

   – Мама, – удивился он, – ты же была против неё.

   – Я уже не знаю, как для тебя лучше, сынок.

   – Для меня лучше, мама, без всяких визитов.

   Дочка казачки посетила свою школу, класс и даже посидела на уроках. Ходила с девочками в кино. Мальчиков не брали – ну их!..

   Казачка была нарасхват. Привечали её многие семьи.

   – Если тебе куда-то надо без меня, иди. Не будет разговоров и напряжённости. Тебя знают все.

   А Маркин ждал ночи.

   – Наведывалась сегодня к нашим. Когда слышу о тебе гадости, хочется треснуть по голове.

   – Цветоустановщица Амалия, – догадался он, – первая сплетница телецентра?

   Забавно – оказывается, и казачка тоже спрашивала о нём. С неё сталось бы Амалию и за волосы оттаскать, но она не хотела ему неприятностей.

   – Говорит, что ты на Восьмое марта, в стельку пьяный, с каким-то парнем снимал двух грязных шлюх у гостиницы «Молдова».

   – И ты, конечно, возразила – да он же не пьёт!

   – А разве не так?

   – Не пью только из лужи, а так, новенькое, пробовать готов...

   – Вдвоём пробовали?

   – Двоюродный брат перебрал в ресторане, и тётя через маму попросила на его «Ладе» развезти их.

   – Он живёт с двумя девушками?

   – Нет, с тремя, это три подружки. Одна тогда как раз простудилась.

   – И как же они его делят?

   – Строго в порядке живой очереди, – с абсолютно серьёзным лицом сказал Маркин.

   Казачка каталась со смеху. Чтобы не разбудить малую, пришлось закрывать ей рот поцелуем.

   Втроём пошли в кино. Сидели в кинотеатре «Патрия» на балконе. Дочка слева от неё, он справа. Фильма не помнит. Хотелось трогать её прямо на сеансе. Единственное, что мог себе позволить – держал за руку, целовал кисть, дотрагивался до плеча.

   Лучше бы она сидела у него на коленях. И целовать линию роста волос на шее.

   Катался с нею и дочкой на лодке в парке на Комсомольском озере. Каскадная лестница обнимала казачку. Облака плыли над водой. Весенние аллеи трепетали.

   Обедали на террасе прибрежного ресторанчика с весёлым названием «Поплавок». Смотрел, как она набирает мороженое. Это тоже волновало.

   – Ты будто ешь меня глазами, – посмеивалась казачка. – Закажи себе ещё сладкое или займись чем-то. А то подавлюсь.

   Чтобы отвлечься, отвернулся и стал собирать для девочки кубик Рубика, искоса всё же поглядывая на казачку. Она догадывалась, затуманено смотрела.

   Маршрутным такси поехали в Кишинёвский зоопарк. Там был бэби-бум после холодов. Сидели вдвоём в кафе, а дочка повторно бегала к попугайчикам.

   Она спрашивала о первой интимной близости, других женщинах, и почему он выбрал её. И он, смущаясь, мешая с непривычки учёные термины и народную лексику, скомкано пытался объяснить себя, свои ощущения и восприятие сидящей напротив женщины.

   Она извлекла из его путанности: он тащится от неё, балдеет в ней, ловит кайф от голоса, рук, запаха, слов, тела, ног, губ, дыханья, походки...

   – Ты сумасшедший, – восторженно смеялась казачка. – Я с тобой тоже съезжаю с катушек. Ещё пять минут таких речей, и я долбанусь окончательно.

   На них оборачивались.

   В последнюю ночь она целовала его шрамик от аппендицита.

   – Если бы ты тогда написал – оставайся...

   Она, оказывается, ждала – как скажешь, так и... А он не знал, что его мнение важно. История с обменом начиналась задолго до него, сколько усилий вложено, вся родня – двое братьев и сестра – на ушах стояла, взяточные в жилотделы проплачены и отступные за лучшее в качестве жильё...

   Она промолчала, а он не настоял. А надо было наплевать на повышение, приехать, трахнуть кулаком по столу – никакого Ростова! Ты моя, и девочка моя, и всё здесь моё. Я так решил, и баста!

   Она с дочкой возвращалась в родную сторону. И правильно – спокойнее за них. А возле памятника молдавскому господарю уже собирается толпа и орёт про оккупацию. Он не был оккупантом, но ведь могут и не разобрать. Его предки тихо жили в Бессарабии и Буковине и при турках, и австрийцах, и румынах, и русских. Детство и юность отца с матерью прошли под румынами. Мать красиво пела на румынском.

   Я не знал, что ты жалеешь, что уехала. Но мне приятно, что ты жалеешь обо мне.

   VI. Любо, братцы, жить!

   Подруга, приютившая казачку по приезде, и видевшая Маркина всего однажды, неожиданно позвонила на его служебный телефон – нужна настоящая мужская помощь, а именно, рубить дрова.

   – Откуда номер узнала?

   – Неважно.

   Смотрела с тяжёлым любопытством и каким-то ожиданием. Дрова он наколол, от чая отказался, на просьбу поправить перекосившуюся гардину предложил обратиться к более опытному человеку.

   Не понравился прозрачный намёк – не все такие недотроги, как хотят казаться. Она сделала казачке доброе дело, но была ему неприятна. Он считал, что перед ней в долгу, а лучше бы дать денег, и пусть наймёт человека. Казачка всё равно заплатила за проживание. Что же он ещё должен.

   Странное дело – после отъезда казачки на телецентре всё всколыхнулось. Их видели вдвоём – в микрорайоне живут глазастые и смышлёные люди. Тайное стало явным и всеобщим.

   Ни с того ни с сего старшая подруга казачки звукорежиссёр Сазонова пригласила Маркина в свой кабинет и показала письмо. Глаза сразу выхватили из текста фразу: «Это прекрасный рыцарь с неказистой внешностью...» Он узнал почерк – письмо из Ростова. Она делилась тем, что её наполняло.

   – Письмо адресовано вам. Я читать его не буду.

   Провожаемый удивлённым взглядом он вышел.

   Он понимал – эта строка редкая, необычная похвала. Но «неказистый» почему-то царапнуло. Лучше бы она писала проще – он славный или он ангел! Впрочем, ещё девчонки в школе говорили – некрасивый, но симпатичный и обаятельный.

   Ни о ком другом так не писала казачка, но гордости не было. Она, оказывается, всё видит и принимает его, таким как есть. Ерунда, лишь бы принимала. И этой сороке она поверяет сердечные тайны.

   Сазонова не то, чтобы трепала языком, поделилась, надо полагать, с приятельницей, редакторшей отдела новостей.

   – Только больше никому. Ты же понимаешь – это глубоко личное...

   И пошло-поехало – он слышал шушуканья за спиной, замечал любопытствующие взгляды.

   Это его не трогало. Он не писал ей – помалкивай об... Это означало бы лишить её старых связей и возможности выражать свои чувства, о которых она не хотела или не могла говорить ему. Он не писал ей о пересудах. Пусть не знает.

   – Лихорадка злословия, – глядя куда-то мимо Маркина, говорил режиссёр Чумак, отец-одиночка двух малышей, за частую нетрезвость из сострадания к детворе не уволенный, а задвинутый в детскую редакцию как наименее ответственную. – Ну, я-то шибздик, она на меня никакого внимания. Но остальным-то что?

   – Ты молодой, – осторожно обронил старший коллега, – уши едва примялись, а на моей памяти на телецентре сменились четыре директора, и женщине-ягодке надо было всем угодить.

   И это его не волновало. Она имела право и могла позволить себе выбирать директора.

   Болтали в коридоре на перекуре две сотрудницы фонотеки, будто между собой, но ему, проходящему, в спину.

   – Принимала на дому. Слаба на передок. Боже, с кем она спуталась!

   – Действительно, какой стыд! Да я бы в жизни...

   Маркин повернулся.

   – Я бы не стал такое говорить за глаза. Она не виновата. На неё нашло помутнение. Это я её соблазнил.

   Они стушевались и юркнули назад в фонотеку.

   Неопределённо-выжидательно улыбалась Амалия:

   – А у нас на телецентре завтра дискотека; там будет столько хороших девочек...

   – Спасибо, я подумаю.

   – Раньше надо было думать, когда не ту бурёнку пользовал!

   – А мне бурёнка нравится... – непроизвольно напрягся Маркин и осёкся: завтра эта фраза будет известна всему телецентру.

   – Молодец! – ободряюще хлопнул по плечу старик Панин, инженер по технике безопасности. – Такая женщина... Если уж она решила... Завидую.

   Маркин едва было не ощетинился, но остановился и посмотрел Панину в лицо.

   – А вы её хорошо знаете?

   – Конечно, мы с ней в телецентровской волейбольной команде играли. Я как связующий и тренер. Тогдашний директор телецентра неплохо подавал. Чудная, честная, звонкая была девчонка, да такой и осталась. А у меня в то время уже внук появился...

   Маркин интересовался возможностью перехода в лабораторию телецентра – хотел уйти от аппаратных, где казачка работала. Они казались опустевшими. Медлительный завлабораторией пожевал губами:

   – А у тебя с (он назвал её фамилию) всё серьёзно?

   Маркин повернулся и ушёл. Лаборатория для него закончилась. На кой ляд вообще было таиться? Что, грязными руками трогали бы? Да наплевать.

   За стенами технического корпуса надсадно громыхала затяжная гроза.

   Ростовчанин, поменявшийся с казачкой на Кишинёв, скоропостижно скончался – Маркин видел сообщение в «Вечерке» в траурной рамке. Он не писал ей об этом. Зачем. Но передал кто-то из ближнего круга.

   – Подождите, Маркин, – окликнул его в коридоре парторг телецентра Урсу. Маркин удивился вниманию партии: из комсомола он уже пару недель как выбыл по возрасту, а в передовой отряд всё равно не возьмут. – В связи с сигналами с мест я обязан предупредить вас как работника идеологического фронта о необходимости соответствия моральному облику строителя коммунизма.

   Из Маркина выплеснуло отчаяние.

   – А я не женат. А она общественник и ударник коммунистического труда. И уехала. Навсегда. Что ещё?

   – Ну, – замялся партком, – я к тому, чтобы разврата не было...

   – Не будет, – пообещал Маркин, чуть не плача, и пошёл к себе.

   Он не соврал – казачка работала в профкоме, а её трудовую книжку заполняли благодарности и поощрения, и при переводе на Ростовский телецентр у неё не было никаких проблем. Скоро он будет стоять перед товарищеским судом – к разврату отношения не имею.

   Они стали притчей во языцех. Их связывало что-то понятное только им самим.

   – Что-то случилось, сынок?

   – Не случилось. Просто сплетни на работе.

   – Ничего не отрицай, ничего не подтверждай, – сказала мать, – люди утомятся.

   – Сплетни? А ты представь себе, что временно работаешь в дурдоме, – сказал отец. – Легче станет. Наши старшекурсники в выходные собираются на турбазу в Вадул-луй-Водэ. Я еду от электрофизического факультета классной дамой. Поехали, Лёня, развеешься, поплаваешь.

   – Спасибо, папа, но в субботу работаю, отгулы нужны. С твоим сердцем не ходи по жаре. Пора тебе перепоручать такие дела кому-нибудь помоложе.

   – Ты слишком повзрослел; студенчество это сама вечная молодость. Буду работать в политехе, сколько смогу.

   Мать сдавала. Её, которую могли поднять ночью при любом серьёзном недомогании, не говоря уж о родах, знала вся округа. Будучи на пенсии, несмотря на возражения Маркина, она пыталась подрабатывать на дому у пациентов: уколы, перевязки, массаж... Желающие были, но сил не хватало.

   По зарплатной ведомости батальона – мать числилась вольнонаёмной – Министерство Обороны подтвердило ей участие в боевых действиях. Это открывало ей доступ к льготам для ветеранов войны. Но для матери чувствительным был моральный аспект.

   – Знаем, как ты воевала, – заявили ей в очереди, – вы все воевали в Ташкенте.

   И теперь мать держала в руках документ – она сражалась за Родину.

   Мать не любила военные книги и фильмы, ей хотелось забыть о войне. Иногда Маркину казалось, что она испытала и пережила больше него. Она теряла товарищей. Она видела, как спасает раненых присланный по ленд-лизу американский пенициллин.

   Она стояла с батальоном в боевом охранении ДнепроГЭСа. На плотине возились сапёры. Она спросила седого майора:

   – Неужели такой красавец взорвут?

   – Мы взорвём, дочка, мы и восстановим!

   Тётки Маркина по-разному вспоминали о знакомстве матери с будущим мужем-офицером:

   ...Он ехал на гнедом коне, а мать шла по тротуару...

   ...Он пришёл в поликлинику, где мать работала медсестрой, проводить политинформацию, и спросил, кто эта девушка-смуглянка...

   – Вот уже и легенды пошли, – посмеивалась мать. Нет, Андрей пришёл на вечер медработников, посвящённый Первому мая, и пригласил её на танец, а семнадцатилетняя мать ответила, что с русскими она не танцует. Красная армия пришла в Бессарабию за несколько месяцев до этого. Тогда он заявился с вином и конфетами к ней домой.

   – Папаша, можно к вам?

   Дед, отец матери, при румынах держал станционный ресторан. После национализации новая власть назначила его директором этого же ресторана. Хлебосольный дед кивнул бабушке – накрывай! Весь вечер мужчины выпивали вдвоём, а потом и легли спать валетом на одной кровати.

   Утром дед заявил матери – всё, ты выходишь замуж.

   Андрей их и спас – он вывез её сестёр и родителей на полуторке, когда немцы уже входили в город. Дед-ресторатор, будучи дезинфектором в Трудармии, скончался от сыпного тифа, а бабушка от истощения.

   VII. Приеду

   Маркин подписывал отпуск у Медведева.

   – В Ростов летишь? – жёстко спросил Медведев.

   – Да, – с вызовом ответил он, глядя прямо в лоб.

   – Обидишь её, сожру с потрохами.

   Маркин хотел сдержаться, но не смог:

   – Не твоё дело.

   Тут они были на равных.

   Сгрёб бумагу со стола и понёс в отдел кадров. Выходя в коридор, оглянулся. Медведев всё также напряжённо смотрел ему в спину. И этот за неё переживает, воздыхатель. Ну, кто здесь ещё хочет комиссарского тела?

   Перед началом учебного года казачка с дочерью отдыхала в Сочи. Белокожий Маркин солнца не выносил, и приурочил свой приезд к субботе после первой недели сентября.

   Телефона у казачки из-за переезда ещё не было. Обещались ставить через год. А Маркину с матерью лет через пять – всё-таки старое предместье на отшибе.

   Он послал почтовую открытку о своём приезде.

   В поезде Адлер – Ростов-на-Дону познакомился с казачкой молодой парень, наладчик холодильного оборудования из Красноярска. Доехал домой. Взял отпуск за свой счёт и поехал обратно. Ни адреса, ни фамилии он не знал, но помнил, что работает она на Ростовском телецентре. Ждал у выхода целый день. Она вышла двадцать минут двенадцатого, а он стоит с чемоданчиком – вот, приехал навсегда.

   Пришлось взять его с собой – не оставлять же человека ночью в незнакомом городе. Ночевал он на узкой девичьей кровати в детской. Дочка спала с казачкой. А часов в десять утра прямо с самолёта заявился Маркин. Сразу понял – этот приехал свататься или как получится.

   Маркин протянул ему руку.

   – Леонид.

   – Алексей.

   Мягкий морской загар делал её похожей на испанку. Он видел – казачка испытывает неловкость. И причина этому неожиданно-пикантная встреча двух конкурентов. Даже малая хлопала глазами. Казачка не отправила её в школу, видимо, не хотела оставаться с гостем наедине. Идя в туалет, он прекрасно знал, что будет сказано за его спиной.

   – Кто тебе Леонид?

   – Друг.

   Все точки расставлены, формальности соблюдены. Анекдот продолжался – в полдень выходили из дома, и в почтовом ящике обнаружили открытку Маркина. Он её обогнал...

   Кажется, по рассказам тёток Маркина, у юной его матери тоже был эпизод «два кавалера». Вторым значился много её старше врач из поликлиники, с которым она по сёлам проводила вакцинацию от холеры. Тот всем сотрудникам намекал на свой почти статус её жениха, обручение, договорённость с родителями. Возможно, это была ей подсказка или же просто хотел чувствовать себя моложе и востребованней.

   Андрей пришёл к нему на работу в отсутствие матери:

   – Мы говорим о дорогом нам человеке. Я её не заставляю. Как она решит, так и будет. Найдёт кого-нибудь другого – её дело. Но распускать слухи об обручении не советую.

   А до войны оставалось всего ничего...

   Всей компанией – два соперника, казачка и малая – гуляли по солнечному, оживлённому Парку Революции. Ели мороженое, катались на аттракционах. Уже начинала отдавать желтизной листва. Алексей купил в киоске открытки с видами Ростова, какие-то сувениры. Собрался на вокзал. На прощанье пожал всем руки.

   – Ну, извини, Леонид.

   – Ничего, – сочувственно улыбнулся Маркин. – Бывай.

   Его эта ситуация забавляла. Он проходил вне конкурса.

   Ты, Лёша, молодчина, так и надо. Вокруг этой женщины должны вращаться мужчины, пока его нет. Тешить, дарить внимание, набрасывать на плечи пиджак. Жаловать, согревать, прочищать. Эта женщина – его добро, его богатство. И ей должно быть хорошо.

   Оставшись с нею вдвоём, он похлопал её по попе.

   – Мне было неприятно видеть его на своей территории.

   Она смущённо улыбалась.

   – Извини, я подумать не могла, что простой разговор в поезде к этому приведёт.

   Ночью она заглаживала вину.

   Он сидел, соскучившись, у её ног на полу. Рассказывала – возвращалась с вечерней смены в разболтанном, длинном, почти пустом автобусе. На очередной остановке трое парней сорвались с сидений, двое схватили её за руки и стали вытаскивать из салона, а третий удерживал дверь. Она закричала и рухнула, упираясь коленями в жёсткий ребристый пол, чтобы не дать себя выволочить, и с помощью других пассажиров отбилась...

   Парни дали ходу. Домой пришла с окровавленными коленями и порванными колготками.

   Он прижимался лицом к её коленям и чувствовал, что сейчас мог бы с жестоким удовлетворением убить.

   – Чтобы во вторую смену больше не работала.

   – Не беспокойся, снаряд в одну воронку дважды не падает. Теперь я ношу в сумочке скальпель.

   – Причём здесь скальпель?

   Она подняла ему голову и заглянула в глаза.

   – Боишься за меня?

   И он почти шёпотом выдохнул:

   – Боюсь.

   Она перешла в дневную смену. Он знал, почему они на неё нацелились – она была яркой и независимой.

   Маркин закрывал квартиру. На лестнице их не могла не встретить старшая по подъезду, охочая до солидных людей Баба Вера.

   – Здравствуйте, деточка. У вас гость?

   – Да.

   – Какой приличный мужчина. Начальник, верно?

   – Хуже – директор.

   – Ой, неужели?

   Маркин спустился и взял казачку под руку:

   – Здравствуйте. Моя жена вас неправильно информировала. Я инженер.

   – Но – главный инженер?

   Он моментально согласился:

   – Да, главный.

   – А почему вы с вашей женой не живёте?

   – У меня правительственное задание на Дальнем Востоке.

   – А-а, ну тогда конечно...

   В самом деле, почему.

   В театре имени Горького смотрели втроём пьесу Виктора Лаврентьева «Чти отца своего». В антракте малая расшалилась и каталась по перилам лестницы.

   – Чья это девочка? – закричала гардеробщица.

   – Моя, – подошёл Маркин.

   – Следите, папаша, за вашими детьми.

   Он взял её за локоток и повёл к матери.

   – Не трогай меня, – уперлась она, выдёргивая руку, – ты мне не папа.

   – Конечно, я тебе не папа, но это не значит, что ты мне совсем чужая.

   Это её удивило и озадачило.

   Чти отца своего и мать свою.

   Он мог представить себе сцену смотрин за длинным столом. Во главе стола он, правнук Кишинёвского раввина, пострадавшего в погроме, и она, правнучка хуторского кузнеца-казака, вышедшего на подворье за мешком картошки и больше не вернувшегося. С её стороны – мать нормировщица цеха, отец бригадир-бетонщик, автомеханики, шахтёры, зубные техники, председатели колхозов, таксисты, повара, начальники ЖЭКов...

   С его стороны – мать фельдшер, отец доцент в политехе, токари, парикмахеры, врачи, столяры, инженеры, фотографы, портные...

   А потом его отец и её старший брат бьют по рукам – согласны, отныне мы сваты. Все поздравляют друг друга и обнимаются.

   Выпроводив своих девчонок в школу и на работу, Маркин бегал, из интереса выбирая для пробежки всё новые места.

   – Доброе утро, тётя Вера! Как дела? Вы сегодня прекрасно выглядите.

   К Маркину Баба Вера благоволила:

   – Ой, Лёнечка, заходите, у меня сегодня пирожки с картошкой.

   – Спасибо, тётя Вера, я недавно из-за стола... Ну, если вы так настаиваете, возьму пару штук для дочки.

   – Если вам, Лёнечка, надо носки заштопать, так я завсегда. Сейчас никто не умеет...

   Пирожки он выбрасывал – она держала кошек, и кошачий дух пропитал всё вокруг.

   Казачка определила его в детскую комнату, чтобы уединяться с ним по ночам, а потом уходила к дочери на раскладной диван.

   – Знаю я, чем вы там занимаетесь, – заявила малая поутру. Казачка смеялась.

   – Да, занимаемся, – спокойно ответил он, – потому что мама очень близкий мне человек.

   Это её снова озадачило.

   – Народ протестует, – высказался Маркин наедине с казачкой, – не надо покушаться на её девичьи покои. Будем спать вместе.

   – А если ей в туалет пройти?

   – А как живут тысячи людей?

   Наконец-то они лежали на чём-то широком.

   VIII. Твои глаза

   Девочка спала крепко. Он тоже спал, как проваливался – отходил от кишинёвского напряжения. Если просыпался до казачки – смотрел на её лицо, преодолевая желание погладить.

   Как-то захотелось спеть ей колыбельную. Слух у него был, но колыбельной не знал. Спел тогда вполголоса одну из любимых песен отца – «Прощайте, скалистые горы». Она улыбалась, смотрела большими глазами.

   – Нежданная радость – ты ещё и поёшь. И голос приятный.

   – Ты меня не знаешь. Я ещё и овсянку варю.

   – А твоя мама тоже поёт?

   – Раньше пела. И в хоре Дворца культуры солировала. В музучилище её не приняли из-за фронтовой контузии – она на одно ухо недостаточно хорошо слышит.

   Он вырезал казачке яблоко звёздочкой – несложный фокус, отец давно научил. Вторая звёздочка, конечно, досталась малой.

   – Вы у меня две звёздочки.

   Мне приятно, если свежая рубашка на утро будет поглажена тобой. Тогда, мне кажется, я чувствую твои ладони на своих плечах.

   С подарками для казачки Маркин затруднялся – она была лучше любых подарков. C женщинами для совета покупать не получалось. Они догадывались, что выбирают для кого-то, с кем они не выдерживают сравнения.

   Привёз колечко с изумрудом и бриллиантами. Размер знал – многажды целовал её пальцы, прикладывал свою ладонь к её ладошке. Её пальцы были длиннее.

   Маркин купил казачке на вещевом рынке вишнёвое вечернее платье из тонкого джерси с летящими рукавами из шифона. С её статью ей всё шло. Для себя старался – знал, что сам будет это платье с неё снимать. Нравилось смотреть, как она примеряет обновы. Нравилось покупать ей нарядные туфли и кружевное бельё.

   – Да бог с ним, носи каблуки.

   – Не могу. Среди людей живём.

   – Ерунда, в постели все одного роста.

   – Но они об этом не знают.

   Ей шло красное, чёрное, белое, браслеты, серьги...

   Достаточно, а то разоришься.

   Не считай мои деньги – собьёшься.

   Маркин хорошо подрабатывал переводами справочной и пользовательской документации через торгово-промышленную палату благодаря однокласснице.