Текст книги "Изюм от Дон Хуана, или Велосипед для паралитика"

Автор книги: Михаил Глибицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Невозможно было запомнить всех людей, на которых он мне указывал и которых мы обсуждали. Я пожаловался на то, что если бы я делал записи, то по крайней мере смог бы набросать заметки к его схеме индульгирования. Однако он не захотел повторять, а может быть, и сам всего не запомнил.

Он засмеялся и сказал, что не помнит ее, потому что в жизни мага за творчество отвечает «нагваль». Он взглянул на небо и сказал, что уже поздно, и что с этого момента мы должны изменить направление. Вместо слабых тоналей мы станем ждать появления «правильного» тоналя. Он добавил, что только воин может иметь "правильный тональ" и что у обычного человека может быть в лучшем случае "хороший тональ",

После нескольких минут ожидания он хлопнул себя по ляжкам и засмеялся.

– Ты посмотри, кто идет, – сказал он, указывая на улицу движением подбородка. – Они как будто встали в очередь.

К нам приближались трое индейцев. Все они были в коротких шерстяных пончо, белых штанах, доходящих до середины икр, белых рубашках с длинными рукавами, грязных изношенных сандалиях и старых соломенных шляпах; у каждого был заплечный мешок.

Дон Хуан поднялся и пошел к ним навстречу. Он окликнул их.

Дон Хуан достал из кармана несколько ассигнаций и отдал им. Индейцы казались очень довольными. Они смущенно переминались с ноги на ногу. Мне они очень понравились. Они напоминали детей. У всех были белые мелкие зубы и очень приятные мягкие черты лица. Старший носил усы. Его глаза были усталыми и очень добрыми. Он снял шляпу и подошел ближе к скамейке. Остальные последовали за ним. Все трое в один голос приветствовали меня. Мы пожали друг другу руки. Дон Хуан сказал мне, чтобы я дал им денег. Они поблагодарили меня и после вежливого молчания попрощались. Дон Хуан сел на скамейку, и мы проводили их взглядом, пока они не исчезли в толпе.

Я сказал дону Хуану, что почему-то они мне очень понравились.

– Ничего удивительного, – сказал он. – Ты должен был почувствовать, что их тональ очень хороший. Это правильно, но не для нашего времени. Наверное ты заметил, что они похожи на детей. Они и есть дети. И это очень грустно. Я понимаю их лучше тебя, поэтому не мог не почувствовать привкус печали. Индейцы – как собаки, у них ничего нет. Но такова их судьба, и я не должен был чувствовать печаль. Моя печаль – это мой собственный способ индульгировать.

– Откуда они, дон Хуан?

– С гор. Сюда они пришли в поисках счастья. Они братья и хотят стать торговцами. Я сказал им, что тоже пришел с гор и что я сам торговец. Тебя я представил как своего компаньона. Деньги, которые мы дали им, были амулетом. Воин должен давать подобные амулеты всегда. Им, без сомнения, нужны деньги, но необходимость не должна быть существенным соображением в случае с амулетом. Обращать внимание следует на чувства. Лично меня тронули эти трое.

– Тональ очень уязвим, он не выдерживает плохого обращения. С того дня, как белые ступили на эту землю, они постоянно разрушали не только индейский тональ времени, но и личный тональ каждого индейца. Легко можно представить, что для бедного среднего индейца владычество белого человека было настоящим адом. И однако же ирония в том, что для других индейцев оно было чистым благом.

– О ком ты говоришь? Что это за другие индейцы?

– Маги. Для магов Конкиста была вызовом жизни. Они – единственные, кто не был уничтожен ею, не примирился с ней, а использовал ее с полной выгодой для себя.

– Как это было возможно, дон Хуан? Мне казалось, что испанцы не оставили камня на камне.

– Скажем так, они перевернули все камни, которые находились в границах их собственного тоналя. Но в жизни индейцев были вещи, недоступные восприятию белого человека, и он их просто не заметил. Может быть, магам просто повезло, а может быть, их спасло знание. После того, как тональ времени и личный тональ каждого индейца были разрушены, маги обнаружили, что удерживаются за единственную вещь, оставшуюся незатронутой, нагваль. Другими словами, их тональ нашел убежище в их нагвале. Этого не могло бы произойти, если бы не мучительное положение побежденных людей. Люди знания сегодняшнего дня – это продукт таких условий. И единственные знатоки нагваля, потому что они оставались там совершенно одни. Туда белый человек никогда не заглядывал. Фактически, он даже не подозревал о его существовании.

– Нагваль – это не опыт, не интуиция и не сознание. Эти термины и все остальное, что бы ты ни сказал, являются только предметами острова тоналя. С другой стороны, нагваль – это только эффект. Тональ начинается с рождением и кончается со смертью, но нагваль не кончается никогда. Нагваль – беспределен. Я сказал, что нагваль это нечто, где обитает Сила – но это только способ упомянуть о нем. Из-за его проявлений нагваль лучше всего понимать в терминах силы. Сегодня утром, например, когда ты почувствовал себя онемевшим и потерял дар речи, я, в сущности, успокаивал тебя при помощи своего нагваля.

– Как это, дон Хуан?

– Ты не поверишь, но узнать это невозможно. Я знаю только, что хотел целиком захватить твое внимание. Затем мой нагваль приступил к работе над тобой. Я видел его проявления, но я не знаю, как он работает.

– Можно сказать, что нагваль ответственен за творчество, – сказал он наконец и пристально посмотрел на меня. – Нагваль – единственное в нас, что способно творить.

Дон Хуан спокойно смотрел на меня. Эта тема чрезвычайно заинтересовала меня, и я попросил раскрыть ее подробнее. Он сказал, что тональ – это лишь свидетель и регистратор. Я спросил, как он объясняет тот факт, что мы конструируем великолепные здания и сложнейшие механизмы.

– Это не творчество, – сказал он, – это только формовка. Объединившись с другими тоналями, мы можем сформировать что угодно. Великолепные здания, как ты сказал.

– Но тогда что же такое творчество, дон Хуан?

Он искоса посмотрел на меня, усмехнулся, поднял правую руку над головой и резко двинул кистью, как бы поворачивая дверную ручку.

– Творчество вот, – сказал он и поднес ладонь к моим глазам.

Мучительно долго я не мог сфокусировать взгляд на его руке. Как уже было однажды, невидимая оболочка сковала все мое тело так, что не разорвав ее, я не мог перевести глаза на его ладонь.

Я боролся, пока капли пота не попали в глаза. Наконец я услышал или ощутил хлопок, и голова дернулась, освободившись.

На его правой ладони находился любопытнейший грызун, похожий на белку. Однако хвост у него был как у дикобраза, покрытый жесткими иглами.

– Потрогай его, – сказал дон Хуан тихо.

Я машинально повиновался и погладил пальцем по мягкой спинке. Дон Хуан поднес руку ближе, и тогда я заметил нечто, из-за чего у меня начались нервные спазмы: у белки были очки и очень большие зубы.

– Он похож на японца, – сказал я и истерически засмеялся.

Грызун, стал расти на руке дона Хуана, и, пока мои глаза были еще полны слез от смеха, грызун стал таким большим, что буквально исчез из моего поля зрения, Это произошло так быстро, что я даже не успел перестать смеяться. Когда я протер глаза и снова посмотрел на дона Хуана, он сидел на скамейке, а я стоял перед ним, хотя и не помнил как встал.

Я сделал усилие, пытаясь выдавить из себя хоть слово, и ясно ощутил, что меня вновь сковывает какая-то прозрачная оболочка. Дон Хуан хохотал, глядя на меня, а я пыхтел и стонал, пока не услышал или ощутил еще один хлопок.

Я тут же бросился записывать. Дон Хуан заговорил, как бы диктуя мне.

– Один из принципов воина заключается в том, чтобы никому и ничему не давать воздействовать на себя, – сказал он, – и поэтому воин может видеть хоть самого дьявола, но по нему этого никогда не скажешь. Контроль воина должен быть безупречным.

Он подождал, пока я не закончу писать, и спросил меня, смеясь:

– Ты все уловил?

Я проголодался и предложил пойти в ресторан поужинать, Он сказал, что мы должны оставаться здесь до появления "правильного тоналя". Он серьезно добавил, что если даже этого не произойдет сегодня, то мы все равно будем сидеть на этой скамейке до тех пор, пока "правильный тональ" не вздумает появиться.

– Что такое правильный тональ? – спросил я.

– Тональ, который совершенно правилен, уравновешен и гармоничен. Предполагается, что один такой ты сегодня найдешь, или, вернее, – что твоя сила приведет его к нам.

– Грубо говоря, у каждого тоналя есть две стороны. Одна – внешняя сторона, бахрома, поверхность острова. Эта часть связана с действием и действованием – беспорядочная сторона. Другая часть – это решения и суждения, внутренний тональ – более мягкий, более нежный, более сложный.

Правильный тональ – это такой тональ, где оба уровня находятся в гармонии и равновесии.

Десятки людей прошли мимо. Расслабившись, минут десять-пятнадцать мы сидели молча. Затем дон Хуан резко поднялся.

– Ей-Богу, ты это сделал! Посмотри, кто там идет. Девушка!

Кивком головы он указал на молодую девушку, которая пересекала парк и приближалась к нашей скамейке. Дон Хуан сказал, что эта молодая женщина была правильным тоналем и что если она остановится и заговорит с кем-то из нас, то это будет необычайным знаком и мы должны будем сделать все, что она захочет.

Я не мог рассмотреть черт лица молодой женщины, хотя было еще довольно светло. Она прошла мимо в двух шагах от нас, но не оглянулась. Дон Хуан велел мне догнать ее и заговорить с ней.

Я побежал за ней и спросил о каком-то направлении. Я подошел к ней очень близко. Она была молода, наверное, лет двадцати пяти, среднего роста, очень привлекательная и хорошо одетая. Ее глаза были ясными и спокойными. Она улыбалась мне. В ней было какое-то очарование. Мне она очень понравилась, так же, как и те три индейца.

Я вернулся к скамейке и сел.

– Она воин? – спросил я.

– Не совсем, – ответил дон Хуан. – Твоя сила еще не настолько отточена, чтобы привести воина. Но у нее очень хороший тональ. Такой, который может стать правильным тоналем. Воины получаются из такого теста.

Его заявление очень заинтересовало меня. Я спросил, могут ли женщины быть воинами. Он посмотрел на меня, явно пораженный моим вопросом.

– Конечно могут, – ответил он. – И они даже лучше мужчин экипированы для пути знания. Мужчины, правда, немного устойчивей, но все же у женщин явно есть небольшое преимущество.

Я удивился, что мы никогда не говорили о женщинах в связи с его знанием.

– Ты мужчина, – сказал он, – поэтому я использовал мужской род, когда говорил с тобой. Только и всего. Остальное все то же.

– Для правильного тоналя все, что есть на острове тональ, служит вызовом. Иными словами, для воина все в мире служит вызовом. И, разумеется, величайшим вызовом из всех служит его ставка на силу. Но сила приходит из нагваля.

– Однажды ты поставил на силу, и эта ставка необратима. Я не могу сказать, что ты вот-вот выполнишь свое предназначение, потому что нет никакого предназначения. У тебя осталось мало времени и совсем не осталось времени для ерунды. Превосходное состояние! Я бы сказал, что лучшее, на что мы способны, проявляется, когда нас прижимают к стене. Когда мы ощущаем рок, нависший над нами. Лично я не хотел бы, чтобы было иначе.

СЖАТИЕ ТОНАЛЯ

[Проходя мимо авиакасс, дон Хуан «вытолкнул» дубль Кастанеды в другое пространство. Там Кастанеда побыл какое-то время в компании дубля дона Хуана. Затем Кастанеда и дон Хуан вернулись в парк Ла Аламеда.]

Я так устал, что плюхнулся на скамейку. Только теперь мне пришло в голову взглянуть на часы. Было двадцать минут одиннадцатого. Мне пришлось сделать изрядное усилие, чтобы сконцентрировать внимание. Я не помнил точно, когда встретился с доном Хуаном, но подсчитал, что это было около десяти. И никак не более десяти минут заняло у нас пройти от рынка до парка. Неучтенными оставались только десять минут.

Я рассказал дону Хуану о своих подсчетах. Он улыбнулся. Я был уверен, что за его улыбкой скрывалось недовольство мною, однако по его лицу этого не было видно.

– Ты считаешь меня безнадежным идиотом, правда, дон Хуан?

– Ага! – сказал он и вскочил на ноги. Его реакция была такой неожиданной, что я вскочил вместе с ним.

– Расскажи мне, пожалуйста, какие, по-твоему, я сейчас испытываю чувства? – сказал он с ударением.

Я ощущал, что знаю его чувства. Казалось, я их чувствую сам. Но когда я попытался высказать их, я понял, что не могу говорить. Разговор требовал громадных усилий.

Дон Хуан сказал, что у меня еще недостаточно сил для того, чтобы «видеть» его. Но что я могу «видеть» достаточно, чтобы самому найти подходящее объяснение всему происшедшему.

– Не смущайся, – сказал он. – Расскажи мне в точности, что ты видишь.

Внезапно у меня возникла странная мысль, очень похожая на мысли, которые обычно приходят в голову перед тем, как заснуть. Это была более чем мысль, скорее это можно было бы описать как целостный образ, Я видел экран, на котором были различные персонажи. Прямо напротив меня на подоконнике сидел человек. Пространство позади подоконника было расплывчатым, но сам мужчина и подоконник были видны абсолютно четко. Он смотрел на меня. Его голова была слегка повернута влево, так что он смотрел на меня искоса. Я видел, как двигались его глаза, чтобы удерживать меня в фокусе. Правым локтем он опирался на подоконник. Рука его была сжата в кулак, мышцы напряжены.

Слева от мужчины на экране был другой образ. Это был летающий лев. То есть, голова и грива были львиными, а нижняя часть тела принадлежала курчавому белому французскому пуделю.

Дон Хуан заметил, что мое «видение» было слишком усложненным.

– Ты можешь действовать лучше, – сказал он. – Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе то, что случилось, но я предпочел бы, чтобы ты использовал для этого свое собственное видение. Ты видел, но видел ты ерунду. Информация подобного рода бесполезна для воина. Слишком много времени уйдет на то, чтобы разобраться, что есть что. Видение должно быть прямым, потому что воин не может тратить своего времени на распутывание увиденного им. Видение потому и называется видением, что оно прорывается сквозь всю эту бессмыслицу.

Я спросил его, не думает ли он, что мое видение в действительности было только галлюцинацией. Но из-за сложности деталей он был убежден, что это было видением, которое, однако, к данному случаю не подходило.

– Как ты думаешь, мое видение объясняет что-нибудь?

– Безусловно. Но я не стал бы на твоем месте пытаться распутать все это. На первых порах видение смущает, и в нем легко потеряться. По мере того, как воин становится жестче, его видение становится тем, чем оно должно быть – прямым знанием.

– Это видение было слишком… непрактичным, – сказал дон Хуан.

Звук его голоса встряхнул меня.

– Воин задает вопрос и посредством видения получает ответ. Но ответ прост. Он никогда не осложняется до степени летающих французских пуделей.

Мы посмеялись над этой картиной, и я полушутя сказал ему, что он слишком строг, что любой, прошедший через то, что прошел я этим утром, заслуживает хоть капельки снисхождения.

– Это легкий выход, – сказал он. – Это путь индульгирования. Твой мир основан на чувстве, что для тебя все – слишком. Ты не живешь как воин.

– Для воина основным правилом служит столь тщательное выполнение своих решений, чтобы ничто случившееся в результате его действий не могло его удивить, и уж тем более – истощить его силы.

Быть воином означает быть смиренным и бдительным. Сегодня от тебя требовалось следить за сценой, которая разворачивалась у тебя перед глазами, а не размышлять о том, каким образом это возможно. Ты сконцентрировал свое внимание не на том. Если бы я хотел быть с тобой снисходительным, то я легко мог бы сказать, что, поскольку это произошло с тобой впервые, ты не был готов. Но это недопустимо, потому что ты пришел сюда как воин, готовый к смерти. Поэтому происходящее не должно было застать тебя со спущенными штанами.

Я сделал вывод, что моей тенденцией было индульгировать в страхе и замешательстве.

– Скажем так, для тебя основным правилом должна быть готовность к смерти, когда ты приходишь встречаться со мной. – сказал он. – Если ты приходишь сюда, готовый умереть, то не будет никаких ловушек, никаких неприятных сюрпризов и никаких ненужных поступков. Все должно мягко укладываться на свое место, потому что ты не ожидаешь ничего.

– Это легко сказать, дон Хуан. Мне приходится жить со всем этим.

– Это не означает, что ты должен жить со всем этим. Ты есть все это, а не просто смирился с ним на какое-то время. Твое решение объединить силы с этим злым миром магии должно было сжечь все тянущиеся чувства замешательства и дать тебе силы, чтобы провозгласить это своим миром.

– Воин никогда не покидает острова тональ. Он использует его.

– Битва внутри собственного тоналя – это одно из самых нежелательных состояний, какие только можно представить. Безупречная жизнь воина предназначается для того, чтобы закончить эту битву. Для начала я обучил тебя, как избегать опустошенности и измотаности. Теперь в тебе больше нет войны. Нет в том смысле, в каком она была, потому что путь воина – это сначала гармония между действиями и решениями, а затем гармония между тоналем и нагвалем.

В течение всего времени, что я тебя знаю, я говорил, обращаясь как к твоему тоналю, так и к твоему нагвалю. Именно таким способом должны даваться инструкции.

Сначала следует разговаривать с тоналем, потому что именно тональ должен уступить контроль. Но он должен сделать это с радостью. Например, твой тональ без особой борьбы уступил часть своего контроля, потому что ему стало ясно, что в противном случае твоя целостность была бы разрушена. Иными словами, тональ должен отказаться от таких ненужных вещей, как чувство собственной важности и потакание себе, которые лишь погружают его в скуку. Но проблема в том, что тональ цепляется за все это, хотя он должен был бы радостно избавиться от подобной мути. Необходимо сначала убедить тональ стать свободным и текучим. Прежде всего магу необходим сильный, свободный тональ. Чем сильнее он становится, тем меньше привязывается к своим действиям и тем легче его сжать.

Время от времени тональ как бы съеживается, особенно когда он потревожен. Вообще осторожность и подозрительность характерны для тоналя. В тех случаях, когда тональ застигнут врасплох, боязливость неминуемо заставляет его сворачиваться.

Сегодня я схватил свой кубический сантиметр шанса. Я заметил открытую дверь той конторы и толкнул тебя. Этот толчок был техникой для сжатия тоналя. Толкнуть следует в строго определенный момент, но для этого нужно видеть.

Дон Хуан замолчал, словно ожидая вопроса. Мы посмотрели друг на друга.

– Я не знаю, как это произошло, – сказал он, словно читая мои мысли. – Нагваль способен на невероятные вещи – вот все, что я знаю.

– Мы были во времени нагваля, и в этом нет ничего страшного. Мы способны на гораздо большее. Такова наша природа как светящихся существ. Наш изъян – в упорном стремлении оставаться на своем монотонном, скучном и удобном острове. Наш тональ – это обыватель, а он не должен быть таким.

– Что видели люди в конторе авиакасс, когда я ворвался туда?

– Вероятно, они видели, что какой-то человек пробежал от одной двери к другой.

– Но они видели, как я растаял в воздухе?

– Об этом позаботился нагваль. Это уж его дело. Мы – текучие светящиеся существа, сотканные из волокон. Только благодаря тоналю мы считаем себя плотными объектами. Когда тональ сжимается, могут происходить необыкновенные вещи. Но они необыкновенны только для тоналя. Для нагваля двигаться таким образом, как ты двигался сегодня утром – ничто.

Несколько часов спустя, после ленча и отдыха мы сели на его любимую скамейку в парке у церкви. Обходным путем мы подошли к теме моей странной реакции. Казалось, он был очень осторожен. Он не ставил меня прямо перед ней.

– Известно, что подобные вещи происходят, – сказал он. – Нагваль, научившись однажды выходить на поверхность, может причинить большой вред тоналю, выходя наружу без всякого контроля. Однако твой случай – особый. У тебя талант индульгировать в такой преувеличенной манере, что ты бы умер и даже не сопротивлялся этому. Или, еще хуже – ты бы даже не осознал, что умираешь.

Я сказал ему, что моя реакция началась, когда он спросил, чувствую ли я, что сделал мой нагваль. И я подумал, что в точности знаю, о чем он говорит. Но когда я попытался описать это, то оказалось, что я не в состоянии мыслить ясно. Как если бы на самом деле мне ни до чего не было дела. Затем это ощущение перешло в гипнотизирующую концентрацию. Казалось, я был мысленно высосан. Мое внимание привлекло и захватило ощущение, что передо мной вот-вот раскроется огромный секрет, и что я не хочу, чтобы что-то мешало такому раскрытию.

– Что собиралось быть раскрыто тебе, так это твоя смерть, – сказал дон Хуан. – В этом опасность индульгирования. Особенно для тебя. Потому, естественно, что ты настолько все преувеличиваешь. Твой тональ настолько талантлив в индульгировании, что он угрожает целостности самого себя. Это ужасное состояние существа.

– Что я могу сделать?

– Твой тональ должен быть убежден разумом, твой нагваль – действиями, пока они не сравняются друг с другом, как я тебе говорил. Тональправит, и, тем не менее, он очень уязвим. Нагваль, с другой стороны, никогда или почти никогда не действует, но когда он действует, он ужасает тональ.

Этим утром твой тональ испугался и стал сжиматься сам собой, и тогда твой нагваль начал брать верх.

Мне пришлось одолжить ведро у фотографов в парке, чтобы загнать твой нагваль, как плохую собаку, назад на его место. Тональдолжен быть защищен любой ценой. Корона должна быть с него снята, однако он должен оставаться как защищенный поверхностный наблюдатель,

Любая угроза тоналю обычно заканчивается его смертью. А если умирает тональ, то умирает и весь человек. Тональ легко уничтожить из-за его врожденной слабости, и потому одно из искусств равновесия воина состоит в том, чтобы вывести на поверхность нагваль для уравновешивания тоналя. Я говорю, что это искусство; и маги знают, что только путем усиления тоналя может появиться нагваль. Понятно, что я имею в виду? Это усиление называется личной силой,

ВО ВРЕМЕНИ НАГВАЛЯ

– Что же в действительности произошло [возле авиакасс], дон Хуан? – спросил я.

– Поверь мне, что нет способа узнать это, – ответил он сухо. – В этих делах мы с тобой на равных. В данный момент мое преимущество перед тобой состоит в том, что я знаю, как пробираться к нагвалю, а ты – нет. Но как только я попадаю туда, я имею там не больше преимуществ и знания, чем ты.

– Но я действительно приземлился на базаре, дон Хуан?

– Конечно, я рассказывал тебе, что нагваль подчиняется воину. Разве это не так, Хенаро?

– Правильно, – воскликнул дон Хенаро громовым голосом и поднялся одним единым движением. Это произошло так, словно это голос поднял его из лежачего положения в вертикальное.

– Вы с Хенаро увидитесь завтра утром, – сказал дон Хуан. Сейчас ты должен сидеть здесь в полном молчании.

Мы не сказали больше ни слова. Через несколько часов молчания я заснул.

* * *

Дон Хуан отметил, что никогда нельзя поворачиваться налево, когда смотришь на «нагваль». Он сказал, что нагваль смертельно опасен, и что нет необходимости увеличивать риск, который и так велик.

– Когда имеешь дело с нагвалем, никогда не следует смотреть на него прямо, – сказал он. – Этим утром ты смотрел на него пристально, и поэтому из тебя ушли все соки. Единственный способ – смотреть на нагваль как на обычное явление. Следует моргать, чтобы прервать пристальный взгляд. Наши глаза – это глаза тоналя или, точнее, – наши глаза выдрессированы тоналем. Поэтому тональ считает их своими. Одним из источников твоего замешательства и неудобства служит то, что твой тональ не отступается от твоих глаз. В день, когда он это сделает, твой нагваль выиграет великую битву.

Помехой для тебя, или, лучше сказать, помехой для каждого служит стремление подстроить мир под правила тоналя. Поэтому каждый раз, когда мы сталкиваемся с нагвалем, мы сходим с дороги, чтобы сделать наши глаза застывшими и бескомпромиссными. Я должен взывать к той части твоего тоналя, которая понимает эту дилемму, а ты должен сделать усилие, чтобы освободить глаза. Тут нужно убедить тональ, что есть другие миры, которые могут проходить перед теми же самыми окнами. Нагваль показал тебе это сегодня утром. Поэтому отпусти свои глаза на свободу. Пусть они будут настоящими окнами. Глаза могут быть окнами, чтобы заглядывать в хаос или заглядывать в эту бесконечность.

– Как я могу это сделать? – спросил я.

– Скажу тебе, что это очень просто. Может быть, я говорю так потому, что давно уже делаю это сам. Нужно только установить намерение как таможню. Когда находишься в мире тоналя, ты должен быть безупречным тоналем; никакого времени для иррациональной ерунды. Но в мире нагваля ты также должен быть безупречен – никакого времени для разумной ерунды. Для воина намерение– это дверь в промежуточное положение. Она полностью закрывается за ним, когда он выходит на тот или иной путь.

Второе, что тебе следует делать при встрече с нагвалем – время от времени менять направление взгляда, чтобы нагваль не околдовал тебя. Смена положения глаз всегда облегчает ношу тоналя. Сегодня утром я заметил, что ты был исключительно уязвимым, и поэтому изменил положение твоей головы. В подобных случаях ты должен научиться делать это самостоятельно – но только для передышки, а не для того, чтобы снова оградить себя, сохранив распорядок тоналя. Я могу дать честное слово, что ты попытаешься использовать эту технику, чтобы спрятать за ней рациональность своего тоналя, считая при этом, что спасаешь ее от уничтожения. Но дело в том, никто не собирается уничтожать рациональность тоналя. Так что твой страх совсем не обоснован.

Больше мне нечего сказать тебе, кроме того, что ты должен наблюдать за каждым движением нагваля, не истощая себя. Сейчас ты проверяешь, загружен ли твой тональ несущественными деталями. Если на твоем острове слишком много ненужных вещей, то ты не сможешь выстоять во время встречи с нагвалем.

– Что же тогда случиться со мной?

– Ты можешь умереть. Никто не способен выжить в намеренной встрече с нагвалем без длительной тренировки. Требуются годы, чтобы подготовить тональ к такой встрече. Сталкиваясь лицом к лицу с нагвалем, обычный человек обычно умирает от шока. Цель тренировки воина вовсе не в обучении каким-то злым чарам, а в том, чтобы научить тональ не отвлекаться на ерунду. Это очень трудное достижение. Воин должен стать безупречным и совершенно пустым, иначе о встрече с нагвалем лучше и не думать.

Возьмем твой случай. Тебе следует перестать рассчитывать. То, что ты делал этим утром, было абсурдом. Ты называешь это объяснениями. Я называю это бесплодной и назойливой настойчивостью тоналя удерживать все под своим контролем. Когда ему это не удается, наступает момент замешательства, и тогда тональ открывается своей смерти. Что за самодовольный глупец! Он скорее готов убить самого себя, чем уступить контроль, и тем не менее, мы очень немного можем сделать, чтобы изменить такое положение вещей.

– А ты сам как это меняешь, дон Хуан?

– Остров тоналя должен быть тщательно выметен и содержаться в чистоте. Это единственная альтернатива, которая есть у воина. Чистый остров не оказывает сопротивления, ему нечем сопротивляться.

– Не можешь ли ты мне сказать, дон Хуан, что мы еще собираемся делать сегодня? – спросил я.

– Мы ничего не собираемся делать. То есть, мы с тобой будем только свидетелями. Твой бенефактор – Хенаро.

– Но ты, разве не ты? – спросил я отчаянным голосом.

– Я тот, кто помогает тебе подмести твой остров тональ, – сказал он. – У Хенаро есть два ученика – Паблито и Нестор. Он помогает им подметать остров. Но я буду показывать им нагваль. Я буду их бенефактором. Хенаро только их учитель. В этих делах можно или говорить, или действовать. Нельзя делать и то и другое с одним и тем же человеком. Берешь или остров тональ, или нагваль. В случае с тобой я должен работать с твоим тоналем.

– Я не собираюсь оставлять тебя с Хенаро, – сказал он, все еще смеясь. – Я тот, кто заботится о твоем тонале. Без него ты мертв.

– Каждый ли ученик имеет учителя и бенефактора? – спросил я, чтобы унять свое беспокойство.

– Нет, но некоторые имеют.

– Почему только некоторые?

– Когда обычный человек готов, сила предоставляет ему учителя, и он становится учеником. Когда ученик готов, сила предоставляет ему бенефактора, и он становится магом.

– Что значит быть готовым к тому, чтобы сила предоставила бенефактора?

– Никто не знает этого. Мы только люди. Некоторые из нас – люди, научившиеся видеть и использовать нагваль, но никакие наши достижения не помогут раскрыть нам планов силы. Поэтому не у каждого ученика есть бенефактор. Сила решает все.

– Внезапный испуг всегда сжимает тональ, – сказал он, комментируя мое описание того, что я ощутил от вопля дона Хенаро. – Проблема здесь в том, чтобы не позволить тоналю сжаться совсем в ничто. Серьезный вопрос для воина – знать в точности, когда позволить своему тоналю сжаться, а когда остановить его. Это великое искусство. Воин должен бороться, как демон, для того, чтобы сжать свой тональ. Но в тот самый момент, когда его тональ сжимается, воин должен повернуть всю эту битву и направить ее на прекращение сжатия.

– Но, делая это, разве он не возвращается назад к первоначальному состоянию? – спросил я.

– Нет, после того, как тональ сжимается, воин закрывает ворота с другой стороны. До тех пор, пока его тональ не под угрозой, воин с безопасной стороны ограды. Он на знакомой почве и знает все законы. Но когда тональ сжимается – он на ветреной стороне, и это отверстие должно быть накрепко закрыто немедленно, иначе он будет унесен прочь. И это не просто способ говорить. За воротами тоналя бушует ветер, я имею в виду реальный ветер. Ветер, который может унести твою жизнь. Это не метафора. Фактически, это тот ветер, который несет все живые существа на земле. Несколько лет назад я познакомил тебя с этим ветром. Однако ты воспринял это как шутку.

Он напоминал о том времени, когда он взял меня в горы и объяснил мне некоторые особенности ветра. Однако я никогда не думал, что это была шутка.

– Не имеет значения, воспринял ты это всерьез, или нет, – сказал он, выслушав мои протесты. – Как закон, тональ должен защищать себя любой ценой всякий раз, когда ему угрожают.

Не имеет никакого значения, как именно реагирует тональ, защищая себя. Тем не менее важно, чтобы тональ был знаком со всеми возможными альтернативами. Поэтому учитель направляет свои усилия на то, чтобы развить вес этих возможностей. Именно вес новых возможностей помогает сжать тональ, как и остановить его, чтобы он не сжался совсем в ничто.