355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Гиголашвили » Захват Московии » Текст книги (страница 12)
Захват Московии
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:57

Текст книги "Захват Московии"


Автор книги: Михаил Гиголашвили



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Нет, бог миловал, я ребенком был в войну. Но голод и холод видел, не дай бог никому!

И он рассказал, что отца его убили в начале войны. Немцы наступали, была паника, и мать, связав два узла из простынь, потащила пятилетнего Самуилыча и его младшего брата на вокзал, чтобы уехать к сестре в Челябинск. Ехали три недели, в тамбуре, места в вагоне не было. Мать часто выходила – то с туфлями, то со статуэткой, продавала на станциях, меняла на хлеб. У него от голода началась цинга, и он игрался тем, что давил себя пальцами, из-под которых выступала жидкость… Как-то он сидел и через узлы смотрел на младшего брата. Вдруг брат начал падать и замер. Умер. Куда его потом дела мать – неизвестно…

Я подавленно молчал, стыдно было посмотреть на старика. А он продолжал:

– Ну вот, приехали. А тети в Челябинске не оказалось – уехала в Алма-Ату. Власти определили нас в совхоз. Халупа с дырами в крыше. Есть нечего, кто из соседей давал горсть пшена, кто огурец… Мать от голода не могла ходить на поле, а я только ползал, сил стоять не было… Мать просила бригадира забирать её по утрам на подводе в совхоз, но ей отказали. Тогда она написала письмо Сталину. Через два месяца примчался председатель совхоза, обещал халупу отремонтировать, а потом стал маму лично каждый день возить на своей бричке!.. Иногда мать и меня брала с собой, сажала на стог, я хотел есть, жевал колоски, мать запретила, тогда я стал жевать украдкой, и если видел, что кто-то смотрит, то переставал двигать челюстями… Представьте, ребёнок, а знает, что нельзя!

– Проклятые немцы! Их всех!.. Я бы сам убивал всю эту фашистическую наци, хоть и пацифист. – Я возмущенно искал и не мог найти слов, и мне очень хотелось, чтобы он тоже начал сейчас ругать немцев, очень, очень хотелось… Но он отмахнулся, потянувшись к бутылке:

– Что – немцы? Их тоже, как баранов, Гитлер на войну погнал… Вот, видели, как стая собак гонит отару овец туда, куда надо?..

– Нет, стаю не видел…

– Кому была охота замерзать и умирать? В грязи и холоде, без женщин, без еды по вшивым окопам валяться?.. Народ всегда страдает, что русский, что немецкий… Ну, по третьей, за хороших немцев! – начал он разливать.

– Бог Троицыну любит… Страдун-народ… Но за Гитлера я не выпью!

– Господь с вами, кто за него пить собирается! Нет, за хороших немцев, за великую нацию философов, поэтов…

Я усмехнулся и сказал ему, что да, нас называли «народ поэтов и мыслителей», «das Volk der Dichter und Denker», а после войны стали называть «народ судей и палачей»– «das Volk der Richter und Henker»:

– Такой пень-пеньской… И я имею от этого большую неприятность в себе…

Старик поставил рюмку:

– Ну, не переживайте! А как же немецкая философия, музыка? Куда от этого денешься? Бетховен! Бах! Вагнер! Что может быть прекрасней! Выпьем за музыку!

– Хорошо, можно, музыка… Хотя Вагнер… – Я вдруг вспомнил, что старик – еврей, поэтому Вагнера, да и Бетховена, лучше не вспоминать, но Самуилович ловко ухватил растопыренными пальцами рюмку:

– А что Вагнер? Великий композитор.

– Да, но… Я был в Израиле, там Вагнера нельзя… Запретный! Антисемитчик!

– Да кто не антисемит! Все! Я иногда думаю, что я сам антисемит, когда вижу, какие шахер-махеры они крутят, все эти Абрамовичи-Березовские… – И опрокинул водку в рот.

– И я иногда думаю, что я сам фашист, – признался я и тоже заложил вираж, но не сумел допить рюмку до конца. – А шахер-махер – что такое?

– Это на идише, воровской жаргон. Если хотите знать – треть русского воровского жаргона состоит из идиша…

Это очень удивило.

– А чего, как, тут свои слова где есть-нету? Я всегда тут слушаю – там украдли, здесь воровались…

Старик засмеялся:

– Конечно, полно своих, вон, Даля посмотрите!

– Откуда вообще это слово – «вор», «воровать»? Корень какой? – спросил я (как Вы учили: сразу надо выделить корень, чтобы понимать потом все однокоренные слова).

– Раньше так называли смутьянов, зачинщиков, как Пугачёва, тех, кто что-то ворочает, ворошит, варит… Корень «вор» или «вар»…

Он не поленился снять с полки Даля, открыть, пролистать:

– Вот, на «воровство» целая страница…

Но я теперь не понимал про идиш:

– Значит, идишевские слова в русском ворском языке?.. Но евреи же такие… тихие?.. Они разве разграбители?

Старик развел обруч рук:

– Тем не менее… Я же в Музее атеизма работал (сейчас в Музей религии переименовали), так у нас в библиотеке много словарей было. И такой был словарь… Я читал его… Я вообще много читал и читаю.

– Вы… как читали? Знаете идиш?

– Нет, словарь жаргона по-русски был. – Он оторвался от Даля, поправил квадратные очки. – Помню, что «шахер-махер», например, от «сахер-мехер» – что значит «торговые комбинации»… Или вот пиджак, – он тронул меня за рукав, – по-воровски будет «клифт», а это идёт от «халифа» – одежда. Или «хана» на иврите – «остановка в пути», а на жаргоне – «плохо дело, конец»… Даже «шалава»…

– Это кто шалит? Шалишка?

– Нет, это проститутка, девка, вот, как та Земфира, что с нами в Разбойной избе сидела, с таким большим бюстье… это идет от «шилев», что значит «сочетать»…

– А, сосчитать не может…

– Нет, сочетает разных мужчин… всем даёт, короче…

«О, очень интересно!.. Надо на занятиях по разговорной речи сообщить», – подумал я, но сказал совсем из другого семинара:

– Стол о четыре ноги – и то спотыкнается…

– Да, пора.

Разлили без остатка, выпили. Желудок начал шептать, что макароны могут быть очень вкусны, но мозг отдавал другие приказы:

– Матвеевич… Самуилович… у вас где-что кушать-выпить-купить есть? Я уже два дни не ем… не ел… не емши… Вот. – Я вытащил из бумажника деньги, положил на стол. – Тысяча триста… почти… так человек сказал в пункте… Может, вы сами…

Увидев деньги, старик бодро встрепенулся, аккуратно и бережно, как ветеран в саду, взял 1000-рублёвую в пальцевую щель:

– Что брать?

– Не брать, а взять. Ну, сами… Я не знаю… ливрейные… нет, ливровые пирожки не надо, опасно. – Я вспомнил Виталика. – А я пока позвоню, в отель к папе, узнаю, что он сделал…

– А что, папа тоже в отъезде?

– Нет, это отель так называется, «У папы»…

– Ваш, что ли, отель? Собственный? Папин?

– Нет, в шутку. – Я не знал, как это объяснить. – Ну, отель папы…

– О как… люди свои отели имеют… Звоните! – Он переставил поближе телефон, надел кое-как свой клетчатый клифт, ушел к вешалке и уже оттуда, из-за косогора, спросил: – Вы как больше любите – водку вином или пивом полировать?

– Никаких. Чистая водка… Без прибонбонов! – громко сказал я, чтобы он услышал.

– Есть, товарищ-геноссе! – донеслось до меня и не удивило: хорошо, что не фюрер! Нет, за Гитлера я пить никогда не буду!

Он хлопнул дверью, а я набрал папе, который сообщил, что всё в порядке – карту он закрыл. Я начал говорить о деньгах, но он, что-то услышав в моем голосе, сказал, что деньги он мне лучше вышлет завтра, и где я вообще нахожусь, чем занимаюсь, и не лучше бы мне пойти сейчас лечь спать:

– Ich wusste, das du in diesem verdammten Russland Wodka trinken wirst!

– Nein, Papi.

– Und sei vorsichtig mit den Frauen!

– Ja, Papi.

– Vergisst nicht Joggi!

– Gut, Papi, ich melde mich!

– Na, hoffentlich! [24]24
  – Я знал, что ты в этой проклятой России будешь водку пить!
  – Нет, папи.
  – И осторожнее с женщинами!
  – Да, папи.
  – Не забывай о Йогги!
  – Хорошо, папи, я дам о себе знать.
  – Надеюсь! (нем.)


[Закрыть]

Ха, помнить о Йогги!.. Я помню. Это наш сосед, Йогги. Он водил большие автобусы, с музыкантами, рок-группами, один раз даже «Rolling Stones» возил, правда, недолго и без Мика Джаггера; автобусы были огромные, двухэтажные, с душем, баром, постелями, где в пути валялись пьяные музыканты. Как-то в Гамбурге Йогги сильно выпил с «Dire Straits», въехал на какую-то гигантскую стройку в порту, заблудился, застрял и сам вызвал полицию. Суд предложил на выбор: или лишение на два года, или отправить на Украину, как мера воспитания (сейчас это у нас принято – по ARD показывали, что плохих немецких подростков посылают, например, на Байкал, в Сибирь или в Африку, чтобы они там исправлялись, а потом ценили свою родину).

Йогги выбрал Украину – и совсем не прогадал: день и ночь ел борщ и общался с украинскими девушками, даже выучил несколько слов: «горилка», «мясо», «сметана», «красивая», «пить», «соль», «сало», «вареники», «гарна шкира»… Потом, правда, уже в Германии попал со своей лингвистикой в глупую ситуацию: познакомившись в Мюнхене в кафе с русской туристочкой, решил блеснуть знанием русского и сказал, гладя её по руке: «Красива шкира!» – она обиделась: «Что? Я шкура?» – он сказал: «О, нет, нет, красивая мяса!» – на что она дала ему легкую пощечину и убежала… (как потом выяснилось, русское слово «кожа» действительно происходит от праславянского «kozja», то есть «козья шкура»). Он теперь, кроме чистой водки, ничего не пьёт и утверждает, что водка – самая полезная: печень чистит и уничтожает все микробы в организме и микроорганизмы в микробах…

Я попробовал макароны, но больше не захотел. Походил по комнате. На столе лежал открытый словарь. Я заглянул в него. Значит, старик говорит – «воровство». Да, на «воровство» много, целая страница… У нас в немецком одно угрюмое «stehlen» и укромное «klauen» – и всё, а тут!.. И как много диалектизмов, идиом!.. Зачем идиш при таком переизобилии?.. И как-то непатриотично даже… Ну, ворам виднее… Я стал читать:

ВОРОВАТЬ, воровыватьчто стар. мошенничать плутовать, обманывать; || ныне: красть, похищать чужое, взять что тайком и присвоить себе. Вворовавшись, не вдруг отстанешь,от привычки. Доворуешься до кобылы. Воры на Благовещенье заворовывают,для счастья. Изворовался впух. Наворуешь, а с собой не унесешь,на тот свет. Обворовали меня кругом. Он поворовывает,иногда. Подворовался под него,подольстился. Переворовали всех лошадей. Проворовал век. Разворовали все книги. Ты своровал,солгал, сплутовал. Уворовал,украл. Для чего не воровать, коли некому унять. Не учись воровать, коли не умеешь концов прятать. Лучше воровать, чем торговать,о плохой торговле. Кто чем торгует, тот тем и ворует. Вор ворует до поры, до времени. Люди воруют, да нам не велят. Они воруют, да они же и горюют, а мы с тобой все живем,сказал хозяин о работниках, о которых ему говорили худо. Вороваться , безличн. Хорошо ли воруется?удачно ли. Ворованье ср. действ. по знач. глаг. Воровство ср. стар. обман, плутовство, мошенничество, бездельничество, подлог; || ныне: кража, похищение, татьба. Воровство и то ремесло:на рель заносит. Всяко ремесло честно, кроме воровства. Солдата за все бьют, только за воровство не бьют.Закон наш поныне различает воровство-кражу,похищение прямое, и воровство-мошенничество,обман, плутовство. Вороватый твер. ворский , плутоватый, хитрый, лукавый, увертливый, ловкий, продувной. Ты вороват, а я узловат. Горбатый, вороватый. Чем горбатее, тем вороватее. Воровской стар. мошеннический, а вообще преступный, противозаконный. Воровские деньги,поддельные. Воровской лист,возмутительное объявление. Воровские люди,сволочь, негодяи; мятежники. || Ныне: свойственный, принадлежащий ворам; краденый, похищенный. Воровское уйдет, а твое добро с собой уведет. Вору воровское и будет. Вору воровская и слава (му ка). Вору воровское, а доброму доброе. Воровый сев. вост.(от вор? вар?) проворный, быстрый, скорый, прыткий, бойкий, расторопный, ловкий, живой, поворотливый. Постой, корова: конь поворовей. Не хвастай, корова: есть лошадь поворовей. Не ворово, да здорово. Воровски нареч. плутовски, мошеннически, бесчестно, обманом; || тайком, украдкою, скрытно, утайкой. Воровщин а ж. собират. краденые вещи, воровское добро. Вор м. воровка, воруха, ворих а ж. стар. мошенник, бездельник, обманщик; изменник; разбойник; так Гришка Отрепьев, Ванька Каин и др. назывались ворами. || Ныне: тать, тайный хищник; || хитрый, лживый, лукавый человек. Это вор малый, ему не верь. Это плут воришка. Нет таких воров, как портных мастеров (они пьют-едят готовое, носят краденое). На воре шапка горит,закричал знахарь, а вор и ухватился за голову. У вора воровать, только время терять. Один приказчик, один вор; два приказчика, два вора. Вор вору терпит. Вор на вора не доказчик. Грабежи есть, воровство есть, а воров нет. Воришка зевает, а вор ничему не спускает. Малый вор бежит, большой лежит. Доброму вору все впору. Что ворам с рук сходит, за то воришек бьют. Вор на воре, вором погоняет. На каждого вора много простора. Добрый вор без молитвы не украдет. Вор на вора напал (наскочил). Вор у вора дубинку украл. Вор на воре не ищет. Вор по воре всегда порука. Я ли не молодец? у меня ли дети не воры? Воряга м. вор, воришка; || Костр. вологодск.(кажется, неправильно варяг) офеня, коробейник; разносчик, плутоватый торгаш. Воропрят , вороприимец м. укрывающий воров, дающий им пристанище.

Вот, «воряга» слово есть, а «воряра» – нет, а почему? Могу я так сказать?.. Или мне запрещено, как этот косовар утверждал, и я должен говорить только то, что кто-то из носителей уже сказал?.. Можно-нельзя – кто решает? Комиссия? Вот эту диктатуру надо уничтожить! Пусть все говорят как хотят, язык развиваться будет…

Я пожалел, что со мной нет электронной записной книжки – некоторые лексемы стоило бы выписать. Хотя словарь оберфюрера Даля есть у нас в университете, можно посмотреть, когда вернусь…

Самуилович пришёл скоро, неся одетые на большие пальцы, как на вешалки, два пакета:

– Всё взял. У метро всё есть.

В одном пакете были баночки-стекляночки, хлеб, колбаса, что-то белое, какие-то пирожковые… В другом – две бутылки водки неказистого вида, что меня обрадовало, и я сразу взялся открывать, но чуть не порезался крышулькой – пробочка не хотела сходить…

– Стой! Я сделаю! Это раньше водка хорошо открывалась, а теперь… Всё шахер-махер…

– Что хотите сказать? Это спалёнка?

– Да кто её знает, всё может быть.

Он начал ворочать кухонным ножом, а его слова меня успокоили – раз «может быть», значит, «может и не быть», а это уже фифти-фифти. И была же до этого хорошая водка – вот она, пустая, на этикетке даже написано «ВОДКА ХОРОШАЯ»… Почему эта должна быть плохая?..

Когда бутылка была открыта, старик пошел на кухню за вилками, а я разлил по рюмкам. Теперь меня интересовало одно – когда люди откупоривают вторую бутылку, и тосты следует начинать-начать с начала, «первая – колом», «человек на двух ногах» и т. д., – или можно продолжать прежнюю нумерацию?..

Самуилович, чем-то звеня и гремя из-за косогора, ответил:

– Думаю, надо продолжать. А то так всё время на первых трёх тостах просидеть можно…

Логично, если всё время новую бутылку открывать… И я подумал о том, что Вы были не совсем правы, когда говорили, что немец может мыслить долго и системно, потому что у него душа толстая, со страховкой, а русский долго и системно мыслить не может – у него душа трепетная, неусидчивая, летящая, летающая, свободная – взмывает, взметается ввысь, катится вниз, поэтому никаких своих философских систем в России не создано, кроме «пути печи». Вот, мыслит же Самуилович очень даже логично и системно!

А он принес из кухни разные открывалки и принялся открывать банки, приговаривая:

– Вот батончик, еще свеженький даже… Тут ветчинка… Это такая вкусненькая колбаска, испанская, написано, хотя не верь глазам своим, человек… Вот лучок свеженький (что мне сразу напомнило наш семинар по Бабоархату: славяне не только называют всю еду в уменьшительных формах, но, по легенде, от вечного голода даже научились жевать свои дёсна, отчего дёсна у них много краснее, чем у арийцев)…

Но всё это в прошлом! У метро всё есть!.. Надо выпить за метро!

– Стоит метро на четырёх ногах… качается! – вспомнилось мне что-то; я поднял и чуть не опрокинул полную кайзеровскую рюмку.

– Угощайтесь, вот пончики, свеженькие… Вот беляши… У вас нет таких?

– Нет. Таких откуда?.. – Я откусил вкусный кусок. – Это что – беляш? Белая армия ела?

– Какое там! В Гражданскую голод был страшный… Ну, за всё! – И Самуилович не спеша вытянул жидкость из рюмки себе в рот.

Я заглянул в свою, уже пустую: что это – всё время «голод, голод, голод»?.. На краеведении тоже, как новая тема – так в России голод, голый голодняк…

– А почему этот голод? Страна большая, что ли? Или кушают много? – Я вспомнил Кению, где гид объяснял особой прожорливостью и большой похотью африканцев тот факт, что в Африке много голодного и лишнего народа.

Самуилович начал разворачивать что-то белое:

– Большая страна, конечно, девять часовых поясов, шутка ли?.. Притом шестьдесят процентов территории – вечная мерзлота…

– Мерзота?

Самуилович объяснил:

– Ну, лёд, где мамонтёнка нашли… И все кушать хотят, конечно, а как же… Да и народ наш… как бы это сказать… не слишком чтоб уж очень трудолюбив… Это даже по языку видно – слов для «хороший работник» почти нет, а если есть, то такие, не очень хорошие, вроде «трудяга», «работяга», «умник»… Но зато слов для безделья и лентяйства – сколько угодно: лодырь, лоботряс, шалопай, оболтус, сачок, фланер, лежебока, дармоед… Да вот, сами увидите…

Не вставая, он сволок с полки какую-то книгу (я успел заметить кусок названия, что-то с диалектами), полистал её, начал читать:

– Пожалуйста, полюбуйтесь, водной только Смоленской области масса обозначений бездельника: алатырь, алахарь, балахрыст, базарник, байдуга, байтус, банцуй, балтёжник, быкса, байдуска, вислый, воропёха, гулевен, гуляга, гуляка, гулёна, гуляльщик, гуляльщица, гулянок, гулячка, гуляшка, гулявица, гультай, гультайка, гультяйка, жалбер… – Он замолк, видя мое немое удивление, потом продолжал: – Кавзель, дендюря, дырда, дрыгалка, лоёха, лёпа, лында, латрыга, луйда, ляга, ошар, опока, пусто-гряк, пяхтирь, плёха, сябёр, страбуль, турбыль, тельпух, тягарик, телепень… И так далее… Ну что ты с этим народом делать будешь?.. А ведь что в жизни – то и на языке! – Потом, отложив книгу, пододвинул ко мне белое сало: – Лучше вот попробуйте сальце, еще Роза Наумовна делала, в берёзовой кадке на балконе сама солила, потом в ларёк сдавала…

Но я не хотел сальце, я был сражён обилием лексики – такого же нет нигде! Вот это богатство, чтобы для обозначения одного понятия было столько слов! И опять пытался понять про вечную голодину:

– Нелогично: если шестьдесят пять процентов лёд, мерзота и никто не живет, то кто тогда всё время кушать хочет и голодает?.. Сами говорите – тундра, степь, Сибирия… Емелюшка Тимофей кассировал… Долго шёл, казаки съели свои сапоги, голод был… А, за пятое колесо выпить, запасное, чтоб всегда в пути!.. Пять концов звезды! Там, на Мавзолее!..

Мы дружественно выпили. Обдавало изнутри толчками жара. Мои слова казались мне такими важными и нужными, что казалось, от них сейчас звезда загорится ярче:

– Да, да, звезда горится!.. Была тоже при Иване Шреклихе на Кремле?..

– Вам лучше знать – ваш предок у Грозного служил…

Потом мне приспичило обязательно и обстоятельно узнать, как надо правильно говорить женский тост – за женщин, девушек, дев, баб, мам, дам, мадам? – на что Самуилыч сказал, что они всегда пили «сто грамм за прекрасных дам».

– Кстати, может быть, музыку желаете послушать? – И он, порывшись толчками рук в пластинках, достал одну: – Вот, Вагнер! – поставил её кое-как на предпотопный проигрыватель, отчего в комнате вдруг поднялся ужасный вой и переполох, звуки стали бить по голове, нарывать в ушах, сполоховать в глазах.

Я с детства ненавижу эту музыку, которую постоянно слушает дед Людвиг у себя в горах! Бог! Бог! Чары! Чаша Грааля! Аненербе! Какой бог? У фашистов – один бог, смерть! Они должны не эту вазу-чашу искать, а косу носатого косаря… да, в носу косатого носаря…

Самуилович загребал стоячей рукой что-то прямо из банки, говорил то ли о боге, то ли о беге:

– Не могли бы вы узнать там, в Германии, а то тут бегать трудно…

– Что? – поднимая рюмку, не понимал я.

– Ну, как в Германию переехать…

– Ко мне?

Старик рубанул воздух:

– Да не к вам, а жить, вообще… Многие вот уехали…

О ком он говорит? О чём?

– Кто? Куда?

– Евреи… Вот, Роза Наумовна недавно, соседка… Здесь жила, напротив, сейчас в Дюссельдорфе…

– Не знаю. Но за пятое колесо… допить… а то не поедет…

Допив, он поведал, что у Розы Наумовны дети давно в Израиле, им там до чёртиков надоело – жара, опасно, арабы, – но их оттуда не пускают уехать в Германию…

– Кто, Моссад? Не ходите, девки, в сад, там сидит Моссад!

– Ну да, типа того… Говорят, раз вы приехали на свою историческую родину, то и сидите на месте. Тысячу лет шли в святую землю, куда вам еще?.. Вот. А у неё из Москвы получилось поехать на жительство в Германию напрямую… Сейчас живет как в раю – квартира и медицина бесплатные, еще 300 евро на расходы, всякие блага…

– А за что ей? – как-то не увязывал я и вдруг испугался: «Может, она в Дахау сидела? Живала? И он будет мстить за соседку?» Нож опять торчал в его плетне. – Она где, в концлагере?

– Нет, она в войну в Ташкенте жила, бухарская еврейка, её сын потом перевёлся в Москву, её забрал, квартирку купил. Нет, нигде не сидела. Просто так. За то, что еврейка.

– И правильно! Не триста, а три тысячи должны… Мы на кружоке… я человек-пацифист… часто дискутироваем… был в Израильске… прокляты немцы всегда, что делали-сделали, а?! – И я потянулся к бутылке, которая быстро пустела.

Самуилович отправился в коридор. Качаясь и натыкаясь на мебель, шлёпая тапочками, принес папку со шнурками, заботливо уложил её на стол:

– Вот, мои документы. Собрал.

Я понял, что ему что-то надо. Но что?

– А мне зачем? Куда?

Самуилович доверительно сообщил, аккуратно открывая картонную папку:

– Их надо сдавать в ОВИР, кажется. Но я никому не доверяю. Отдашь – а потом скажут «потеряли», и всё. В синагоге раввины спрашивали меня – обрезан? Нет, говорю. Мать еврейка? Нет, говорю. Всё, негоден!.. Да что ж такое!.. Когда не надо – я еврей, пятый пункт, по отцу, а когда надо – я не еврей! Оказывается, по их еврейским законам, если мать еврейка, то и ребёнок еврей, а у меня мать русская – значит, я русский, Беренберг…

У него был такой горестный вид, что я сейчас же захотел помочь ему и сказал, что пусть он сделает ксерокопии, я возьму их в Мюнхен и покажу в синагоге, я знаю, где это – на Райхенбахштрассе, там моя девушка жила… Такое мрачное здание, угрюмый бункер, всегда два полицейских стояли, даже в дождь, под плащами, я думал ещё всегда – зачем они стоят, кто сейчас на синагогу нападать будет? Раньше бы стояли, когда надо. Я спросил у Самуиловича, почему у евреев считается по матери, а не как во всем мире – по отцу?

– Наверно, громили и насиловали их часто, вот и неизвестно, кто отец, потому по матери… – предположил Самуилович.

– Ну, плохо… Я туда отойду, но мне стыдно туда…

– Ходить не надо, вы только их сдайте – и всё! Ну, спасибо заранее, родной!

Он обрадованно отложил папку, и мы выпили за «круглое число шесть, хорошо, что ты есть». Теперь Вагнер мне показался глубже. Тянуло закрыть глаза и утопиться в звуках. Но я вдруг очнулся: у меня же есть номер Алки! Вот было бы хорошо встретиться сейчас! Ничего, что за окном темнота! Ключи от номера у меня!

– Давай-давай Алке звонить!

Самуилович поморщился, но телефон передал:

– Пожалуйста.

– И тебе шалавеньку возьми-берём, – успокоил я его, но вдруг вспомнил: а деньги? Денег ведь не осталось! – и отложил трубку, а на хитрый вопрос Самуилыча: «Что, заело?» – пришлось ответить: – Бабло тю-тю, варкутю… на фонтане морду мыл…

Самуилыч подмигнул и вытащил с книжной полки целлофановый пакет, открыл его – он был набит мятыми деньгами:

– Вот… Это мне в ларьке остается. Я по-стариковски их в сторонку каждый раз откладываю…

– А, чай на пиво? Пиво на чай!

– Ну да. Сдачу люди иногда не берут, не хотят с мелочью связываться. Так что звоните, бабло есть.

Ну, если есть… Я нашел её телефон. Она ответила не сразу. Я уже ждал, что металл скажет: «абонент недоступен», как недоступна Маша, – но телефон ответил.

– Привет, это я, Фредя, мы вместе в избе сидели…

– Да, привет, милый. Ну как, выпустили? Я же говорила. Сам-то как?

– Я сам с Самуиловичем, в гости, недалеко тут.

– Ты смотри, с ним осторожней, – вдруг сказала она.

– Почему?

– Может, он с ментами нюхается…

– Да? – Яс плохим чувством посмотрел на старика – тот доедал рыбу из банки, зажав ложку в стоячих руках. – А синяк?

– Ой, да я так, на всякий случай… Никому доверять нельзя. Может быть…

«Раз может быть, значит, может и не быть, фифти-фифти, как с водкой», – успокоился я:

– Ты что? Свободна?

– Нет, котик, сегодня занята очень, на весь вечер…

– А то могли бы… про Баварию… сюда-туда, – вспомнил я её интерес, и мне очень захотелось пощупать её большие и многосочные соски.

– Давай завтра? Ну, не обижайся, котик, сегодня никак…

(– Что, очередь большая? – вставил ехидно Самуилович, поправляя квадратные очки, сползшие по носу.)

– Всё, уже зовут. Завтра! Чмоки-чмоки!

И она отключилась. Вот плохая!

– Ну, бог с ней, не переживайте! – успокаивал меня Самуилович, разливая остатки по рюмкам. – Не будешь же с бабой спорить? Завтра так завтра!

Я подтвердил кивком:

– Да, мой дедушка Людвиг тоже всегда говорит: «Mit einer Frau zanken – ist wie ein Ferkel scheren: es gibt keine Wolle, aber dafür viel Gewinsel» [25]25
  С женщиной спорить – что поросенка стричь: шерсти нет, а визгу много (нем.).


[Закрыть]
… Значит, если малую свинью броить… большой визгопляс будет… – Я начал переводить, но бросил, потому что был фрустрирован (почему старик сказал «бог с ней»? Почему бог не с нами? А с нами кто?) и сообщил старику, что я лично в бога не верю после того, как прочитал «Братьев Карамазовых», по-немецки, конечно, на что Самуилыч ответил:

– От Достоевского голова совсем кругом пошла, небось?

– Я не боюсь! И не верю!

И после того, как мы открыли новую бутылку и выпили за семь светильников, закусив салом, которое он ел большими кусками и предлагал мне на кончике пончика («Вот, попробуйте, не пожалеете!»), я начал доказывать, что глупо верить в разумного бога, который говорит «не убий!» – а сам жизнь в природе построил так, что идёт беспрерывное убийство: все жрут друг друга, как белковую массу, и что в целом жизнь на Земле убедительно свидетельствует об отсутствии какой-либо разумной жизни на небе, ибо разумное начало не может терпеть того, что творится на земле, а если терпит, то оно не разумное, а подлое:

– Зачем хищнюги жрут козулек? Не мог разве этот бог так делать, чтоб все траву грызли, никто мясо?.. По-немецки «бок» – козёл… А то что… оленюшка… молоденец… бэмби стоит, на новый мир удивлен, а волки бегают-бегут, голову оторвают… съели… Зачем с удивлением, если волки?.. Так и люди… Зачем?.. Меня учили молиться утром, вечером, перед едой, руки держать… А когда я узнал про наци, я не стал… Хищнюги всегда в кружок, вместе… а бычья добыча – отдельно… Ненавижу смерть, церковь, там противно нюхать… Я думал тогда – если бог в церкви живёт, то как ему скучно сидеть… пыль, холод… Если бог есть – почему не покаровал Дахау?

И я признался, что я ненавижу попов, святош, ханжей в сутанах, лицемеров в рясах, терпеть не могу церквей и больниц, и врачей, и запахов болезней, бинтов и ран, не выношу цветов на могилах, надгробий, панихид, похорон – в общем, всё, связанное со смертью, мне ненавистно…

От бога и могил разговор перешёл к людоедам – чего же удивляться, что таких всё время становится всё больше, если сам бог такую каннибальскую систему ввёл: если кого-нибудь с утра не убьешь и не сожрёшь, к вечеру сам с голоду подохнешь… И Настя говорила – вампиры на перерыве кровь пьют…

О, я много про это знаю!.. У нас на кружке пацифистов недавно был доклад одного студента-медика про каннибала из Ротенбурга, о котором Самуилович ничего не слышал. И я, ощущая сильное желание говорить, рассказал ему о том, что жил в городе Ротенбург вежливый, симпатичный, подтянутый банковский клерк, который вел жизнь холостяка, ездил на курорты, встречался с женщинами и только время от времени предлагал в Интернете кого-нибудь съесть – так и писал: «Ищу мужчину от 20 до 40, который бы согласился быть съеденным», – пока один псих-инженер из Берлина не клюнул и не предложил себя в качестве пищи.

– Это как же, позвольте спросить, понять? В прямом смысле? Съесть? – Старик пошевелил кусок хлеба.

– Да, того… как сало – Розы с берёзы…

Ротенбуржец встретил его на вокзале, повел к себе домой, там они выпили по бокалу виски, он установил видеокамеру, чтоб было понятно, что всё происходит по доброй воле и жертва попросила в микрофон никого не винить в её смерти, она сама этого хочет; потом, опять-таки по просьбе, ротенбуржец отрезал у инженера член, наложил повязку, член обжарил, они вместе съели его, а потом он убил инженера ударом ножа в сердце, расчленил и съел кусок ноги, а остатки спрятал в морозилку, где их и нашли через месяц.

И когда его адвокат на суде утверждал, что это не преступление, а высшая форма демократии и свободы – один с детства, с мультфильмов, хотел кого-нибудь съесть и отождествлял себя с теми зверьками, которые едят других, а другой, тоже с детства и тоже с мультфильмов (они об этом, в числе прочего, рассказали на видеокамеру) хотел был съеденным и отождествлял себя с теми букашками-таракашками, которых ели, так что если два человека дали возможность друг другу реализоваться, то где проблема и кого за что сажать?.. И суд не знал, как судить каннибала: статьи за людоедство в кодексе нет, клерк никого не принуждал и не насиловал, просто предлагал. Спрос рождает предложение. За что его судить?.. За то, что людей ест?.. Но если эти люди хотят, чтобы их съели?.. За то, что человеческое мясо ест?.. А чем оно принципиально отличается от свинины или говядины?.. Там лошадей едят, здесь кошек и собак, азиаты червей наворачивают, негры – обезьян, а где-то человечина в ходу – в чем вопрос? Те же белки, органика… Да и статьи нет такой… В итоге ничего не нашли и дали какую-то ерунду по статье «надругательство над останками»…

На это Самуилович рассказал, что вот тут, в соседнем подъезде, живёт один бодрячок-боровичок, с густыми бровями, в ушанке зимой и летом, вернулся из Сибири по хрущевской слякоти, и вот про него шепотом поговаривают, что он – людоед, человекоядец, в зоне человечиной пробавлялся, что будто бы у него в зоне, за ограждением, свой сарайчик – «и даже с холодильничком» – был, куда надзор не приближался и куда время от времени подсаживали какого-нибудь неугодного начальству зэка, который потом исчезал:

– Это всё известно стало от человека, который в том же лагере сидел… По ночам иногда собаки выли и странной гарью пахло, дым шел из трубы… Будто бы видели у него там разделочную доску, топор, цепь, кадки…

– Кадки? На балконе? – машинально уточнил я, пришибленный этой историей.

– Ну… Что-то, наверно, и солил, что-то вялил… запасы готовил… – Самуилович удрученно почесал берет стоячей рукой. – А потом здесь десятилетняя девочка пропала, так народ на него думать стал, убить хотели, но нашлась потом девочка, к бабушке решила поехать и не на тот поезд села… А вот был еще в советское время такой Джумагалиев, так тот чуть ли не полвзвода съел, пока дознались…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю