Текст книги "Киллер рядом – к покойнику (Сборник)"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Прокурор Никитин и олигарх Маневский Афанасий Фокин вернулся в коммуналку, из которой его так возмутительно забрали сутки назад, под утро. Дверь, как он и предполагал, была открыта, и он вошел в темную прихожую, тут же получив в лицо удар… ароматами прокисших щей, грязной одежды, и вообще – убогой и унылой затхлости.

После того, что он видел в загородном доме Свиридова и в квартире Светланы Маневской, эта безвылазная коммунальная нищета показалась ему особенно жуткой и омерзительной. Жить бедно, но честно… нет, лучше широко раскинуть мозгами от контрольного выстрела в голову.

Впрочем, долго он тут не задержался – быстро переоделся в одежду, более соответствующую традиционному имиджу российского дворника, а потом сложил пальто, костюм, ботинки, шарф и иже с ними в шкаф. Было уже около шести. Пора было и на работу.

Прокурор Никитин был зол. Увидев Фокина, он тут же накинулся на него со словами:

– Ну где ты шляешься, е-мое? Тут тебя искали-искали, потом этот идиот Кольцов сообщил, что ты нажрался и тебя забрал Свиридов. Черт-те что!

– У меня к тебе разговорчик, Александр Тимофеич, – сказал Фокин.

Тот подозрительно покосился на гладко выбритое лицо дворника, на его аккуратно подстриженные волосы и проговорил:

– Ну… зайди после одиннадцати.

– Сейчас, Тимофеич. Сейчас. Это очень важно…

Прокурор помолчал, а потом коротко кивнул и сказал:

– Понятно. Пойдем.

– Куда?

– В кабинет, конечно.

– Нет, в кабинет не стоит. Пойдем в туалет. Я там, кстати, еще не убирался.

– Почему в туалет?

– Приспичило, – многозначительно сказал Фокин. – Только не пугайся, Тимофеич, и не делай больших глаз, – произнес Афанасий уже в туалете. – Я к тебе вот с чем пожаловал, – и он протянул хмурому Никитину запечатанный конверт. Нет, это не комплект туалетной бумаги.

Александр Тимофеевич надорвал его и вынул оттуда листок, в котором значилось: «Камера хранения номер 118. 13.00.»

– Что все это значит? – после долгой паузы проговорил прокурор.

– А значит это только то, что в сто восемнадцатой камере на одном из московских вокзалов лежит диск с информацией, которая крайне заинтересовала бы тебя.

– Что на этом диске? – отрывисто спросил Никитин.

Фокин медленно обернулся и обвел стены пристальным взглядом.

– Узнаешь, – коротко ответил он.

Прокурор покачал головой, а потом сказал:

– Кажется, я знаю, кто тебя прислал.

– Если знаешь, то придержи язык, – резко проговорил Фокин. – Идет большая игра, понимаешь? И никто из нас не представляет, сколь велики ставки в ней.

– На каком вокзале находится диск?

Фокин снова оглянулся, а потом наклонился к уху прокурора, и с его губ скатилось название одного из столичных вокзалов.

– А как же он сам? – спросил прокурор. – Так просто пойдет под суд, который, если все подтвердится, будет беспощаден… если, конечно, он доживет до суда.

Фокин прищурился и окинул Александра Тимофеевича гневным взглядом.

– Доживет, – наконец коротко проговорил он. – Если, конечно, захочет.

* * *

– Что-то часто приходится менять руководителей второго отдела, Михаил Иосифович.

– Да уж, Евгений Ильич. Ну, что будем решать по вопросу со Свиридовым?

– Это как БАМ скажет.

– Пока что, я полагаю, можно его оставить, – сказал Климовский. – Человек явно дружит с головой и не собирается устраивать глупых вендетт на потеху «желтой» прессе. Хотя, конечно, Свиридов опасен. Но другие люди и не сумеют работать во втором отделе.

– А парнишку жаль, – сказал Бородин.

– Которого?

– А вот этого… Анисимова.

– Вы хотите сказать – Свиридова-младшего?

– Вот именно.

– Это с каких пор вы стали таким жалостливым, Евгений Ильич?

– Не надо путать жалость с сожалением. Разве шахматист, из-за зевка проиграв фигуру, пусть даже пешку, жалеет ее? Нет, ему просто досадно, что он ее потерял. Вот у меня примерно те же самые ощущения. Ведь этот Илья был не самой ненужной фигурой в вашей игре, Михаил Иосифович, не так ли? Пусть и пешкой?

– Ну… со временем я надеялся поменять эту пешку на ферзя, – сказал Климовский.

– А кто ферзь? Свиридов-старший на ферзя пока не тянет.

– Да, он скорее пока конь, который способен перепрыгивать через головы более значимых и ценных фигур и в конечном итоге ставить «вилки» королю и ферзю. Один из таких ферзей уже попался.

– Вы имеете в виду Солонского, Михаил Иосифович? – осведомился Бородин.

– Совершенно верно. Я совершенно напрасно прикрепил к Свиридову контркиллера. Он оказался слишком классным профессионалом, чтобы попасться на такую уловку. Но Микулова нужно было менять: паренек вдруг захотел играть самостоятельно.

– Значит, это ваша инициатива – с Микуловым? А мне Свиридов выговаривал так, словно у Микулова в кармане лежало предписание за моей подписью, где черным по белому значилось: убрать Музыканта.

Бородин пожал плечами и сказал:

– Что-то хозяин запаздывает. Обычно это не в его характере – опаздывать.

– Вероятно, подсчитывает, во сколько ему обойдется покупка очередного антикварного авто, – иронично сказал Климовский. – На этот раз, по слухам, он собирался отовариться экспонатом «Опель-Адмирал» тысяча девятьсот сорокового года выпуска, возившим Геринга. Кажется, речь там шла о сумме, превышающей миллион долларов.

Бородин, прислушавшись, произнес:

– Но, судя по шагам, на этот раз, кажется, он. …Борис Александрович Маневский был плотным мужчиной среднего роста, смуглым, черноволосым, с длинным крючковатым носом и яркими темными глазами под очками в золотой оправе. Одет он был неброско, в брюки и рубашку приглушенных тонов.

При его появлении Климовский и Бородин встали и почтительно пожали протянутую олигархом руку.

– Ну, господа, чего хорошего сообщите? – скороговоркой произнес он, усаживаясь в кресло.

– Все сделано, Борис Александрович, – доложил Климовский. – Так, как вы рекомендовали.

– Ну да… А где этот… как его… – БАМ покрутил пальцем в воздухе и наконец договорил: – Свиридов? Последний раз я видел его несколько недель назад. Почему его здесь нет?

Климовский молниеносно переглянулся с Бородиным и мягко начал:

– Я думаю, Борис Александрович, что Свиридов был бы более полезен на другой работе, не требующей таких нервных затрат и высокой ответственности.

– Разве он не справился? – спросил олигарх и быстро взглянул на часы.

– Напротив. Поэтому я и хотел бы предложить вам, Борис Александрович, спустя определенный промежуток времени заменить руководителя второго отдела и дать фирме «Атлант» нового генерального директора.

Маневский только пожал плечами:

– Делайте, как считаете нужным. Только всю информацию – немедленно мне! Ну что… все? А то мне нужно еще заехать в мэрию… и вообще.

– Конечно, Борис Александрович! – разве что только не пропел Бородин. – Все будет выполнено.

– Так… да! Михал Иосифыч… – Маневский повернулся к Климовскому, – а что у нас там с первым замом Минтопэнерго? Материалы получены?

– Да, Борис Александрович.

– А связь с Дастархановым восстановили?

– Да, Борис Александрович.

– Значит, вот что я хотел еще… – Олигарх почесал в лысеющей голове, а потом, скривив угол рта, договорил: – Да! Замените главного редактора «Финансов» и сообщите в Тель-Авив и Нью-Йорк насчет этого…

Он оборвал сам себя и, рассеянно сняв очки, подслеповато на них прищурился и начал протирать стекла платочком, а Климовский, не меняя ни тона, ни выражения лица, еще раз повторил:

– Да, Борис Александрович. Все понятно.

* * *

Прокурор Никитин в сопровождении Фокина сел в служебную «Волгу» и, не взяв с собой водителя, а только машину сопровождения, направился на указанный вокзал.

Там он нашел нужную камеру хранения и открыл ее.

Камера номер сто восемнадцать.

Внутри лежал маленький белый пакет, который немедленно был препровожден в карман прокурора. На ощупь он определил, что в пакете, по всей видимости, содержится мини-компакт-диск.

В сопровождении следующих на некотором отдалении охранников и Фокина, нависающего непосредственно над правым плечом и что-то время от времени коротко бурчащего себе под нос, Никитин вернулся к своей машине и сел за руль. Фокин приземлился рядом, и Александр Тимофеевич включил зажигание и нажал газ.

– А тебе неизвестно, что там за информация? – спросил прокурор.

– Известно, – ответил Афанасий. – Там вся империя Бориса Маневского.

– Ну, не вся, – вдруг прозвучал за спинами Никитина и Фокина знакомый голос, но в нем не было обычной иронии, а только тлело горькое, тяжелое, снисходительное любопытство. – Вся… боюсь, нам не по зубам.

От неожиданности Никитин нажал на тормоза, машина угрожающе дернулась, и ее поволокло на тротуар, отчего следующая сзади «Волга» сопровождения едва не вписалась в бампер прокурорского «железного коня».

Фокин обернулся и увидел за спинкой своего кресла лицо Свиридова.

– Не свети меня, Афоня, – усмехнулся тот, – а то, не дай бог, охрана гражданина прокурора, к несчастью для себя, захочет выяснить, откуда в машине третий пассажир. А у нас и без того проблем более чем достаточно.

– Что вы намерены делать, Свиридов? – резко спросил Никитин, возвращая машину на трассу.

– Что я намерен делать? Да ничего особенного. Просто обеспечить вашу и предоставленной вам информации безопасность. Только не говорите, что вас и без того охраняют: для людей БАМа это не охрана.

– Куда же прикажете следовать? – не без вызова спросил Никитин.

– А что, разве я похож на семейство Овечкиных, разворачивающих самолеты с воплями «следовать в Буркина-Фасо!»? Хотя, откровенно говоря, такой факт, как угон самолета, в моей личной биографии наличествует. А куда вы собирались ехать до моего… скажем так, несколько неожиданного появления?

– Разумеется, на работу. Смотреть ваш диск. Ведь, конечно, это вы передали мне его?

– Вы на редкость догадливы для работника прокуратуры. Ну что ж… едем к вам. Я тоже буду присутствовать при все при этом. Только не стоит пытаться упекать меня в камеру. Это несколько преждевременно.

– Я не понимаю, на что вы рассчитываете.

– А что тут понимать? Что тут понимать? Просто я давно стал бандитом и убийцей, как это в свое время метко определил господин Климовский.

– Климовский? Это не из пресс-службы Маневского?

– И из нее, родимой, тоже. Климовский у нас вообще многопрофильная особа. Ну что ж… я-то, конечно, бандит и убийца, а вот вся эта милая компания свой статус еще не определила. Надо прояснить… Так что, как видите, к лестным эпитетам бандита и убийцы я собираюсь присовокупить еще и титул предателя. Сдаю своих, такая вот петрушка! – И Свиридов засмеялся так, что видавшего виды прокурора тем не менее продрал мороз по коже. – И кто бы мог подумать, что я способен слить своих коллег. И братьев по крови… не по той крови, что течет в наших жилах, а по той крови, что мы проливаем сообща. Позавчера Илья, вчера Солонский, сегодня еще кто-то…

– У тебя, Свиридов, страсть к театральным монологам.

– Это верно. Лучше бы я был актером. Правда, Афоня? Как там у любимого поэта Михаила Иосифовича Климовского – Блока: «Тащитесь, траурные клячи, актеры, правьте ремесло – что бы от истины ходячей всем стало больно и светло!»

– Только я одного не понимаю, – сказал Никитин, – каким образом можно проникнуть в запертую машину среди бела дня, да еще на глазах охраны… да еще так, чтобы не включилась сигнализация и не повредились замки.

Фокин хрипло засмеялся, а Свиридов глубоко вздохнул и сказал:

– Вы знаете, Алексан Тимофеич… если бы я всю жизнь только и делал, что вскрывал машины… а лучше бы я делал это… то и тогда я не научился бы управляться с сигнализацией и замками лучше, чем сейчас.

– Он на моих глазах за минуту при помощи молотка, гвоздя и отвертки вскрывал джипы, – тихо сказал Фокин, – а за пятнадцать минут справился с «мерсом», у которого была чуть ли не спутниковая система защиты.

– Вот таких людей берут на работу граждане Климовский, Бородин и другие, имя им – легион, – кратко резюмировал Свиридов.

* * *

…Чем дальше прокурор Никитин просматривал информацию, содержащуюся на мини-диске, тем мрачнее и бледнее становилось его лицо. Каменели скулы, бугрился попеременно то вертикальными, то горизонтальными складками лоб, рот стянулся в одну жесткую серую складку, а пальцы левой руки, свободные от порхания по клавиатуре компьютера, нервно комкали сигаретную пачку, в которой еще оставалось несколько особо невезучих сигарет.

Наконец Никитин медленно откинулся на спинку своего кресла и под пристальным взглядом Свиридова четко, подбирая каждое слово, проговорил:

– Но вы сознаете, что это – всероссийский, а то и мировой скандал?

– Я-то сознаю, а вот сознаете ли вы?

– Это же… это же… – Никитин не находил слов, – да ведь все, что я до этого делал, походит на… как если бы коллекционер бабочек вышел охотиться на тигров.

– А у вас образное мышление, – кивнул Владимир. – Коллекционер бабочек… охота на тигров… да-а. Что вы намерены делать?

– Однозначно – к Генеральному прокурору.

– Ну что ж, – сказал Свиридов, – надеюсь, Генпрокурор не имеет отношения к БАМовской кодле.

– Что?

– Это я так – мысли вслух. Желаю удачи.

Глава 12

Ноутбук Владимира Свиридова – Я не понимаю, как вы, Климовский, могли это проморгать.

Михаил Иосифович стоял по стойке «смирно», опустив глаза в пол, и на его обычно сдержанном и самоуверенном лице было написано чувство, близкое к смятению.

– А ты, шалава, немедленно уезжаешь в Канаду, в Англию или в Израиль, – обернулся разгневанный Маневский к дочери Светлане. – Нечего тебе тут делать… только подмачиваешь мою репутацию. Сколько ты заплатила Свиридову за своего любовничка?

Последняя, еще более бледная, чем Климовский, и вовсе не могла стоять на ногах, а привалилась к стене, не замечая стоявшего возле нее кресла.

– Сколько, я спрашиваю? – грозно повторил БАМ.

– Три… тридцать «тонн».

– Почти что тридцать сребреников. Но это не суть важно. Важно то, что мне теперь придется самому разгребать последствия ваших недоработок, Климовский, и твоего блядства, Светлана. Как же ты так мог не уследить за этим Свиридовым? А еще слывешь чуть ли не самым информированным человеком в Москве. Сколько же я, в конце концов, должен вкладывать бабок, чтобы была реальная отдача и безотказное функционирование отделов?

– Но, Борис Александрович… – начал было глава третьего отдела, но тут же был прерван рыком Маневского, который обычно разговаривал тихим, выдержанным, интеллигентным тоном:

– Молчи, Климовский! Молчи! Если бы мне не позвонил прокурор и не сказал об этом диске с информацией, то я бы и сейчас был как неинформированный, гнилой салага!

– Какой прокурор? Никитин?

Маневский презрительно скривился:

– Какой Никитин? Никитин – это честный трудяга, который честно доставил диск куда следует. А звонил мне Генпрокурор и сказал, что оставляет на мое усмотрение, что теперь делать. Совсем замять скандал он не может, спустить его на тормозах было бы слишком опасно и неблагоразумно, и он предложил мне один неприятный, но в высшей степени действенный выход.

– Какой, папа? – спросила Светлана.

Олигарх неожиданно сверкнул белыми зубами в широкой, хотя и довольно свирепой усмешке, и ответил:

– Арест!

– Арест? Чей арест, простите? – уточнил Михаил Иосифович.

– Разумеется, мой!

Климовский и Светлана недоуменно переглянулись, а потом первый осторожно спросил:

– Борис Александрович… вы это серьезно? Что… в следственный изолятор куда-нибудь в Бутырку?

– А что тут такого? В конце концов, обиженных в России любят, – сказал БАМ. – Ничего страшного. Хай поднимется кошмарный, конечно, но совсем по другому поводу. Одним словом, Климовский, после моего ареста, а это практически свершившийся факт, ты развязываешь веселую кампанию в подконтрольных нам СМИ о нарушении прав человека в России, о нарушении свободы слова и воскрешении тоталитарных традиций прошлого. Можно допускать самые беззастенчивые выверты, наверху уже дали отмашку.

– Но ведь это их скомпрометирует!

– Неважно. Каша заварилась такая, что будет гораздо хуже, если все подковерные операции всплывут на поверхность. Знаешь, что будет на Западе, когде они узнают?.. Нет, уж лучше маленькая провокация на телевидении и в газетах, чем реальное расследование. Это не мои слова, это слова Генерального прокурора. А тот поет с голоса главы президентской Администрации.

Климовский кивнул головой, давая понять, что он все понял.

– Когда же вас выпустят?

– Это будет зависеть от ряда обстоятельств. В том числе от того, как скоро ты сумеешь разыскать этого Свиридова. Все ясно?

– Да. А что с Никитиным?

– А что с Никитиным? С Никитиным ничего. Не сметь его трогать! Еще не хватает дополнительной вони вокруг моего имени! И так столько дел наворочали… по всей видимости, сорвется несколько выгодных контрактов. Впрочем, это не важно. Важно другое: откуда у этого Свиридова доступ к такой секретной информации? И второй вопрос: на кого он работает? Ведь он сам увяз во всем этом говне настолько, что слитое им инфо утянет на дно его самого в первую очередь. По собственной инициативе самого себя не приговаривают. Он же не камикадзе, в конце концов, и не сумасшедший, раз больше полугода руководил вторым отделом.

Климовский взглянул на напрягшуюся Светлану и проговорил:

– Тут возможна вполне реальная гипотеза…

– Мне не нужны гипотезы и теории!

– Дело в том, что Свиридов попал под собственный каток. Стечение обстоятельств. Полковник Платонов, шеф «Капеллы», именовал это калькированным с древнегреческого выражением «козлиная песнь». Возможно, по аналогии с «козьей мордой» или по эстетическим пристрастиям.

– Что это такое вы несете, Михаил Иосифович? – сморщился миллиардер.

– А вот что.

И Климовский кратко изложил историю с Ильей Свиридовым, он же «Дима Анисимов», и обстоятельствами его смерти.

– Значит, Свиридов, по сути, убил собственного брата? – спросил БАМ.

– Да.

– И вы считаете его способным на такие корсиканские заморочки – кровную месть? Да еще, по сути, чуть ли не самому себе.

– Это очень своеобразный человек. От него всего можно ждать.

– Так какого же черта вы взяли человека, от которого всего можно ждать, на пост шефа «Атланта»… второго отдела? А, Климовский?

– Потому что человек, от которого нельзя ждать ничего, на этот пост не годится, – выпрямившись, внушительно ответил тот.

Магнат внезапно остыл:

– Ну ладно. Выполняйте то, что вам поручено. Второй отдел временно берете на себя. Ведь вам не понаслышке знакомы обязанности, которые исполнял покойный – в прорисовывающейся перспективе – господин Свиридов? Не так ли, Михаил Иосифович?

– Да, Борис Александрович, – привычно ответил бывший «серый кардинал» «Капеллы».

* * *

Как только Свиридов узнал о том, какой эффект произвела его информация, то подумал, что оставаться в Москве, да и в России, наверно, тоже – это для него «роскошь, несовместимая с жизнью» (как щеголял остроумием, переиначивая идиомы милицейского протокола, Климовский).

Конечно, со стороны это выглядело, как побег крысы с тонущего корабля, но кто поступил бы иначе?

А сесть в тюрьму Свиридова не заставило бы ничто – ни полудохлая крыса по имени совесть, ни память о погибшем брате.

Единственное, о чем он сожалел – это то, что ему тяжело будет попасть на похороны Ильи, организованные модельным агентством, в которое его пристроил в своих целях Климовский, и щедро проспонсированные Владимиром.

Разумеется, не напрямую.

Фокин уже не работал дворником в прокуратуре: на деньги Свиридова он снял квартиру неподалеку от Ваганьковского кладбища, где должны были состояться похороны Ильи, и теперь безвылазно сидел там.

Ирония судьбы: Владимир не имел возможности настоять на том, чтобы на могиле брата значилось подлинное ФИО: «Свиридов Илья Антонович. 1976-2001».

В смысле – не имел безопасной возможности.

Впрочем, на похороны он все равно пошел.

Разве можно иначе?

* * *

Свиридов даже не потрудился загримироваться. Конечно, он мог так изменить свою внешность, что никто из людей Климовского и Бородина даже не заподозрил бы в нем бывшего шефа второго отдела.

Но он посчитал это излишним. И как Фокин ни уговаривал его не лезть на рожон, Владимир так и не согласился наложить грим.

– Мне надоело быть клоуном, – сказал он.

Народу на похоронах было немного. Человек пятнадцать с Илюхиной работы, Свиридов, Фокин – и все. …Владимир стоял над свеженасыпанным холмиком земли, который уже начало заносить пушистым ласковым снежком, и смотрел на только что воткнутую кем-то в могилу табличку на железном штыре: «Анисимов Дмитрий Антонович».

Свиридов повернулся к Фокину и сказал:

– Афоня… где это там у нас?

Фокин порылся в карманах и протянул Владимиру другую табличку: «Свиридов Илья Антонович. 1976-2001».

– А ты езжай, Афоня, домой, – сказал Владимир. – В смысле – на новую хату. Жди меня там.

– Я без тебя не…

– Иди, я сказал! – чуть повысил голос Свиридов, и Афанасий нехотя побрел к владовской «Феррари».

Хотя отсюда до квартиры можно было дойти пешком за десять минут.

Владимир посмотрел ему вслед и, вытащив из земли табличку с «Анисимовым», поставил свою.

– Что вы делаете? – подлетел к Владимиру какой-то толстый парень в растрепанных чувствах и уже сильно на взводе. – Вы зачем… зачем кощу… кощунствуете?! Какой еще И-и-и… Илья?!

Он наклонился и попытался было выдернуть табличку с фамилией «Свиридов», но Владимир опустил ему на плечо тяжелую руку и резко развернул к себе.

– Я его брат, – бросил он. – Его зовут не Дима Анисимов. Он Илья Свиридов. Мой брат.

Парень воззрился на Владимира так, будто увидел самого дьявола, а потом попятился и бочком переместился к своим друзьям. Те, как по команде, уставились на Свиридова и Фокина и почти немедленно начали рассаживаться по машинам.

– Кощунствуете… – выдохнул Владимир. – Много он понимает…

Мимо него прошло несколько старушек, а потом в спину словно подуло порывом холодного, пронизывающего ветра. Хотя погода стояла великолепная.

Он обернулся. В нескольких метрах от него стояли Климовский, Бородин и несколько парней с пистолетами.

– Я так и думал, что вы меня найдете, – сказал Владимир. – Только можно последнюю просьбу?

– Да, – проговорил Климовский.

– Можно, вы сделаете это не здесь? Не на могиле моего брата?

Климовский ничего не ответил, только коротко указал на него парням. Те бросились к Свиридову, повалили его на промерзшую землю и, порвав пальто и воротник рубашки, грубо обыскали.

– Чист, – сказал один из них. – Евгений Ильич, при нем ничего нет. Только вот этот ноутбук.

– Только ноутбук? Ты что, Свиридов, твердо решил подохнуть? – спросил Климовский.

– Но только не здесь.

– Ладно, – сказал Бородин, едва удержавшись от кривой усмешки. – Поехали.

– Слыхал я, что нашего босса арестовали, – сказал Владимир уже в бородинском «шестисотом» «Мерседесе». – Или это ты, Михаил Иосифович, раздуваешь из гандона аэростат?

– В самом деле, – сухо ответил Климовский.

– А вы что, со мной поедете? Тут дело-то недолгое – выстрел в затылок, и в овраг. Когда еще найдут…

– Боюсь тебя оставлять вне своего надзора, – замысловато ответил Климовский. – Заматерел ты, Свиридов. Заматерел и ссучился. Так что надо наверняка.

– Правда, любопытный диалог? – поочередно повернулся к зажавшим его меж своими здоровенными мускулистыми телесами амбалам Свиридов. – Приговоренный к смерти задушевно разговаривает с тем, кто его приговорил?

«Мерседес» уже вынесся на Московскую кольцевую, когда Климовский сказал:

– А что это ты всюду таскаешь свой ноутбук? Это, случайно, не в нем компромат… в основном на тебя самого?

– Ну… насчет «в основном на меня самого» – это ты, Михаил Иосифович, определенно преувеличиваешь. Там и на тебя полдесятка «пожизняков» накопать можно.

– А дай-ка взглянуть.

– Взглянуть? А тебе что, это так любопытно?

– Дай-ка сюда, Корней, – приказал Климовский.

Громила послушно отдал ему ноутбук.

– Какой там у тебя личный код, Владимир Антоныч? – почти дружески спросил Климовский.

– А вот такой, – в тон ему ответил Свиридов и продиктовал цифры кода.

Климовский с удовлетворением увидел на экране «Acsess allowed» – «доступ разрешен» – и начал с нескрываемым любопытством ждать.

– А чего это он? Виснет, что ли, с перепугу? – через пять секунд сказал он.

– Дай-ка сюда, – сказал Владимир. – Не бойся, ничего я не сделаю. Просто у меня двойной доступ. Я же хитрый хлопец. Погоди… вот так.

И он передал Климовскому ноутбук, на экране которого значилась огромная переливающаяся цифра «20», тут же сменившаяся на «19», «18»… и так далее.

– Грузится база данных, – сообщил Свиридов.

«Мерседес» уже оставил за собой столицу и теперь ехал по вечереющему зимнему шоссе. Ни впереди, ни сзади не виднелось ни одной машины.

– Притормози, – приказал водителю молчавший все это время Бородин. – Хватит… а то так, пожалуй, и до Питера доедем.

Климовский посмотрел на экран ноутбука, на котором «пятерка» сменилась на «четверку», и сказал:

– Да… пора.

«Три».

Свиридов перегнулся через сидящего справа от него охранника и взглянул на монитор…

«Два».

Свиридов поднял руку, вытирая пот со лба, и вдруг резко ударил локтем сидящего слева от него охранника, преграждавшего выход…

«Один». …Сидящий справа амбал направил на Владимира пистолет, готовясь выстрелить и оборвать непомерно затянувшуюся жизнь экс-шефа второго отдела, – и вдруг тонко, по-бабьи, заверещал Климовский, увидевший напротив себя, на экране ноутбука, жирный «ноль».

Плохо, когда ты один – как Свиридов, но еще хуже, когда ты ноль.

Вероятно, нечто подобное промелькнуло в голове Михаила Иосифовича, прежде чем ноутбук в его руках обернулся клубом туго свитого, закрученного, упругого пламени… клуб разорвался, выбросив во все стороны клинки огня.

Амбал, который уже почти что спустил курок, закричал от нестерпимой боли, а мгновением раньше Свиридов, вытолкнув оглушенного им охранника слева от себя в молниеносно открытую дверь, вывалился вслед за ним из сильно сбросившего скорость «мерса» и покатился в кювет.

Любой человек переломал бы себе при этом все руки и ноги и умер бы и без участия недоброжелателей – просто замерз бы в надвигающейся зимней ночи, и все тут.

Но Свиридову удалось справиться со своим телом и избежать серьезных травм, хотя, когда он скатился в какой-то овраг, занесенный глубоким снегом, ему показалось, что у него переломаны все кости и порваны все сухожилия. …А «Мерседес» с Климовским, Бородиным и их людьми, на ходу взорвавшись, не удержался на трассе и, слетев с дороги, несколько раз перевернулся, вздымая клубы снега и продирающихся сквозь них клинки пламени, а потом лег на днище и взорвался еще раз.

Это рванул бензобак.

Свиридов, задыхаясь, приподнялся на локте, и в этом локте, как в бензобаке изувеченного «мерса», судорожно рванула боль. Ничего. Не стоит проверять, остался ли там, в машине, кто-либо жив.

…Если кто-то еще и жив, то скоро все равно превратится в груду обгорелого мяса. После таких камуфлетов и последующих пируэтов не выживают.

А он сумел обмануть Климовского. Старый лис попался на самом глупом и обидном для каждого истинного профессионала – на самоуспокоенности. Поверил, что ничего уже не сможет сделать Владимир, что он загнан в тупик и будет теперь с фатализмом мусульманина ждать последнего аккорда своей короткой жизни.

Последнего аккорда своей «козлиной песни».

Владимир судорожно глотнул, и перед глазами, как строки телетайпа, сквозь дурнотную пелену продрались какие-то неясные слова. Что-то вроде: «Боже мой… неужели уже пришла пора?.. неужели под душою так же падаешь, как под ношею?.. А казалось, казалось еще вчера… дорогие мои… дорогие… хорошие…»

Ах да… Есенин.

Свиридов ткнулся лбом в жесткий, раздирающий кожу лица наст, и внезапно для самого себя заплакал от внезапно схлынувшего и распустившего пульсирующие болью мышцы напряжения…