355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Серегин » Отпущение грехов » Текст книги (страница 6)
Отпущение грехов
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 19:56

Текст книги "Отпущение грехов"


Автор книги: Михаил Серегин


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Слышь, батюшка, – обернулся к нему мулла. – Марш-бросок делать придется.

– Куда?

– Видишь третью машину от края?

Отец Василий вгляделся. Да, стояла там какая-то темная махина.

– Это ПРП – передвижной разведывательный пункт, – пояснил мулла. – Вот ее и захватим.

– Ты что, охренел?! – вытаращил глаза священник. – Ты кому войну собрался объявлять?

– Дурак ты! – покачал головой Исмаил. – При чем здесь война? Главное, там всего экипажа от силы два-три человека, а проходимость ого-го!

– Нет, Исмаил! – с чувством произнес отец Василий. – Я на эту авантюру не пойду!

– Тогда я сам пойду, – решительно бросил мулла и пополз вперед, туда, где яркими желтыми пятнами светились фары бронетехники.

Совсем неподалеку надрывно залаяли почуявшие близкую добычу собаки, и отец Василий вздрогнул, против обыкновения чертыхнулся и пополз вслед. То, что ждало их сзади, было еще хуже.


* * *

Они где ползли, где перемещались короткими перебежками – смотря по обстоятельствам. Заметить две фигуры в кромешной тьме было непросто, тем более что ребят все еще держали в строю. Машины, как и предполагалось, охранялись лишь водителями, да и тех именно в этот момент собрал вокруг себя что-то желавший высказать офицер.

– А ты что, умеешь эту штуку водить? – шепотом поинтересовался священник.

– Я десантник! – гордо прошептал в ответ Исмаил. – Так, батюшка, смотри. Я – внутрь, ты на стреме, потом я тебя позову. Понял?

Священник кивнул и проводил взглядом ползущее в сторону приземистой, покатой бронированной машины тщедушное тело бородатого «десантника». Он бы никогда в жизни не ввязался в эту противозаконную авантюру, но собаки… Слишком часто ему приходилось видеть еще в той, ставшей почти нереальной жизни, как это происходит. Но тогда он служил в спецназе и видел все глазами победителя, а теперь… теперь все было несколько иначе.

– Давай! – крикнул ему из темноты мулла, священник вздохнул и, мысленно читая «Отче наш», стремительно прополз несколько отделявших его от машины метров и нырнул в открытый Исмаилом люк.

Он сразу ударился локтем о что-то железное и зашипел от боли.

– Эх, пехо-ота! – презрительно протянул мулла, и машина вдруг вздрогнула, загудела и пошла.

Священника кинуло вперед, затем назад, и он только и успевал, что прикрывать руками голову. Назвать эту машину удобной было сложно. Тем более что он ничего не видел.

– По-шла-а, ро-ди-имая! – завопил мулла, и отца Василия снова откинуло куда-то вбок, а затем и назад.

Машина ухнула с обрыва так, что священник чуть не отбил себе внутренности, затем снова скачок вниз, и еще раз, и еще… Мулла явно гнал ее в сторону Волги. И вдруг все стало как-то иначе, и даже двигатели словно заработали по-другому.

– Классно поплыла! – похвалил технику мулла.

– Я ничего не вижу! – пожаловался отец Василий. – Где мы?

– Эх, пехота! – снова повторил мулла, включил свет и скаламбурил: – Мы, батюшка, давно по Волге-матушке плывем!

Отец Василий огляделся. Приборы, приборы и еще раз приборы. Дальномер – это он знал, затем еще что-то знакомое, он никак не мог вспомнить, что это. Повеяло чем-то забытым, еще армейским, и он признал, что в целом ему здесь понравилось.

– Еще раз пехотой меня обзовешь, в лоб заработаешь, – веско пообещал он и устроился в ближайшем, похоже, командирском кресле.

– Утю-тю, какие мы недотроги! – рассмеялся мулла. – Пока они нас хватятся, да пока будут ждать, что командование скажет, мы уже на два-три километра оторвемся! Сечешь?

– Секу, – кивнул священник. – А потом что?

– А потом спрячемся. Волга большая, хрен какая собака найдет.

Отец Василий не представлял, как они спрячутся. Где ни оставь эту многотонную махину, с воздуха ее найти – ничего не стоит. Но он тут же вспомнил про оставшихся позади собак и почувствовал разлившееся по всему телу тепло. Теперь их след и впрямь хрен какая собака возьмет. Это было приятно.

Звук двигателя снова изменился, они явно выползли на какой-то островок.

– Угадай, сколько я сейчас держу! – весело предложил мулла.

– Судя по тому, как нас качает, километров сорок, – предположил священник.

– А пятьдесят пять не хочешь?! – захохотал Исмаил. – Я же тебе что и говорю, ласточка, а не машина! Поэма! Давай садись к приборам. Скажешь, чего там позади.

Отец Василий приник к перископу, осмотрел округу на все триста шестьдесят градусов, но никаких огней погони не обнаружил.

– Никого, – удивленно произнес он.

– А я тебе что говорю! Оторвались мы конкретно! Точно километра на три! Ищи нас теперь!

Бронемашина снова ухнула в воду и снова выползла на берег, и снова ухнула вниз.

– Ты бы на острова не совался, – посоветовал отец Василий мулле. – Зачем следы оставляешь?

– И то правда, – кивнул Исмаил и заложил резкий поворот. – А теперь пусть нас поищут там, где мы следы оставили! – захохотал он. – А мы – вверх по течению!

Священник хмыкнул. Решение муллы было внезапным, но исключительно разумным. Пусть дальше от Усть-Кудеяра, зато куда безопаснее.

– А для тебя, родна-ая! – заорал дурным голосом Исмаил. – Есть почта полева-ая! – Ему было хорошо.


* * *

Они безостановочно ехали, а точнее плыли, еще около двух часов, старательно огибая островки и держась скрывающих огромную бронемашину по самую крышу высоких камышовых зарослей. Теоретически их могли заметить хоть те же рыбаки, но сколько священник ни пялился в инфракрасные приборы, ярких зеленых пятен – выделяющих тепло людей и двигателей лодок – не заметил. Только вода, камыш да бесчисленные маленькие пляжики таких же бесчисленных островов.

Но оба понимали, что бесконечно так длиться не могло хотя бы потому, что еще полчаса, и впереди засверкает огнями Ефимовка, что, само собой, означает полную их демаскировку.

– Хватит, Исмаилушка. Вот хорошее место, – сказал священник. – Все как ты просил.

– Слева? – поджав губы, поинтересовался мулла.

– Точно.

– Годится! – кивнул мулла, заложил резкий поворот и вошел в узкую, заросшую нависающими ивовыми ветвями протоку.

Перемалывая подводные корни гусеницами, они проплыли еще около двух десятков метров и, мягко ткнувшись во что-то, остановились.

Они выбрались наверх и, отодвинув лезущие в лицо тальниковые ветви, уселись на броне. Машина стояла в воде как влитая, возможно, потому, что опиралась гусеницами на илистое дно, а может быть, она просто не чувствовала веса их перемещающихся по броне тел. Впереди в свете фар виднелся большой сгнивший ствол, а справа, слева, сверху – повсюду нависали над водой тонкие, гибкие ветви. Было удивительно тихо. На востоке занималась нежно-розовая заря.

– Хорошо! – вздохнул священник и опечалился. С гораздо большим удовольствием он встретил бы это, да и следующее, и следующее за ним утро в объятиях своей Олюшки. А торчит здесь, километров за полтораста поди.

– А будет еще лучше! – оптимистично заявил Исмаил. – Вот курочку поджарим! А там внутри еще и сухпай имеется. Блин, что бы ты без меня делал?

– Удивляюсь я тебе, – покачал головой священник. – В бегах, а счастлив.

– А я все приму, что Аллах ни пошлет, – промолвил Исмаил и вдруг схватился за голову: – Ой-вай! Намаз! – И кинулся вниз за своим молельным ковриком.

Отец Василий вдруг осознал, что все его существо тоже охватило острое желание встать на колени и возблагодарить господа за еще один подаренный день.

Он отполз на другой конец бронемашины, так, чтобы не мешать Исмаилу, и, раздвинув густые хлесткие ветки руками, встал-таки на колени. Ему было что сказать господу.


* * *

Исмаил разделал курицу прямо на броне. Быстро отхватил ножом голову, дождался, когда птица перестанет хлопать крыльями, заливать броню кровью и засыпать воду вокруг машины мелкими белыми перьями, и принялся обламывать с упершегося в машину огромного ствола сухие ветки.

– Надо было еще парочку прихватить, – покачал он головой. – Я посмотрел, там сухпая всего-то на два раза перекусить.

Это было понятно. Подразделение отправляли на эту операцию с расчетом на быстрый исход дела – поймали, позавтракали и быстренько назад, в часть.

Отец Василий достал из бардачка новенькую плащ-палатку, расстелил ее на броне, вытащил галеты, соль, прихваченную кем-то из экипажа головку чеснока и задумался.

– А ведь ты чего-то ждешь, – хмыкнул он.

– То есть? – не понял разводящий костер прямо на броне мулла.

– Ты не просто так в бегах, – покачал головой отец Василий. – Ты выжидаешь… удобный момент подбираешь, чтобы вынырнуть.

– Ну и что? – пожал плечами Исмаил. – А разве ты не так же поступаешь?

– А тебя ведь люди в Усть-Кудеяре ждут, – покачал головой священник. – Волнуются… Понимаешь? Паства не должна быть заложником политических расчетов пастыря.

– Знаешь что, батюшка, – как-то странно посмотрел на него Исмаил. – Тебе легко говорить. Ты православный и всегда будешь для Кремля своим. А я? Да если бы я каждый свой шаг не просчитывал, кем бы я был? Это тебе можно жить как бог на душу положит – все равно русским останешься. А я вон каждое сообщение из Чечни да Таджикистана между строк читаю, и хреновая расшифровочка для нас получается, я тебе скажу!

– Россия всем своим детям – мать, – сразу понял, куда он клонит, отец Василий.

– Всем, да не всем, – горько усмехнулся мулла и подкинул в разгорающийся костер еще одну веточку. – Ты просто никогда нерусским в России не был. А я был и останусь нерусским, и дети мои будут нерусскими, и внуки. Но знаешь что, устаешь быть вечно младшим, вечно словно не в своей постели спишь и не за своим столом ешь. До чертиков устаешь.

Исмаил замолчал, и священник понял, что и ему лучше эту тему дальше не разматывать. Потому что не решить им вдвоем то, что назревало столетиями. И поэтому он просто наломал еще веток и почистил чеснок.


* * *

К полудню над ними пролетел военный вертолет. Он шел довольно высоко и явно не принимал никакого участия в поисках или, может быть, раньше принимал, а теперь возвращался на базу… А впрочем, какая разница, куда он летел, главное, что их никто не заметил.

Подкрепившись, Исмаил спустился к рации и почти сразу нашел волну военных, но ничего интересного в эфире не обнаружил. Мат, сообщения о перемещениях, снова мат, долгие разборки начальства по поводу не подвезенного солдатам обеда и снова мат. А отец Василий сидел на броне и тщательно вслушивался в окружающий их мир.

Вокруг яростно кипела жизнь. Жизнерадостно и озабоченно свистела птичья мелюзга, гортанно кричали вернувшиеся из Африки дикие гуси, изредка трещали подминаемые приземистыми и тяжелыми кабанами камыши. Огромная река давала пищу и приют всем, кто способен жить и воспроизводиться.

Они с Исмаилом пытались определить, далеко ли отсюда до берега, но так и не смогли. В той стороне, откуда они сюда заплыли, тянулись бесчисленные протоки, а на противоположной на сотни метров шли сплошные заросли. Вероятно, летом, а может, и через пару недель, когда вода спадет, а земля обнажится, окажется, что это остров, но пока место, где они остановились, более всего напоминало мангровые заросли из телефильма про далекие края – вода и корни, корни да вода. Вот только вода была холодной, а корни осклизлыми и густо забитыми принесенным ежегодными паводками гнилым камышом.

Отец Василий пребывал в странном умственном состоянии. Он искренне верил, что все это – очередное испытание, господь ниспослал его, дабы укрепить и подготовить дух раба своего к дальнейшей многотрудной работе. Он также надеялся, что, случись на то воля божья, даже из этого испытания проистечет какая-нибудь конкретная, вполне осязаемая польза. Так уже бывало, и не раз.

Но при этом священник чувствовал какое-то непривычное отчуждение от этого мира, словно тело жило, питалось, мерзло само по себе, а дух осознавал себя отдельно от всего этого. У него никак не получалось внутренне «вернуться» в этот холодный, недружелюбный мир. Может быть, потому, что рядом не было Мишаньки и Оленьки, а может, потому, что жизнь в камышах и зарослях тальника никак не ассоциировалась у него с собственно жизнью. В конце концов, он ведь не гусь и не кабан.


* * *

Прошел день. Затем прошла проведенная под холодной брезентовой плащ-палаткой ночь. Затем еще день. И еще ночь. И еще день… Доставшийся в наследство от экипажа сухой паек быстро подошел к концу, и два последних дня они только тем и занимались, что бродили по пояс в холодной весенней воде, пытаясь раздобыть что-нибудь съестное.

Но им повезло лишь дважды. Один раз священник нашел гнездо с тремя мелкими, с ноготок, крапчатыми яичками, а в другой Исмаил руками добыл леща. Лещ был довольно крупный, в полторы ладони, но явно чем-то болел, при поимке почти не сопротивлялся, и даже потом, когда специально для него на броне разводили костер, лишь вяло шевелил жабрами и тупо смотрел в пространство.

И на третьи сутки они взвыли.

– С меня хватит! – прямо с утра, всю ночь провертевшись под плащ-палаткой, заявил священник. – Я иду сдаваться.

Исмаил задумчиво посмотрел ему в глаза и понимающе кивнул.

– Пошли.


* * *

Поначалу они хотели по возможности быстро провести разведку, чтобы просто сообразить, где находятся и куда направиться дальше. Но по мере того, как отходили от брошенной бронемашины все дальше, понимали, что возвращение за ней будет почти подвигом. Идти приходилось по пояс в холодной, грязной воде, сквозь завалы плавающего на поверхности воды гнилого камыша. Ветки хлестали по лицу, острые корни резали обувь Исмаилу и босые ноги – священнику. Над водой висели тучи до срока проснувшегося гнуса, а вода была настолько холодной, что у них разнылись не только ноги и поясницы, но даже зубы.

Они брели, цепляясь за стволы и корни, падали, поднимались и снова шли, а заросли все не кончались и не кончались. И когда они все-таки ступили на теплую, сухую землю, священник чуть не заплакал, таким приятным было это исходящее от нее ощущение надежности и покоя.

Он упал на молодую траву и долго лежал, смотря из-под ресниц, как плывут по синему небу белые, беззаботные облака. «Так ли будет, когда я предстану перед господом?..»

– Слышь, поп…

– Чего?..

– А зачем тебе сдаваться?

– То есть?

– Знаешь, – голос Исмаила был сух и сосредоточен. – Возвращаться можно по-разному. Давай вернемся победителями. Ты то есть вернешься…

– Я тебя не понимаю, – вздохнул и перевернулся на бок, так, чтобы видеть лицо товарища по несчастью, отец Василий.

– Все просто, батюшка, – выплюнул изо рта травинку мулла. – Я так понял, у тебя главный враг – этот Кузьменко, то ли заместитель он, то ли кто… в общем, брыкаловский человек.

– Ну? – Священник еще не понимал, куда он клонит.

– Ты ведь сам говорил, что скорее всего именно он тебя с губернатором подставил.

– Ну, говорил.

– Но ведь и он – человек! – Исмаил вскочил и сверкнул темными, яростными глазами. – Почему он на тебя охотится?! Почему не наоборот?!

– То есть?

– Давай его возьмем!

– Куда? – тоже привстал священник. Что-то он пока ни во что не въезжал.

– Он же в военном городке живет, верно?

– Ну… скорее всего.

– И не в танке. Да и не в казарме. Скорее всего в квартире. Помнишь, там есть такой дом для высшего командного состава?

Священник нахмурился. В военном городке он был только один раз, когда отпевал погибшего на учениях молодого лейтенанта. Вроде и впрямь есть там такой особенный дом… Точно! Его еще «командирским» зовут! Он оживился.

– Человек в своей квартире думает, что он в безопасности, – активно развивал свою мысль Исмаил. – А тут мы! По загривку и в прокуратуру его! Что мы, с тобой вдвоем одного паршивого козла не расколем?

– Да расколем, наверное, – нерешительно произнес отец Василий.

– Точно расколем! – с энтузиазмом потер ладони мулла. – Он же лет двадцать как штабной офицер! Чмо из бункера! Он, поди, и с парашютом никогда не прыгал! – Чувство собственного десантного, «небесного», превосходства так из него и перло.

В этом что-то было. Отец Василий понимал, что натворил уже столько всего, что хуже не станет, а ведь поменять акценты можно. Точно можно! Исмаил прав – Кузьменко придет к себе домой, ощущая полную свою безопасность, а тут он: «Здрасьте, я ваша тетя из похоронного бюро! Свежий труп заказывали?!»

«Ладно, хватит! – заговорило в нем христианское смирение. – Давай обойдемся без насилия!» Но собственное омоновское прошлое тоже не сдавалось. «По жабрам его! Руки за спину, мордой в пол, и поехали! За полчаса все как миленький выложит! И мне, и прокурору, и всем, на кого я ни укажу!» Настроение сразу поднялось.

Священник встал, со стоном переступил ногами – сильно саднили израненные ступни – и кивнул.

– Годится! Ты хоть знаешь, как туда добраться?

– А чего тут знать? Прямо до Ефимовки, там через реку и еще километров тридцать вверх по течению! Там и городок стоит.

– И ты мне поможешь? – испытующе посмотрел на муллу священник.

– Конечно, Вася! Чтоб православному священнику, да не помочь! – подмигнул ему Исмаил. – Что я, не русский, что ли?!

Они захохотали.

– Зови меня Мишаня, – протянул мулле руку для пожатия отец Василий. – Так меня парни усть-кудеярские звали.

– Заметано, Мишаня, – улыбнулся ему Исмаил и с чувством пожал протянутую ладонь.


* * *

Они отдохнули совсем недолго. А затем поднялись и, раздвигая руками камыши и ветки тальника, побрели в сторону Ефимовки. Давно уже давали о себе знать и хроническое недоедание, и многодневная усталость. Порой отца Василия качало, а в глазах начинали плавать разноцветные круги, и тогда они останавливались и немного пережидали.

Исмаилу приходилось еще хуже. И без того тщедушный, мулла вконец отощал, и его круглые черные глаза сверкали на худом смуглом лице, как сливы на блюде. Его кидало из стороны в сторону, пожалуй, не меньше, чем священника, но гордыня не позволяла Исмаилу признаться даже в усталости, и он упорно продолжал идти вперед, пока отец Василий не начинал понимать, что еще несколько шагов, и его товарищ просто свалится, и тогда его придется тащить на себе. Он окликал Исмаила и, ссылаясь на плохое самочувствие, падал на землю и ждал, когда дыхание Исмаила выровняется, а черты лица хоть немного разгладятся.

И тем не менее идти к намеченной цели было куда веселее, чем ждать неизвестно чего. Да и цель становилась все ближе и быстро обзаводилась яркими реалистическими чертами. Уже к вечеру они были возле Ефимовки. А ночью, просидев почти два часа в кустах, они дождались-таки, когда сторож уснет, и, вырвав цепной болт из лодки, по-индейски, не вставляя весел в уключины, стремительно умчались в темноту, чтобы всего через три-три с половиной часа выйти на другом берегу казавшейся бескрайней реки.

Эту ночь, уже на том берегу, они тоже шли. Было холодно, а под утро даже ударил легкий морозец, но они прекрасно понимали, что отсыпаться лучше днем, когда солнце прогреет воздух и даже немного землю, а сейчас надо собрать всю волю в кулак и идти, идти, идти… И лишь когда солнце стояло чуть ли не в зените, а на горизонте показались далекие туманные пятиэтажки военного городка, они заползли в лесополосу и обессиленно рухнули на плащ-палатку.

– Думаешь, мы его найдем? – уже засыпая, спросил священник.

– Аллах для того нас и послал, чтоб нашли, – пробормотал Исмаил и поплотнее прижался спиной к широкой и теплой поповской пояснице.


* * *

Отец Василий проснулся первым. Солнце уже село за Волгу, и снова начало холодать.

– Исмаил! – пихнул он товарища.

Тот не реагировал.

Отец Василий насторожился и приложил ухо к его рту. Мулла, слава господу, дышал. Намаявшись за время более чем суточного перехода и впервые за много дней оказавшись на прогретой сонышком земле, он просто спал, тихо, как ребенок. Священник вздохнул и принялся ждать. Но заря стремительно растворялась в чернилах ночи, быстро холодало, и отец Василий просто начал мерзнуть.

– Рота, подъем! – покачал он Исмаила за плечо. – Вставай, солдат, все медали проспишь.

Исмаил вскочил, протер глаза и непонимающе уставился на священника. «Совсем вымотался мужик, – печально вздохнул отец Василий. – Как он еще и эту ночь выдержит? Не представляю».

– Пошли, – прокашлявшись, не просто сказал, но распорядился мулла. И отец Василий рассмеялся. Исмаил был в своем репертуаре.

– Ты у себя там в десанте, случайно, не старшиной дембельнулся?

Исмаил не ответил, но задышал чаще.

– Неужели ефрейтором?! – захохотал священник. – То-то я чувствую в тебе нереализованные командирские наклонности!

– Разговорчики в строю! – рявкнул Исмаил и тоже рассмеялся. – Лучше быть ефрейтором в десанте, чем… где ты служил, батюшка? Случаем, не во внутренних войсках?

Они шли, шутили, смеялись, но чем ближе подходили к военному городку, тем сильнее хватала за горло острая тревога. Оба прекрасно понимали, на что идут, и отец Василий думал, что в одиночку ни за что бы на такую авантюру не отважился.

– Слышь, Исмаил, а может, тебе в это дело не ввязываться? – как бы мимоходом спросил он.

– Я своих в беде не бросаю, – нервно повернулся к нему Исмаил, и священник понял, что товарищ и впрямь на пределе усталости – таким напряженным, таким страдальческим было его лицо.

– Патруль! – охнул священник и повалил товарища на землю.

Из-за угла ближайшей пятиэтажки выворачивала троица, один, самый высокий, – в центре, двое пониже – по краям.

– Какой же это патруль? – прислушавшись, издевательски хмыкнул Исмаил. – Это же офицерня пьяная. Слышишь, о чем говорят?

Священник тоже прислушался, но ничего, кроме невнятного бормотания, не разобрал.

– Они говорят, пока Кузьмы нет, надо к Петровичу идти. Должен принять…

– Как нет Кузьмы? – оторопел священник.

– Тише ты! – шикнул на него мулла. – Еще говорят, из-за этого мудака никого в отпуск не пустили.

«Это, наверное, про меня!» – с удовлетворением подумал отец Василий.

– Пойдем ко мне, говорит, еще вмажем, – продолжал озвучивать далекий разговор Исмаил. – Не, мне завтра в наряд… А что наряд? Кузьмы все одно нет, а Петрович бегать за него не станет.

«А что же делать, если Кузьменко и впрямь еще не вернулся?» – напряженно думал священник.

– Слышь, Мишаня, – пихнул его локтем в бок мулла.

– Да? – повернулся он к мулле.

– А что, если к самому Брыкалову зарулить?

– Ты что, с ума сошел?

– А что? Я так понял, Кузьменко все равно нет. А уж командир полка мно-огое может порассказать.

Отец Василий представил себе, как они, повалив подполковника Брыкалова мордой в пол, дубасят его по почкам, требуя повиниться в покушении на губернатора, и тихо, истерически засмеялся. Картинка была еще та.

– А что ты смеешься? – шепотом возмутился мулла. – Неужели ты думаешь, Кузьменко хоть пальцем пошевелит без его согласия?

Отец Василий задумался. С одной стороны, Исмаил был прав. С другой – следовало отдавать себе отчет, что одно дело притащить в военную прокуратуру майора Кузьменко, и совсем другое – командира полка Брыкалова. Но было еще кое-что. Брыкалов слабый. Его действительно можно было расколоть. Действительно можно. Выйдет ли так с Кузьменко, сказать было сложно. «А ведь я помню, где брыкаловская квартира! – подумал вдруг священник. – Второй подъезд, второй этаж и направо; огромная такая. Да и Исмаилушка вымотался – дальше некуда. Надо это дело завершать». Соблазн был велик. Слишком велик. Слишком…

– Пошли! – кивнул он мулле.

– Ты уверен? – изумился тот.

– Другого такого шанса не будет. Брыкалов так Брыкалов.

Они дождались, когда перекрывшие подходы к «командирскому» дому вдрабадан пьяные офицеры дотолкуют о чем-то своем, проводили их взглядами и, где пригибаясь, где ползком, пересекли самое освещенное место и нырнули в уже начавшие зеленеть кусты у подъезда.

Было тихо. Так тихо, как бывает только в маленьких городках спецназначения, да и то лишь по вечерам. Отец Василий кивнул мулле и первым быстро выскочил из кустов и скользнул в подъезд. Здесь было шумнее. Где-то совсем рядом, кажется, справа, пронзительным, визгливым голосом ругалась женщина, слева громыхали посудой. Он почувствовал дыхание муллы и, одобрительно кивнув, промчался на второй этаж, замер у высокой дубовой двери. Это был единственный в городке дом с трехметровыми потолками, и поэтому все двери здесь были, как в приемной у замминистра – рукой верха не достать.

– Здесь? – прошептал мулла.

– Здесь, – выдохнул священник.

Им нужно было пройти в квартиру как можно скорее, так, чтобы не привлечь внимания остальных жильцов, но, что еще важнее, им надо было застать хозяина врасплох – не приведи господь, начнет стрелять! Тогда им обоим крышка: налетит патруль, повяжут, потащат…

Священник осторожно прижал ручку вниз и толкнул дверь вперед. Бесполезно. Дверь была закрыта. Тогда Исмаил быстро стащил с плеча свой рюкзачок и принялся в нем копаться.

– Я сейчас, Мишаня, – шепнул он. – Подожди… Ага! Вот она.

В руках у муллы заблестел тонкий блестящий стерженек.

– Отойди.

Священник послушно отодвинулся и прислушался. По-прежнему ругалась там, внизу, женщина, а вот грохота посуды уже слышно не…

– Готово! – Исмаил толкнул дверь, и они бесшумно скользнули в темноту прихожей.

Дверь закрылась.

Здесь было тихо и темно. Пахло кремом для сапог и шинелями – уж этот запах бывший сверхсрочник Михаил Шатунов, а ныне отец Василий, знал. И еще пахло дорогим мужским одеколоном.

– Спит, сучок, – прошептал Исмаил, и отец Василий поразился тому, как быстро стал их объект охоты для его товарища врагом. Сам он так отнестись к Брыкалову не мог.

Они не сговариваясь опустились на четвереньки и, чтобы, не приведи господь, случайно не шумнуть, поползли по гладкому, лакированному паркету. Было совсем темно, и лишь слабые отблески уличных фонарей ложились на обои и потолок.

– Спальня в конце, справа, – шепнул священник.

Исмаил, кажется, кивнул.

«Прости меня, Олюшка!» – мысленно произнес священник и поразился. Он впервые просил прощения не у господа, а у жены.

Они проползли к спальне, протиснулись в приоткрытую дверь, дружно привстали и… бросились на кровать!

Она была пуста.

– Не понял, – растерянно произнес Исмаил. – А где товарищ подполковник?

Отец Василий лихорадочно соображал. Из ванной комнаты и туалета свет не пробивался. Света вообще не было ни в одной из комнат. Хотя Брыкалов мог завалиться спать и где-нибудь в зале на диванчике.

– В зал! – шепотом скомандовал он.

Так, на карачках, они побывали и в зале, и в «кабинете», и во второй спальне, и даже в туалете. Огромная четырехкомнатная квартира была совершенно пуста!

– Мы так не договаривались! – прислонившись к стене спиной, истерически захохотал Исмаил. Он явно настроился на более интересное развитие событий.

– Ты дверь за собой закрыл? – вспомнил священник. – Нет? Давай, вперед! А то, не приведи господь, придет, а дверь открыта.


* * *

Они напились воды из-под крана и сели в зале, на дорогих кожаных креслах, а буквально через десять минут отец Василий осознал, что его товарищ спит, и спит крепко, прямо в кресле. Честно говоря, его и самого изрядно разморило в тепле. Священник поднялся и пошел по комнатам, разглядывая привыкшими к идущему от окон слабому уличному освещению глазами все, чем была наполнена квартира подполковника.

Дорогая, хорошая мебель, ковры, огромные, кажется, лосиные рога в прихожей, шинели, сапоги, хрусталь в стенке, еще, поди, с прежних, лейтенантских времен. Хороший холодильник. Священник пригляделся, чтобы рассмотреть марку, и увидел… записку. На желтом, приклеенном к белой поверхности холодильника квадратном листочке что-то было написано. Он сорвал листочек и поднес к окну.

«Лида, – напрягая зрение, прочитал он. – Меня до субботы не будет. Можешь не убирать. Брыкалов».

Это было интересно. «А какой сегодня день?» – попытался вспомнить он и не смог. Кажется, где-то там, в спальне, светились зелеными огоньками большие электронные часы.

Он прошел в спальню и присмотрелся. Часы показывали 00.13. Отец Василий нащупал кнопку и нажал. Высветилась дата: «13 may» и рядом «Saturday». Суббота была уже сегодня.

Он вздохнул и сел на кровать. «А ведь можно успеть искупаться, – подумал отец Василий. – Запросто успею! Главное, не шуметь». Он быстро поднялся и, превозмогая еще одно желание – спать, направился в ванную. Зажег спичку и осторожно, очень осторожно, приоткрыл кран. Вода бесшумно, единой и неделимой струей, потекла в ванную. Он оглядел аккуратные белые полочки в поисках мыла и шампуня, бросил спичку на пол и начал срывать с себя одежду.


* * *

Давно он не получал такого наслаждения! Изумительная горячая вода ласкала тело, лишь немного пощипывая начавшие недавно зарастать ранки от дроби. Он добавил в воду ароматической соли, набулькал специальной импортной пены и долго, с почти оргастическим чувством то опускался в воду с головой, то снова выныривал, то оттирал заросшее грязью тело нежной, чересчур нежной подполковничьей губкой, а то просто подставлял ступни под струю и замирал, ощущая, как ласкает горячая, гладкая струя побитые, порезанные пальцы ног.

«Вот оно, счастье… – пришла грешная, насквозь плотская мысль. – Вот оно…»


* * *

Священник проснулся около пяти утра. А если быть совсем точным, то около пяти утра его разбудил Исмаил.

– Блин, Мишаня! Я уж думал, бросил ты меня к растакой русской матери! А ты в ванной дрыхнешь! Эй! Ты хоть не утонул?

– Н-нет! – стуча зубами, начал выползать из ванной отец Василий. Пока он спал, температура поступающей из крана воды почему-то изменилась и теперь была довольно прохладной. – К-который час?

– Пять пятнадцать. А я на намаз поднялся, смотрю, а тебя нет! Блин, как я испугался… ладно, чего там! Тебе помочь?

– Ес-сли т-только с-спинку п-потереть, – простучал зубами отец Василий.

Исмаил хохотнул, хлопнул священника по спине, сунул ему в руки полотенце и вышел. Видно, молиться.

До рассвета было еще далеко. Священник обтерся полотенцем и, продолжая вытирать голову, прошел в спальню и осторожно выглянул в окно: неоновый свет фонарей, пустой асфальт аккуратно выметенных солдатами тротуаров да выбросившие первую листву кусты. Он прошел в прихожую, перебрал брыкаловскую обувь и с сожалением осознал, что ни ботинок, ни сапог его размера здесь нет. И тогда отец Василий направился в кухню и открыл холодильник. Пиво, колбаса, копченые ребрышки… Отец Василий проглотил слюну. Да, в этой жизни еще было за что сражаться.

Он доставал все это безобразие пакет за пакетом, кусок за куском и тарелку за тарелкой. Ставил на стол и снова доставал, и снова ставил и доставал, пока вся или почти вся полированная поверхность кухонного стола не была уставлена съестным. «Ну, он и жрет!» – мелькнула растерянная мысль: столько еды сразу он не видел уже давненько. Впрочем, холодильник большой, хороший, хранить можно сколько угодно.

Пришел Исмаил и сел напротив. В полутьме его темные круглые глаза казались еще темнее и больше.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю