Текст книги "Танцы на «точке» (Сборник)"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Юлька подождала, не последуют ли новые вопросы, но Леха молчал, задумчиво глядя на дорогу.

– Не слишком крутая машина-то у вас, – заметила Юлька, кивая на старый «Опель». – Могли бы на чем поприличнее ездить!

– Да ну!.. – отозвался Леха. – Чего перед людьми-то выпендриваться.

– Что, на джипе не хотите больше светиться?

– И хотели бы, да нельзя теперь! – ухмыльнулся Леха. – Виктор Николаевич, как только мы приехали, доверенность у Сашки отобрал, в клочья ее изорвал, эти клочья Петровичу в рожу бросил. Так что теперь на джип у нас никаких прав нет!

– Конечно, – сказала Юлька. – Вы же как его подставили с этим убийством!

– Да ладно! – беспечно рассмеялся Леха. – Никого мы не подставили. Говорю тебе, все нормально кончилось, теперь ментам не за что больше к нам цепляться!..

– Вы со склада все убрали, что я сказала?

– Конечно! Упрятали так, что ни один мент не найдет!

– А что за запчасти там у вас на складе лежат? – спросила Юлька. – Откуда они?

– Запчасти как запчасти! – расхохотался Леха, и Юлька поняла, что вот здесь-то как раз что-то нечисто.

– Это что, – спросила она, – детали угнанных вами автомобилей?

Леха осекся, посмотрел на нее удивленно.

– Ты откуда знаешь?

Юлька презрительно скривила губы.

– На ваш склад менты могут с обыском прийти уже сегодня! – сказала она. – Эти детали убрать куда-нибудь надо!

– Уберем! – сказал Леха беспечно. – Ты не нервничай, все нормально, самой страшной беды мы избежали.

– Благодаря мне, между прочим!

– Ну да! – одобрительно засмеялся Леха. – Если б не ты, мы бы сейчас уже в СИЗО сидели. Ты это здорово с ментами говорила, в смысле ночью. Тогда по пьянке Сашка обязательно что-нибудь сболтнул бы. Да и утром, когда майор наехал на тебя с этими соседями…

– Это был все блеф, никаких соседей он не расспрашивал.

– Да, конечно! – подтвердил Леха. – Петрович с Виктором Николаевичем уже ездили туда, расспрашивали. Никаких ментов у соседей не было. Да они толком ничего и не видели, ездили мы куда, не ездили… Полыхаев велел им говорить, что никуда мы не ездили. А что вякнут против нас, хана им!

После этих слов Юлька почувствовала себя значительно увереннее, поняла, что шанс выкрутиться у нее есть.

Старый «Опель», деловито рокоча мотором, довольно проворно забирался на крутой подъем, что вел к городскому аэропорту. Но вдруг, не доезжая до него, машина свернула в какой-то узкий проулок между домами и припарковалась возле высокой и узкой, точно башня, девятиэтажки.

– Вот здесь наша квартира, – сказал Леха, кивая на девятиэтажку, и Юлька, ожидавшая, что Петрович живет в особняке, разочарованно хмыкнула.

– Однако не слишком шикарно вы живете, – сказала она. – Я думала, вы правда, солидные люди, а вы…

Леха-киллер весело рассмеялся, помогая Юльке выбраться из машины и запирая за ней дверь ключом.

– Хозяин терпеть не может частных домов, – сказал он. – Даже особняков не выносит.

– А деньги, чтобы его выстроить, у него в принципе есть? – поинтересовалась Юлька.

– Да ну. – Он смущенно усмехнулся. – Наш хозяин не только по бумажке с придурью. Он у нас артист в своем роде. Во всем городе никто лучше его машины уводить не умеет. Там сигнализация всякая, блокировка зажигания, сирена, прочая такая херотень… А ему все по фигу! Смотришь, подходит, отверточкой в замке поковыряется. Она и пикнуть не успела, а он уже за рулем и уехал.

– Да уж, медвежатник! – согласилась Юлька, внезапно чувствуя уважение к Петровичу.

– А то! – отозвался Леха. – Он со своей способностью давно бы бешеные деньги заработал, весь город бы скупил. Но шиза у него есть. Чуть денег немного прикопит и тут же в какую-нибудь фиговую аферу вбухнет. Дураку ясно, что прогорит, одному ему не ясно. То с этим «Флоретом» связался, то еще одна фигня была, теперь вот с этой бабой…

– Следили б за ним, если он такой.

– Так Полыхаев и так за ним следит, замучился уже! – Леха, посмеиваясь, покачал головой. – Сколько раз ему внушал: «Выкинь ты дурь из головы, занимайся одними машинами, ты все равно больше ничего не умеешь». Да где там, Петровичу разве что внушишь!..

Они вошли в подъезд девятиэтажки и умолкли, потому что в гулком каменном колодце лестничных пролетов слова раздавались на все девять этажей. Однако, зайдя в лифт, Юлька снова спросила:

– А что, неужели торговать ворованными запчастями такое уж выгодное дело? Эти магазины запчастей теперь на каждом углу…

– Так они и стоят на каждом углу благодаря нашим усилиям! – Он рассмеялся, крайне довольный собой. – Или ты думаешь, туда запчасти прямо с заводов-изготовителей поступают?

– А что, разве нет?

На этот раз Леха заржал во все горло.

– Тут самая главная задача – придать им товарный вид, будто они новые, – сказал он, просмеявшись. – У Полыхаева крутые специалисты есть по этой части, так сработают деталь, не заметишь, что старье.

Лифт остановился на девятом этаже. На лестничной площадке, куда они вышли, было только две двери, не считая той, что вела на крышу.

– Конечно, жалко, что не особняк, – сказал Леха. – Но четыре комнаты тоже неплохо. Хозяин так захотел, чтобы четырехкомнатная и девятый этаж. – Он стал ключом открывать дверь. – Там из квартиры вид шикарный, из одного окна на Волгу, из другого – на аэродром. Хочешь, смотри, как пароходы плывут, хочешь, как самолеты взлетают.

Они зашли в прихожую. Юльке, привыкшей к тесноте собственной квартиры, где она жила с родителями и младшим братом, эта прихожая показалась огромной, как во дворце. Еще больше, чем прихожая, просторнее, ослепительнее оказалась кухня, куда Леха сразу же провел ее, чтобы выложить привезенные с собой продукты.

– Вон! – сказал Леха, показывая в окно. – Смотри, какой вид!

Вид и правда был исключительный. Городской аэропорт как на ладони, две его взлетно-посадочные полосы, ангары, возле которых стояли самолеты, диспетчерский центр, радиолокационная станция. Но Юльку много больше, чем вид из окна, интересовала сама кухня. Никогда прежде вживую не виденная ею программируемая микроволновая печь, сверкающая белизной мойка, столы, шкафы… Конечно, всем этим довольно редко пользовались, поэтому все так сверкало белизной и чистотой. Но Юльке, привыкшей к неопрятной, тесной и закопченной собственной кухне, такая чистота и красота казались сказочными.

– Давай, устраивайся здесь, – сказал Леха, указывая ей на большой кухонный стол. – Говори, чем помочь.

– Да особенно ничем, – отозвалась Юлька.

Она наскоро отрезала небольшой ломоть хлеба и стала жевать его, чтобы избежать спазм в желудке, которые непременно должны были возникнуть у нее после почти суточного голодания.

– Ты только объясни мне, как пользоваться печью.

– Да очень просто! – ответил Леха. – Ставишь кастрюлю внутрь, обязательно плотно закрываешь заслонку, иначе печь не включится. Потом с помощью вот этих кнопок задаешь режим и время. Вот, – он потянул ей лист бумаги. – Примерная таблица, для какого блюда какой режим.

Юлька в некоторой растерянности стала читать эту таблицу, время от времени поглядывая на продукты и прикидывая, что же из этого всего можно сделать. Леха собрался было выйти, но тут раздались шаркающие шаги, и на пороге кухни возник Петрович в домашних шлепанцах. Рожа у него была красная, глаза смотрели несколько бессмысленно, стоящую возле плиты Юльку он даже не заметил. И Юлька вдруг поняла, что Петрович опять крепко поддал, не иначе как поминая свою любовь.

– Леха! – сказал он глухо. – Ты кассету с Маришкиным выступлением в «Ротонде» не видел? Не знаешь, куда она делась? Я ее искал, искал, нигде нет.

– Это там, где она стриптиз показывает? – спросил беспечно Леха. – Так я ее отдал, ребята хотели посмотреть, переписать.

Юлька навострила уши. «Ротонда», стриптиз? Ну да, «Ротонда», это самый крутой ночной клуб в городе, где было все: и рулетка, и наркотики, и стриптиз. Только девушек, что выступают в ночных клубах и показывают там стриптиз, в народе называют словом на букву «б», и, если Марина Дягилева выступала там, значит, она вела двойную жизнь, о которой не имели понятия в училище. Впрочем, мир праху ее! – решила Юлька. В ее личной, Юльки Фроловой, ситуации абсолютно ничего не менялось от того, вертела Марина Дягилева голой задницей в утеху деловым людям города или не вертела.

– Ребятам отдал? – тихо и как-то зловеще переспросил Петрович. – Переписать они хотят?

– Да ты что, хозяин? – в ужасе попятился Леха. – Да все нормально! Они перепишут и отдадут.

– Где кассеты, козел?!! – вдруг взревел Петрович, подскакивая на месте как мячик. – Кассету давай мне, кассету!!! Сейчас же!!! Или я тебя урою!!!

Красная рожа Петровича побагровела и стала фиолетовой. Он продолжал наступать на Леху, выкрикивая эти слова, а тот пятился назад до тех пор, пока не уперся в стену. При этом Леха был на целую голову выше коротышки Петровича и гораздо крепче телосложением, отчего вся сцена имела такой вид, будто моська лает на сенбернара, а тот, в ужасе поджав хвост, пятится от крохотной собачонки. Поэтому Юлька, хотя и вздрогнула и похолодела в тот момент, когда Петрович рявкнул, потом, когда представила моську и сенбернара, едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Леха, однако, ничего смешного в этой сцене не видел. Он в ужасе смотрел на приближающегося к нему Петровича, закрываясь от него руками, как ребенок, которого вот-вот будут бить.

– Да все нормально, хозяин! – лепетал Леха. – Они вернут, они нормальные люди, вообще… Хочешь, я прямо сейчас за ней схожу?

– Быстро!!! – взревел снова Петрович. – Сию минуту!!! Или я тебя урою! Я тебя задушу, как котенка!

Он подскочил к жавшемуся к стене Лехе, схватил его за шиворот и отшвырнул к двери в кухню. Петрович собирался дать ему пинка под зад для скорости, но поскользнулся на гладком полу кухни, потерял равновесие и со всего размаху шлепнулся на пол с такой силой, что звякнули в кухонном шкафу тарелки и ложки.

Юлька ожидала, что Леха бросится поднимать своего хозяина, но тут в дверях кухни появился ленивый, флегматичный Сашка. Он тумаком отправил к выходу Леху – иди, мол, за кассетой, дятел! – не спеша подошел к беспомощно лежащему на полу Петровичу, взял его под мышки и посадил на кухонный табурет. Потом собрал разбросанные по кухне шлепанцы, кинул их Петровичу, и тот машинально, не глядя, стал вдевать в них ноги. На минуту вышел, вернулся с бутылкой коньяка, налил Петровичу полстакана, тот одним глотком, не глядя, выпил, затем налил себе на два пальца, с удовольствием проглотил, крякнул, протянул бутылку Юльке и спросил:

– Хочешь?..

– Нет, – она мотнула головой. – Я есть хочу.

Сашка оглядел разложенные на столе продукты.

– А, ну давай готовь, – сказал он. – Я тоже еще ничего не жрал.

– А он? – спросила Юлька, кивая на Петровича. – Он что-нибудь ел?

– Нет, – отозвался Сашка. – Он когда в запое, вообще ничего не жрет.

Петрович неподвижно сидел на табурете, точно египетская статуя, положив руки на колени, устремив неподвижный взгляд в стену, похоже, не замечая, что говорят как раз о нем.

– Ага, боится наш Леха хозяина, когда тот взбесится! – сказал Сашка с нескрываемым злорадством. – И правильно, он в ярости и насмерть прибить может.

– Может быть, не следует ему сейчас в запой уходить? – спросила Юлька. – А вдруг менты с вопросами опять придут?

– И я так думаю, – отозвался Сашка. – Да только ему разве внушишь? Упрямый, как осел.

– И запчастями на складе должен кто-то заняться, – сказала Юлька. – На случай обыска.

Сашка посмотрел на нее удивленно и настороженно, потом махнул рукой.

– Леха все уж раззвонил тебе, – сказал он. – Трепло хреново.

– Вы мне оба все растрепали! – отозвалась Юлька. – А с запчастями надо что-то делать, а то влипнем.

– Ладно! – сказал Сашка. – Сейчас я позвоню Полыхаеву, пусть он ими займется. Все равно, запчасти – это его забота. Наша – только машины уводить.

Сашка отправился звонить, слышно было, как он разговаривает по телефону. Петрович во время сцены не пошевелился, и Юлька с недоумением смотрела на него. Как может живой человек на глазах превратиться в статую?

Пожав плечами, она занялась приготовлением ужина. Закончив разговор с Полыхаевым, Сашка вернулся на кухню, глянул на хозяйничающую Юльку, одобрительно кивнул, потом стал внимательно смотреть на Петровича.

– Слушай, может, на диван пойдешь, а? – несмело предложил ему Сашка.

– Налей… – была реакция Петровича.

– Петрович, ты бы лучше поел чего-нибудь, – попробовал возразить Сашка, но Петрович с неожиданной живостью встрепенулся, вскочил и заорал так, что Юлька в испуге выронила нож, которым резала картошку:

– Заткнись, сопляк! Быстро сюда бутылку!

Сашка тут же вскочил, выбежал с кухни, вернулся с пустой бутылкой, показал ее, перевернув кверху донышком, Петровичу.

– А коньяка больше нет, Петрович! – сказал он. – Ты его весь вылакал. Только водка осталась да пиво.

Петрович тяжело вздохнул, оперся о стол, обмяк, сказал, бормоча себе под нос:

– Ладно, хрен с ним. Пусть водка… И пиво…

Оперевшись на плечо Сашки, он побрел куда-то в комнаты, прочь с кухни, оставив Юльку готовить ужин. Ей уже начинало казаться, что, кроме нее, в этой квартире есть больше никто не будет. Мужчины явно собирались черпать жизненные силы исключительно в водке и пиве.

Через пару минут Сашка вернулся. Глянул, как Юлька ставит кастрюлю в микроволновую печь, одобрительно кивнул.

– Все, Петрович ушел в запой, – сказал он. – Теперь на неделю как минимум. Раз весь коньяк вылакал и за водку с пивом принялся – верный признак.

Юльке очень не понравилось такое положение дел.

– А он не думает, как в таком состоянии с ментами общаться будет? – спросила Юлька.

– Да ну его на хрен, ни о чем он вообще не думает, – отозвался Сашка. – И, собственно, правильно делает. Ты о ментах зря беспокоишься, они к нам больше не придут, ничего против нас у них нет.

– Ты Полыхаеву звонил, говорил с ним?

– Угу! – Сашка в этот момент отломил кусок хлеба и начал жевать его. – Ты не боись, все будет нормально! – сказал он с набитым ртом.

– А по запчастям можно определить, что они с угнанных автомашин? – спросила Юлька.

– Смотря какие запчасти! – отозвался Сашка, прожевав хлеб. – Номер двигателя, например, заносится в техпаспорт, и если такой двигатель у нас найдут, прицепятся с вопросами, что и откуда…

– И на складе у вас есть такие двигатели?

– Было два, – подтвердил Сашка. – С не перебитыми еще номерами и не разобранные. Но я вот Полыхаеву позвонил, он обещал все бросить и поехать их прятать.

– А остальные детали?

– А этот хлам пусть лежит, ничего они по нему не докажут!

Внутри микроволновой печи что-то щелкнуло, мигавший зеленым светом таймер погас, дверь микроволновой печи приоткрылось, показывая, что блюдо готово к употреблению. И вправду в этой печи готовить фантастически быстро и удобно, решила Юлька. Она вытащила кастрюлю, открыла крышку, оттуда повалил горячий пар, стала раскладывать еду – это была тушеная картошка с печенью – по тарелкам. Нарезала хлеб, одну из тарелок протянула Сашке.

– На, отнеси хозяину.

Тот, наблюдавший за Юлькиными приготовлениями, вдруг смутился и с сомнением покачал головой.

– Не будет он сейчас ничего есть, – сказал он. – Если только ты его уговоришь.

Юлька вздохнула, взяла в руки ложку, тарелку, хлеб, отправилась в комнату Петровича.

Комната, где сидел Петрович, была убрана в багрово-красные тона на манер шатра персидского шаха. Юлькины ноги, едва она вошла, так по щиколотку и утонули в мягком пушистом ворсе разложенного на полу ковра, одного из тех, по которому кажется кощунственным ходить иначе как босыми ногами. Диван в комнате Петровича был низким, сидящий на нем человек ощущал себя устроившимся почти у самого пола, но зато он был очень широкий, четверо запросто могли бы устроиться на нем на ночлег. Кресел и стульев в комнате Петровича не было, зато по углам стояли обитые ворсом тумбы, а у самого дивана – низкий журнальный столик, на котором стояла настольная лампа-ночник, лежали какая-то книга и знакомый уже Юльке сотовый телефон. В углу, слева от окна с наглухо занавешенными шторами, стоял на низенькой подставке телевизор, на нем – видеомагнитофон, рядом с ним – шкаф со множеством видеокассет на полках.

В момент, когда Юлька вошла, телевизор работал, и исходящий от экрана свет был единственным, что боролось с романтичным полумраком в комнате Петровича. Поэтому Юлька не без труда его разглядела. Он сидел прямо на персидском ковре, уставясь словно зачарованный, на телеэкран, и пустые бутылки из-под коньяка валялись рядом с ним. Конечно же, Петрович смотрел очередную кассету с записью выступления Марины Дягилевой. Юлька сразу узнала ее лицо, виденное один раз в момент смерти, а в другой – на портрете в вестибюле музыкального училища. Юльке было немного жутко смотреть на телеэкран, видеть там эту девушку, зная, что ее больше нет на свете. Вместе с тем у нее возникло желание рассмотреть ее поподробнее, поближе.

К удивлению своему, Юлька обнаружила,что Марина Дягилева не была секс-бомбой в известном значении этого слова, не смогла по параметрам своего тела стать супермоделью, вообще хоть раз оказаться на обложке модного журнала. Роста она была среднего, ноги не безупречно прямые и уж никак не длинные, точно из ушей растут, как это ценится к порнобизнесе. Грудь у нее была маленькой, почти детской, совершенно неинтересной для мужиков. Лицо круглое, как блин, даже немного скуластое, калмыцкое, нос курносый, щеки чересчур пухлые, и было заметно, что около носа и под подбородком уже образовались жировые складки, которые с возрастом так портят внешний вид любой женщины.

Но вместе с тем от всего ее облика, от манеры петь, танцевать, вообще двигаться по сцене исходила такая фантастическая, заводящая сексуальность, такая энергия пола, что даже Юлька, хотя жизнь путаны заставляла ее всякий раз думать о сексе с усталостью и даже с отвращением, – даже она вдруг отчетливо поняла, что же влекло мужиков к этой внешне малопривлекательной девушке. Что заставляло того же Петровича сначала бешено ревновать, затем даже убить ее из ревности, а вот теперь, когда все было кончено и Марины Дягилевой больше не было на свете, часами сидеть перед телевизором и запоем смотреть ее видеозаписи.

Она пела забойный рэп, тот самый, что придумали американские негры городских трущоб, самый сексуальный из всех разновидностей музыки, где не только манера исполнения должна выражать призыв, но и музыка, ритм, даже текст песен полон разного рода непристойностей, сальностей, намеков и откровенной похабщины. Марина пела текст рэпа по-русски. И там было все, чему положено быть в рэповом тексте. От этого ее выступление становилось еще сексуальнее.

Юлька Фролова, хоть уже полтора года продавала собственное тело, по образованию была все-таки музыкантом, кое-что понимала в музыке и, слушая пение Марины, пришла к убеждению, что поет она в сущности посредственно, голос имеет слабый и невыразительный, под стать ее внешности. Все, что имела, чем могла удивить эта девочка, так это буйной, сумасшедшей сексуальностью, фантастическим образом проявлявшейся в пении. Что ж, где-нибудь в Америке, где все помешаны на этом «sexy», она могла бы, наверно, сделать карьеру порнозвезды. Здесь же, в России, стала жертвой мелкого криминального авторитета, промышляющего угоном автомобилей и продажей запчастей.

– Это с выступления в Юрмале записано, – сказал стоявший за ее спиной Сашка. Он тоже как зачарованный смотрел на экран. – Но это еще что! Есть кассета, где она в «Ротонде» стриптиз показывает, вот это класс, вообще обалдеть. Петрович не зря на Леху взъярился, что он эту кассету кому-то отдал.

Выступление Марины между тем кончилось, по телеэкрану побежали полосы, но Петрович, не замечая этого, продолжал тупо, остановившимся взглядом, глазеть на телеэкран. Юлька поставила тарелки с едой на журнальный столик, нагнулась, подняла с пола валявшийся там пульт, выключила телевизор и видеомагнитофон. Сашка тем временем включил свет.

– Ну, – сказала Юлька, опускаясь около Петровича на колени с тарелкой в руках. – Давай поедим, Петрович, смотри, какая картошка с печенкой!

– Иди на хрен, – отозвался Петрович, по-прежнему глядя на пустой телеэкран.

– Да брось ты его, – флегматично сказал Сашка. – Не будет он ничего жрать. Он, когда пьет, крошки хлеба съесть не может, тошнит его от еды.

Юлька вдруг почувствовала, как злоба вскипает в ее груди, подступает к горлу. Она резко вскочила, посмотрела в упор на небрежно опирающегося на дверной косяк Сашку.

– Слушай, ты! – сказала она ему яростным шепотом. – Врубись наконец, что завтра к вам снова могут нагрянуть менты!..

– Да никто не нагрянет! – сказал Сашка с наигранным безразличием. Ярость Юльки его несколько смущала.

– Вы – идиоты, все трое! – сказала Юлька в полный голос. – Вы затеяли мокрое дело, наворочав при этом кучу глупостей! Против вас у ментов масса улик, они не отцепятся от вас так просто, врубись ты в это!

– Ну и что?

– А то, что завтра к вам наверняка снова явятся или с обыском на склад, или вопросы задавать, или то и другое сразу. И вот Петрович в пьяном виде…

– Ну и что?

– А то, что выводить его надо из запоя, вот что! И для этого нужно, чтобы он поел!

– Ну а я-то здесь что могу сделать?

– А то, что я сейчас вот эти тарелки о твою башку разобью, если ты мне не поможешь его накормить!

Сашка посмотрел на Юльку ошалело и растерянно, потом оторвался от косяка, подошел к сидящему на полу Петровичу, склонился над ним.

– Слышь, хозяин! – сказал он. – Пожрать бы тебе чего-нибудь надо! Что ты все пьешь да пьешь.

– Заткнись, – вяло сказал тот. – Дай коньяку.

– Коньяк ты весь вылакал!

– Иди сходи за ним.

Юлька снова опустилась на колени перед Петровичем.

– Сейчас он сходит! – проговорила она ласково. – Сейчас! А ты пока поешь!

– Иди на хрен, дура! – взревел Петрович. – Сказано же, не хочу есть!

– Ну, тихо, тихо! – продолжала Юлька также мягко, нежно. – Не хочешь – как хочешь, насильно тебя есть никто не заставит, правильно? – Она протянула тарелки Сашке. – На, держи! – И снова Петровичу: – Ну, давай, ну, пожалуйста, покушай! Смотри, какая картошка!

Она бережно обняла Петровича за плечи, стала гладить его нежно по блестящей, точно полированной лысине, по густым бровям, по щекам. Отросшая за ночь щетина больно колола ей пальцы. Кожа у Петровича была жесткая и жирная, сальная на ощупь, алкогольным перегаром из его глотки несло нестерпимо. Прикосновение ее рук произвело на Петровича умиротворяющее действие, он вышел из оцепенения и вдруг разрыдался, затрясся, всхлипывая, крупные мутные слезы закапали из глаз.

Сашка, стоя над ним с тарелками в руках, кривил губы в презрительной усмешке, но Юлька, словно не замечая идиотизма происходящего, продолжала нежно гладить Петровича, обнимать его за трясущиеся плечи, говорить ему всякие утешительные глупости, точно этот здоровый сорокалетний мужчина был ее маленьким ребенком.

Когда Петрович немного успокоился, перестал рыдать, Юлька сунула ему под нос тарелку с едой, зачерпнула ложкой немного тушеной картошки, позаботившись, чтобы попал в нее и хороший кусок печенки, поднесла ее к губам Петровича.

– Ну же, поешь! – сказала она ласково. – Смотри, какая картошка, какая печенка! Давай!

Запах еды, похоже, проник куда следует. Петрович напряженно потянул носом, потом уставился на тарелку с едой.

– Ну же! Открой рот!

В конце концов Петрович послушно разинул челюсти, и Юлька втолкнула туда содержимое ложки. Петрович стал жевать. На мгновение он остановился, глаза его выпучились, он замер с набитым ртом. Юлька пришла в ужас. Если его сейчас вырвет, уже никаким способом не заставить его поесть, а значит, и не вывести из запоя. Но нет, приступ тошноты прошел, Петрович благополучно проглотил то, что жевал, тупо посмотрел на тарелку и потянулся к ложке, захотел еще.

Юлька дала ему еще, попробовала кормить с ложечки, но в Петровиче проснулся вдруг голодный зверь, он жадно набросился на еду и съел все, что было на тарелке. Сашка побежал на кухню за новой порцией, но и новой порции показалось ему мало. Юлька, заранее поняв это, отправила Сашку на кухню готовить чай. Потому что знала, третья порция Петровичу пойдет не на пользу, самый верный способ вызвать ощущение сытости – напоить его чаем.

Петрович с удовольствием выпил чай и сидел на полу возле дивана отяжелевший, сытый, то и дело икая и отрыгивая свой сытный ужин. Потом голова его упала на грудь, и он захрапел. Вдвоем с Сашкой они взвалили его на диван, под голову сунули подушку. Петрович оглушительно храпел, спал крайне беспокойно, то и дело мотал головой из стороны в сторону и тихо стонал. Это был тяжелый сон пьяного человека, сон, после которого просыпаются с неподъемной, точно налитой свинцом головой, опухшей рожей, ощущением помойки во рту, но после которого не появится неизбывное, непреодолимое желание во что бы то ни стало выпить еще, а в голове останется место для вполне разумных мыслей.

Уложив Петровича спать, Юлька и Сашка вернулись на кухню.

– Ну что, он все сожрал, этот старый хрен! – разочаровано сказал Сашка, глядя на пустую тарелку.

– Ладно, не нервничай, я сейчас еще сделаю, – сказала Юлька, собираясь снова чистить картошку. – Или хочешь, может быть, с вермишелью? – предложила она. – Это будет побыстрее. Если она у вас есть, вермишель…

У них нашлось спагетти в одном из шкафов, и Юлька опять занялась готовкой. Ей было интересно расспросить Сашку, кто поддерживает порядок в их квартире. Ясно же, что не сами они, Петрович с компанией, но она не решалась, да это и ни к чему было. Сашка стоял у ней за спиной и не отрываясь следил за всеми ее действиями. Юлька физически ощущала на себе его взгляд и прекрасно понимала, что он означает.

Внезапно щелкнул замок входной двери. Слышно было, как кто-то вошел в квартиру, закрыв за собой тяжелую стальную дверь на щеколду.

– Леха вернулся, – сказал Сашка несколько разочарованно. Юлька поняла, почему.

Оказавшись в квартире, Леха первым делом заглянул на кухню. Напряженный, сумрачный взгляд его несколько прояснился, когда он увидел Юльку у микроволновой печи, а Сашку – стоящего поодаль, хотя и смотрящего на Юльку заинтересованным взглядом.

– Ты как раз вовремя, – сказала Юлька. – Сейчас будем ужинать.

В руках у Лехи была видеокассета.

– Вот, блин! – сказал он, показывая кассету. – Еле отнял! Хотели вообще у себя оставить, с трудом уговорил переписать.

– Зря, что ли, тебе велели не давать ее никому смотреть, – отозвался флегматично Сашка.

– Где хозяин?

– Спит, – пояснила Юлька. – Мы его, как в сказке, накормили и спать уложили.

– Понятно! – процедил сквозь зубы Леха и скрылся куда-то в комнаты, наверное, понес видеокассету на место.

Он вернулся вскоре, как раз когда Юлька раскладывала спагетти с мясом на три тарелки.

Ужинали молча. Парни недоверчиво поглядывали друг на друга, и Юлька прекрасно понимала, о чем они оба думают. Съев спагетти, пили в напряженном молчании чай, потом Юлька занялась мытьем посуды и уборкой, а парни все так же сидели за столом, хмуро и неприязненно глядя друг на друга.

– Ну? – сказал наконец Леха. – Как бабу делить будем?

– По-братски, – лениво отозвался Сашка. – У балканских народов есть обычай делить по-братски. Это когда делящий отдает другому лучшую часть.

– Тогда по-братски делить будешь ты! – сказал Леха серьезно и мрачно.

– Может быть, жребий бросите, кому из вас первым со мной трахаться? – серьезно, без тени иронии предложила Юлька.

Закончив мытье посуды, она отошла к окну, за которым теперь сгущались вечерние сумерки. Аэродром был освещен, одна из взлетно-посадочных полос обозначена в сумерках цепочками сигнальных огней, и при их свете было видно, как приземляется самолет. Две мощные фары испускали потоки света откуда-то у него из-под брюха, не затмевая, однако, малиново-красную мигалку, расположенную там же, ближе к носу самолета.

Юлька понимала, что ей так или иначе придется переспать с обоими подручными Петровича. Перспектива иметь за одну ночь двоих сразу ее не пугала. И прежде у нее случалось такое, кончалось все вроде бы благополучно, хотя и хорошего тоже мало, при втором разе боли становятся нестерпимыми.

– Ты, может быть, сама решишь, кто из нас лучше? – раздался за ее спиной голос Лехи.

– Сиди! – сказал Сашка. – Она права. Сейчас жребий бросим. Юлька, иди-ка сюда.

В руках у Сашки тускло блеснула монета.

– Смотри! – сказал он. – Я ставлю на орла, он – на решку. Согласен? – Леха хмуро кивнул. – Ладно, тогда кидаю.

Монетка взвилась в воздух, тихо звякнув, шлепнулась на пол, покатилось в сторону микроволновой печи, остановилась возле самого ее края.

– Ну, дятел, кидать не умеешь! – заворчал Леха.

Юлька склонилась над монеткой.

– Орел! – объявила она.

Парни бросились смотреть, и, убедившись, что монетка и вправду лежит российским гербом вверх, Сашка, торжествующе ухмыляясь, посмотрел на своего соперника. Юлька потом думала, что, пожалуй, зря он так торжествовал. Лехе повезло больше. Во-первых, ему было, что посмотреть – и Леха смотрел, не отрываясь, жадно и тяжело дыша. Во-вторых, Сашка после траха сразу же отрубился, выпитый коньяк не прошел ему даром, и, перевернувшись на спину, захрапел, застонал, заметался в пьяном сне, совсем, как его хозяин. А Юлька оказалась целиком в распоряжении Лехи, его похоти и злобы на Сашку. За которые пришлось страдать ей, Юльке.

Сколько раз он смог ее трахнуть, два, три или больше, Юлька не смогла бы сказать, сбилась со счета. Под конец ей казалось, что он уже мучает не столько ее, сколько самого себя. Но вот и он угомонился, обессилел, перевернулся на спину и заснул беспробудным сном смертельно уставшего человека.

Тогда Юлька выбралась из постели, скорчившись от боли и держась за стены, доплелась до ванны, забравшись в нее, стала поливать себя водой, стиснув зубы и закусив губу, чтобы не стонать. Рассеянно глядела, как стекает в слив розово-красная от ее собственной крови вода. Потом она вытерлась насухо полотенцем, отправилась в одну из двух остававшихся свободных комнат. Нашла скромный диванчик у стены, рядом с огромным бельевым шкафом, где, по-видимому, хранились постельные принадлежности всей компании. Там и устроилась на ночлег.

Забравшись под пахнущее крахмалом свежее одеяло, Юлька была бесконечно рада наконец-то закрыть глаза и отдаться блаженно приятному ощущению покоя и приближающегося сна, обещавшего наутро чудесным образом восстановить ее силы.