Текст книги "Равнение на президента!"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну так каждому хотелось из бутылочки полить, – оправдывался Валетов, снова возвращаясь к торту.

– Ну это понятно, – согласился Шмидт. – Если в часть вернешься и будут какие проблемы – дай знать, я приеду разрулю. Всем, кому надо, все пообъясняю, никаких вопросов не будет. И последнее. Слушай, ну так как же ты умудрился ко мне на третий этаж забраться?

Глава 3
ВСТРЕЧА С САМИМ НИМ

Неожиданно, впрочем, как и все в армии, наступило утро, и еще более неожиданная вещь – дневальный прокричал: «Рота, подъем!» Хотя, если разобраться в ситуации, то можно сказать наверняка, что дневальный подъем прокричит даже в том случае, если не наступит утро. Он просто посмотрит на часы, увидит «шесть разделить на два ноля» и прокричит: «Рота, подъем!» И придется вставать – ничего не поделаешь, даже если ты черпак и даже если тебе вчера в присутствии всего взвода через подушечку маленькой иголочкой кололи задницу. Было не больно, но ты все равно орал, для того чтобы просто пацанам было весело.

Валетов сел на кровати, свесив ножки. Ставши черпаком, или черепом, он мог перебраться и на нижнюю коечку, но ему почему-то было уже по кайфу всю службу спать над Простаковым. Может быть, потому что его никто никогда не трогал, так как для того, чтобы поднять мелкого, надо невольно оказаться рядом со здоровым. А те, кто служили с Лехой, те знали, что он может и лягнуть, а может лягнуть сильно. Разница между этими двумя вещами следующая: если Леха просто лягнет, то человек отлетает на противоположные койки и уже к завтраку обретает способность двигаться, а если лягнет сильно, то тогда человек не движется до следующего вечера, отдыхая в санчасти и мучаясь болями в животе и подозрительным хрустом в боку, что свидетельствует о переломе какого-либо из ребер. Может даже и в госпиталь поехать, поотдыхать, пострадать, так сказать, в стороне. Поэтому желающих докапываться до Валетова не было.

Простаков проснулся в прекрасном расположении духа. Он начал, что называется, чувствовать прелести службы; и стать черпаком – это мечта каждого пришедшего на службу солдата. Не обращая внимания на суету, Леха пошел к окошку и посмотрел на улицу. Из груди от всей русской и широкой души вырвалось: «Бля!» Так Алексей среагировал на выпавший первый снег. Поглядев на припорошенные плац и деревца, Леха развернулся, пнул ковыряющегося со своей койкой душка Кислого и по-отцовски посоветовал ему пойти и заправить его койку.

Кислый возразил, что у него, мол, времени и на свою не хватает. Леха улыбнулся, почесался, а потом взял своей рукой и сдавил шею непонятливого солдата. Тот что-то заыкал, заерепенился. Не обращая внимания на конвульсивное дерганье, Простаков подтащил солдата к своему месту спячки и ткнул его мордой в подушку.

– Убери, – посоветовал он уже жестко. – Тогда голова твоя останется при тебе, а так я ее оторву и в твой же вещмешок засуну. Будешь в темноте ходить всю оставшуюся жизнь. Прикидываешь, как плохо без башки? Жрать некуда, глаза ничего не видят, поскольку они в вещмешке находятся. Это очень и очень плохо, товарищ боец, быть без головы. Поэтому давай заправляй койку, пока я тебе не нарезал убрать все это помещение.

Валетов, слушая, как складно внушает Простаков про жизнь этому молодому солдату, сделал для себя один весьма и весьма неприятный вывод: Леха за время службы научился не только шарить по жизни, но и втирать другим собственную точку зрения. А это плохо, потому как рано или поздно он точно так же может обойтись и с ним, а тогда прощай, защита и опора, придется крутиться самому. А двух нынешних дембелей: Казбека Кадакоева, маленького черненького чувака из Карачаево-Черкесии, и желтушного наркота Володю Сизова – никто не отменял. И случись какая фигня, если Фрол окажется на базаре против них без Простакова, то шансов продержаться совсем мало.

Резинкин поднялся со своего места, открыл глаза и тут же пнул ногой тело, лежащее на верхней койке. Ларев открыл глаза и спрыгнул на пол. Резина глядел на возмущающегося солдата, решившего обратиться к новоиспеченному черпаку через «ты че?». Витек встал, зная, что перед ним стоит автомеханик, а значит, тело будет приставлено к нему, как к опытному водителю. Несмотря на то, что Ларев был плотный и высокий, его звание на данный момент – просто дух, а дух – он должен молчать и делать то, что ему говорит старший товарищ.

– Если ты мне еще раз скажешь про «ты че», – шипел Резинкин, – ты будешь у меня мыть все машины в парке зубной щеткой, для того чтобы наш всеми любимый товарищ полковник Стойлохряков был доволен состоянием дел на вверенном ему хозяйстве.

* * *

Сегодня, первого декабря, на разводе случилась интересная фигня. Построив после завтрака людей, Мудрецкий сообщил, что сейчас комбат разберется с тремя ротами и подойдет к ним. Действительно, здоровый пузоносец и хозяин всего и вся в радиусе нескольких километров пришагал к стоящему отдельно жиденькому химвзводу.

– В общем так, на. Момент первый, на. Простаков.

– Я! – крикнул здоровый.

– Выйти из строя.

– Есть!

– Представляю вам нового младшего сержанта, – сообщил подполковник и перед строем вручил Простакову новые погоны. – Резинкин.

– Я! – выкрикнул Витек.

– Выйти из строя.

– Есть!

– Прошу любить и жаловать, у вас пополнение – новый ефрейтор. – В строю раздались смехуечки. – Знаю-знаю, – улыбался Стойлохряков, – лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора.

Резинкин, обиженный, встал в строй. Но больше всех был обижен Валетов – ему вообще ничего не досталось. Этих в званиях повысили, а он тут как бы номер отбывает, не служит и не напрягается, как и остальные. Ему вообще ничего!

«Ладно-ладно, – думал он, вспоминая перстень, который посулил ему Шмидт. – У меня пусть не будет никаких званий, зато будет много денег, но это после службы».

Люди было подумали, что комбат на этом закончил и, может, сейчас пойдет заниматься другими делами, но вместо этого он вынул из кармана сложенный вчетверо журнал, раскрыл его и стал читать перед строем:

– «Больше всего меня поразило состояние туалетов в этой части. Просто невероятно, но, вы не поверите, в нужниках сделан евроремонт. Также состояние машин в парке просто превосходное, но при этом главная ценность в части не техника, а люди. Вот, например, рядовой Резинкин Виктор проявил максимум выносливости во время выполнения специального упражнения. Солдат поразил всех прибывших в часть корреспондентов своим умением выполнять возложенные на него обязанности и добиваться, несмотря на колоссальные нагрузки, великолепных результатов, оставляя при этом удовлетворенными и командование, и приехавших в часть журналистов».

Стойлохряков закончил цитировать и расплылся в улыбке:

– Благодаря отлично проявившему себя солдату, одному человеку, – толстопузый поднял палец вверх, – наша часть заслужила положительный отзыв в прессе. А посему, – комбат залез в другой карман и достал из него коробку с часами, – награждается командирскими часами и благодарностью от командования. Ефрейтор Резинкин, выйти из строя!

Пелена застилала глаза Валетова – как он хотел оказаться на месте этого Вити. Но почему вот он, почему вот этот Витя? Только потому, что он простоял больше всех в упоре лежа? Только из-за этого? Не может быть! Почему о нем пишут в газетах? Да ладно. Все равно у него денег не было никогда и не будет. Кому – известность, а кому – деньги. Но опять же деньги, они ведь только после службы, а им еще здесь больше года париться. И Витек, получается, звезда. А он кто, кто Фрол? Друг Простакова, человечек, скрывающийся за спиной гиганта? Как это все обидно. Почему не ему часы? Да и часы, наверное, какое-нибудь говно, лежат, поди, в каждом магазине – пойдешь и купишь за сто рублей.

К дикому сожалению для себя, Фрол не угадал – часы оказались непростыми. Мало того, что это был подарочный экземпляр с намеком на позолоту, так еще на обратной стороне гравер сделал соответствующую надпись с датой и именно сегодняшним числом поставил: первым декабря. Что за особые заслуги награждается человек, не просто так. Весь взвод обзырил часы. Товарищ дембель Кадакоев подошел и похлопал Витька по плечу в столовой, тем самым объявив, так сказать, благодарность от старослужащих, а это тоже дорогого стоит.

Витек ел сечку и не чувствовал вкуса. Он был собою доволен. И если бы знали товарищи сослуживцы, чем он заслужил такую благодарность от корреспонденток, то завидовали бы ему, наверное, еще больше. И Мудрецкий – молодец, не выдал; в свое время потрахаться дал. Стоял, правда, перед строем, улыбался, но это ж мелочи. Что он, не мужик, что ли? Какая разница, каким образом добыта слава батальону? Главное, что в газетах пишут и комбат доволен.

Построились после обеда перед столовой и должны были двинуться снова на плац на развод. Тут прибежал солдатик, которого Резина за время службы ни разу не видел, и стал расспрашивать всех и вся о химиках. Наконец он подбежал к отдельному взводу и выкрикнул:

– Резинкин кто?

Витек сознался, что Резинкин – это он.

– Бегом в штаб к комбату.

– А че такое? – не понял Витя. Сюрпризов на сегодняшний день было достаточно: он успел стать черпаком, затем ефрейтором, потом получил часы – и все это в один день. Неужели такое возможно? А теперь он с задницей, готовой к тому, что ее намылят, бежит следом за солдатом от столовой к «папе» в штаб.

Перед кабинетом Стойлохрякова его тормознул старший лейтенант Белобородов. Он придирчиво осмотрел солдата, самолично одернул форму, поправил ремень и открыл перед ним дверь. Резинкин еще не въехал, для чего такой существенный осмотр, а его уже пихнули в спину, заставляя ступить через порог.

В кабинете Стойлохрякова сидел, развалившись на диване, генерал, которого Резинкин никогда не видел. Но ефрейтор не растерялся – он вытаращил глаза и вытянулся в струнку.

– Ну ты доложи, что ли, – подсказал комбат.

– Товарищ подполковник, ефрейтор Резинкин по вашему приказанию прибыл, – выпалил Витек.

Генерал улыбался:

– Так вот ты, значит, какой, северный олень. Значит, оставил всех удовлетворенными? Это здорово, – штаны с красными лампасами поднялись с дивана и переместились за стол. – Садись, – приказал генерал.

Резинкин чуть не сел прямо на пол, но вовремя сориентировался, подгреб к стулу и культурно опустился на краешек, держа спину абсолютно прямой. Это ж можно офигеть! Не только комбат, но еще целый генерал. И генерал-то такой, какой положено: лысый, морда широкая, красная; сам невысокого роста, с узкими плечами и большим пузом. И вот папочка кожаная на столе лежит, видать, с какими важными документами.

– Ну че, ефрейтор, хочешь в военное училище? Можем устроить.

Витек задумался.

– Нет, товарищ генерал, я водитель, у меня профессия есть уже.

– Ладно, опустим этот момент. Часы понравились?

– Да, хорошие часы, – согласился Витек. – Я даже не ожидал. А журналистки эти, они еще в часть приедут?

Генерал скривился:

– Мы, вообще-то, не приветствуем, когда тут у нас лазят по частям, поэтому хрен кто сюда в ближайшие лет пятнадцать приедет – этого никому не надо.

Витек сник. Прощай, московские девчонки. А могли бы, раз уж такая положительная статья и они всем довольны остались, и еще разок приехать. Он постарается уж и еще на одну статью. Да на целую книгу постарается!

Генерал провел широкой ладонью по лицу, зевнул:

– Значит, ты хорошо отжимаешься. Это хорошо, что хорошо отжимаешься. Значит, выносливый. Собирайся, поедешь со мной в Самару встречать президента.

Резинкин на мгновение потерял дар речи.

– Как, – вымолвил он после паузы, – самого его?

– Ага, – подтвердил генерал и поднялся с дивана. Подошел, пожал руку Стойлохрякову. – Приедет он сегодня к вечеру.

– Да, конечно. – Комбат посмотрел на Резинкина с долей зависти, а тем временем генерал уже выходил из кабинета.

Витек, продолжая пребывать в шоковом состоянии, лупал глазами и смотрел на комбата. Наконец до него дошла нужная фраза:

– Разрешите идти?

– Давай не осрамись там, – напутствовал подполковник.

Резинкин уловил ушами шорох от мягких ботинок по ступенькам и устремился вниз следом за высоким гостем.

* * *

В Самару летели на новой «Волге». Генерал так и не соизволил представиться, оставаясь просто человеком в погонах. Но его водитель, прапорщик, назвавшийся Борисом, тридцатипятилетний мужик с черной кудрявой шевелюрой, сообщил, что фамилия этого чина – Плющев и вести с ним себя стоит очень ласково, так как возможности генерала немереные.

Все это выяснилось в тот самый момент, когда Плющев попросил остановиться на обочине дороги на тему отлить. Генерал был подозрительно молчаливым, и за все полтора часа, пока они добирались от казармы в Чернодырье до здания областной администрации в Самаре, едва ли проронил десяток слов, из которых Резинкин не мог сделать выводы о тяжести возложенной на него миссии.

Пройдя по шикарному холлу и поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, генерал привел солдата в один из высоких кабинетов, где уже была собрана еще дюжина солдат-срочников. Его посадили за отдельный стол. После этого Плющев занял место в середине комнаты. Мебель в помещении стояла так, что люди не могли сидеть, словно в учебном классе за партами, а расположились по периметру, поэтому генерал изредка поворачивался то в одну, то в другую сторону, поставив перед собой задачу хотя бы пару раз за время его недолгой речи посмотреть каждому в глаза.

– Ты, Резинкин, последний. – Услышав фамилию, кто-то хихикнул. – Тишина в студии! – тут же рявкнул генерал. – Слушаем внимательно, все, кроме шуток. Задание вам предстоит ответственное, и поэтому настройтесь на то, чтобы немножко шевелить извилинами.

Резинкин оглядел присутствующих. Все, впрочем, как и он, были в парадной форме, отутюжены. Всех его ровесников вряд ли собирали с разных уголков области, – почему-то он так думал, считал, что только Виктор Резинкин, пропечатавшийся в столичной прессе, имеет право встречаться с президентом, и не только в общей массе, но и с глазу на глаз, обсудить, так сказать, последние направления во внутренней и внешней политике.

– Если у него, – Плющев поднял палец вверх, – найдется на вас время, то будем делать следующим образом. – Он залез в карман кителя и достал оттуда несколько бумажек. Каждому из солдат дал по листочку и вернулся на середину комнаты. Резинкину достался следующий вопрос: «Как вы думаете, стоит ли нам строить авианосцы?» Прочитав предложение, Витек немедленно поднял руку. Генерал насупился:

– Что такое?

– Я считаю, что нам надо строить авианосцы, товарищ генерал. Вот у американцев есть, и у нас должны быть, и как можно больше.

Плющев почему-то покраснел.

– Сядь, ефрейтор. Для тех, кто не понял, – генерал обернулся вокруг своей оси и поглядел на каждого. Многие из солдат продолжали еще читать выданные им бумажки. – Это вопросы для президента. Будете задавать их по очереди. Будет куча журналистов. Вам надо запомнить то, что здесь написано. Именно запомнить и не читать по бумажке! Через вас, бестолковых, президент будет общаться с народом и отвечать на волнующие его проблемы.

Здоровенький, розовощекий парнишка, сосед Резинкина, возмутился:

– Тогда и приглашали бы народ, зачем мы здесь?

– А ты, Сопляков, попал в число лучших только благодаря... – Плющев не договорил, благодаря чему попал розовощекий здоровяк в число тех, кто будет встречать президента, потому как дверь распахнулась, и в комнату вбежала женщина в темно-коричневой юбке и белой, прозрачной блузке, через которую был виден бюстгальтер и возвышающаяся над ним пышная грудь.

– Едут! – выкрикнула она и почему-то подмигнула.

На мгновение генерала заклинило, затем он собрался, сделал вдох-выдох и бросился из комнаты вслед за этой вестницей перемен. На пороге он обернулся и крикнул:

– Заучить наизусть!

Пацаны уткнулись носами в бумажки и стали бормотать себе под нос.

Сопляков прочитал свой вопрос:

– «Планируется ли в ближайшее время сокращение генеральских должностей в армии?» Да, – тут же прокомментировал солдат бумажку, – это самый насущный вопрос для рядового и сержантского состава. Нас это всех буквально касается.

Небольшой парнишка в очках, чем-то напомнивший Резинкину Фрола Валетова, поинтересовался, что имел генерал в виду, когда говорил о заслугах Соплякова, позволивших ему попасть в число двенадцати лучших солдат округа. Товарищ военнослужащий заулыбался:

– Ты че, дурак? Мой батек с этим Плющевым каждую неделю на дачах квасит. Я просто попросил папаню, чтобы он мне позволил с президентом поговорить.

Прошел час. Никто не ехал. Базар, разгоревшийся на тему, кто откуда, затух, а мандраж остался. Всем казалось, что вот-вот раскроется дверь и войдет он, а вместе с ним и куча народу, в просторечье называемого холопами. Резинкин набрался смелости, поднялся, открыл дверь комнаты и выглянул в коридор. И тут же шуганулся обратно – на него шла толпа в дорогих костюмах, платьях и военной форме.

– Идут, – цыкнул он и занял свое место, вспоминая о вопросе про авианосцы.

Топот ног в коридоре. Вот-вот зайдут. Нет. Проходят мимо. И вскоре шаги стихают. Резко открывается дверь, забегает раскрасневшийся Плющев, сжимает руку в кулак и кричит:

– Запомнили?!

Солдаты молча кивают головами и, сидя на стульях, пытаются изобразить выполнение команды «Смирно!». Разговорчивый Сопляков осведомляется о том, прибыл ли президент или нет.

– Президент не прибыл, – отмахивается Плющев, – приехал пока только губернатор. Я скоро зайду за вами, и вас переведут в конференц-зал – там уже журналисты собрались, – и вы будете... Вопросы выучили? Смотрите мне, пошлю всех на Камчатку дослуживать.

Солдаты снова остались одни, но ненадолго. В комнату залетел высокий, статный генерал-лейтенант с вытаращенными глазами. Он немедленно подбежал к окну и стал возиться с собственным кителем. Сопляков подбежал к нему:

– Батя, ты чего?

– Молчи, молчи, сынок, – шептал генерал-лейтенант. – Вот, ну-ка, на тебе иголку с ниткой, попади там в ушко и шить давай. Пуговица оторвалась, бля. Уже кортеж с президентом из аэропорта сюда едет. Давай, время мало! А мне встречать его у входа, а тут – пуговица, понимаешь.

Следом за генерал-лейтенантом вбежала растрепанная толстогрудая женщина в прозрачной сорочке.

– Ваня, я не хотела!

– Уйди отсюда, дура! – воскликнул Ваня. – По-экстремальному ей все время хочется, эмоции через край!

– Прости меня, дуру!

– Вот я и говорю, что ты дура. Смойся с глаз.

По щекам женщины начали литься слезы, она всхлипнула навзрыд и выбежала из комнаты, резко хлопнув дверью. Тем временем сын пришивал пуговицу к отцовскому кителю:

– Сейчас, бать, погоди. Ты не дергайся, ты стой нормально.

– Молчи, ублюдок. Сейчас президент подъедет, ты мне еще замечания делать будешь! Будто я тебя сам через жопу рожал! Недоносок!

– Да ты че, бать, ругаешься-то? Ты не нервничай.

– Молчать. Шей давай!

Снова открылась дверь, и на пороге появилась все та же женщина. Генерал-лейтенант воскликнул:

– Маня, ну что тебе нужно?!

– Ваня, ты меня обидел. Я больше с тобой никогда не буду.

– Да пошла ты!.. – выкрикнул генерал. – Будет она – не будет, кто тебя...

Женщина разразилась рыданиями и снова скрылась.

– Пришил?!! – вскричал Сопляков-старший.

– А то. – Сынок дернул нитку и полюбовался на произведение искусства.

Генерал посмотрел себе на пузо:

– Куда! – воскликнул он. – Куда ты пришил!

– А что такое? – Солдат стоял перед своим папаней, не зная, в чем его вина.

– Эту пуговицу надо внутрь пришивать, а не наружу! Идиот!

Сопляков-старший попробовал снять с себя пиджак, но не тут-то было – заботливый сынуля прихватил с пиджаком еще и рубаху.

– Лезвие мне! – кричал военный чин.

Сразу несколько солдат подошли к нему с перочинными ножами. Он выбрал один и стал аккуратно срезать нитки. Наконец, освободившись от одежи, генерал плюхнулся на стол и, повернувшись к свету, разложил на коленях шитье.

– Маразматики! Куда катимся, а? Истеричные женщины и сопливые молодые люди, не способные пришить даже пуговицу!

– Батя! – завыл Сопляков-младший.

– Молчи, выродок! Если я буду стоять перед президентом в семейных трусах, ты поедешь служить по полной программе туда, где пули свистят.

– Я не хотел, – оправдывался сын.

– А это не важно – хотел ты или нет.

В комнату заглянул Плющев:

– Ну че, готов?

– Да какой, на хрен, готов! – Сопляков сидел на столе в одной майке.

Маня влетела следом за Плющевым с криком:

– Ну куда же ты?

– Ну да, конечно, – тут же согласился генерал и, подхватив под руку Маню, вылетел из комнаты. Снова заглянул он через три минуты весь растрепанный и оборванный. Тем временем Сопляков уже успел нарядиться и выглядел молодцом с полным иконостасом наград по обеим сторонам.

Сопляков-старший глядел на своего кореша и не представлял, что же такое с ним случилось. А в то же время Плющев распустил галстук, согнал одного из солдат и уселся на стул, продолжая тяжело дышать.

– Какая женщина, какая женщина... – вздыхал он.

– Идиот, кортеж уже подъезжает.

– Не называй меня при подчиненных идиотом! – вспылил генерал. – Я получил эти погоны раньше тебя.

– А что толку-то? Так и остался генерал-майором.

В комнату плавно влилась довольная происходящим Маня.

– Дорогие вы мои, – пела она, – ну, теперь вот давайте выйдем к высокому гостю.

– Куда выйдем? Ты посмотри.

Плющев находился в прострации. Он расстегнул китель, и теперь все могли видеть, что рубашка генерала представляла из себя набор лоскутков.

– И ты хочешь, чтобы я в таком виде вышел к президенту?

– Ну что же я могу поделать с собою? – взмолилась Маня.

Сопляков-младший посоветовал перед сексом зачехлять ногти.

– Молчи, пацан! – воскликнул отец. – Разбираешься-то во многом, я смотрю, а пуговицу пришить не можешь.

Плющев подошел к Резинкину:

– Ты, – ткнул в него пальцем, – снимай свою рубашку!

Резинкин огляделся:

– А почему я? Вот тот вам больше подходит, – и ткнул в сидящего напротив него солдата.

– Молчи и делай то, что тебе говорят.

Резинкин снял китель, отдал генералу рубашку. Тот, кряхтя и пыхтя, залез в нее и более-менее привел себя в порядок.

– А че же, – возмущался Витек, – я теперь и президента не увижу?

– Молчать. Молись, чтоб ты после службы маму увидел, а не ушел у меня в дисбат отрабатывать за свой длинный язык. – Плющев поглядел на себя в высокое зеркало и, довольный, повернулся к Соплякову-старшему.

Маня всплеснула руками:

– Красавцы вы мои!

Все трое вышли из комнаты.

Резинкин подошел к окну и стал смотреть вниз, туда, где уже стояло несколько десятков человек, была настелена красная дорожка, девки с хлебом-солью, цветы, – вся фигня.

Маня:

– Мальчики, проходите все в конференц-зал.

Ну, само собой разумеется, срочники все поднялись и вышли из класса. Остался только Резинкин в майке и штанах. Маня сочувственно посмотрела на солдата и хотела было последовать за прибывшими бойцами округа, но Витек неожиданно поманил ее к себе пальцем. Она подошла к окну.

– Скажите, президент вот по этой дорожке пойдет? – Он встал к ней как можно ближе и невзначай обнял за талию.

– Да, – согласилась она.

Витек окинул кабинет – никого.

– Раздевайся, – страстно прошептал он.

Немолодая, но ненасытная женщина, обожающая страсть в экстремальных ситуациях, сморгнула и тут же подчинилась.

Спустя минуту Резинкин, не обращая внимания на вопли привязанной к стулу распорядительницы протокола Мани, выходил из кабинета накрашенный, на высоких каблуках и одетый в белую блузку и коричневую юбку. Чулки натягивать не стал, пошел так – с голыми, волосатыми ногами. Протопав по коридору в туалет, он смочил собственную голову и немножко прилизал височки. Теперь, вкупе с неумело наложенным, но ярким макияжем, он стоял, словно восьмиклассница. Головеночка бритая – а сейчас так модно.

Страсть увидеть президента и обида за то, что с него стянули, можно сказать, последнюю рубаху, взяли верх над всеми остальными чувствами и ощущением того, что он сейчас переходит все моральные границы.

Выпрыгнув из женского туалета и столкнувшись нос к носу с какой-то, видимо, очень перенервничавшей по поводу приезда президента дамой, Витек пискнул: «Пардон!» – и, пробежав по коридору и только пару раз споткнувшись, спустился на лифте вниз.

Вдоль красной дорожки в ожидании прибытия президентского кортежа стояла вся местная администрация, и чуть дальше можно было разглядеть огромное количество милиции в парадной форме. Несколько сотен человек по другую сторону от административного здания стояли с плакатами, на которых были только позитивные лозунги, начиная от «Добро пожаловать в Самару!» и заканчивая «Мы вас любим!».

Выскочив на крыльцо, Витек взял немного левее, не решаясь топтать дорожку, и остановился за спинами военачальников. Немного подумав, он повернулся к роскошной клумбе и, воспользовавшись тем, что глаза всех присутствующих были устремлены только на дорогу, в ту самую точку, где должен был остановиться лимузин, пристроился к девушке с букетом и, глядя ей в глаза и улыбаясь, вырвал из рук цветы, пискнув:

– Молчи, сука.

Когда он поднял голову, то увидел, что на него смотрит какой-то капитан милиции, не решаясь подойти и сделать ему замечание, так как именно в этот момент проехало несколько мотоциклистов, которые остановились поодаль, за ними последовали иномарки – одна другой здоровее – и наконец напротив дорожки остановился черный лимузин.

Губернатор области подошел к автомобилю, для того чтобы поприветствовать главу государства. Охранник открыл дверцу, и все увидели президента. Небольшая, длящаяся менее секунды пауза. Но этого достаточно для того, чтобы повышенный сегодня в звании от рядового до ефрейтора Виктор Резинкин, облаченный в женское платье, с небольшим букетом цветов предстал перед президентом.

– Добро пожаловать! – пропищал он быстрее самого губернатора.

Возникло некоторое замешательство, но тут же глава государства тихо поблагодарил за цветы, которые принял подошедший охранник, и хотел было пройти мимо, но Витек набрался наглости и встал на пути президента. Так они стояли и смотрели друг на друга – верховный главнокомандующий и ефрейтор. Правда, последний был замаскирован, ну так он в российской армии служит и какая только фигня на долю нашего солдата не выпадает.

– Разрешите, я представлю вам всю администрацию области.

Президент пожал плечами, посмотрел на губернатора, с которым они даже еще и поздороваться-то не успели, и согласился. Глядя на это чудо вроде бы как женского пола, президент вел себя тактично и немного улыбался.

– Ну это губернатор. – Витек похлопал по груди здорового, разъевшегося мужика – осталось только его еще за щечку потрепать – и пошел дальше. Следом за губернатором шли как раз генералы. – Ну это Ванька Сопляков. – Витек наклонился к президенту и что-то прошептал ему на ухо. Генерал и не подал виду, что где-то внутри у него защемило от такого представления, и тупо улыбался, глядя на главнокомандующего. – Ну это вообще, – Витя вошел в раж и, сверкая волосатыми ногами из-под юбки, подходил к следующему, – это так, генерал-майор Плющев. А на этих вообще не надо внимания обращать, – рассказывал ефрейтор, провожая президента ко входу и проходя мимо чиновников. – Это те самые люди, которые разворовывают наше государство. Пойдемте, я сейчас вас познакомлю с самыми хорошими солдатиками во всей российской армии. Там и должна состояться ваша пресс-конференция.

Офигевший губернатор вращал глазами, следуя за президентом и не решаясь отогнать эту сумасшедшую дамочку, которая вцепилась в дорогого гостя и просто-таки перехватила инициативу. Дело в том, что губернатор ни разу не видел этой женщины, но вот тряпки, сидящие несколько мешковато на ней, казались ему знакомыми. Как раз глава государства заходил в здание, когда из окна высунулась Маня в нижнем белье, выкрикнула:

– Он меня раздел!

Но президент не обратил на это внимания и, увлекаемый в здание Резинкиным, подходил уже к лифтам. Спасать бедную Маню бросились два ее поклонника в генеральских погонах. А Витек тем временем стремительно поднялся на лифте, и вскоре они уже вместе с главнокомандующим входили в большой конференц-зал. Защелкали вспышки фотоаппаратов, сразу же службе безопасности пришлось призывать журналистов к порядку с помощью молчаливых и тяжелых жестов, сминающих репортерскую братию. Журналистам местный губернатор разгуляться не давал – вот отвел в зал для пресс-конференций и только здесь разрешал сверкать своими надоедливыми жужжалками. Президент сориентировался самостоятельно, ему приходилось это выполнять сотни раз, и прошел на единственное стоящее кресло на небольшой сцене. Усевшись, он с удовольствием отметил, что в первых рядах сидят солдаты срочной службы.

Не дожидаясь, пока губернатор с его свитой войдет в зал, Резинкин подошел к микрофону, пощелкал по нему пальцами и во всеуслышание объявил, что сейчас верховный главнокомандующий ответит на самые насущные вопросы солдат. Первый вопрос Витек задал сам:

– А вначале будет вопрос от администрации области. Господин президент, как вы считаете, стоит ли нам строить авианосцы?

Ответа президента Витя не услышал, так как к нему подошли два здоровых мужика в пиджаках и галстуках и сдернули его со сцены.

Прапорщик Борис, садясь за руль генеральской «Волги», сочувственно смотрел на Витька. Ему вернули его форму и в нагрузку поставили еще пару синяков на теле и один крепкий тычок лично от губернатора области. Теперь Витек – знаменитость. Он вошел в высшие сферы и немного повращался там. Не беда, что его выпихнули обратно, зато с самим президентом, можно сказать, за руку шел и вел того, незнающего, в верном направлении к конференц-залу.

Борис, вылетев на трассу, несся по направлению к Чернодырью на всех парах, так как ему Плющев обещал перевести служить в какую-нибудь мотострелковую дивизию, если тот не обернется в течение двух часов.

– Как тебе удалось тряпки-то женские надыбать? – справился Борис по второму разу, так как Резина не слышал его и смотрел в окно, улыбаясь недавним незабываемым впечатлениям.

– Да как-как, – бормотал он, – точно так же, как и статью в газете положительную заработал, все так же.

– А статью как?

– А как статью? – Витек помолчал. – Да есть способы. Только вот жаль, что с этой Маней все пришлось быстро делать, а в конечном счете еще и обмануть. Так-то вот.

* * *

Стойлохряков лично встречал отличившегося бойца. Витек, когда вылезал из «Волги», понял по лицу, что подполковнику уже позвонили из областного центра и, видимо, расписали все подвиги его солдата акварельными красками.

Против ожидаемого Петр Валерьевич подошел к новоиспеченному ефрейтору и пожал ему руку. Ну чего уж там, с каким-то комбатом не поздороваться, после того как, так сказать, с самим хаживал по длинным государственным коридорам. Витек соизволил протянуть руку. И комбат пожал ее. После этого Витя сразу направился в санчасть, а в ушах у него стояло тихое, едва уловимое шипение комбата: