Текст книги "Доноры за доллары"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Дима, – прошелестел Красников.

– Значит, Митька? Тезка, – умиленно протянул стрелочник. – Я Дмитрий Матвеич. Но ты меня можешь звать просто – Матвеич или дядя Митяй.

Матвеич вытащил из-под Димы покрывало и бросил его на пол. Потом нажал Красникову на плечи и уложил его на софу, укрыв красным ватным одеялом, заштопанным разноцветными лоскутами.

– Ты спи давай. Завтра будем разговаривать, – строго заявил дядя Митя, расстилая себе на полу тертое пальтишко.

Дима уткнулся лицом в подушку и сразу же провалился в сон.

ГЛАВА 14

– Нет, я не понял – это все?

– Все, – упавшим голосом сказал он.

– Это что, чаевые?

– Нет, это ваш с нами заработок.

– Вы издеваетесь?

– Ну, почему – издеваюсь? Это оговоренный нами заранее процент, который я вам плачу с полученной от заказчика суммы. Я понимаю, вы ожидали большего. Но видите ли, в свете предшествующих событий...

– Морду бить вам или кому-то другому?

– Ну, зачем вы так? – Он попятился от надвигающейся на него внушительной фигуры.

Тут в кабинет заглянула лукавая девичья мордочка и тоненько протянула:

– Вас вызывают к главному – с отчетом!

Поняв, что угроза счастливым образом миновала, он развел руками и ретировался.

* * *

Несмотря на то что мне пришлось отказаться от обеда, я чувствовал себя отлично. Неожиданно мне улыбнулась в конце концов неслыханная удача. Не успев попасть в офис «Эдельвейса», я встречался с девушкой, которая, как выяснилось, была подружкой моего Романа. Когда она поняла, что я ему тоже не чужой, она схватила меня за пуговицу и потащила в какую-то комнату с пальмами.

– Скажите, – спросила она, ломая пальцы. – Вы не знаете, что с ним? Он не звонит мне уже неделю и не появляется.

По всему было видно, что девушка страдает. Она смотрела на меня умоляющими глазами и теребила какую-то бумажку. Что я мог ей сказать?

– Видите ли, – растерянно протянул я. – Я бы сам не прочь узнать, где он. Вообще у него были какие-то проблемы, насколько я понимаю. Вы не знаете, у него не было родственников и знакомых, у которых он мог бы без затруднений пожить?

Судя по всему, Роман обычно жил у нее. Она вздохнула и сказала:

– Знаете, он был так одинок... Мы только однажды ходили к его брату на день рождения...

– Вы помните – куда? Адрес или телефон этого брата помните?

Она кивнула головой и полезла в сумочку. Достав оттуда записную книжку и найдя нужную страницу, протянула мне.

– Вот его адрес и рабочий телефон. Мне Роман его дал, чтобы, если что, обращаться к брату. – Она еще раз всхлипнула. – Скажите, а что случилось? С ним все в порядке?

– Думаю, ничего страшного. Когда я увижу Романа, я ему обязательно передам от вас привет и попрошу его первым делом позвонить вам, хорошо?

Она закивала, и я повел ее из комнаты, приговаривая попутно какую-то ерунду. По дороге нам встретились уже знакомые водитель и инкассатор, которые посмотрели на меня достаточно косо.

Выйдя из офиса, я пошел к телефону. Мне удалось застать брата Романа на рабочем месте.

– Здравствуйте, Алексей!

– Добрый день, – осторожно отозвался он.

– Вам звонит знакомый Романа Ураева. Вы не могли бы мне подсказать, где я могу найти вашего брата?

Он ничего не ответил и положил трубку. Я пожал плечами и снова набрал номер. Ждать ответа мне пришлось достаточно долго. После того как трубку взяли, я услышал:

– Ты, подонок, не лезь к моему брату, понял?!

– Извините, тут какая-то ошибка. Я не подонок и вашим братом интересуюсь только потому, что мне от него на днях пришла очень странная посылка и я за него беспокоюсь.

На том конце провода повисла долгая пауза. После этого голос зло спросил:

– Ты кто?

– Я – Ладыгин. Мы с вашим братом занимались боксом вместе, и тренер у нас был один – Юм Виктор Дмитриевич. И ваш брат дрался со мной на том соревновании, где ему так досталось от Брюнова. – Я выпаливал эти доказательства собственной лояльности с быстротой пулемета, боясь, что меня снова не дослушают.

Алексей снова молчал. Потом все-таки сказал:

– Хорошо, давайте с вами встретимся. В восемнадцать пятнадцать у метро «Пушкинская». Я буду в малиновом пуховике, – и он снова положил трубку.

Замечательно – все как в детективе!

Я двинулся к метро, по дороге обдумывая, что скажу первым делом Алексею при встрече. Войдя в полутемную арку, заметил идущих мне навстречу двоих мужчин. Они шли не торопясь, и их широкие плечи загораживали дорогу. Я замедлил шаги, надеясь пропустить их мимо и продолжить свой путь.

* * *

Дима проснулся от того, что его сильно качало, а над самым ухом раздавался страшный грохот. Он вскочил с постели, совершенно не понимая, что происходит и где он находится. Он долго осматривал прыгающие стены и раскачивающуюся лампу на длинном шнуре. В комнате, кроме него, никого не было, и Дима подумал, что это просто горячечный бред. Он повалился обратно на подушку и постарался проснуться по-настоящему и оказаться в своей общежитской комнатке.

Тут, скрипнув, открылась дверь, и на пороге появился человек в оранжевом жилете, надетом поверх засаленного ватника. И тогда Дима все вспомнил. Он устало улыбнулся и проговорил:

– Доброе утро, дядь Митяй!

– Какое утро! Уж вечер, голубь мой! – смеясь, отозвался тот, снимая рукавицы. – Продрых чуть не сутки без задних ног – где ж тебя так уносило, а?

– Как сутки? – Красников поднялся и посмотрел в окно. Розовое солнце уже коснулось краем горизонта, а в ясном морозном небе загорались бледные звезды.

Дима попытался вскочить на ноги, но у него закружилась голова, подкосились ноги, и он снова бухнулся на постель.

– Лежи уж, – проворчал стрелочник, стаскивая с себя валенки. – Приболел ты малость, как я погляжу. Отлежись слегка и снова ступай, куда шел. Или мамка тебя дожидается?

Матвеич хитро прищурился.

– Никто меня не дожидается, – проворчал Красников, чувствуя себя вдруг всеми покинутым и несчастным.

– Сирота, значит? – еще хитрее спросил хозяин.

– Почти, – перешел на шепот Дима.

– И что ты, сирота, делал ночью в лесу? Мачеха за подснежниками послала? – не унимался остроумный стрелочник, снимая крышечку с кастрюли, которая грелась на плитке.

Дима молчал. Дядя Митяй больше не стал доставать парня расспросами. Но Дима вдруг повернул к нему свое лицо с пылающими щеками и спросил:

– А зачем вы меня здесь держите? У меня денег нет вам заплатить...

Стрелочник в ответ рассмеялся:

– Вот дурак! Денег нет, – передразнил он его. – Лежи уж. Откормлю тебя и на котлеты пущу – договоришься.

Диме опять показалось, что он – во сне. Так странен был этот дом, дрожащий от проходящих составов, и его хозяин, который как-то необычно шутил.

Между тем доварилась картошка. Матвеич размял ее ложкой вместе с горячим отваром и положил в тарелку. Украсив блюдо брусочками порезанного сала и половинкой фиолетовой луковицы, он протянул еду Диме:

– На, пожуй немного, а то кони двинешь – придется твой труп на органы продавать.

Дима вздрогнул и внимательно посмотрел на хозяина, не понимая, просто ли тот шутит или что-то имеет в виду.

– Кому продать? У вас что, покупает кто-то?

– Да не, это так, народ в деревне болтает, что приезжали пару лет назад к ним люди какие-то и деньги предлагали за то, чтобы почки у них отрезать. Приглашали в больницу, где операцию можно было сделать и денег получить.

– И где эта больница? – холодея, спросил Дима.

– Кто его знает – я ж в той деревне не жил. Может, в области где, а может – в городе.

Красников задумчиво жевал подмерзшее сало и смотрел на хлопочущего по дому Митяя.

– Дядь Митяй, – сменил тему Дима. – А что это у вас тут за санаторий поблизости? Богатый такой.

– «Сосновая шишка», что ль? Шишка и есть. Там всяческие шишки от ожирения и других профессиональных гадостей лечатся. А что?

– Да так, – махнул ложкой Дима.

– Богатый санаторий, – мечтательно продолжал стрелочник. – У меня там сестра, старуха, работала техничкой. Так говорит, там фу-ты ну-ты: все тебе деревянное, везде чистенько, туалеты беленькие... И персоналу униформу выдавали – красивую такую, она мне показывала. А что? Мы не жалуемся. С той поры, как эту «Шишку» построили, вся округа зажила припеваючи. Кто на работу устроился туда, кто молоко, да мясо, да овощи какие туда продавал втридорога...

Неторопливая речь Матвеича текла размеренно и спокойно и вызывала желание отдаться ее темпу и снова уснуть. Но Дима, тряхнув головой, избавился от сонного наваждения и спросил:

– А отчего ж сестра уволилась, если ей там так нравилось?

– Уволилась? С чего ты взял? – удивленно спросил хозяин, будто сам выходя из какого-то транса.

– Да ты сам мне сказал – работала. Значит, теперь не работает, правильно?

– Ишь ты, зелье! Какой наблюдательный, – прищелкнул языком Матвеич. – Да нет, заболела у меня она два дня назад – встать не может. Вот и не вышла на работу. Теперь уж точно – уволят. Там с дисциплиной строго. Если б подменить ее. Так я занят, а детей у нас с ней нет – оба бобыли.

Он сокрушенно вздохнул и махнул рукой, показывая, как ему жаль пропадающих денег.

Дима приподнялся на подушке:

– Так давайте я за нее поработаю. И вам отплачу – деньги вам, по-честному.

– Куда ты! – насмешливо махнул рукой Матвеич. – Вон, рассопливился весь. Да и не сумеешь ты – поди, в жизни тряпки половой в руках не держал.

– Ну, это вы бросьте! Я убираться лучше, чем любая девчонка, могу! – загорячился Красников: это был шанс.

Старик посмотрел на него, покряхтел, покачал головой, вытащил из пачки «беломорину» и задумался.

– Можно попробовать, – наконец протянул он, утопая в сизом дыму. – Попытка – не пытка. Авось выручишь стариков. Но это – завтра. А сегодня давай отсыпайся. Если завтра рожа у тебя такая же красная будет – никаких тебе профессий. Будешь, как миленький, лежать у меня под одеялкой.

Он погрозил Диме пальцем, как маленькому ребенку, и стал натягивать свой ватник.

– Пойду воронежский встречу, – пробормотал он и снова вышел на улицу, прихватив с собой фонарь.

* * *

Не тут-то было – темные силуэты преградили мне путь. Я почувствовал неладное и внутренне подобрался. Сделал шаг в сторону – эти двое тоже переместились. Я пытался всмотреться в лица подходящих ко мне людей, но в наступающих зимних сумерках это было совершенно невозможно. Оставалось одно – приготовиться, встать спиной к стене.

Как я и предполагал, мужики подошли ко мне и без лишних банальных слов про «закурить» начали меня бить. Надо сознаться, у них это получалось неплохо. Несмотря на боксерскую сноровку, я пропустил пару чувствительных ударов уже на первых минутах и почувствовал, как мои глаза начинает заволакивать знакомая красная пелена.

Я дрался, как лев. Или – как волк, на которого напали охотничьи псы. Я сразу понял, что меня бьют не для того, чтобы избить. Меня бьют, чтобы стереть с лица земли совсем, убить. Главное, понял я, не упасть. Иначе – хана.

Тут один из противников на время потерялся, а потом вместо него возникла рука, которая летела мне в висок с огромной скоростью, поблескивая тяжелым металлом кастета на конце. Его тусклый блеск возле моего лица и был последним, что я увидел, перед тем как мое сознание померкло.

* * *

При дневном свете здание выглядело не так внушительно, но зато было приятней на вид. Псевдонародный стиль, который в последнее время так полюбился всем богатым власть имущим: деревянная резьба, «конек» на крыше, кружевные наличники, деревянное крыльцо, высота которого предполагала у жителей исполинский рост.

Стоя перед воротами здания, вокруг которого так недавно Дима кружил, как голодный волчонок, он испытывал какое-то странное возбуждение и ноющий страх.

Дядя Митяй, который взялся сопровождать его, настойчиво жал на звонок и материл охранников на чем свет стоит. Наконец окошечко в воротах открылось, и в него выглянула недовольная сытая рожа:

– Тебе, дед, чего? – сладко зевая, спросила она.

– Открывайте, черти! Совсем, что ли, опупели – своих не узнаете?

Глаза рожи прояснели.

– А, Матвеич! Привет, привет! Только самогон у нас еще с прошлого раза остался – не нуждаемся.

– Да я по делу, телячья ты башка! Антонина моя прихворнула – вот, племянника привел подсобить.

Охранник окинул «племянника» недоверчивым взглядом, хмыкнул и сказал:

– Ну, проходите тогда.

Он захлопнул окошко и открыл калитку где-то сбоку. Матвеич и Дима просочились туда.

– Только тихо мне: господа еще спят, – строгим шепотом сообщил охранник.

Матвеич отмахнулся от него: мол, без тебя здешние порядки знаем. Они обогнули здание и вошли через черный ход.

Пройдя сквозь полутемные коридоры, они добрались до двери, на которой было написано: «Кастелянша». Матвеич громко постучал, и ему открыла полная миловидная женщина в темно-синем платье с воротником-стойкой.

– Привет, Ильинишна! Вот, работника тебе привел. Парень хоть и угрюмый, но работящий. Племянник мой, – пояснил он, поймав вопросительный взгляд. – Вместо Антонины пока будет. Ты ему расскажи, как и что, а я пойду, пожалуй. А то нарвешься на вашего управляющего – ругаться будет.

Дядя Митяй махнул рукой и оставил Диму наедине с кастеляншей.

– Ну, пошли, – невозмутимо сказала она и пошла по коридору, плавно покачивая бедрами.

Дима безмолвно последовал за ней.

* * *

Я очнулся от боли, источник которой было очень трудно определить. Боль была везде – вот единственное ее определение. Под щекой что-то липкое и теплое, во рту – солоно от набравшейся крови. Чьи-то прохладные руки сжимали мне шею – видимо, от их прикосновений я и пришел в себя.

Я с трудом разлепил один глаз и увидел два силуэта. Рванулся было встать, но боль в боку не позволила мне даже пошевелиться. Я мысленно попрощался со своей молодой жизнью.

Вдруг женский голос сказал:

– Он, кажется, очнулся! Давай попробуем его вытащить отсюда на свет.

– Может, не стоит? Смотри, как его отделали, – у него может быть что-нибудь сломано. Но пульс вроде восстановился, – возразил ей мужской голос, и рука исчезла с моего горла.

Я с облегчением вздохнул: это были не мои враги, явно. Полез в карман и достал блокнот. Вытащив из него визитку, протянул своим спасителям:

– Позвоните, – прохрипел я.

Девушка взяла визитку с номером нашей клиники и исчезла из поля моего зрения, наверное, к телефону-автомату. Молодой человек остался со мной и старался развлечь меня разговором, пытаясь отвлечь меня от ощущения глобальной боли:

– Это ничего. Если в себя пришли, значит, выживете. Здорово они вас. Из-за денег?

Я попытался покачать головой и почувствовал, как дурнота подкатила к самому горлу.

– Вы не шевелитесь, – сказал парень. – Сейчас Лена врача вызовет, и все будет хорошо.

Очевидно, благодаря этой парочке, которая случайно спугнула преступников, я и остался жив. Прошло еще немного времени, вернулась Лена и объявила, что сейчас приедет «Скорая».

Она действительно приехала, и, увидев бегущих по подворотне Фесякина и Колесняка с носилками, я понял, что сейчас могу позволить себе провалиться в бездну бессознательного состояния. Перед этим я еще раз поблагодарил моих спасителей и велел немедленно позвонить мне, когда они только смогут.

Последнее, что я услышал, было:

– О, так это же наш завтерапией! Мама дорогая! Вот это ему досталось!

* * *

Главный стоял посреди своего кабинета и просматривал факсы. Зам сидел в кресле, зажмурившись от непривычно яркого света неоновых ламп.

– Что пишут? – наконец спросил Зосимов, когда его глаза привыкли к свету.

– Разное, – уклончиво сказал Козлов, шурша бумагами. – Но все больше – вести добрые. Вот, например, Отто Ланберг нам посылает пламенный привет и уверяет, что валютный перевод поступит на наш расчетный счет в течение нескольких часов. Операция прошла успешно, и господин такой-то чувствует себя нормально. Обещает непременно навестить гостеприимную страну, как только сможет.

Зам криво усмехнулся. Ему приходилось работать с разными людьми, но он все равно никак не мог привыкнуть к грубому юмору своего начальника. Откуда в директоре бралось столько низкопробных шуточек, воспитанник МГИМО Леня Зосимов никак не мог взять в толк. Впрочем, все компенсировалось зарплатой...

Главный между тем продолжал:

– А господина Ланберга скоро можно ждать в гости. И не одного – понимаешь, о чем я?

Зосимов понимал.

– Что, Дмитрий Анатольевич, будем расширяться?

– Да, голуба, пора. Наше с вами предприятие набирает обороты. Сеть доставки отлажена, деньги из Осло текут на наш счет, оттуда – нужным людям, которые довольны и сыты... Что ж, пора выходить, так сказать, на мировую арену. А пока нужно позаботиться о том, чтобы нашим дорогим гостям понравилась наша скромная обитель. Я буду отзванивать в банк, а вы отдайте нужные распоряжения, готовьте там апартаменты, закупайте вина...

– Осмелюсь напомнить, Дмитрий Анатольевич, что у нас битком...

– Какого хрена вы мне голову забиваете такими пустяками? Битком – так всех на фиг!

– Ну, как же – клиенты, проплачено...

– Это вот эти гопники во главе с уголовниками – клиенты? Не смешите меня, Зосимов! Я ясно выразился – всем до свидания. А будут возражать – позовешь меня...

Зосимов молча поднялся и пошел исполнять повеления великого и ужасного.

* * *

Переодевшись в светлую униформу, стилизованную под русскую народную одежду, только более функциональную, Дима приступил к исполнению своих не шибко интересных обязанностей. Натереть паркетные полы в коридорах, убраться в туалетах, после обеда пройтись по гостиным и холлам, сменить цветы, вымыть пепельницы, расстелить новые салфетки и разложить в комнатах отдыха свежие журналы.

При этом от него требовалось быть тихим, незаметным, не попадаться жителям санатория на глаза, а потому действовать ему предстояло только ранним утром, после обеда, когда все отдыхали, или же глубокой ночью. Он мог уходить после смены домой или же ночевать в крошечной комнатенке для хранения инвентаря.

После первого дня работы, который прошел под пристальным наблюдением кастелянши, Дима был отмечен как работник исполнительный, а самыми ценными качествами, которые были у него выявлены, оказались молчаливость и безропотная покорность.

Поэтому он очень приглянулся его непосредственной начальнице, и с ее подачи управляющий дал Диме «добро» остаться здесь на какое-то время.

Вечером его отпустили домой, и он на попутке добрался до домика стрелочника, где свалился от усталости и уснул крепким сном.

Так продолжалось недели две. За это время Диме не удалось узнать ничего интересного. Он общался только с различными швабрами и тряпками и видел исключительно обслуживающий персонал, который с такими же озабоченными лицами носился по коридорам, с рвением выполняя свою работу. Поводов общаться с ними у Красникова так и не возникло.

Свою зарплату, которую здесь было принято выдавать каждую неделю, Дима целиком отдавал Матвеичу, от чего тот млел и таял. Две трети суммы, впрочем, уходили по общему согласию его сестре Антонине. Оставшиеся деньги дядя Митяй честно делил на две части – себе на хозяйство и харч, и Диме – на транспорт и, как он говорил, развлечения. Какие развлечения в этом глухом лесу, было совершенно не ясно.

Дима начинал уже отчаиваться в успехе своей затеи, но настал день, когда все изменилось.

ГЛАВА 15

Лежать в своей больнице, как оказалось, было очень приятно. Целыми днями вокруг меня водили хороводы симпатичные медсестры, которые вдруг вспомнили мои томные взгляды, брошенные когда-то в их сторону. Постоянно заходили коллеги и подчиненные, чтобы поделиться свежими новостями и рассказать по паре свежих анекдотов, которые, к сожалению, были одними и теми же – из общей курилки.

Один раз появился даже Штейнберг, грозно сверкая очами, и спросил:

– Ладыгин, вы что, от нас в каскадеры уходите?

Вот это юмор!

– Нет, Борис Иосифович. В очередной раз пострадал за правду, – ответил я.

– Ну-ну, – неопределенно откомментировал он и удалился.

Что приходил – может, хотел чего?

Лежать в хирургии, которая была ощутимо полна темных замыслов, было бы жутковато, если бы не мой веселый Воробьев, к которому под опеку я и напросился.

Он ежедневно радовал меня новыми рентгеновскими снимками многочисленных моих переломов, и в конце концов я смог составить свой собственный портрет-коллаж, который состоял из черепа, ребер и ноги. Очень симпатичный получился скелетик.

С Воробьевым мы, выставив всех посетителей, шептались о наших подозрениях и разрабатывали дальнейший план операции.

По словам Воробьева, в хирургии было тихо, как в погребе. Все с траурными лицами резали клиентов и ходили по палатам с обходами – никто больше не умирал и не обращался с жалобами. Только вот неизменные сходки, которые собирались в кабинете завхирургией, вызывали кое-какие подозрения.

Я поручил Воробьеву понаблюдать за этой компанией и постараться проникнуть в их стройные ряды. Естественно, ему это не удалось.

Зато я получил подтверждение тому, что некоторые работники хирургии кое-чем отличаются от остальных. У них была возможность запираться в каком-нибудь уютном кабинетике и немедленно разбегаться, как только поблизости появлялся кто-то посторонний. По рассказам Воробьева я составил представление о составе хирургической банды. В нее входили Лямзин, Головлев и Власов. Иногда, впрочем, довольно редко, к ним присоединялись анестезиолог и медсестра. Последние, как я понял, на сходках были на положении второстепенных фигур. Правда, Головлев часто общался с анестезиологом, забиваясь в какой-нибудь дальний угол. Часто заговорщики ссорились и громко орали друг на друга. Но из-за нашей импортной звукоизоляции было невозможно расслышать ни слова из того, о чем они говорили.

Я ждал, когда они снова проколются. Но чутье подсказывало, что, пока я здесь, этого не случится.

– Ты думаешь, это они? – с ужасом спрашивал Воробьев.

– Я в этом просто уверен, – шепотом заявлял ему я.

– А что же ты молчал все время? – возмущался Николай.

– А что и кому я должен был сказать?

– Ну, заявил бы в милицию или хотя бы Штейнбергу нажаловался, – продолжал негодовать мой друг.

– Шутишь? И что бы я им предъявил? Свои подозрения? Нет трупов – нет и улик. К тому же ты уверен, что все это происходит без ведома Штейнберга?

Воробьев смотрел на меня расширенными глазами.

– Знаешь, – сказал ему я. – Если бы не ты, то я бы ни за что не лег к нам в хирургию. Они бы меня просто зарезали.

– Не посмели бы!

– И кто бы им что сделал? Я – человек одинокий, никому не нужный. Разобрали бы мой труп на органы – и дело с концом. И только бы мой портрет на память тебе остался. – Я кивнул на изображение своего оскаленного черепа.

Воробьев поежился.

– Но речь не об этом. Речь о другом. Нужно: «а» – искать улики, «б» – разбираться с теми, кто организовал на меня покушение. Видимо, кому-то на хвост я уже наступил, и наступил крепко. Предположения у меня такие – это были люди, которые связаны с внешней стороной нашего дела, то есть те, кому поступают органы из нашей клиники. И «в» – найти моего друга.

– Ладыгин, тебе поправляться надо! – отчитал меня Воробьев, беря шприц и целясь в меня иглой.

Вежливо подождав, когда он закончит возню с моей многострадальной веной, я его успокоил:

– Знаешь, со мной за время работы в этой замечательной клинике чего только не происходило. Я уж и попривык. Мне уже давно пора на предмет возмещения физического ущерба что-нибудь приплачивать. Так что за меня не переживай. Скажи лучше: когда у тебя ночное дежурство?

* * *

Дмитрий Анатольевич не мог удержаться от самодовольного смешка, наблюдая за тем, как с крыльца «Шишки» потянулись бритые налысо парни – их клиенты во время межсезонья. Конечно, было немного невежливо выгонять их, но что поделаешь... Козлов вздохнул и стал просчитывать, во сколько ему обойдется, если открыть филиал специально для этой публики – с интерьером в стиле пошлой роскоши и шансоном по вечерам. Не успел он округлить сумму, как по селектору раздался томный голос секретарши:

– Дмитрий Анатольевич, к вам Зосимов с докладом.

– Зови, – нехотя отозвался он.

Зосимов, как всегда, вбежал в кабинет, изображая ненавистное Козлову рвение и расторопность.

– Дмитрий Анатольевич, хочу вас поздравить: иностранная делегация в составе одиннадцати человек во главе с мистером Ланбергом прибывает через три дня. Все необходимое для встречи дорогих гостей готово – я распорядился. Другая новость – получено подтверждение от Голюнова: в этом сезоне он снова будет нашим гостем.

Козлов повернулся всем корпусом к своему заму и расплылся в самодовольной улыбке:

– Вот это – действительно хорошо! А что, Леня, ты уже закинул удочки по поводу... А?

– Дмитрий Анатольевич, я решил, что нужно это сделать в непринужденной, дружественной обстановке прямо у нас в санатории – вы понимаете, о чем я говорю.

– Может, хватит уже осторожничать? – недовольно проворчал Козлов, понимая, что зам перестраховывается и все серьезные разговоры хочет свалить на него. – Я тебе деньги плачу не за то, чтобы ты мне по утрам факсы перечитывал. Не знаю, что ты там себе думаешь о моем образовании, но читать я и сам умею.

Зосимов удержался от тяжелого вздоха – с подобных выволочек начиналось каждое утро, пора бы и привыкнуть.

– Ладно, – так же внезапно, как и завелся, успокоился Козлов. – Готовьте к его визиту люкс. Я сам с ним обо всем договорюсь.

Когда Зосимов вышел, Дмитрий Анатольевич повалился в кресло и закрыл глаза. Он с наслаждением представлял себе все замечательные последствия этих новостей. С иностранцами было все более или менее ясно. Отто Ланберг был старым партнером Козлова – еще по «Медтехнике». По крайней мере, те небольшие аферы с просроченными медикаментами, которые они на пару провернули, принесли немалые деньги им обоим. После этой сделки два афериста поняли, что нашли друг друга. Все это произошло в те благодатные времена, когда Козлов еще не обзавелся своей фирмой, а Отто пребывал в счастливом и безответственном состоянии рядового сотрудника медуниверситета города Осло.

Теперь все изменилось – пожалуй, в лучшую сторону. Дмитрий Анатольевич уже пять лет благоденствовал в роли владельца престижного санатория, а Отто дослужился до ректората. Теперь дела их проходили на новом качественном уровне. В частности, медуниверситет города Осло был постоянным заказчиком и клиентом «Сосновой шишки», причем сотрудничество было к обоюдной пользе для этих заведений. Все складывалось так удачно, что Ланберг достаточно легко воспринял идею необходимости расширять рынок лиц, заинтересованных в столь редком и дорогом товаре, как тот, что «Шишка» могла в достаточных количествах предоставлять заинтересованным лицам.

Генерал Голюнов был фигурой еще новой и немного загадочной – по крайней мере, его будущая роль в предприятии Козлову представлялась достаточно туманно.

С Сергеем Сергеевичем он имел счастье познакомиться на одном из тех приемов «на высшем уровне», на которые Дмитрий Анатольевич пробирался, как говорится, не через дверь, а через окно. Этот метод Козловым был освоен еще во времена его авантюрной молодости: именно так он пробивал себе дорогу в люди.

Надо сказать, что этот раут был одной из последних ступенек лестницы, по которой Козлов и поднялся до его нынешнего положения.

На таких приемах достаточно сделать вид, что ты лично знаком с двумя-тремя присутствующими, – это было не трудно, их фотографии и биографии украшали каждый выпуск светской хроники любой газеты. После этого благодаря своему умению быть галантным, полезным и, что в таких местах особенно ценно, остроумным Дмитрию Анатольевичу было легко добиться того, чтобы его представили нескольким интересным и полезным для него людям. Среди них был и Голюнов – бывший заместитель министра обороны и до сей поры фигура достаточно влиятельная. Козлов быстро поймал нужную ноту и несколько раз при Сергее Сергеевиче пожурил, не выходя, впрочем, за рамки, правящую верхушку, называя ее политику ребяческой и недальновидной, а также понастальгировал вслух о навсегда ушедших прекрасных днях и «сильной руке».

Генерал, не привыкший к тонкому анализированию окружающих его людей и не бывший ни психологом, ни дипломатом, весьма был рад встретить «среди этого сброда» такого «толкового молодого человека» и очень быстро попался в расставленные для него сети. Наживка, кстати, была очень недурна. Козлов, быстренько собравший сведения, узнал, куда метит наш герой, и тотчас же явился к генералу с предложением о материальной помощи партии, которую генерал на старости лет решил возглавить. Игры в политику для Голюнова к закату его жизни стали главным и единственным делом, а потому любой, кто потакал ему в этом, становился для генерала роднее двух его сыновей, которые благодаря своему здравому уму увлечения папочки не одобряли.

Итак, Голюнов с охотой принимал валютные подарки от Дмитрия Анатольевича, посещал его санаторий, иногда – с друзьями. Козлов до сей поры рассматривал Голюнова как крупную фигуру, которой при случае можно заслониться от неприятностей. Во всяком случае, на период благосклонности Сергея Сергеевича все проблемы с налоговой полицией и стражами порядка были забыты совершенно.

Теперь же Козлов посмотрел на Голюнова несколько с другой точки зрения. Если быть справедливыми, то нужно заметить, что идея использовать генерала для выхода на новые рынки сбыта впервые родилась в светлой голове Зосимова. Впрочем, Козлов об этом уже совершенно забыл. Ему казалось, что именно он подумал о том, что незачем огород городить и впутывать в это сомнительное дело новых, непроверенных людей, когда под боком есть такой человек.

Действительно, Голюнов ведь сохранил все прежние связи в военной промышленности – как нашей, так и зарубежной. А значит – в науке.

В оборону всегда вкладывались большие деньги, и именно здесь всегда делалось наибольшее количество открытий, которые для всего мира становились революционными. Кроме того, для исследований под прикрытием оборонных проектов всегда была характерна некая черта вседозволенности. Законы и моратории отступали перед военизированной наукой.

Не секрет, что самым большим тормозом на пути к революционным изменениям в медицине, генетике, евгенике и прочих новомодных веяний в науках о трансформации человеческого тела был запрет на опыты над человеком. Только протест общества связывал руки как безумным гениям, так и шарлатанам. Совершенно очевидно, что подобное препятствие военные могли обойти легко: все опыты на людях отнюдь не отменялись, а просто нелегально засекречивались – вот и вся проблема.

Козлов, чтобы подтвердить догадки, подсказанные ему умными людьми, побывал на нескольких международных конференциях по проблемам генофонда планеты, где в кулуарах велись подобные крамольные беседы и некоторые чересчур болтливые ученые, перехлебав русской водочки, рассказывали, что они чуть ли не участвовали в подобных проектах и уж, по крайней мере, знают о них наверняка.