Текст книги "Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер (сборник)"

Автор книги: Михаил Пухов

Соавторы: Андрей Дмитрук,Евгений Носов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

11

Сай вскочил с пенной постели. Его глаза блестели гневом и болью, губы дрожали, он не мог вымолвить ни слова.

– Теперь ты знаешь, – сказала Ханка и отвернулась.

– Да как же ты… как ты могла… как ты позволила?! – наконец выдавил из себя Сай.

– Не то, что позволила, – я просила об этом, как о великой чести. Быть праматерью нового человечества… – Неожиданно Ханка вскинулась, опираясь на локоть, закричала зло и резко: – Да, я мечтала об этом, мечтала, пока не встретила тебя, понял?! А сейчас все, все!.. Мне это больше не нужно!..

Прахом пошла школа самообуздания, пройденная у гуру Меака, забылись мантры и благие мысли, призванные смирять, успокаивать. Он метался по жилому объему, натыкаясь на сталагмиты, не зная, что делать, кого просить о помощи. Разбуженный, завопил в своем уютном гроте над журчащей водой трехнедельный Каспар. Мягкими льняными завитками на затылке был он до странности похож на своего отца, Мельхиора Демла.

Наконец Сай взял себя в руки и сказал почти спокойно:

– Но ведь вы же думали, что у вас будут мужчины.

– Думали… Но Кларинда немного владеет проскопией, она заглядывает иногда в будущее. Однажды она прямо сказала мне – наедине, конечно: «Мы их потеряем». Она мне полностью доверяла – не знаю, почему. Кроме того, мы не хотели от вас зависеть даже в этом!..

Сай порывисто сбежал к их ложу, озерцу сухой подогретой пены среди живых мхов и лилий. Лег рядом с Ханкой, обнял ее, уткнулся лбом между грудями.

– Глупые, какие же вы глупые…

– Это была гениальная операция, – говорила она, не отрывая глаз от лепных фестонов потолка. – Не делали в микропространстве, в остановленном времени. Собирали несуществующий в природе белок…

– Не надо, хватит! – всхлипывал Сай. Потом притих, поднял заплаканное лицо:

– Так они… они не оставят тебя в покое? Ты для них…

– Величайшее, главное сокровище, – нараспев произнесла Ханка. – Праматерь нового человечества. Тогда, – помнишь? – после нашей «свадьбы» у Осмо… Я едва уговорила Аннемари подождать.

– Надо было отказаться, наотрез отказаться, сказать, что ты не вернешься! Почему ты даешь им надежду? Ты убиваешь меня!..

Не ответив, Ханка ласково отстранила Сая и обе руки протянула к плачущему сыну.

…Положение было чуть ли не безвыходное, он это понимал четко. Его любимая – не жертва насилия. Она пошла на эксперимент но своей воле. Раскаялась… что ж, поздно! Теперь, чтобы избавить Ханку от привитых нечеловеческих свойств, нужна долгая предварительная работа биоконструкторов, затем – полное обновлепие. А пока что в ней – овеществленный труд общины амазонок. И потому, как ни ужасно, община имеет немалые права на Ханку. Да и сама злополучная «праматерь» весьма совестлива… Но даже если они двое, скажем, обратятся к Великому Помощнику, тот наверняка не вмешается. С точки зрения компьютерной логики, это она, Ханка, совершила определенного рода насилие, непорядочный поступок. И если снова всадницы с парализаторами окружат их дом, Ханка их уже не уговорит подождать, а Помощник будет безмолвствовать. Тем более, что совокупный импульс тысячи с лишним амазонок перевесит мольбу, посылаемую двоими. Только убийства ни при каких обстоятельствах не допустит мировая нянька. Но ведь убийства и не случится. Величайшее, главное сокровище…

– Как же мы теперь?.. – беспомощно повторял Сай.

Каспар, легко перейдя от слез к веселью, довольно повизгивал, щипал лицо матери. Ханка, игравшая с ним на постели, ответила:

– Не знаю. Сегодня, пока ты был на пасеке, опять звонила Аннемари. Мужчины ушли все до единого. Кларинда в последние дни спохватилась, велела тех, кто остался, загружать настоящей работой. Мол, такая горстка все равно не захватит власть… Нет, взяли и разбежались. Наверное, это ваша пресловутая мужская солидарность…

– Она хочет прийти?

– Кто, Аннемари? Ну да. Со всей свитой.

– И ты… вот так будешь их ждать? – У тебя есть другие предложения?..

Чуть поколебавшись, Сай сказал:

– Давай исчезнем. Сейчас же ликвидируем дом… или подарим кому – нибудь из Осмо. А сами махнем… ну, скажем, на Кристалл – Ривьеру. Или даже подальше, на Аурентпну. И запретим Помощнику давать наши координаты!

– И сколько же мы там будем отсиживаться? – сразу посуровев, спросила Ханка.

– Ну… недолго! Они поищут неделю – другую, да и улетят. А мы тогда сразу вернемся.

– Сбежать, значит? – Она села, угрожающе подбоченившись. Умница Каспар, предоставленный самому себе, гукал и деловито копошился в пене, – А потом всю жизнь казнить себя за трусость?

– Это все – таки лучше, чем…

Ханка опустила веки и покачала головой. Сай зная, что в таком настроении спорить с ней бесполезно, и все же заикнулся:

– А если попробовать… мы говорили уже об этом, но… давай попробуем созвать референдум! Она упрямо молчала.

– В конце концов, у нас ребенок! – взорвался Сай.

– Да, ребенок. И будут еще дети. И они должны гордиться своими родителями, а не стыдиться их. Нашкодили – и давай громоздить вокруг себя бастионы…

Накинув меховую безрукавку, он выскочил из дому, под серовато – синее бледное небо, сыпавшее невесомый колючий снег. Уцелевшие листки на березах были мохнаты от инея, лужи отсвечивали застывшим глянцем. Сай не смог бы сейчас сказать, кто вызывает у него большую ярость: эта прекраснодушная дура, позволившая сделать из себя родильный агрегат, взбесившиеся бабы, от которых сбежали любовники, бессильный Совет Координаторов, не могущий объединить Землю против сумасшедшей идеи межзвездного матриархата… или мировой кибернетический слюнтяй, под крылышком у коего можно безнаказанно отнимать чужих возлюбленных!..

Лихорадочно прошагав сотню метров по звонкой замерзшей тропе, Сай остановился перед знакомым оврагом, где летом нередко прятались маслята. Нет, все же накрепко был он обучен в ашраме. Заграждая путь неистовству, мерно прозвучали слова Дхаммапады:[21]21
  Дхаммапада – одна из священных буддийских книг.


[Закрыть] «Не думай легкомысленно о зле: «Оно не придет ко мне». Ведь и кувшин наполняется от падения капель. Глупый наполняется злом, даже понемногу накапливая его».

…Что это?

Нарастающий дробный перестук, точно дружная стая дятлов барабанит по заиндевелым стволам, точно хлынул среди зимы крупный дождь или посыпались спелые яблоки.

Спрыгнув в овраг, Сай достал из – под корней то, тщательно завернутое, что еще несколько дней назад втайне от Ханки заказал Распределителю.

Ага, такого угощения вы не ожидаете! Оп подкинул на ладонях увесистый десантный парализатор. Пальцы правой руки сами пристроились на рифленой рукояти, – до чего же удобно! – пальцы левой охватили снизу круглый массивный ствол.

Внезапно он, воспитанник ашрама, с детства усвоивший правила ахимсы,[22]22
  Ахимса – буддийский принцип непричинения вреда ничему живому.


[Закрыть] почувствовал себя храбрым и уверенным, как никогда в жизни. Неведомый доселе азарт овладел Саем. Оружие, будучи взятым в руки, требовало, чтобы его применили, оно жило, оно командовало человеком; Сай ощутил колдовскую власть приросшего к пальцам парализатора…

Отбрасывая в сторону ноги, галопом выстелился из – за поворота храпящий жеребец, низко пригнулась к гриве коренастая всадница, волосы крыльями взмахивали у нее за спиной… Чтобы не успеть передумать, Сай отбежал за дерево и толчком вскинул ствол. Удар луча пришелся по передним ногам коня, Аннемари кувырком полетела на дорогу. Жеребец истошно ржал и бился, лежа на боку. Амазонки, скакавшие за своей предводительницей, рассыпались полукольцом, взлетели из – под копыт белые комья, и мертвящим дуновением ожег щеку Сая прошедший рядом луч.

Будто оглохнув и ослепнув, с разогнанным на износ сердцем, Сай Мон покатился в овраг. Больно ушиб локоть, набрал снегу за шиворот… Всеблагий Кришна, да какой же он боец?! Тоже мне, нашелся защитник семейной части… Сейчас окружат, прицелятся с высоты седел… о, как страшны женские глаза, когда нет в них ласки!., и останется он здесь, среди мерзлых корней, беспомощный, окоченевший, пока они не увезут Ханку.

Дрожа всем телом, Сай Мон приказал Великому Помощнику оградить овраг времяслоем, преградой, непреодолимой ни для каких предметов и энергий… А если они поступят так же, только двинут свой времяслой таранящим клином, на аннигиляцию?! Нет – не теряя ни секунды, надо раздвинуть круговую защиту во все стороны… оттеснить, отбросить врагов… вон из лесу, вон, вон! Невозможно…

…их совокупный импульс сильнее…

…связаться с родом Осмо?..

…собрать воедино сотню воль и ударить!..

В следующее мгновение Сай Мон понял, что он начинает войну.

Он с ужасом велел Помощнику снять времяслой, уже волокнистым выгибом размывавший колоннаду леса а силуэты всадниц.

Да, они были близко, съезжавшиеся к оврагу с парализаторами на сгибах локтей; но еще ближе стояла Ханка, стояла посреди дороги в своем старом брезентовом комбинезоне с воронеными застежками, держа на руках закутанного Каспара.

Сай отшвырнул оружие – черная блестящая штуковина исчезла, не коснувшись земли. Поднялся во весь рост, отряхнул одежду.

Ханка ничего не сказала ему; только, опустив ресницы, придала своему лицу то умиротворенно – нежное выражение, что служило знаком их любви, еще когда любовь была тайной. И – пружинисто зашагала навстречу мрачной, с окровавленной щекой Аннемари.

Ускакали всадницы, забрав Ханку, замерли раскаты дробного стука. Строгая печаль водворилась в лесу, как на древнем кладбище с белыми мраморными надгробиями, с черными скорбными ангелами. «Ни на небе, ни среди океана, ни в горной расселине, если в нее проникнуть, не найдется такого места на земле, где бы живущий избавился от последствий злых дел».

12

Я все – таки не мог не думать о Гите, видеть ее хотелось бешено. В последнее время у меня было много забот по Большому Дому – я ведь перед этим на полгода отбился от рук, пропадал с Гитой, в делах домашних не участвовал. Пришлось и со скотом повозиться на молочной ферме, и помочь сыроварам, и семена к весеннему севу рассортировать по биоактивности… В общем, вертелся, как заведенный. И вдруг ночью подкатило под глотку, обдало жаром… Вспомнились руки ее прохладные на шее, гладкие бедра, горячий живот… Наутро, не спросясь у старших, я мотнулся к границе общины. Засел на высоком склоне и смотрел, как они вертятся на конях вокруг своего зеленого, будто старая бронза, трехбашенного корабля. Там была изрядная суматоха: по воздуху потоками плыли и скрывались в трюме обезвешенные грузы. Амазонки готовились взлетать.

Меня словно разбудил кто – то, облив ледяной водой. Через минуту я уже стоял под холмом в низинке, где прошлым летом учил Гиту различать пижму, тысячелистник, горечавку и другие растения из прадедовского лечебного травника. Три зеленые башни падали и никак не могли упасть на фоне сплошных плывущих облаков. Я чувствовал: встань сейчас передо мной моя любовная наставница, дерзко выпятив грудь, прищурив шальные кошачьи глаза, и прикажи следовать за собой на корабль – побегу, не задумавшись! Потом стал гнать от себя соблазнительное видение – черт их знает, как у них там с биосвязью, еще почуют, что я здесь, что с ума схожу по Бригите, и доложат ей, и явится во плоти, и… Да нет, вряд ли. Она уже вместе со всеми там, за броней.

Немного успокоившись, – хотя бы тем, что события необратимы, – я вернулся на склон, в свою снежную ямку, чтобы лучше видеть взлет.

Скоро башни как бы заколебались, ореол сразу пошел яркий, фиолетово – белый. Спешный был старт, натужный, словно пилот рвал жилы, убегая от Земли – не поймали бы, не остановили!.. Я ожидал увидеть, как бронзовая громада войдет в десинхрон: планета фактически окажется в ином времени, а значит, – в другой точке своей орбиты относительно корабля. Это выглядит, как обращение в туманный силуэт, в белесую тень, в ничто.

Но десинхрон не состоялся. Ореол поиграл сполохами, на километр испарил снега и погас. Зеленые купола вновь обрели четкость. Неужели передумали амазонки, и я впрямь смогу… пусть не сегодня, не завтра, но когда – нибудь обнять Гиту?!

Нет, здесь было нечто другое… Следя за кораблем, я потерял из виду небо. А с небом творилось непостижимое. Облака, доселе мирно ползшие своим путем, точно Ишпулатовы супердирижабли, вдруг закрутились кипящей воронкой, и жадный этот конус, стократ превосходивший любые смерчи, опускался прямо на «Орлеанскую деву». Небо прижимало корабль к затянутой паром равнине. Воздух стал мутен, меня накрыла волна сырого тепла и гнилостного запаха. Испугавшись за Гиту, быть может, хрипевшую под внезапной тяжестью у себя в каюте, я чуть было не бросился туда – встать рядом, своими руками отжать облачный пресс… Я даже взмолился к Великому Помощнику, но, конечно, тщетно: кто же, кроме него, мог прогибать пространство, удерживая на старте самый мощный в истории звездолет? И задание Помощнику, безусловно, давала совокупная воля посильнее воли тысячи амазонок.

Ого, подумал я, значит, этим ребятам все же удалось объединить мир? А может быть, мир и не рассыпался никогда на отдельные личности – просто нам это почудилось в ужасной нарастающей новизне?..

Сай Мои сидел в углу гостиной тибетского дома Совета Этики, всей кожей ощущая важность момента и огромный вес тех, кто занимал три кресла перед видеокубом. Их имена все чаще мелькали в сводках новостей. Это было непривычно и возбуждающе; это сгущало на избранниках человечества лучи славы. «Петр Осадчий разрешил конфликт урбиков Большого Шанхая с корпорацией геотекторов: материковый разлом не будет инициирован в ближайшие шестьсот лет». – «Интервью с Нгале Агвара: каково мнение Координаторов по «общества небелковых» и самоперестройке?» – «Роже Вилар обращается к подросткам, основавшим коммуну в кратере Вампанг»… Люди – исполины. И он, Сай, в их ладонях, как выпавший из гнезда птенец.

Взрывоподобным ударом куб распахнул перед зрителями силовые стены командирской рубки звездолета «Орлеанская дева». Будто у входа в тоннель, слагаемый отражениями круглых зеркал в зеркалах, имея над собою алый шар для маршрутной медитации, засунув руки в карманы комбинезона и углами подняв плечи, стояла сдержанно – яростная Кларинда.

– Я предупреждаю вас в последний раз! – не разжимая зубов, сказала она. – Если вы не прекратите это безумное, чисто мужское насилие – мы примем свои меры!

– Можно узнать, какие? – дружелюбно спросил Петр.

– Имейте в виду: мы установили защиту от высоких энергий! – повысила голос Кларинда. – Вся сила Помощника не остановит процессов, идущих внутри корабля.

– Что же дальше?

– Клянусь честью, я взорву «Деву»!

– А вы уверены, – ласковее прежнего спросил Петр Максимович, – вы уверены, что все на борту согласны с таким решением? И даже ваша пленница?

– Она все равно мертва для Кругов, как и мы! – отрезала Кларинда. – Даю первый сигнал: после десятого вы увидите, как тысяча истинных женщин предпочтет смерть вашему гнету!

Видеокуб погасил картину.

…Они долго совещались, прежде чем решиться на такое – не выпускать звездолет. Все же это был бы поступок в духе древнего, забытого людьми государственного насилия. По сути дела, Осадчий и его коллеги уверенно брали общеземную власть. Рискованный курс! А ну, как стихийный референдум, вал многомиллиардного возмущения сметет их?..

С другой стороны, совершенно невозможно было позволить амазонкам увезти с собой Ханку Новак. Потому что Ханка не хочет улетать. Она подтвердила это Координаторам сама на сеансе связи. Нельзя, нельзя поело всего, что сделано многими поколениями для торжества равенства и свободы, – нельзя даже одного человека лишать этих благ! Шутка ли: человечество, представленное (пусть не слитком удачно) общиной амазонок, основывает первую галактическую колонию, и колония эта зиждется на сломанной судьбе, на рабстве! Потому что ведь несчастная девочка, наделенная способностью к партеногенезу,[23]23
  Партеногенез – бесполое размножение, для которого достаточно одной особи. Встречается у низших организмов.


[Закрыть] обречена на жизнь рабыни – родильницы…

После многочасовых прений решено было «Орлеанскую деву» остановить.

Но ведь, сказал тогда прозорливый Роже Вилар, если амазонки не улетят, а останутся в Кругах, подчинившись грубой силе, община станет очагом хронического воспаления. Ненависть ко всему свету, передаваемая дочерям н внучкам, жажда мести, утрата веры в людскую справедливость… отсюда – вечно тлеющий бунт, отсюда – необходимость огораживать больные земли, изолировать их… явление, не менее гнусное, чем рабство – резервация!..

Координаторы надеялись, что женщины дрогнут, в конце концов – просто не подчинятся Кдаринде и фанатичкам из ее свиты. Но глава общины, оказывается, закапсулировала «Деву» от Помощника и держит в своих руках все жизнеобеспечение корабля. И, не спросив никого, после десятого сигнала одним волевым усилием из своей сверхизолированной рубки отправит тысячу человек в небытие.

Как же поступить?..

…Давным – давно, на бальсовом плоту, их уже в конце шеститысячемилыюго пути волнение тащило на рифы, не давая войти в лагуну. Замкнутый барьер выныривал, оскалясь, и снова тонул в кипени бурунов; чуть зыбилась издевательски – спокойная бирюза, посреди нее лежал песчаный остров, а на острове шевелили перьями одноногие страусы пальм. Ради этого полинезийского Эдема три месяца мотались они над водяными пропастями, исхлестанные всеми ветрами, проеденные до костей солью. И вот туда – то они и не могли попасть ни с третьего, ни с пятого раза: плясал, не даваясь, единственный узкий проход, отраженные барьером волны били и вертели судно, словно приблудившийся кокос. Петр надрывался вместе с Бригитой и Нгале, сдирал кожу с ладоней, хватаясь то за снасти, то за штурвал. Уже сбросили за борт все, что можно, до предела облегчили плот, даже тросы выдвижных килей обрезали, чтобы уменьшить осадку. После очередного удара выворотили мачты из степсов и вместе с парусами швырнули в море; разрушительной злобой платя за долгую верность судна, принялись валить и корчевать плетеную каюту…

А когда стало ясно, что любые попытки провести плот в лагуну тщетны – Петр догадался сделать то, что и выделило его тогда среди одногодков, стало первым шагом к нынешним всепланетным делам. Оглушенный громовыми оплеухами волн, едва владея задубевшими пальцами, он связал воедино тыквенные бутыли от воды, прикрепил их длинным тросом к бушприту и в обнимку с этим плавучим якорем, ни слова не сказав ужаснувшимся спутникам, прыгнул в клокочущую теснину прохода.

Петру удалось проскользнуть между зубцов рифа, схожего с притоплеиной крепостной стеной, и протащить якорь, лишь немного поранив лопатки. Трос натянулся, и точно направленный носом плот как по рельсам прошел во внутренние воды Рароиа. Нгале и Бригита поспешили вытащить своего бесстрашного «капитана», целовали и тискали его, буйно радовались. Под пленкой воды, будто музейная сокровищница за стеклом витрины, красовалось коралловое дно: пугливый нежный мох с мириадами шныряющих существ, трепетные анемоны, мясистые морские розы. Расфуфыренные рыбы – павлины шарахались от шустрых, как голодные кошки, маленьких акул…

Осадчий повернулся сначала к коллегам, затем столь иго доверительно к Сай Мону:

– Что ж, друзья мои, делать нечего. Остается один выход!..

…А это как раз ложь. Выходов осталось по меньшей мере три. Вызвать сейчас Кларинду и, пока она не сообразит, что к чему, показать ей военный гипнофильм двадцать первого века, коварное сочетание звуков, красок, меняющихся форм. Так в пору начального объединения стран амероссийская «гвардия мира» с помощью проекции на облака усыпляла целые полки экстремистов… Несколько секунд, и предводительница амазонок полностью покорна. Она отпускает Ханку, корабль благополучно взлетает… и вот где – то рождается звездная колония, построенная на презрении к подлецам – землянам, колония заведомых врагов… Да, собственно, и защита их, разнофазовый времяслой, вопреки словам Кларинды, не слишком серьезная преграда для Помощника. Но – принуждение преступно, исторически недопустимо. Дай бог, чтобы они простили нам гравитационный пресс… Значит, и в самом деле выход один. Один узкий коридор есть в кольцевом барьере рифа, и капитан должен нырнуть в него, чтобы спасти судно…

Сай смотрел на величавого, красиво седеющего Первого Координатора, на его сотоварищей – и видел, что еще до слов Осадчего их ауры пульсируют в такт, сливаются, знаменуя мысленное согласие.

Снова, на сей раз по вызову Петра Максимовича, куб очертил командирскую рубку. Возникла ждущая, сидя за столом и опершись на большую ширококостную руку, сумрачная Кларинда. Восемь сигналов пришло уже с «Орлеанской Девы», отмечая приближение рокового мига, восемь басовых аккордов без внешнего звука, раздающихся внутри сознания. Как раз прикатил девятый, когда Осадчий сказал:

– Мы приняли окончательное решение, другого быть не может… Вы отпускаете с миром Ханку Новак, а взамен мы даем вам возможность взять на борт несколько десятков или сотен мужчин. Подлинных добровольцев.

Кларинда, кажется, не сразу поняла. А поняв, медленно встала и выпрямилась во весь свой немалый рост. И совершенно новыми глазами из – под огненной челки посмотрела на Осадчего. Так женщина смотрит на мужчину, впервые давая ему понять, что он ей интересен. И Петр слегка усмехнулся в ответ, почти не сомневаясь в своем выигрыше.

– Неужели… найдутся такие добровольцы? – спросила она, и Петр понял, что Кларинда тоже знает наперед его ответ,

– Думаю, что найдутся.

– Покажите мне хоть одного!

– Он перед вами.

Нгале одобрительно хлопнул в ладоши. Подбородок Кларинды дрогнул, веки часто заморгали… Непоколебимая амазонка вдруг стала совсем юной и смущенной. Обуздав себя, опять напустила строгость на лицо.

– Я бы тоже с удовольствием, – сказал Нгале, – но коллега одинок и свободен, а меня хорошо привязали к земле!

Петр провел рукой по плечу друга. Недавно Нгале основал Большой Дом у Гвинейского залива, при нем – ферму слонов, крокодильи садки, плантацию ананасов… Там уже живет около тридцати его родственников.

Роже склонил свою большеносую голову и промолвил, еле слышно вздохнув:

– Мы бы все отправились туда – но пусть основателями колонии станут лучшие из нас. Новорожденный мир не должен повторять ошибки старого.

Сай поднялся, ничего не видя от волнения, – жутко было ему вмешиваться в беседу таких людей.

– Извините, но… если можно, я бы тоже хотел видеть Ханку. Прямо сейчас.

Кларинда охотно кивнула, мигом осознав свою выгоду: теперь у нее появилась надежда отыграть оба козыря… Куб раздвоился, показав черноглазую маленькую Ханку, скованно сидевшую на краю постели в крошечной одноместной камере. Каспар, с прикрепленной под грудью монеткой аитиграва, беспечно барахтался в воздухе, подбрасывал и ловил невесомые игрушки. Увидев перед собой незнакомую комнату с синими белоголовыми горами за прозрачной стеной, троих известных всему миру Координаторов Этики и рядом с ними Сая, пленница вскочила и невольно сделала шаг вперед. Затем, опомнившись, присела в легком поклоне.

Взглядом испросив разрешения у Осадчего, Сап сказал:

– Ты свободна, Ханка! Старт откладывается. На корабле полетит сам Первый Координатор и с ним еще добровольцы, А ты можешь выходить!..

Она подобралась, глаза стали загнанными.

– Свободна, свободна! – повторил Сай. – Но, если хочешь, мы можем поступить иначе: ты останешься, и я… я полечу с вами, как доброволец!

Ханка машинально кивнула: но когда до нее дошел смысл последних слов, изо всех сил замотала головой.

– Нет – нет, мне на других планетах делать нечего, и тебе тоже, мой милый! Давай прощайся с Координаторами – и быстренько домой. И я тут тоже… попрощаюсь кое с кем и приду.

– Тут у вас на борту моя бывшая соученица по учебному городу, – вполне будничным тоном сказал Петр Максимович. – Передайте ей, пожалуйста, мой капитанский привет. Скоро опять вместе будем тянуть брасы…

– А как ее зовут? – Бригита Багдоева – Гросс.

– Передам обязательно… Боже мой, Каспар!

И Ханка бросилась ловить летучего сына, вознамерившегося протиснуться в нишу кухонного лифта.

Сквозь слезы глядя на эту сцену, попытался было Сай Мон по привычке успокоить себя, повторяя одну из «благородных истин», высказанных Буддой в бенаресской проповеди: «Страдание прекращается прекращением, которое состоит в отсутствии всякого сильного чувства, с полным отказом от жажды жизни, с уходом от нее, с освобождением от нее, с уничтожением желания». И впервые в жизни не согласился ученик гуру Меака с вековечной мудростью; не поверил, глядя, как смешно отбивается Каспар от ловящей его матери, что счастье – в отсутствии желаний и привязанностей.

А Кларинда Фергюсон и Петр Осадчий все искали чего – то в зрачках друг у друга; и была в их молчании сжатая громовая мощь, словно встретились в чистом поле два равных поединщика, давно искавших этой встречи, тоскуя среди более слабых, и от страстного поиска заранее возлюбивших друг друга смертельной, не терпящей уступок любовью.

Проходя по двору в тени одной из самых крупных наших ветвей, я внезапно осознал (вот новость – то!), что кругом стоит ядреная, солнечная зима, с безоблачным небом и сухо – хрустящим снегом, подобным стеклянному порошку.

Много лет назад, совсем малышом, разделял я свои наслаждения по временам года, и каждое время по – своему нежило и бодрило меня. Любил я прятаться в кустах сирени или жасмина, бегать от полного чувства по светлому березнику, точно за мною кто – нибудь гонялся; позднее рвал маки, выраставшие среди свекольных гряд, а также, в духе архивных видеофильмов, муштровал доблестное войско брюссельской капусты; чередой приходили ко мне праздники: майский салат из юной крапивы и выезд на лошади в ночное, первый поход за грибами и первый венок из желтых кленовых листьев, катание на коньках по замерзшей Вейте и сладкая примороженная рябина…

Я сорвал на ходу гроздь, очистил ее от снега и сунул в рот целиком… Багряногрудый снегирь гневно забил крылышками, порхая надо мной. «Поделись, жадина, вон у тебя еще сколько!» – сказал я ему.

Заскрипели легкие деловитые шажки. Перебирая валенками, в белом расшитом тулупе, с платком на голове спешила за свежими яйцами в курятник моя двоюродная сестра Марите. Жуя рябину, я любовался ее новой ладной походкой, ловким переливом бедер… а давно ли не знала, куда девать руки – ноги!

Поскольку мне не хотелось оставаться одному и снова думать о тяжелом – о корабельной броне, о свирепом пламени звезд, о взломанном и готовом отомстить пространстве, – я окликнул Марите и побежал за ней.