Текст книги "Очерки по истории КАЗАНСКОГО ХАНСТВА"

Автор книги: Михаил Худяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Юный хан управлял государством, конечно, лишь номинально. Власть находилась в руках правительства, во главе которого стояла царевна Ковгоршад, в качестве регентши. Русское правительство адресовало грамоты не только хану, но вместе с ним – царевне и князьям;[127]127
  П.С.Р.Л. VIII, 277, 281, 282.


[Закрыть] казанское правительство также писало от имени царевны, князей и всех людей Казанской земли.[128]128
  П.С.Р.Л. VIII, 282.


[Закрыть] Кроме царевны, членами правительства были названные в грамотах по именам деятели государственного переворота – князья Булат и Табай.[129]129
  П.С.Р.Л. VIII, 282.


[Закрыть]

Новое правительство поддерживало тесные сношения с русским правительством, но внутри страны не было популярным. Опасались восстания, и правительство решило опереться на русское оружие, взятое в плен в 1530 году. [97] В феврале 1533 года в Москву был отправлен посол князь Агиш с просьбой, чтобы русское правительство не требовало выдачи пищалей – «занже государеве земле Казанской другов много, а недрузи есть же».[130]130
  П.С.Р.Л. VIII, 282.


[Закрыть] Русское правительство, конечно, дало на это согласие.

В июне того же года в Москву было отправлено посольство – оглан Аппак, князь Кадыш (брат князя Отуча), Касимовский князь Кутлу Булат и бакши Евтек для переговоров о согласии русского правительства на брак хана с ногайской княжной «да и о иных великих делах земских». Согласие на брак было получено «того ради, чтобы земля Казанская в упокое была».[131]131
  П.С.Р.Л. VIII, 282.


[Закрыть] В выборе невесты правительство, конечно, руководилось политическими расчетами. Хан женился на дочери нового ногайского князя Юсуфа, княжне Сююн-Бике. Брак по расчету, по-видимому, не возбудил любви в 17-летнем супруге; по крайней мере, русский посол при ногайском дворе Д. Губин летом 1535 года доносил своему правительству, что Сююн-Бике переписывалась со своим отцом: «К Юсуфу из Казани дочь присылала, Яналеева царица. Сказывают, Яналей царь ее не любит», и что князь Юсуф, недовольный таким отношением к дочери, подстрекал казанцев к низложению Джан-Али.[132]132
  Прод. Др. Рос. Вивл., VII. 267.


[Закрыть]

К сожалению, летописец не поясняет, какие именно "великие земские дела" требовали переговоров с русским правительством. Русские историки были склонны преувеличивать оценку этого обстоятельства, и Карамзин заявлял, что "важнейшие дела казанские, не только политические, но и земские, решались в Москве государевым словом". Позволительно думать, что "великие земские дела", о которых велись дипломатические переговоры, находились в связи с той миссией, которая была прежде всего возложена на послов – с вопросом о женитьбе хана на Сююн-Бике. Женитьба обозначала совершеннолетие хана и влекла за собой упразднение регентства. Установление нового способа правлений и договор о направлении новой политики действительно могли явиться предметом дипломатических переговоров с русским правительством, и в этих-то важнейших для государства вопросах скорее всего следует видеть те "великие земские дела", которые была представлены к обсуждению миссией оглана Аппака к других казанских послов в июне 1533 года. [98]

Низложение Джан-Али. Коалиционное правительство. В декабре 1533 года Василий III скончался. Весной ближайшего года состоялся обмен посольствами между Москвой и Казанью для возобновления с новым русским правительством союзного договора; казанскими послами были оглан Худай, Бурнак и бакши Ходжа Ахмед.[133]133
  П.С.Р.Л. VIII, 286.


[Закрыть] Перемена правительства в России оказала большое влияние на ход казанской политической жизни. Последующие события показали, что правительство царевны Ковгоршад тяготилось русским засилием, и что переворотом 1531 года русская партия была обязана не искреннему желанию поставить Казанское ханство в зависимость от иностранцев, а стремлению спасти государство от дальнейшей войны и от продолжения агрессивной политики ханов Гиреев. Как только явилась возможность освободиться от иностранного гнета, казанское правительство тотчас же решило стать на свои собственные ноги и вести самостоятельную политику, не считаясь с русским правительством.

Перемена царствования в России повлекла за собою события аналогичные тем, какие последовали при кончине Ивана III. Несчастный в войне, но удачливый в дипломатических переговорах, умевший выбирать достойных сотрудников на этом поприще, Василий III уступил место бездарному правительству Елены Глинской и ее фаворита. Перемена режима сразу ясно почувствовалась в Казани, где русские послы немедленно потеряли значительную долю своего авторитета. Одновременно с этим усилилось влияние восточной партии, и приобрели вес лица, связанные с ногайской торговлей. Правительство царицы Ковгоршад не осталось неподвижным в этом общем сдвиге казанской политики. Оно решило освободиться от русской опеки и вступить на путь самостоятельных действий. Правительство, опиравшееся на русские пищали, пошло навстречу казанскому обществу, тяготившемуся русским засилием. Смерть Василия III имела те же последствия, как и приближение кончины его отца: «Ковгоршад царевна и Булат князь и вся земля Казанская князю Ивану Васильевичу изменили».[134]134
  П.С.Р.Л. VIII, 291.


[Закрыть]

Поворот казанской политики сопровождался дворцовым переворотом. На этот раз не произошло русского погрома, но жертвою пал тот, кто олицетворял собою зависимость от иностранного государства: Джан-Али был убит 25 сентября при обстоятельствах, относительно которых русские[99] летописи противоречат друг другу. Недовольные переворотом сторонники союза с Москвою эмигрировали в Россию, мечтая о возведении на престол Шах-Али. К числу эмигрантов принадлежали князья Епанчины (Шабан и Шах-Булат), князья Хурсуловы (Карамыш и Евлуш) и другие. На престол был вновь приглашен хан Сафа-Гирей.

Расчет Казанского правительства на слабость России после смерти Василия III был совершенно правильным; русские ничем не реагировали на переворот. Это дало повод казанцам принять вызывающий тон по отношению к соседнему государству, и хан Сафа перешел к наступательным действиям. В январе 1536 года казанский отряд подступил к Нижнему-Новгороду и сжег Балахну.[135]135
  П.С.Р.Л. VIII. 291, Царств. Книга, 59.


[Закрыть] Русское войско, вышедшее по направлению к Казани, было охвачено деморализацией и, встретив казанскую армию около Лыскова, не решилось сразиться и отступило без боя; множество русских солдат дезертировало и попало в руки казанцев.[136]136
  П.С.Р.Л. VIII. 291, Ц. К., 59.


[Закрыть] Летом 1536 года казанцы вторглись в Костромскую область, нанесли поражение русским и убили костромского воеводу кн. Засекина.[137]137
  П.С.Р.Л. VIII, 291–292.


[Закрыть] В январе 1537 года казанцы начали наступать на Муромском направлении и сожгли предместия этого города. Вообще, в 1538-37 г., казанцы действовали налетами небольших военных отрядов, попеременно появляясь на трех направлениях: первый удар был направлен в центр – на Нижний и Балахну, второй севернее – на Кострому, третий южнее – на Муром. Налеты имели в виду сжечь города и опустошить страну, но каждый, такой короткий удар не преследовал цели осаждать укрепленные крепости. Это заставило правительство Елены Глинской озаботиться укреплением восточной границы Московского государства: в 1536-37 г. были построены новые крепости Буй и Балахна, а также города на крымской границе.

Крымское правительство хана Сагиб-Гирея официально заявило о своем союзе с Казанью, Хан писал Ивану VI: «Я готов жить с тобою в любви, если ты… примиришься с моею. Казанью и не будешь требовать дани с ее народа; но если дерзнешь воевать, то не хотим видеть ни послов, ни гонцов твоих: мы неприятели; вступим в землю русскую, и все будет в ней прахом».[138]138
  Дела Крымские, № 8, л. 416–425 и 473–478.


[Закрыть] В ответ на за[100]явления хана Сагиб-Гирея о том, что он берет Казань под свое покровительство, русское правительство тотчас же повысило тон. Оно впервые стало ссылаться на свои права на Казань: «Ты называешь Казань своею», – писало русское правительство хану Сагиб-Гирею – «но загляни в старые летописи: не тому-ли всегда принадлежит царство, кто завоевал его? Можно отдать оное другому, но сей будет уже подданым первого, как верховного владыки. Говоря о твоих мнимых правах, молчишь о существенных правах России. Казань – наша, ибо дед мой покорил ее; а вы – только обманом и коварством присвоили себе временное господство над нею. Да будет все по-старому, и мы останемся в братстве с тобою, забывая вины Сафа-Гиреевы».[139]139
  Дела Крымские, № 8, л. 480.


[Закрыть] Так впервые московское правительство пытается обосновать свои «права» на Казань завоеванием 1487 года и объявить Казанское ханстве навсегда подчиненным России. Как далека эта идеология от тех действительных намерений, которыми руководилось правительство "Ивана III в 1487 году! Тогда русские были очень довольны признанием равенства между ханом и великим князем, теперь их аппетит заметно возрос. В этой новой идеологии ясно виден тот характер, который проявляла московская дипломатия в XVI веке: «Московские дипломаты… любили брать на себя роль критиков по отношению к иностранным державам, забивать приезжающих в Москву послов текстами договоров и ссылками на исторические хроники, наконец, принимать иронический тон и лсвить противника на противоречиях».[140]140
  Виппер, «Иван Грозный», с. 75.


[Закрыть] Все это уже имеется налицо в этой исторической справке, сделанной в назидательно-ироническом тоне. В это время Московские дипломаты уже усвоили тот девиз, который нашел себе впоследствии выражение в словах Висковатого: «Московские государи не привыкли уступать кому-бы то ни было покоренные ими земли; они готовы на союз, но только не для того, чтобы жертвовать своими приобретениями».

Однако, громкое выступление русской дипломатии оказалось на первых порах только шумом: московское правительство хотя и потребовало, чтобы хан Сафа признал над собой русский протекторат, но тем не менее согласилось на мирные переговоры, предложенные крымским правительством. Война между Москвой и Казанью, готовая вспыхнуть, не началась, так как крымскому правительству[101] удалось энергичным давлением уладить конфликт, и русские прекратили свои приготовления, опасаясь разрыва с Крымом.

Второе царствование хана Сафа-Гирея было весьма неспокойным. В самом составе казанского правительства коренились причины конфликта: сюда входили представители таких различных направлений, как хан Сафа и князь Булат, один из виновников его низложения в 153! году. Естественно, что хан старался опереться на верную группу преданных ему единомышленников и окружил себя крымскими выходцами. Князь Булат и другие члены правительства, стоявшие у власти еще при Джан-Али, были недовольны крымским засилием, которое казалось им ничем не лучше русского протектората. Весной 1541 года оформилась оппозиция хану Сафе, во главе с князем Булатом. Оппозиция приняла курс руссофильской ориентации и возобновила тайные переговоры с русским правительством о низложении хана Сафы.

В мае месяце оппозиция отправила в Москву делегатов с Чабыки во главе. Протест против режима хана Сафа-Гирея выразился в следующих речах делегатов: «Ныне казанским людям вельми тяжко, у многих князей ясаки поотымал да крымцам подавал, а земским людям великая продажа, копит казну да в Крым отсылает».[141]141
  П.С.Р.Л VIII, 295.


[Закрыть] Русское правительство стало готовиться к войне и организовало штаб армии во Владимире, откуда воеводы должны были секретно сноситься с казанцами. В ответ на эти приготовления последовало объявление Крымом войны против России. Русское правительство не прекратило приготовлений и продолжало стягивать войска ко Владимиру, Однако, война казанцев с русскими все же не состоялась, и дело ограничилось военными действиями крымцев претив Москвы, Поход русских против Казани был предотвращен падением правительства кн. И. Бельского в январе 1542 года. Новое правительство кн. Шуйских отличалось слабостью в иностранной политике, и военные приготовления были прекращены.

Положение хана Сафа-Гирея тотчас упрочилось и окрепло. Оппозиция ослабела, и последовало соглашение между обоими течениями казанской политики. В марте 1542 года вожди оппозиции, продолжавшие тайные сношения с Москвой, уже выступили в пользу сближения русских с правительством хана Сафа-Гирея.

Новый конфликт обнаружился в 1545 году. На это раз выступление оппозиции вызвало со стороны русских воен[102]ный поход против Казани. Русское правительство повторило тот стратегический план, который так неудачно был применен в 1469 году: один отряд был двинут из Нижнего Новгорода, два других из Вятки и Чердыни. Предполагалось, что русское войско появится пред Казанью как раз в тот момент, когда там все будет готово к перевороту, и власть легко перейдет в руки кн. Булата. Однако, в действительности оказалось, что заговор еще не созрел, и переворот не совершился. Поход оказался совершено безрезультатным; летописец ограничился бессодержательной фразой: «Людей казанских многих побили и кабаки царевы пожгли».[142]142
  Царст. Книга, 317.


[Закрыть] На обратном пути русский отряд заходил в устье Свияги и разгромил здесь имение князя Муртазы Тевекелева, причем самого князя и сына русские увели с собой в плен, а жену князя и остальных детей убили. Пермский отряд запоздал к соединению с русскими войсками и был уничтожен казанцами.[143]143
  Ц. К. 117.


[Закрыть]

Во время русского похода 1545 года правительство сразу увидело враждебное себе настроение. – «Оттоле нача рознь быти в Казани».[144]144
  Ц. К. 117.


[Закрыть] Правительство не без основания обвинило оппозицию в измене: «Царь почал на князей неверку в измене: вы-де и приводили воевод великого князя». Начались репрессии, казни. В этот момент сошли с политической сцены и царевна Ковгоршад, и князь Булат. Их место в качестве вождей оппозиции теперь заступили сеид Беюрган, князь Кадыш (брат князя Отуча) и талантливый деятель Чура Нарыков. Репрессии вызвали сильную эмиграцию: «И они поехали многие из Казани к великому князю, а иные по иным землям».[145]145
  Ц. К. 118.


[Закрыть]

Политический кружок, группировавшийся вокруг царевны Ковгоршад и князя Булата, представляет собой интереснейшее явление в жизни Казанского ханства, к сожалению – недоступное для надлежащего изучения по недостатку источников. Этот кружок имел в себе достаточно авторитета и силы, чтобы в течение 15 лет стоять во главе государства и руководить казанской политикой. Свою политическую зрелость, государственный опыт и широту умственных взглядов правительство кн. Булата проявило в идее коалиционной власти, которая дала Казанскому ханству то, чего ему не доставало в самые тяжелые моменты исторической жизни – примерение политических партий, единение всех казанцев вокруг[103] своей государственности. Кружок князя Булата боролся с иностранным засилием, как с русским, так и с крымским; он сумел найти выход из трудного положения, в котором государство оказалось в 1531 году, и имел достаточно смелости, чтобы изменить курс политики в 1535 году, когда это властно подсказывалось живыми интересами государства. Возвративши власть хану Сафе, правительство сумело работать с ним вместе, причем неоднократно находило пути к выходу из назревших конфликтов и обнаружило большую ловкость в дипломатическом искусстве.

Падение коалиционного правительства и поворот политики в сторону восточной партии оказались роковыми для хана Сафы. Репрессии, обрушившиеся на оппозицию в 1545 году, не могли спасти положения и, напротив, доставили победу казалось бы разгромленной оппозиции. Оппозиция сломлена не была, и уже в июле ее представители поехали в Москву с просьбой о новой военной поддержке, Русское правительство, наученное горьким опытом безрезультатного похода 1545 года, не доверяло казанцам и ответило, что оно пошлет войска после того, как Сафа уже будет низложен.[146]146
  Царств. Книга, 119.


[Закрыть] Это было равносильно отказу, так как оппозиция предоставлялась своим собственным силам.

Тем не менее, оппозиционное настроение в стране наростало, и в начале января 1546 года переворот совершился. Хан Сафа был вторично низложен с престола. При перевороте в Казани произошел погром, направленный против крымцев: «Казанцы Сафакирея царя с Казани согнали, а крымских людей многих побили».[147]147
  Царств. Книга, 120.


[Закрыть] В переписке сыновей князя Юсуфа Ногайского с русским правительством имеются следующие сведения о перевороте 1546 года: «Яналия царя убили, а сестру нашу за Сафа-Кирея царя дали. А в то время Сафа-Кирей царь пришел был с немногими людьми, и год другой спустя крымских голодных и нагих привел, да над казанскими людьми учал насильства делати: у кого отца не стало, и он отцова доходу не давал, а у кого брата большого не станет, и он того доходу меньшому брату не давал. А и с тобою долго завоевася жил. И тех его дел казанские люди и князи не могли терпети, да от него отступив выехав вон с крымцы завоевалися и побилися, и крымцев в прогоны побили, а иных многих прогонили, а Сафа-Гирся царя с немногими людьми оставили».[148]148
  Прод. Др. Росс. Вивл. VIII. 269–274.


[Закрыть][104]

Правительство сеида Беюргана. Шах-Али. В Казани образовалось временное правительство, в состав которого вошли сеид Беюрган, князь Кадыш и Чура Нарыков. С извещением о перевороте в Москву был отправлен Гамет-Шейх. Хан Сафа-Гирей бежал в Ногайское княжество и встретился в Сарайчике с астраханским сеидом Мансуром. Вступив в переговоры с последним, Сафа-Гирей пробыл в Сарайчике всего лишь несколько дней и отправился в Астрахань. Астраханское правительство оказало поддержку хану Сафе и дало ему военный отряд. С ним Сафа-Гирей возвратился к Казани и осадил город – «У Астраханского царя и у царевича силу взяв, пришед Казань облег, чаял того, нечто-ль де князи и лучшие люди его похотят. С такою надежею постоял, и казанских князей и лучших людей никто к Сафа-Гирею царю не пошел. После того пришед да побилися, да ничего не учинил, да и побежал»…[149]149
  Прод. Др. Росс. Вивл. VIII. 272–274.


[Закрыть] Разумеется, отряда астраханского войска, без пушек, было недостаточно для того чтобы, взять такую сильную крепость, какою была в то время Казань. Надежда хана Сафа-Гирея на слабость временного правительства и на то, что восточная партия поддержит его, не оправдалась. Поэтому попытка его вернуть себе власть на этот раз оказалась неудачною, в открытом бою он ничего не достиг и ушел в Ногайское княжество – «да приехал к Юсуфу князю» в Сарайчик, где зимовали его жены. «Казанский Летописец» говорит о неудачной попытке реставрации хана Сафа-Гирея: «И стояше два месяца приступая ко граду, и не взя града прочь отступи, поиде в ногаи, токмо землю повоева и поплени. И ни мало имущи у себе стенобитного наряду, кто может взяти таков град единою стрелою, без пушек, аще не Господь предаст?»[150]150
  П.С.Р.Л. XIX. 50.


[Закрыть]

Таким образом, временному правительству удалось успешно отразить нападение хана Сафа-Гирея. По миновении опасности, русское правительство прислало в Казань посольство для возобновления союзных договоров и для переговоров о кандидатуре на ханский престол. В марте 1546 года на престол был избран хан Шах-Али. По маловероятному сообщению «Казанского летописца», когда поднялся вопрос о кандидатах, то одна группа выдвигала кандидатуру кого-либо из крымских царевичей – «овии убо хотяху в Крым послати по царевича какова-либо», другие – «за турского царя мышляху заложитися», третьи стояли будто-бы за самого Московского[105] великого князя (что явно неправдоподобно), четвертые – за прежнего хана Сафа-Гирея.[151]151
  П.С.Р.Л. XIX, 283.


[Закрыть] Между тем победили сторонники русского кандидата, и на престол был избран Шах-Али.

Два брата из Касимовской династии на казанском престоле несколько напоминают своею судьбою двух царственных братьев, которыми закончилась династия Улу Мухамеда. Как там чередовались Эмин, Латыф и снова Эмин, так и теперь престол занимали Шах-Али, Джан-Али и опять Шах-Али; как там младший из братьев безвременно сошел в могилу, так и здесь младший пал от руки убийц. Но на этом аналогии кончаются: сыновья Ибрагима были различны по своим убеждениям, дети шейх-Аулиара одинаково симпатизировали России; младший из потомков Улу Мухаммеда провел много лет в заключении и сделался жертвой русской интриги, тогда как теперь арест и ссылка выпали на долю старшего брата, убит же был младший при переходе власти в руки хана Сафа-Гирея. Две пары братьев на казанском престоле, представители двух поколений, сделались жертвами иностранной политики и игрушками в руках казанских партий, но на судьбе их ясно виден тот процесс, который происходил в недрах казанского общества: темп политической жизни становился быстрее и лихорадочнее, засилье иностранцев делалось все сильнее, – все это было признаками наростания внутреннего кризиса в ханстве. В 1490-х годах отсутствовал такой фактор, игравший крупную роль в III периоде, как наличие «крымской» партии. Во II-м периоде власть принадлежала руссофильским кругам, теперь первое место занимала восточная партия, и вместо одной влиятельной группы боролись две сильных организации. В этом заключалось усложнение политической жизни страны. С другой стороны, Казанское ханство все больше и больше вовлекалось в связь с иностранными государствами – с Россией, Крымом и Турцией, и колебания внутренних кризисов теперь стали более резко осложняться иностранным вмешательством. Постоянное вмешательство русских в дела Казанского ханства создало наконец в Московском государстве, окончательно вступившем на путь великодержавной политики, стремление поглотить Казанское ханство, и вскоре это стремление становится уже сознательной целью русского правительства.

По низложении с престола в 1521 году Шах-Али жил в Москве, при дворе Василия III. Здесь его видел[106] в 1526 году посол Римского императора барон Сигизмунд Гсрберштейн; Шах-Али участвовал в царской охоте на зайцев вместе с императорскими послами. Во время охоты Шах-Али оказывался особый почет: он ехал рядом с Василием III, одновременно с послами спустил собаку, на месте стоянки имел отдельный шатер, во время обеда сидел опять рядом с Василием и т. д.[152]152
  Зап. о Моск., с. 196–198.


[Закрыть] Наружность хана Герберштейн описал в следующих нелестных словах: «Великую ненависть к нему подданых умножали безобразие и слабость его тела, ибо это был человек с выпятившимся вперед животом, с редкою бородою; с лицом почти женским: все это показывало, что он нисколько не способен к войне».[153]153
  Зап. о Моск., с. 141.


[Закрыть] В то время Шах-Али был всего 21 год от рождения.

При московском дворе Шах-Али прожил 9¹/₂ лет, пока в Казани царствовали Сагиб и Сафа, а в Касимове правил его брат Джан-Али. В декабре 1530 года, в виду ожидавшегося переворота в Казани, Шах-Али был отправлен в Нижний, чтобы оттуда при первой возможности ехать в Казань и занять ханский престол. Однако, переворот, совершившийся в мае 1531 года, доставил престол не ему, а Джан-Али. Шах-Али был вызван в Москву, где прожил несколько более года, но оказался неприятным для двора и был удален из Москвы: в сентябре 1532 года ему были даны в управление Кошира и Серпухов, куда он и должен был немедленно выехать.[154]154
  П.С.Р.Л. VIII, 280.


[Закрыть]

Шах-Али был недоволен тем, что престол достался Джан-Али, а не ему, и что Касимовского удела он также не получил. Бывший хан начал тайные переговоры с Казанью, надеясь на поддержку там своей кандидатуры – «учал ссылатися в Казань и в иные государства без великого государя ведома».[155]155
  П.С.Р.Л. VIII, 281.


[Закрыть] Для бдительных агентов русского правительства эти сношения не остались тайными, и Шах-Али был уличен в нарушении договора, связывавшего «служилых» татарских царевичей с великим князем Московским: удельные властители были лишены права вести самостоятельную иностранную политику, и вся их дипломатическая переписка должна была прочитываться Посольским приказом. [107]

В январе 1533 года Шах-Али был арестован, лишен Коширы и Серпухова и вместе с женою – царицей Фатимою – сослан под конвоем на Белоозеро. Не огра ничившись этим, русское правительство произвело страшный разгром среди людей, состоявших на службе у Шах-Али. Огланы, мурзы, князья и другие лица, находившиеся при бывшем хане, были вместе с женами и детьми арестованы и разосланы по тюрьмам в Тверь, Псков, Новгород, Орешек (Шлиссельбург) и Карелу (Кексгольм), Русские летописцы сохранили грустный рассказ о дальнейшей судьбе этих несчастных. В Пскове «того же (1535) лета, месяца июня в 26 день посадиша татар царя Шига лея людей 73 в тюрьму, в Середнем городе под Бурковским костром (башнею) от Великие реки, на смерть, к малых деток 7 в том же числе, и ти изомроша в день и в нощь, и выкидаша их вон, а восемь живы осташася в тюрьме, ни поены, ни кормлены на многи дни, а тех прибиша; а катуней (жен) посадиша в иную тюрьму, легчае и виднее, у Трупеховых ворот к Василью Святому на горку».[156]156
  П.С.Р.Л. IV, 300–301.


[Закрыть] Что значат выражения «посадиша на смерть» и «ти изомроша в день и в нощь», видно из более краткой записи, имеющейся в другой псковской летописи: "Того же года татарок крестиша; а мужей их утушили (удушили) в тюрьме 72 человека".[157]157
  Псков. Погод., 187, цит. Вел. – Зерн., I, 283.


[Закрыть] Жутью веет от этих слов летописца. Посадили в тюрьму 73 человек «и малых деток 7 в том же числе», а затем в течение суток произвели в тюрьме ужасную бойню – всех их задушили «и выкидаша их вон»; уцелевших 8 человек морили жаждой и голодом в течение нескольких дней и, не сумевши заставить их умереть, убили…

В Новгороде происходило то же: «Бысть их в Новегороде восемьдесят и более, и пометаша их в тюрьму; они же, по своей скверной вере, в пять дней все изомроша, такоже к во Пскове семьдесят вскоре изомроша».[158]158
  П.С.Р.Л. VI, 297.


[Закрыть] Пошажен был один татарин Хасан, согласившийся креститься в православную веру. Для женщин русское правительство приготовило другую участь; "Тоя же зимы (1536 г.), по Крещении Господни, архиепископ Великаго Новагорода к Пскова владыка Макарий приехал во Псков на 4-ый год, и упроси у великого князя Ивана Васильевича всея Руси и у его матери великой княгини Елены, у вдовы, на свое бремя татар Шигалея – людей к жен, кои сидели в тюрьмах в Новегороде и в Пскове, и пода[108]ваше их священником и повеле их крестити во християнскую веру; и бысть радость велия в людех о новокрещеных, и начаша их священники давати замуж, а оне к вере христианской добры быша".[159]159
  П.С.Р.Л. IV, 301.


[Закрыть] Другой летописец – едва ли не сам виновник этого насильственного крещения – прикрыл все это дело лицемерно-благочестивыми фразами: «Онех прежереченных татар жены же их видевше мужей своих, по своей скверной вере, скорую и нужную (принудительную) смерть и погибши же душею и телом, они же яко от злаго сна воспрянувше и начата приходяща молитися боголюбивому архиепископу Макарию, просити святаго крещения… А кресташася числом в Великом Новегороде жен 43, а детей 36, а во Пскове крестиша жен и детей 50 и един, в Орешке 12, а в Кареве 30; и се елико множество душ избыша козни лукавого диавола и познаша святую православную веру!».[160]160
  П.С.Р.Л. VI, 299.


[Закрыть] Это крещение происходило в тот момент, когда Шах-Али был уже на свободе. Несчастных татарок, по инициативе архиепископа Макария, было приказано выпустить из тюрем, но тотчас же крестить и выдать замуж за русских. Поэтому слишком осторожными кажутся предположения проф. Вельяминова-Зернова: «Быть может, тогда было разрешено им, в знак особой милости, креститься, или же вдовы и сироты казненных лиц, не предвидя другого исхода своим бедствиям, решились сами принимать христианскую веру».[161]161
  Вел. – Зерн. I, 285.


[Закрыть] Всего было казнено по процессу татар Шах-Али не менее 200 человек. Поразительна та жестокость, с которой русское правительство произвело расправу над арестованными. Тяжесть репрессий над татарами настолько не соответствовала обвинению Шах-Али, что не подлежит никакому сомнению, что возбужденному делу придавалось какое-то особенное политическое значение. Так печально окончилось дружественное покровительство Василия III, проявлявшего прежде почет и внимание к Шах-Али; разгром служилых татар внутри русского государства, разумееться, не мог способствовать усилению Московского великого княжества.

Шах-Али, сосланный на Белоозеро, находился под арестом около трех лет. Вельяминов-Зернов справедливо отметил: "Эпоха эта была самая тяжелая в жизни Шах-Алия. Если не ему самому, то его татарам, которые были заключены с ним в опалу, привелось вытерпеть[109] много горя".[162]162
  Вел. – Зерн. I, 282.


[Закрыть] Улучшение в судьбу Шах-Али было внесено переменой на казанском престоле с убийством его брата Джан-Али. Шах-Али оказался единственным кандидатом со стороны партии, сочувствовавшей союзу с Россией, Мысль об освобождении его из-под ареста подали казанские эмигранты, приехавшие тогда в Москву; они заявили – «Государь бы нас пожаловал, Шигалею бы царю гнев свой положил и к себе бы ему велел на Москву быти; и коли будет Шигалей у великого государя на Москве, и мы совокупимся с своими советники, кои в Казани, и тому царю крымскому в Казани не быти».[163]163
  Ц.К., с. 52.


[Закрыть] Правительство Елены Глинской нашло это целесообразным, и по постановлению боярской думы Шах-Али был освобожден в декабре 1535 года. В Москве состоялся официальный прием хана и царицы Фатимы великим князем и регентшей, но далее дело не двинулось, так как в Москву прибыло посольство от князя Сафы и заключило договор с русским правительством. Шах-Али получил в управление свой прежний Касимовский удел. В качестве претендента на казанский престол он участвовал в русских походах против Казани: в 1537 году он был в штабе русской армии во Владимире, в 1540 году действовал против казанцев на Муромском направлении, в 1541 году был вновь на сборном пункте русских войск во Владимире. В 1543 году Шах-Али владел Коширой (может быть, вместе с Касимовым). При вторичном вступлении на казанский престол Шах-Али был в возрасте 35 лет.

«Казанский Летописец» сообщает интересные сведения об условиях, заключенных казанским правительством с Шах-Али при избрании его на престол в 1546 году: «Поиде с казанскими воеводы на царство… не просто же, но на вере и роте», т. е. по договору и присяге. Условия перечислены следующие: 1) «да не убиен будет от них», 2) «тако же они от него разпленени да не будут, никоя же вины прошлыя не мстити», 3) «да идет к ним не в велицей силе».[164]164
  П.С.Р.Л. XIX, 51.


[Закрыть] Таким образом, хан не должен был вводить с собою в Казань иностранного гарнизона и обязывался не мстить и не преследовать за прежние вины, а казанцы гарантировали ему личную безопасность. В общем, условия сводились к взаимному обеспечению личной неприкосновенности. Заключение подобного договора представляется весьма вероятным. [110]

Составитель «Казанского Летописца» довольно отчетливо характеризует вновь наступившее русское засилье в Казани, когда сообщает, что хан двинулся в свою столицу, не взявши с собою ни большого войска, ни артиллерии, ни русских стрельцов: «не взя с собою царь ни силы многая, ни стенобитного наряду, ни огненных стрельцов» – он взял с собою только 3000 касимовских татар и 1000 русских солдат под начальством воеводы, которые должны были охранять его особу и составлять ханскую гвардию; посол великого князя должен был совершить церемонию возведения на престол. Разумеется, эта свита являлась прямым нарушением только что заключенного договора, по которому Шах-Али обязался «да идет к ним не в велицей силе», и летописец разочарованно сообщает, что вместо 4-тысячного войска– казанское правительство позволило хану ввести в столицу лишь 100 касимовских татар. Русского воеводу, начальника ханской гвардии, совсем не пустили в Казань, а послу отвели квартиру не в крепости, а в посаде, хотя оставили его на свободе – «не брежаху: да како хощет»,[165]165
  П.С.Р.Л. XIX, 286.


[Закрыть] однако, ездить к хану ему было запрещено. Очевидно, правительство сеида Беюргана, князя Кадыша и Чуры Нарыкова, представлявшее русскую партию, не утратило своего национального самосознания и, держа русских в известных границах, смотрело на союз с Москвою лишь как на неизбежную необходимость, но не питало какой-либо сердечной привязанности к соседнему государству.