Текст книги "Охотник"

Автор книги: Михаил Кликин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

9

Провожать охотников вышла вся деревня – от мала до велика. Самые упорные тащились за отрядами километров пять, пока Максим Шуманов не наорал на них, велев возвращаться домой. А у Лосиного озера, болотистые берега которого густо поросли карликовыми березками, команды смазали обувь вонючей походной мазью и разделились: «северные» продолжили путь в сторону моря, а «западные» повернули к Зеленым скалам.

– Скоро встретимся, – пообещал Максим Шуманов своему товарищу Стасу Глебову, возглавившему отряд «западных».

Им предстояло разойтись на шестьдесят километров, а потом двинуться навстречу друг другу, попутно убивая как можно больше дичи. Добычу охотники волочили за собой, стараясь оставить заметный и не прерывающийся след – чем больше будет крови, тем лучше. Та, для кого этот след предназначался, должна была выйти по нему на оставленное угощение – туши животных, птицу и рыбу – всё, что мог сожрать голодный мутант. Перед охотниками стояли две задачи: накормить Ламию досыта, чтобы в конце месяца она опять легла в долгую спячку, и увести её как можно дальше от большой летней деревни, где сейчас собрались почти все члены общины.

В этом и заключалась Большая Охота.

– Вы проиграете, – уверенно заявил Стас Глебов.

Максим Шуманов улыбнулся:

– «Западные» выиграли только однажды, да и то потому, что их было в два раза больше.

– Вот увидишь, мы победим!

Каждая команда, участвующая в Большой Охоте, вела подсчет добычи, указывая места, где для Ламии были «накрыты столы». Прожорливая тварь шла от одного «стола» к другому, задерживаясь там тем дольше, чем больше для нее было приготовлено пищи.

А когда охотники возвращались в деревню, Совет подсчитывал количество дичи, скормленной мутанту, и объявлял победителей, в честь которых начинался праздник Окончания Охоты.

– Удачи вам, – сказал Максим Шуманов. – Но нас вам не обыграть…

10

Когда на палубу баржи поднялись четыре фигуры в глухих комбинезонах и масках, похожих на вытянутые морды мутантов, веселье прекратилось. Большинство моряков, помня вечную заповедь, что лучше держаться подальше от начальства и поближе к кухне, поспешили спрятаться. Зары, даже те, что успели напиться самогона, от Чистых добра не ждали, понимали, что за пропавшего пленника кому-то придется ответить. Так что гостей встречали всего-то дюжина человек – те, кто по долгу службы обязан был оставаться наверху.

– Кто старший? – глухо спросил один из Чистых, возможно, сам капитан Ларионов.

– Мичман Теребко. – Бородатый мужчина с близко посаженными глазами сделал шаг вперед и неловко козырнул.

– А, жив, Семёныч, – сказал ему Чистый. Похоже, это и в самом деле был Ларионов собственной персоной.

– Жив, вашими молитвами. Николай Иванович?

– Он самый! Узнал?

– Конечно. Чай, сколько лет в одном кубрике…

– Ну, не в одном, конечно…

Мичман Теребко двадцать шесть лет был Чистым, но заразился по глупости – в термокамере начал разоблачаться раньше времени, так как ему, видите ли, послышался звуковой сигнал, а красную сигнальную лампу он не разглядел из-за сильно запотевших стекол ребризера. Он, конечно, понял, что поспешил – но уже было поздно. Его отправили в казармы, командовать зарами, и он неплохо с этим справлялся, несмотря на солидный возраст.

– Что тут у вас, Семёныч? – спросил Ларионов. – Не рано праздновать начали?

– Первая команда к десантированию готова, ждет приказа, – пожал плечами Теребко. – Остальные расслабляются. Ребятам это нужно сейчас. Завтра все будут в форме – я прослежу.

– Смотри у меня! – пригрозил Ларионов, понимая, однако, что обреченные на скорую мутацию зары вряд ли воспримут всерьез его угрозы.

– А чем вызван столь высокий визит? – поинтересовался Теребко.

– Инспекция пришла, – сухо сказал Ларионов. И, чуть помолчав, добавил совсем другим голосом: – Хочется иногда размяться, Семёныч. А то сидим там, как в бочке. На мир через перископ смотрим.

– Понимаю. – Теребко кивнул.

Вид бухты действительно был красив: обрывистый берег с одной стороны, каменистый пляж и темный лес вдалеке – с другой; на фигурной скале, похожей на пингвина, – останки старого навигационного знака.

– Вы пленника давайте сюда, – сказал Ларионов. – Хочу лично допросить.

Теребко почесал в затылке и, виновато опустив голову, развел руками.

– А вот тут у нас проблема, Николай Иванович.

– Что такое? Помер? Мутировал?

– Если бы… Сбежал.

– Что?!!

– Так точно – сбежал, гаденыш.

Даже сквозь стекла ребризера было видно, как Ларионов вытаращил глаза.

– Как это случилось? Кто виноват?

– Виноватый уже наказан, – поспешил доложить Теребко. – Убит.

– Убит?!

– Так точно. Этот чукча как-то порвал веревки, выхватил у охранника клинок и заколол его. А потом сиганул прямо в море. Он, похоже, долго к этому готовился. Попросил охрану принести ему еды, пить требовал, угрожал, что вам будет жаловаться, разговорами нас отвлекал.

– Вот как, – проговорил капитан Ларионов и обернулся к сопровождавшим его офицерам.

– Я же говорю – стадо, – сказал он. И вдруг, развернувшись, подался вперед и резко выкинул руку, ударив Теребко в лицо. Мичман схватился за разбитые губы, но тут же выпрямился, застыл по стойке «смирно», стеклянным взглядом уставившись в пространство перед собой. Кровь капала ему на грудь.

– Когда это случилось?! – зарычал Ларионов. – Почему не доложили сразу?!

– Не было возможности. Кабель порвался еще вчера.

– Надо было придумать что-нибудь!

– Мы решили, что он все равно утонул.

– Стал бы он прыгать, если бы не был уверен, что выплывет?! Вы, дебилы, упустили единственного проводника! Теперь сами будете землю рыть!

– А может, его еще можно вернуть? Мы его, наверное, опередили. Вдруг да получится перехватить? Он же к своим, наверное, пойдет?

Капитан Ларионов приблизился к мичману Теребко вплотную – лицом к лицу; заглянул в его блеклые глаза через стекла маски.

– Сейчас же соберите три группы, – сказал он, шипя по-змеиному. – Беглеца – найти и вернуть. Во что бы то ни стало. Ясно?

– Так точно!

– Чтобы через полчаса уже на берегу были!

– Слушаюсь!

– Слажаешь – под трибунал пойдешь! Сортиры драить будешь, пока не мутируешь. Ясно?!

– Сделаем всё возможное.

– И невозможное!

– Так точно…

Мичман еще шагу не успел ступить, головы не повернул, а главная корабельная рында уже тревожно залязгала, призывая команду. Кто-то свистнул, кто-то крикнул – и через пару минут уже каждому на борту было известно новое распоряжение начальства.

– Идем на берег! Будем ловить чукчу!

11

– Тая, расскажи нам про Ламию, – попросил семилетний Боря Долматовский и подвинулся поближе к очагу.

– Опять? – нахмурилась девушка. Ей сегодня поручили опекать соседских малышей, и она очень устала. Больше всего на свете Тая хотела бы сейчас лечь на свою койку, укрыться мягкой выделанной шкурой и крепко уснуть, забыв все переживания, освободив голову от мыслей и сомнений.

– Расскажи что-нибудь новое, – сказал Боря. – Но обязательно про Ламию!

– Ну хорошо…

Было уже поздно, но на улице только начали сгущаться сумерки. За стенами яранги пофыркивали и переступали копытами олени, пасущиеся в близком загоне. Звенели комары. Слышались людские голоса – после праздника скопилось много дел, так что спать было некогда.

– Однажды старый и опытный охотник, которого все звали Сигом, отправился к морю, – начала свой рассказ Тая.

– А сколько ему было лет? – спросила пятилетняя Медина, черноволосая низкородка, на удивление сообразительная для своих лет и своего статуса.

– Тридцать, – ответила Тая.

Дети восхищенно выдохнули. Глаза их засветились неподдельным интересом.

– Ламия его съест? – спросил Петя Чуб, самый старший из собравшихся здесь детей.

– А вы слушайте, – сказала Тая. – И всё узнаете.

Она выдержала паузу, помешала в очаге угли и продолжила рассказ:

– Пять дней и ночей шел охотник, но ему не везло: все звери словно попрятались. Не было их в тундре, не было в лесу. Не было у озера и не было на берегу реки. Даже птицы куда-то пропали. Только два черных ворона преследовали охотника, каркая с высоты. В конце пятого дня нашел он старую избушку с крохотным окошком около крепкой двери. Зашел внутрь, осмотрелся и решил тут переночевать. Развел огонь в маленькой печке, приготовил поесть, перекусил и сразу лег спать, потому что сильно устал. А ночью вдруг слышит: у-у-у! Кто это там?

– Волк! – догадалась Медина.

Тая кивнула:

– Огромный черный волк вышел из леса. А с ним еще один. И еще. Целая стая голодных волков окружила избушку. Подошел Сиг к двери, выглянул в окошко – темно, ничего не видно. Стал он ждать утра. Ждал-ждал, вдруг слышит: у-ар! у-ар! Кто это там?

– Медведь! – выкрикнул Боря.

– Точно! Огромный черный медведь вышел из леса. Волки бросились на него, чтобы отогнать от избушки, где был человек. Но оголодавший медведь одному сломал спину, другому голову раздавил, третьего пополам разорвал. И сел у порога, чуя запах ужина и человеческого мяса.

– Страшно, – пискнула Зоя, до этого дремавшая в теплом пологе яранги, а теперь проснувшаяся.

– Стало светать. Выглянул Сиг в окошко, увидел медведя, прицелился в зверя из ружья – а патронов-то всего пять штук у него! И вдруг слышит – хрусь! хрусь! – по лесу кто-то большой и тяжелый идет, ветки ломает, кусты колышет.

– Ламия?! – предположил Петя Чуб.

Тая покачала головой:

– Обычный мутант из болота выбрался, почуял волчью кровь и медвежий запах, идет за добычей. Медведь на дыбы поднялся, зарычал. Стали они бороться, да так, что избушка того и гляди развалится. То в одного целится Сиг, то в другого – не знает, кто победит, а патронов ему жалко. Вот и ждет. Но заломал мут медведя, шкуру с него содрал, горло перегрыз. А как почуял запах человечины, подступил к двери, толкнул её. Сиг перепугался, дверь держит, знает, что мута убить только в голову или в сердце можно, а попробуй попади, если он на тебя с такого близкого расстояния бросится. И вдруг слышит – хрясь! бух! бах! – в лесу деревья трещат, ломаются, падают. Опять кто-то идет к избушке!

– Ламия!

– Точно! Высунулась из кустов: вроде маленькая. А потянулась – выросла выше избушки. Повернулась – вроде неповоротливая. А увидела двух воронов на сосне – хвать! – обоих сцапала, в бездонную пасть сунула, с перьями сжевала. Зарычал мут, увидев соперницу, кинулся на нее. А Ламия когтем его ткнула, да сразу и располовинила. Увидел это охотник, задрожал. Прицелился Ламии в голову, выстрелил – бах! – а пуля от головы отскочила. Прицелился второй раз лучше – прямо в глаз. Бах! Ламия ручищей махнула, пулю как слепня поймала, разглядела, расплющила да и выкинула. Всего три патрона у охотника осталось…

Дети затаили дыхание, слушая Таю. Она поднялась, сняла с крюка котелок с чаем, налила себе в глиняную чашку, выпила, откашлялась.

– А что дальше? – спросил Боря Долматовский.

– Может, завтра рассказать? – засомневалась Тая. – Поздно уже. Спать скоро. Напугаетесь еще, сны плохие увидите.

– Нет, нет, не напугаемся! – зашумели дети. – Не надо завтра. Сейчас расскажи! Пожалуйста!

– Ну ладно…

Тая повесила котелок на место, бросила на угли горсть хвои, чтобы чуть освежить воздух в яранге, и вернулась на место.

– Почуяла, значит, Ламия человека в избушке. Подошла, тронула бревенчатую стену – да так, что венец от венца оторвался. Сиг выстрелил опять, в сердце её целясь – но пуля в волосах и шерсти запуталась, застряла. Тогда схватил он котелок с горячей похлебкой, бросил в Ламию, попал точно в рыло. Облизнулась она, избушку оставила, стала с земли похлебку слизывать. Понял Сиг, что надо чем-то отвлечь Ламию, чтобы она избу не ломала. Раскрошил лепешку, женой перед походом испеченную, кинул в траву. Стала Ламия на четвереньках ползать, крошки собирать. Страшно хочется ей человечьей еды! Ведь раньше была она человеком. Потому, наверное, и человеческого мяса ей тоже хочется… Час прошел – съела Ламия все хлебные крошки. Уже вечереет. Ищет Сиг, чем бы еще Ламию отвлечь: вывернул свой мешок, кинул в окно вяленую оленину, потом рыбу. Надеется, что, когда ночь настанет, выберется он из избушки и сбежит. Целых два патрона у него еще осталось! Может, можно еще спастись. Кормит Сиг Ламию и не замечает, как она растет. Волков разорванных проглотила, пока хлебные крошки подъедала. Медведя сожрала. От мутанта даже косточек не оставила. И чем больше она ест, тем сильней её голод становится. Кинул ей Сиг корешков в меду – и больше ничего у него не осталось. Проглотила их Ламия, взялась лапами за крышу – вот-вот оторвет, достанет охотника из домушки и проглотит. Что делать-то?..

Тая обвела взглядом слушателей. Те жались друг к другу. Представляли, наверное, себя на месте Сига – в сумеречном лесу, в избушке, вокруг которой бродит ненасытная Ламия.

– Вынул охотник острый нож, – сказала Тая. – Отрезал себе мизинец на левой руке, разрезал его на три части и выбросил в окошко. Почуяла Ламия свежую кровь, бросилась к свежему угощению. Вот и еще на минуту дольше прожил охотник. А на улице темнеет: то ли ночь подходит, то ли это Ламия свет закрывает. Отрезал охотник себе еще один палец – безымянный. – Тая показала детям свою руку, подогнув два пальца. – Раздул в печи угли, прижег раны. Всё ждет, когда Ламия отвлечется, когда, наконец, ночь наступит, чтобы попробовать убежать. А Ламии всё мало – вот-вот раскатает она избушку по бревнышку. Отхватил Сиг все пальцы на левой руке. Потом кусок мяса из ноги вырезал, покрошил и выбросил. Так и кормил Ламию, от себя по кусочку отрезая. Совсем темно стало. Пропала Ламия, не видно её, только чавкает что-то и хлюпает – то справа, то слева, то наверху. Вырезал охотник последний кусок – самый большой, самый сочный. Прижег рану. Встал, качаясь, постанывая от боли. Шагнул к двери, чуть её приоткрыл и что было сил швырнул мясо в темноту. Пусть, думает, Ламия отвлечется, а я как раз от нее и сбегу. Выждал немного, высунул руку без пальцев на улицу – всё равно проку от нее теперь немного. А потом и сам выглянул. Ничего не увидел – тьма-тьмущая. Осторожно из избушки выбрался да и покрался куда глаза глядят. И странно ему – под ногами вроде хлюпает что-то, а сверху капает. Леса не слышно. И запах стоит тяжелый – аж дыхание спирает. Уткнулся Сиг руками во что-то скользкое, теплое и мягкое – понять не может, что это такое. Идти надо, а не получается. Щупал он, щупал преграду, потом не выдержал: достал кресало, высек искры. И увидел…

Тая замолчала, округлив глаза. Дети, глядя на нее, аж дышать перестали.

– И увидел Сиг, что находится он в брюхе Ламии. Сам он её выкормил, и стала она такой огромной, что проглотила его вместе с избушкой.

Завершив рассказ, Тая выглянула на улицу. Обрадовалась, увидев небольшую группу взрослых, направляющихся к её жилищу: это шли родители и опекуны детей. Малышам давно пора было спать. Только уснут ли они после такой сказки? Хорошо тем, кто вместе с родителями живет. Но таких мало. Большая часть детей спит в отдельно стоящих интернатах – небольших крепких бараках, куда взрослые могут заходить только днем. Дети-то не мутируют, пока не вырастут. Потому им и на сон можно не привязываться, и жить они могут большим коллективом. Плохо только, что за коллективом этим пригляд небольшой. А ну как ночью ребята постарше надумают малышей стращать?

– Узнаю, что пугаете друг друга, – пригрозила Тая, – уши надеру! И никаких тогда больше сказок!

Дети расходились тихо. Тая провожала каждого, стоя у двери, каждому вручала сладкую ягодку. Медине Сагамовой досталась малина. Девочка взяла угощение, подняла черные глаза на Таю и тихо – едва слышно – сказала:

– А ведь мой папа тоже Ламию кормит…

12

Тагиру Сагамову выпало стоять первым в дальнем дозоре. Он был этому даже рад – всё равно не спалось. Он много думал: о Ламии, о Большой Охоте, о товарищах, о третьей жене и, конечно же, о любимой дочке.

Медина у них была единственным ребенком. Да и её могло не быть: Тагир был низкород, как и его жена, разрешение завести детей они получили бы, только если б дожили до двадцати трех лет. Но уж так вышло, что Таня забеременела без одобрения Совета. И девочка родилась здоровая, умная, жизнерадостная – ни у кого не повернется язык её «выродком» назвать. Сам Борис Юдин, лично познакомившись с малышкой, разрешил ей посещать школу. Может, он видел в ней что-то особенное? Бывает же изредка такое, что дети низкородных родителей после совершеннолетия живут и восемь лет. И десять.

Может, и Медина проживет достаточно, чтобы ей разрешили завести своих детей? Хорошо бы! Тогда можно не беспокоиться, что род Сагамовых исчез с лица планеты, что не будет больше в мире людей, в чьих жилах текла бы его кровь.

Его и его предков…

– Не спишь? – негромко окликнули его из кустов.

– Зачем обижаешь, командир?

Тагир спустился с дерева, где на высоте трех метров было свито подобие гнезда – небольшой настил, сделанный из сучьев и гибких ветвей. Работы там было на полчаса, зато с такого наблюдательного пункта округа виделась лучше, да и сам дозорный на виду не маячил.

– Обход раз в полтора часа, – напомнил Стас Глебов, предводитель «западных». – Часы работают?

Тагир посмотрел на запястье. Часы были не его – общие. Собственность отряда. Секундная стрелка двигалась, и Тагир кивнул:

– Работают.

Небо было чистое, поэтому Тагир вполне мог ориентироваться по звездам – это не так сложно, как кажется. Даже низкородов учат, как узнавать время по небесным светилам, как определять стороны света – это нужное знание, понятное. А вот всякой математике, электрике и прочей механике учат тех, кто способней и кто проживет дольше. Эти науки похитрей, не каждому они даются, зато они позволяют строить разные интересные штуки: снежные и ледовые буеры, например, или, скажем, насосы, работающие от ветра.

Стас ушел, и Тагир опять забрался на помост. Здесь он чувствовал себя в безопасности, хоть и понимал, что чувство это мнимое – если рядом окажется мутант, то он легко обнаружит прячущегося человека и вмиг заскочит на крону дерева. Что уж говорить о Ламии? Она дерево, наверное, просто переломит.

Впрочем, мутанты редко здесь появлялись. Слишком короткое лето и слишком длинная зима – не самые удобные для них условия. И еды не так много. Да и болота здешние – как ловушки; сколько мутов в них, топких и бездонных, потонуло? – да тыщи, наверное, если не мильоны! А вот если взять самый быстрый снежный буер и отправиться от зимних стойбищ на юг, то на третий день путешествия попадешь в местность, где мутантов – как лосиных вшей в молодом березняке. А уж летом, да если особенно оно выдалось влажное, – муты там кишат просто. Поэтому на юг никто не ходит. На север – можно. На запад – можно, если не очень далеко. И на восток тоже можно. Но на юг – ни-ни!..

Тагир поднял руку к небу, вспомнив заветы Степана Рыбникова и слова Кодекса, наставляющие держаться севера.

Самый страшный мут – это, конечно, Ламия. Никто не знает, откуда она появилась. Вроде всегда здесь была. И повадки у нее необычные: большую часть времени она спит в своей берлоге, которая неизвестно где находится. А раз в три года она пробуждается и отправляется на поиски еды. Никто не знает, как выглядит Ламия. Потому что нет таких людей, кто увидел бы её, разглядел и выжил бы.

Конечно, некоторые охотники видели Ламию издалека. Только они рассказывают разное, и потому веры им нет. Кто-то говорит, что Ламия похожа на гигантского медведя. Кто-то утверждает, будто у Ламии щупальца, как у спрута из учебника биологии, и крабьи клешни. Одни утверждают, будто Ламия пяти метров в высоту, а кто-то клянется, что она не такая уж и большая – всего на голову выше высокого человека.

Мало что известно про Ламию.

Известно, что другие мутанты её боятся.

Известно, что она любит всё человеческое: еду, запахи, мясо.

Известно, что убить Ламию нельзя. Верней сказать, неизвестно, как её можно убить.

Зато известно, как от нее защищаться: увести от деревни подальше, приманивая кровавым следом, и накормить досыта…

Что-то треснуло в далеких кустах. Тагир насторожился.

Было темно, разглядеть что-либо не получалось. Зато звук хорошо слышался: вроде, сопел кто-то громко, часто и тяжело. И – вот опять! – ветки под ногами ломались.

Тагир замер, вцепившись в деревянный самострел, выданный ему перед заступлением на пост, – такие одноразовые самоделки могли заменить нормальное ружье. Вроде бы каменной пулей, пущенной из подобного орудия, можно было свалить медведя. Ну, напугать – точно. Дозорным их, впрочем, выдавали не для того, чтобы кого-то убить, а потому, что выстрел их был далеко слышен и хорошо заметен – некачественный самодельный порох выплескивался огненным фонтаном метра на три вперед. Некоторые шутники даже утверждали, что именно огненное жало поражает цель, а пуля для самострела не нужна вовсе, она просто не позволяет пороху высыпаться из дула раньше времени.

Медленно, стараясь не дышать, Тагир поднял тяжелое орудие и прицелился в сторону кустов.

Случалось, что деревянный ствол, обвязанный проволокой, разрывался и калечил стрелка.

Какая-то неясная фигура вышла из зарослей. Остановилась во тьме, озираясь, словно прислушиваясь к чему-то. А потом, низко пригнувшись, быстро побежала в сторону леса – примерно в том направлении, где находилась деревня.

Кто это был? Мутант? Не похоже.

Человек? Чужак? Откуда бы?!

Наверное, кто-то из своих. Но почему здесь? Почему так далеко от дома?

Тагир посмотрел на часы. Начинать обход было рано. Да и нужно ли теперь? Надо немедленно всё рассказать Стасу, а уж он пусть решает, что делать дальше и кем может быть эта фигура.

Тагир спустил ноги с навеса, готовясь привычно скользнуть по ветвям вниз, как вдруг до ушей его донесся новый, пока еще чуть слышимый шум. Кто-то мог бы решить, что это просто кровь прилила к голове. Но Тагир был низкород, и он больше привык доверять не уму, а чувствам и предчувствиям.

Острое чувство опасности заставило его вернуться на помост и залечь там.

Через пару минут он уже разбирал человеческие голоса.

Кто-то ломился напропалую, не боясь быть обнаруженным. Их было много – человек семь, может даже больше. Наверное, они были хорошо вооружены, раз не думали скрываться.

Теперь Тагир не сомневался – фигура, которая вышла из кустов и скрылась в лесу, убегала от этих людей.

А они её преследовали.